Читать книгу Обручальное кольцо блокады - Екатерина Шардакова - Страница 22

– Девушка! Девушка!! – услышала я сквозь сон. – Мы приехали!

Я открыла глаза и долго не могла понять, где я.

– Мы приехали! Надо выходить, а то дальше уедете, – услышала я тот же голос.

Голос принадлежал красивой темноволосой женщине, она трясла меня за плечо, пытаясь разбудить и привести в чувства. Наконец, я поняла, что наш поезд прибыл. Я встала и пошла к выходу, стараясь не потерять эту женщину из виду. Наверно, поэтому мне лучше запомнилось ее синее платье в белый цветочек, чем ее лицо. На выходе образовалась очередь, причину которой я поняла, когда пришел мой черед выходить из вагона. Точнее сказать, выпрыгивать, потому что до земли было, как мне показалось, метра полтора. Я прыгнула, в полете зацепилась за кого-то и упала прямо на мокрый грязный щебень, которым была покрыта платформа, если ее так можно было назвать. Кто-то помог мне встать. Загудел паровоз, поезд тронулся, медленно прошли мимо нас вагоны и вскоре скрылись за поворотом.

Я огляделась, вокруг был лес. Сумерки, лес, железная дорога и толпа растерянных женщин – это самая яркая картина, которая мне тогда запомнилась. Кто-то увидел тропу. Мы решили, что она ведет в поселок, и гуськом пошли по ней. Нога моя болела, сквозь пятна грязи я увидела кровь, видимо, поранилась об острые камни. Мои руки и светлое платье были запачканы той же грязью, смесью земли и паровозной копоти. Я усиленно оттирала грязь от рук, одновременно глядя под ноги, пытаясь не запнуться за что-нибудь и снова не упасть.

В поселке мы узнали, что наших детей там нет. Поезд разбомбили ближе к другому поселку и, скорее всего, дети находились там. Ехать было не на чем, и мы пошли пешком. Как я, наконец, поняла, мы приехали рано утром, потому что начало светлеть. Это обстоятельство меня обрадовало, хотя бы не ночью идти. Шли мы долго по размытой вчерашним дождем дороге, кто-то разговаривал, кто-то, как я, шел молча. Зеленый лес, благоухающий летними цветами, наполненный шелестом листьев и пением птиц, солнце, купающееся в многочисленных лужах, голубое небо – все это окружало меня, но я не видела этой красоты. Все мое сознание было заполнено двумя словами: «поезд разбомбили»…

Найду ли я живой мою сестренку? Что я скажу маме, если не найду?

Я не помню, как долго мы шли, наверно часа четыре. Солнце было уже высоко и жарило нас летними лучами, когда дорога свернула к железнодорожным путям и пошла параллельно рельсам. Через несколько минут те два слова, заполнявшие мое сознание, воплотились в реальную картину.

– О, господи! – раздалось несколько голосов одновременно. – Это же наш поезд!

Я остановилась. Теперь я узнала, что бывает, когда бомба во что-то попадает. Покореженные вагоны, валяющиеся по обеим сторонам рельсов, части паровоза, разбросанные на сотни метров вокруг, одежда, игрушки, разбросанные вперемешку с обгоревшим железом.

Паника вернулась в наши ряды. Мы побежали к людям, которые что-то делали с этими останками.

– Где наши дети?!

Детей разместили в здании школы в ближайшем поселке. Мы туда бежали бегом. Я забыла о раненой ноге, об усталости от долгой дороги, я не замечала луж под ногами и палящего солнца над головой. Я бежала, как спринтер за золотой медалью на Олимпийских играх. Я понимала, что всех детей живыми мы не найдем. Как мне хотелось, чтобы беда случилась с кем угодно, только не с нашей малышкой. Наверно, каждая из нас так думала.

Толпа испуганных детей, толпа кричащих женщин, все смешалось в одно целое, в котором сложно было что-то рассмотреть или услышать. И сквозь этот многоликий гул я услышала тоненький радостный голосок:

– Лизонька!

Через секунду моя сестренка была в моих объятиях. Взглядом почти профессиональной медсестры я быстро осмотрела Лиду, покрутив в разные стороны, убедилась, что она не ранена, и только тогда успокоилась.

– Я потеряла свои вещи… – начала Лида.

– Забудь о вещах, это не важно, главное, что ты жива и здорова! – ответила я, обнимая сестренку.

– Так страшно было! – захныкала Лида и сильнее прижалась ко мне. – Так все грохотало, потом наш вагон наклонился, мы все попадали с мест…

– Все уже закончилось, милая, все хорошо, – я успокаивала сестру, а сама уже начала думать, как бы нам отсюда выбраться и попасть домой.

– Лиза! – услышала я знакомый голосок за спиной.

Я обернулась и увидела Вику. И только в этот момент я о ней вспомнила.

– Какое счастье, что ты тоже цела! Девочки, едем домой! – воскликнула я, обнимая и целуя обеих малышек.

– А как мы поедем? – спросила Вика.

– Я бы тоже хотела это знать, – пронеслось у меня в голове, но вслух я сказала другое: – На поезде!

– Я больше не поеду на поезде! – заявила Лида. – Я их боюсь!

– А если пойдем пешком, нас в лесу съедят волки. – ответила я. – Что выберешь?

– Ну тогда поезд, – ответила Лида и опять прижалась ко мне.

Я нашла воду и аптечку, промыла и перевязала свою рану на ноге, узнала у местной женщины, как можно уехать отсюда, и мы с девочками, выбравшись из толпы, двинулись в путь. Еще несколько счастливых женщин с вновь обретенными детьми пошли вместе с нами. Когда мы вышли на улицу, я услышала страшный крик. Сначала я даже не поняла, какое существо может так кричать. Я остановилась и начала глазами искать источник звука. Сквозь перемещавшихся туда-сюда людей в дальнем конце школьного двора я увидела то синее в белый цветочек платье… Это оно издавало те нечеловеческие звуки, это у него на коленях неподвижно лежало что-то, отдаленно напоминавшее ребенка.

Даже сейчас, спустя много-много лет, когда я вспоминаю ту женщину в синем в белый цветочек платье, я, как наяву, слышу этот крик, крик боли и отчаяния, крик разорвавшегося на мелкие клочки сердца, крик потерявшей своего ребенка матери.

Через несколько лет после окончания войны друзья моего дедушки организовали выставку моих картин, их у меня к тому времени скопилось уже много. Этот страшный эпизод я отразила на картине «Потеря матери». На открытии выставки ко мне подошла пожилая женщина с аккуратно причесанными седыми волосами.

– Я узнала себя на этой картине. – сказала она, указывая на нарисованную фигуру в синем в белый цветочек платье. – Я тогда искала своего пятилетнего сынишку, а нашла полуобгоревший его труп…

Всмотревшись в лицо этой женщины, я узнала ее. Ей тогда должно было быть не более 35-ти лет, но она выглядела на все шестьдесят. Война оставила отпечатки на всех лицах.

Отпечатки на моем лице уже незаметны, к столетнему юбилею они спрятались в глубинах моих морщин. Интересно, много ли жителей блокадного Ленинграда дожили до ста лет? Алина когда-то предлагала мне найти какое-нибудь сообщество блокадников, чтобы я там общалась, но мне показался сомнительным такой «клуб по интересам». Не хотела я вспоминать войну.

Удивительно, события войны, хоть и хотела бы их забыть, помню, а положить соду в пирог, забыла. Хорошо, что не вылила еще тесто на сковороду. Яблоки порезаны, тесто замешано, хорошее получилось сегодня, чуть-чуть соды (а может быть стакан положить, вспомнив молодость?) и можно выливать на сковороду и ставить в духовку. Через час пирог будет готов.

Дочка оборудовала мою кухню самой современной техникой, духовой шкаф мне очень нравится, пироги получаются очень красивыми и вкусными. Бывает иногда настроение испечь что-нибудь, готовлю, а потом приглашаю Алину и ее мужа на чаепитие. Мы живем в большом собственном доме с садом недалеко от Санкт-Петербурга. Часть дома на первом этаже в моем распоряжении: у меня три комнаты (спальня, гостиная и мастерская с моими картинами) и кухня, через кухню можно выйти в сад. Я счастлива, что моя дочка рядом, но при этом у нас у каждой своя территория в доме.

Современное время дает людям свободу. Каждый может жить там, где хочет, работать кем и где хочет, ездить туда, куда хочет. Вот и Алина с мужем сейчас отдыхают в Испании. У меня в молодости не было такой свободы, я из Ленинграда почти не выезжала, самый дальний город, в который я ездила, был Тосно. Сейчас смешно об этом вспоминать, но тогда это было нормально. В мои двадцать три года я полностью зависела от мамы, я не умела никуда ездить, я не умела решать вопросы с незнакомыми людьми, я не умела жить самостоятельно.

И вот, такая несамостоятельная, я оказалась вечером в незнакомом месте с двумя еще более несамостоятельными детьми, которые во всем полагались на меня, а мне хотелось плакать от растерянности и беспомощности.