Читать книгу У черта на куличках - Елень Романовъ - Страница 4

Шего потянул на себя дверь не дома, а недоросля какого-то – та упрямо не поддавалась: расшатанные зубы косяков не давали ей встать в перекошенное окно проема, и маленькая створка осталась зиять, словно резаная рана, куда темно проглядывало сырое мясо отравленной ночи.

– Не мог бы ты сделать свое пламя безвредным? – попросил провидец, с опаской поглядывая на пылающую ладонь, которую змей выставил перед собой.

– Интересно как? – удивился Шего.

– Ну, не знаю, как в лампе. – Крола пожал плечами.

– Вообще-то, и от свечи дом может сгореть.

– Постарайся всё же нас не спалить, ладно?

– Да уж постараюсь, – рассердился змей и другой рукой провел по стене, пальцы соскользнули с плотно подогнанных друг к другу растрескавшихся бревен. – Черт, тут что, всё из дерева? – спросил он то ли у мрака, то ли у провидца и, сжав кулак, погасил огонь.

Во внезапности темноты, как будто наступившей ему на глаза, Шего больно стукнулся обо что-то и сразу разжег между пальцами спасительного огненного светлячка, не больше капли. Нога наткнулась на чемодан, оскал которого больше походил на вой, вываленные волчьи языки перекрученных друг с другом одежд вяло обвивали этот жалкий гроб.

Змей продирался сквозь разворошенный дом: повсюду его сопровождали тоскливые лики шкафов с изувеченными дверцами и поломанными замками, старые тряпки, сапоги, бутылки, бесформенные тюки подушек и матрасов, в которых мыши спасались от холода, газеты, газеты, газеты, – всё это так легко было сжечь. Змей прижал к себе светящуюся руку.

Низкая лестница с вывороченной нижней ступенью вывела его в крошечную каморку с дверью в каждой стене: одна из них была заперта на тяжелый амбарный замок, мертвым пауком болтавшийся посередине, другая – снесена с петель и оставлена лежать на пороге, как могильная плита, третья – вела в тесную комнату с нависшим над самой головой деревянным настилом.

– Что это за место? – тихо спросил Шего.

– Очень старое, – задумчиво произнес Крола, кисло оглядев комнату. – Поищу дров. А ты давай поаккуратнее тут.

– А ты – там. – Змей кивнул на черноту за дверью.

– Провидцу тьма не помеха, – сказал Крола и, подмигнув Шего, скрылся где-то в безглазой тьме.

Змей переступил через порог – низкий проем заставил его поклониться. Комната была бы значительно просторнее, если бы не огромная печь, сделавшая ее тесной, как какой-нибудь раздувшийся и мешавший всем остальным о́рган. Слева висел умывальник, раковины под ним не было, чтобы рассмотреть это, Шего пришлось поднести огонек опасно близко к конструкции. Вдруг где-то в оставшемся мраке разорвался гулкий мокрый шлепок, и тут же подле той капли взорвалась еще одна. Змей резко отдернул руку от умывальника (от неожиданности огонь у него в ладони подпрыгнул, как вспышка молнии), он стиснул пальцы, но сияние уже открыло взгляду кровать с прогнившим матрасом, на который сверху – сквозь дыру в потолке и крыше – плевала вода. Первое, что захотелось Шего: сжечь дом дотла и пепел развеять. Но правда заключалась в том, что между нескончаемой жижей снаружи и парой капель внутри выбора на самом деле не существовало.

Ты не должен бояться. Не должен бояться. Тебе просто нельзя бояться. Хватит бояться. Никогда больше не бойся.

Заклинание не действовало – страх не уходил, омерзение тоже, росла одна злость.

Шего отступил от кровати поближе к печи, заглянул в источавшую каменный холод дыру за заслонкой, подтянул рукав до предплечья и позволил огню охватить всю руку. Кирпичи откликались на позабытый зов пламени неохотно, как бы отталкивая его, словно не желали вспоминать. Крошки золы, сажи и глины на чугунной плите были похожи на землю Пустоши. Змей потер соринки горящими пальцами.

Крола, прижавший к груди трухлявые дрова, неуклюже внес их и себя в комнату и сбросил ношу возле подтопка – чудовищный грохот взметнулся в тишине, как мука, в которую угодило сито. Шего, колупавшийся в печи, больно ударился о каменный свод, когда услышал его.

– Какого Черта ты делаешь? – спросил он с укоризной, растирая затылок свободной рукой.

– Дров принес.

Шего поднял одно полено. Отсыревшее дерево тихонько зашипело в пальцах, обжигая кожу. «Терпимо», – подумал змей. И через мгновение у него в руке вспыхнул факел, восхитительное потрескивание которого отодвинуло зловещий шум дождя. Он сложил в печь дрова – в три ряда, одно к другому – они тут же схватились, и в комнату клубами поплыл дым.

– Ох ты ж! – Крола подскочил и выставил две заслонки в трубе, черные крошки сажи осыпали ему лицо, но едкий туман всё равно лился в комнату, подобный духу, что не знает дороги домой.

– Засорилась она, что ли?

– Кто? – Шего жадно втягивал дым в легкие.

– Труба! Щас придется всю иллюминацию выключать – не на улице же мне спать!

– Погасить огонь? – ужаснулся змей.

– Ну а как?

– Погоди, дай ей прогреться, уйдет дым, – пообещал он и направил пламя с ладони в трубу.

– Посмотрю снаружи, будет ли тяга.

Провидец снова ушел, оставив за собой вереницу мокрых следов, – округлые блестящие пятна воды и осклизлые комья грязи переливались на полу закатными отсветами огня. Змей стянул с руки вторую перчатку, спрятал в карман плаща и плащ снял, бросив комком на спинку покореженного стула, потом подставил обе ладони чудесному сиянию, питая им всё тело. Труба прогрелась, и призрачный дым свободно потек на улицу. Треск горящих поленьев принес покой, так что Шего перестал обращать внимание на клацающие с потолка капли.

– Ну что, перестало тут так вонять?

Змей вздрогнул: в этот раз провидец вошел так тихо, словно весь он был только голос.

– Спать ложись, – распорядился Крола и сам сонно потянулся. – А я всё-таки немного осмотрюсь. Давно я здесь не был.

Шего снилась Пустошь. И Рэда. В сияющих белых одеждах. Она стирала после зимы огромное алое одеяло. Мутная пена щелока плыла по тазу, собираясь полумесяцем у самой кромки, липла на ткань и на кисти ведьмы, покрывая ее кожу тусклым серебром разводов-браслетов. Она вытерла лоб рукой, оберегая его от мокрых пальцев, собрала мешавшие пряди, стараясь убрать их за ухо и не испачкаться. Солнце светило Рэде в лицо, обжигая смуглую кожу и выгоревшие волосы, от старания и яркого света она хмурилась – крошечные морщинки белыми лучами расходились вокруг ее глаз и совсем исчезали, стоило только лицу разгладиться.

Морщины же Рае никогда не уходили. С каждым днем они становились всё глубже, а в той, что залегла как расщелина у него между бровей, Шего думалось, можно спрятать крыло крошечной птички. Как-то он даже пытался. Много часов змей хранил невесомый расписной листок мертвой бабочки, которую нашел в Заводи, он хотел показать удивительного зверя колдуну и вбежал вместе с ним к нему в спальню, но Рае крепко спал – тревожная складка у него на лице лишь слегка расправилась. Шего тихонько крался к хозяину, между шагами – пауза, когда он вслушивался в малейший шорох, в мельчайшее колебание воздуха, но Рае не шевелился, укрытый пурпурным пухлым щитом, поверх которого лежали две его белые жилистые руки. Змею казалось, что это на треть отсеченное, суровое и торжественное тело плавает в море собственной крови. Склонившись над казненным, Шего боязливо и спешно сморгнул жуткое видение, сердце его дрожало, он жадно вслушивался – дышит ли Рае – пока когти сжимали сухое мохнатое тельце насекомого.

Темная змеиная тень нависла над колдуном, след от руки отразился на спящем лице серым пятном, ломкие крылья коснулись кожи. Невесомый укол разбил чуткий сон. Рае резко открыл глаза, и от неожиданности змей сжег свой подарок у него на лице. Колдун ударил себя по лбу, как будто его укусил комар, и прохрипел:

– Что ты делаешь?

Шего смотрел на него во всю ширину глаз и не мог вымолвить ни слова.

Рае тем временем сел на кровати, рассматривая пепел в руке, он морщился, касаясь лба кончиками пальцев, и еще раз спросил:

– Что ты делаешь, Шего?

Змей, наконец, перестал ошарашенно глазеть на колдуна и даже смог выдавить из себя нечто невразумительное:

– Я только хотел узнать.

– Что?

– Ничего.

– Буду ли я выглядеть как поп, причастивший лоб раскаленной просвиркой?

– Что?

– Ничего.

Колдун поднялся с кровати, откинув одеяло, и подошел к тазу с водой, стоявшему на столе возле окна. Он склонил голову, вглядываясь в свое подгоревшее отражение, опустил руку в воду и протер переносицу влажными пальцами.

– Я не спал уже целую вечность.

– Прости меня, я не подумал.

– Ты никогда не думаешь. – Рае умылся, снимая с лица обрывки короткого сна.

– Зато ты думаешь слишком много, – выпалил змей, усталость колдуна отзывалась в нем и тоской, и яростью. – Даже во сне тревога так сжимает твое лицо, что они никуда не уходят.

– Кто? – Недоумение влажной пленкой переливалось на коже Рае и стекало прозрачными каплями прямо ему на рубашку, оставляя на белом полотне темные мокрые пятна.

– Морщины.

– Ты издеваешься, что ли? – Колдун очертил подбородок тыльной стороной ладони, стирая лишнюю влагу.

– Ты стареешь, неужели ты не видишь? Ты же стареешь.

– Может, мне намазать лицо маслом, как женщине?

– Это совсем не смешно! Ты теперь можешь умереть.

– Что за бред? – Рае откинул полотенце, которым вытер лицо, на плечо.

– Я принес тебе бабочку, мы нашли ее с Эркой в Заводи. Она не шевелилась у меня под пальцами, я не смог ее разбудить.

– Иногда я тебя совершенно не понимаю.

– Я просто хотел показать ее тебе, – смутился змей.

– Негусто же от нее осталось. Тебе нужно лучше себя контролировать.

– Ты не шевелился под этим проклятым одеялом.

– Боишься, что я умру?

Шего не ответил.

– У меня есть еще время. И тебе не придется отправляться за мной, когда это время закончится, и забудь об этом.

– Не придется? И как ты сможешь их остановить?

– Я жив, ты тоже, к чему эти вопросы?

– Ни к чему. У тебя лицо обожжено, принесу мазь.

– Не стоит, и так затянется.

Но змей уже вышел за дверь.

К утру дождь успокоился, серая пыль наползла в дом вместо света, в ее мутном мареве всё внутри казалось еще более уродливым и унылым. Крола встал первым, тем более что никакого отдыха ему всё равно не перепало. Спать на сундуке – только маяться, прожариваясь на томительном вертеле бессонницы, изредка проваливаясь в хлипкие топи забвения.

На рассвете провидец осторожно сполз со своего лежака и попытался было распрямиться, он кряхтел, силясь вернуть остов телу, и тихонько присвистывал, затягивая воздух сквозь зубы, – этот болезненный звук мешался в нем с проклятиями в адрес Чертовой развалюхи, что в равной степени относилось и к сундуку, и к дому, и к самому Кроле – в конце концов, провидец проиграл в борьбе с собственным телом за прямую спину и присел отдышаться на краешек стула.

Шего всё еще спал. Его располосованная сажей пятка светлела в печи, как бельмо на глазу. Ночью провидец даже испугался, решив, что змей удрал куда-то, как заяц: в комнате его не было, в доме тоже. Крола выкрикивал его имя, пока Шего не промычал в ответ что-то непонятное – звук шел из печи, где забравшийся к углям змей спал тише, чем язык в горле у мертвого колокола.

Отдышавшись, Крола попробовал вытянуться еще раз, прижал к боку ладонь, вправляя изгиб, наконец распрямился, поднялся со стула и вышел из комнаты. Плаксивый скрип половиц преследовал его по всему дому. Он открыл дверь, отсыревшее дерево которой как будто приклеило к пальцам мокрый плешивый бархат. Провидец брезгливо вытер грязь о край рубашки, усмехнувшись самому себе: с волками жить – по-волчьи выть. На улице он в два шага угодил в грязь, нога лихо проехалась по жиже, и Крола едва не упал, выписав в воздухе чудо-кульбит, – он вцепился в колышек на гнилом заборе и повис на нем всей своей тяжестью, обрушив в результате и клочок изгороди, и себя самого на землю. Спина треснула пополам, а несколько крупных густых капель грязи брызнули в лицо. Крола опустил лоб на забор и так и застыл, как на плоту посреди океана. Чужие шаги заставили его вцепиться в колья, но, как он ни барахтался, не сумел подняться. Новое нервное напряжение сковало его.

– Слепцу неловкость простительна. – Насмешка упала на спину мягче, чем кленовый лист.

– Фу ты, Черт… – Крола с облегчением уткнулся лбом в промежуток между подернутыми мхом досками – к следам на лице у него прибавилось. – Напугал почем зря! Как ты умудряешься прыгать, когда в доме нет ямщика? Никогда этого не понимал, – выдохнул он и вновь завозился на досках. Рае протянул ему руку и помог подняться с земли.

– Благодарю покорно, – съязвил провидец, отирая грязь с живота. – Отвесить бы тебе поклон, да ночь на сундуке меня доконала. – Он поднял глаза на колдуна, и кривая улыбка сползла у него с лица. – Что случилось? – Тут только он рассмотрел Рае. – Ты похож на моль, что вот-вот подохнет.

Темные полосы морщин на лбу колдуна и пятна теней вокруг его глаз были такими темными, словно их краской нарисовали, на разодранном кончике уха раздавленной ягодой запеклась кровь, а левая рука, казалось, вообще не действовала. Но Рае только покачал головой.

– Всё так, как ты видел.

Шего открыл глаза в каменную темноту, спросонья не понимая, где это он, потом потянулся взглядом за светом и вспомнил, что спит в чужом доме. Он чуть приподнялся на локте, разглядывая кусочек комнаты и своих ног в кирпичный полукруг печи, обнесенный траурным бархатом сажи, и позвал Рае – никто ему не ответил.

Змей выбрался из своего укрытия, пачкая кожу об остывшие угли, спустил ноги на пол, что был словно отлит изо льда, и зябко поежился, грея одну ступню о другую. К колену и выше по его ногам тянулись черные полосы и разводы. Змей осмотрел себя, словно наряженного в тигровую шкуру угольных росчерков, провел ладонью по испачканному предплечью, растирая грязь, а затем покрыл огнем всё свое тело, и пламя, переливаясь на коже, как золотой пушок волосков на ярком свету, очистило ее, но не дало тепла. Шего подхватил сброшенные на стул вещи – от внезапного облегчения тот угрожающе накренился – змей поддержал его пальцами правой ноги и, легко покачиваясь на весу вместе со стулом, перебрал охапку перекрученных тряпок, откинул обратно плащ и рубашку и, аккуратно опустив и свою ногу, и ножку стула на пол, стал натягивать на себя штаны.

Столько всегда мучений ему доставляли проклятые пуговицы. Хорошо хоть Рае согласился на рубашку без этих плоских костяшек, и Рэда сшила ему сначала черную, а потом и серую робу. Но вот штаны…

– Ты не будешь ходить в детских ползунках всю жизнь! – отчитывал его колдун, выдернув из рук змея ветхие старые «ползунки», которые тут же бросил в огонь.

– Ну давай посмотрим, как эти дурацкие пуговицы сделают меня взрослым! – прошипел Шего, схватив новые штаны.

Он сердито размахивал ими по дороге к себе, а наверху хлопнул дверью – та отдачей открылась – и зашвырнул обновку, что скомкал в руках, в угол.

Рэда звала его к ужину, крича на весь дом, потом звала у самой двери, тихо прося одуматься:

– Да что вы опять не поделили?

И еще звала, но Шего не откликался.

Он сидел на кровати, пытаясь застегнуть пуговицы на проклятущих штанах (когти мешали ему попадать в петли), он справился с двумя и, когда излишком стараний оторвал третью, откинулся на прошлогодний матрас, который ему самому пришлось сшить и набить соломой, после того, как он сжег всё вокруг от злости на Рае. Тогда он лежал на полу в серебре золы, черноте копоти, в тихом гробу и дымном омуте опустевшей комнаты, а утром Рае так странно смотрел на него, так странно… а потом приказал вычистить всё по-человечески и самому делать койку. И вот теперь Шего снова лежал злой и одинокий в темноте своей конуры, разглядывая замазанный глиной потолок, облизывая огнем мелкие бугорки и трещинки свода, и даже как будто успокаивался, покоряясь свой судьбе, но Рае открыл дверь в его комнату и встал на пороге, не говоря ни слова. Первым, как всегда, не выдержал Шего, он поднялся с постели, подобрал с пола вырванную с хвостом ниток пуговицу и вручил ее колдуну.

– Эта – лишняя.

С трудом и сейчас одевшись, он огляделся, пытаясь при свете дня рассмотреть это печальное место – жилище людей, уместившееся в одной маленькой комнатке, где почти ничего не было: гнилая постель с темной дырой в полосатом матрасе, зеленый деревянный сундук со сломанной крышкой, обитой заржавелыми металлическими ремнями, небольшой шкаф, за мутной стеклянной дверцей которого на лестнице полок тускнели разномастные чашки с голубыми и розовыми цветами и многогранные стопки на ножках не намного длиннее ногтя; в выдвижных ящиках валялись ржавые ножницы, пустые жестянки, промасленные свертки старых газет, гребенка с выломанными зубцами, черный сухарь, – зажатые в пасти времени, все вещи в доме казались покрытыми какой-то странной пыльной слюной.

Стены были зачем-то поклеены полосами цветной бумаги (в одних местах синей, в других – зеленой, в третьих – желтой), по углам она треснула и свисала клочьями, среди ее сухих лоскутов болталась поседелая паутина и невесомые дохлые мухи. Змей забрался пальцами в липкие нити, сворачивающиеся в шарики, которые так легко вспыхивали у него в руках. Быстро накрыв ладонью схватившуюся было труху листа, Шего обернулся в поисках провидца (того, к счастью, нигде не было), и неожиданно поймал себя в зеркале, зажатом между двух окон. Оно висело внахлест, так что змей увидел себя в полный рост. Он подошел ближе. Стекло помутнело от времени и всё было покрыто выбоинами и темными щербинками – Шего коснулся одной из них и почувствовал под когтем царапину. Глаза его быстро потеряли интерес к самому себе, отражавшемуся как будто в коже глубокого старика, и сползли к маленьким оконцам, прикрытым короткими, выгоревшими на солнце тряпками, нанизанными на тонкие веревки, так что верхние части этих маленьких окон всегда оставались открытыми: чернея ночью и белея днем. Шего отодвинул одну из занавесок и за тусклым стеклом, внутри которого как будто застыли крупицы слез, увидел Рае. Он увидел его так вдруг – словно напоролся на угол – даже заболело внутри. Колдун выговаривал что-то Кроле под сияющим пятном и нимбом клена – золотой свет лился на них сквозь прозрачную крону, но под пылающим опахалом дерева Рае казался изломанным и больным. Сердце змея уменьшилось, словно фитиль под мокрыми пальцами. Он испуганно постучал в стекло. Рае вскинул голову и рассеянно посмотрел на дом. Увидев Шего, колдун кивнул, как бы беззвучно спрашивая: «Ну как ты?» – и улыбнулся уголком рта так вымученно, словно его на крючок поймали. Первая капля чиркнула по стеклу. Вторая. Змей бросился к двери, но когда он открыл ее, сплошная стена дождя уже отсекла его от хозяина. Рае нигде не было. В дом криво спешил провидец, бессмысленно прикрывая одной рукой голову, а другой – загоняя змея назад. Всё тело Шего сотрясала крупная дрожь – кожа горела огнем, а сердце рвалось из ребер, как скользкая рыба из рук.

– Я начинаю думать, что этот дождь колдовской, – объявил змей провидцу, удобнее устраиваясь в печи и укладывая подбородок на пальцы сведенных рук. – Стоит мне задержаться на улице, как появляется морось, когда я ухожу переждать под крышу сарая – принимается лить как из ведра, но если я забираюсь в дом – всё сразу прекращается. Что происходит? – Шего, говоривший всё это стене напротив, повернул голову к Кроле, брившемуся перед зеркалом.

– Ка…кая… – тянул провидец слова и бритву – ровные полосы чистой розовой кожи проступали сквозь мыльную пену, – ерунда. – Лезвие плюхнулось в тазик с водой, где еще полчаса назад он тщетно пытался рассмотреть будущее. – Типичная осень в здешних местах, и только. Прогноз, знаешь, неутешительный.

– Сразу и ерунда, – вздохнул Шего. – Ты ведь просто врешь мне. Не говоришь, где Рае и что с ним, не отвечаешь, почему мы торчим столько времени в этой трухе, ничего вообще не рассказываешь. Я, по-твоему, идиот или узник?

– Что ты городишь так… – Крола не успел досказать – порезался, тончайшая алая струйка мигом нарисовалась у него на лице. – Погляди только, что ты сделал со мной!

– Все на свете идиоты. – Змей спрятался в печь.

– Ну не глупи, Шего, – позвал его Крола, поднимаясь со стула и, стянув со спинки пожелтевшее тонкое полотенце, промокнул им лицо. – Что ты хочешь от меня услышать?

– Что с Рае и где он? – глухо, но твердо спросил Шего.

– Акрмэого? – Ткань на лице провидца проглотила его слова.

– А кроме этого меня ничего не интересует, – прошипел змей.

Расшитое полотно вспыхнуло в руках Кролы, провидец вскрикнул, отбросив его на пол, и сверху выплеснул содержимое таза – мутная вода с белыми пузырями сотен ослепших глаз залила шипящее пламя.

– Ты что, совсем оборзел? – взбесился Крола.

– Если вы продолжите держать меня в неведении, я спалю к Чертям всю эту помойку! – пригрозила печь.

– Что ты сам-то будешь делать под колдовским дождем? – съязвил провидец.

– Да лучше вымокнуть и исчезнуть, чем ждать неизвестно чего!

– То-то ты от углей не вылазишь!

Шего выскочил из чрева печи и угодил босыми ступнями прямо в грязную лужу.

Змей раскачивался на стуле, упираясь ногами в топившуюся печь, и наматывал на указательный палец торчащую из потрепанной сидушки бороду ниток.

– Очень больно? – виновато спросил провидец.

– Отстань, ладно? – хмуро ответил Шего, выдрав клок лохмотьев из стула и бросив его в огонь.

– Извини, – сказал Крола, присаживаясь на сундук.

– Проехали, – промычал змей, почесав когтем место под носом.

– Не могу я тебе сказать, просто не могу. – Провидец всплеснул руками.

– Почему? – Шего подался вперед, стул под ним с грохотом стукнулся об пол и затих.

– Он меня убьет.

– Это вряд ли. Он и меня не убил, как видишь.

Крола покачал головой.

– О доме скажу.

– Валяй. – Шего продолжил раскачиваться, в то время как провидец с трудом подавил в себе желание подсечь ножку этого стула.

– Ну так что с домом? – Словно без интереса змей вернулся к подачке. – Разве это не обычный прыгун?

– Ты нашел врата? – Абстрактный ужас мгновенно оформился внутри Кролы в нечто невыносимо конкретное.

– Кто бы их еще прятал.

– Там, вообще-то, замок!

– Ты это серьезно?

– Только не говори, что ты прыгнул. – На лбу у Кролы выступила испарина.

– Черт, – взъярился змей, – ты серьезно? Кончай считать меня идиотом. А замок ваш и ржавым гвоздем открыть как два пальца.

– Ну для тебя он, может, только символизирует запрет, – Крола выдохнул с явным облегчением, – но и этого достаточно, чтобы держать свой любопытный нос подальше от неприятностей.

– Вы этим и занимаетесь? Символизируете запрет?

Крола взглянул в окно – в стекло бились серебристые капли.

– Этот дом никогда не был обычным, даже когда был прыгуном.

– Почему?

– Из-за ямщика.

– И где он? – Шего повернулся к провидцу, цепляясь когтями за спинку накрененного стула, а ногами – за печь.

– Где, где. Кто знает? – Крола открыл стеклянную дверцу буфета, повернул одну из чашек на верхней полке, потом вторую – так, что ручки обеих стали смотреть в одну сторону. – Убили его, много лет прошло.

– Змееловы? – Шего сжал свои пальцы на спинке стула так, что поцарапал дерево.

– Считается, что да. – Крола закрыл шкаф.

– А ты как считаешь? – Змей пристально посмотрел на провидца, лицо которого, неясно очерченное стеклом буфета, было строго и сдержанно.

– Я? Свои его убрали, – повернулся Крола и весомо добавил: – Разумеется.

Шего стало не по себе. Он весь сжался на стуле, как на насесте.

– Как это?

– Да вот так. – Провидец налил воды в чайник и поставил его к огню, Шего еще теснее прижался к стулу. – Надоел он им всем. Своенравный был. Змеям давал выбор: уйти или остаться. Но никто не уходил, все боялись. Особенно после того, как Лир вернулся.

Шего нахмурился.

– Разве можно получить свободу? А как же хозяин?

– Ямщик может увести так далеко, что никто не найдет. За тридевять земель.

В окне вдруг проклюнулось солнце и осветило комнату слабым призрачным светом. Шего посмотрел на грязные половицы, посветлевшие и от того как будто подобревшие, вытащил из кармана сигарету, затянулся, стряхнул пепел в ладонь.

– Но зачем он вернулся?

– Кто?

– Лир.

На чайнике принялась прыгать крышка (кипящие брызги рвались из-под нее, как грешники из адского пекла), Крола подцепил ручку спущенным с плеча рукавом свитера и унес его к столу.

– А ты-то сам, далеко ушел?

Змей ничего не ответил на это и снова отвернулся к огню.

– И что с ним стало?

– Убили, я же сказал.

– С Лиром, который вернулся.

– Ничего хорошего.

– Почему?

Крола вздохнул, потом выплеснул старую заварку в форточку и налил в чашку свежего кипятка. Чая он так и не нашел и нарвал себе жухлых листов смородины, которые валялись теперь по всему столу.

– Да потому что. Чтобы другим неповадно было. Ты что, не понимаешь ничего? – начал злиться Крола. – В каком мире мы живем? – Он смотрел на Шего так, как будто змей должен был ответить ему на эти вопросы, но тот не отвечал, а всё упорнее смотрел в огонь. – Оно не в жизни, проснись уже, сколько можно? Мы тени, окруженные смертью, и сами – смерть. Если мы будем жить, для себя, для радости, то какими же мы окажемся палачами? Мы никому не нужны другими, для нас нет места – ни в одном из миров.

– Ты когда-нибудь убивал? Хоть кого-нибудь? – спросил змей глухо. – Кроме комаров. Например, собаку? Или человека?

Крола криво усмехнулся:

– Знаешь, я вообще-то люблю пострелять уток по осени.

Шего снова отвернулся к огню.

– Почему ты не спас его?

Провидец уронил чайник на чашку и выматерился.

– От трибунала? Интересно как?

– Ямщика. Ты мог предупредить его. Он бы ушел. За тридевять земель.

Крола сел на стул рядом с быстро растекающимся и быстро остывающим блестящим пятном.

– Я тогда сам был как ты – глупый ребенок. Моя сила еще не проснулась толком. Видел его уже мертвым, а смерти его не видел.

– Как это? – удивился Шего.

– Вообще-то, я не всё вижу.

Крола стал собирать осколки в ладонь.

– Странно.

– Странно, что его смерть не видел никто. Понимаешь? Ни один провидец.

– И что? Если ты видишь не всё, значит, и другие не всё видят.

– Так это не работает.

Крола сложил осколки на краю стола, поднялся со стула, подошел к буфету и вытащил из него одну из тех чашек, что недавно перевернул, ополоснул ее, выплеснув горячую воду со дна в форточку, заполнил до краев смородиновыми листами и на сей раз удачно залил кипятком.

– У нас есть общее поле зрения, и в этом едином поле мы зрим и прошлое, и будущее. В нем нет ни черных дыр, ни белых пятен. Всё кристально чисто и ясно, но как замысел, целиком, оно ото всех скрыто, доступно же лишь частями. Каждый провидец видит свою крупицу в общей чаше с водой. Когда же все видения складываются в определенный промежуток времени, мы, можно сказать, исповедуемся и получаем доступ к тому, что видел каждый из нас. Как книгу читать, склеенную по страницам.

– То есть… – протянул было Шего, но на самом деле не смог бы продолжить начатое предположение, потому что не знал, что думать.

– Нельзя скрыть совершившееся видение, мы всё равно увидим его рано или поздно, остается только ослепить смотрящего, правда, не знаю как. – Крола сделал глоток настоя.

– И кому это нужно?

Провидец молча допил всю чашку и, вытащив из нее листок, стал жевать его с хмурым видом – в животе у него пронзительно заурчало. Шего встал со стула и, нырнув в печь, вытащил из нее уголек, который зажал в ладони.

– Как же Рае пользуется порталом?

– Понятия не имею.

– Всё равно не понимаю. Это же не единственный такой дом, их же много, что даст смерть одного ямщика? В конце концов, на его место разве не может прийти другой?

– Понимаешь, какая штука… Смерть змея при живом колдуне – явление крайне редкое. Могут пройти сотни лет, прежде чем это повторится. Тогда строят дом и портал из костей зверя, а человек, чтобы продолжать управлять им, получает бессмертие и становится ямщиком. Без него дом – не имеет силы. Чужой, сменщик, не сможет стать ямщиком, потому что не сможет управлять домом.

Крола потянулся к чайнику, но тот оказался пуст – несколько капель упало на дно чашки.

– Но как же бессмертный был убит? – спросил змей.

– На всякую мышку – есть своя мышеловка.

Провидец снова налил воды в чайник и поставил его к огню.

– А мы-то что тут делаем, в мышеловке?

Шего смотрел, как языки пламени обвивают жестянку, бьются об нее, как какие-нибудь морские создания.

– Бессилие – тоже сила. – Крола присел на корточки рядом с печью и стал смотреть на огонь. – Мы здесь, потому что это место давно стерто со всех карт. И всё еще невидимо для провидцев. По большому счету, о нем мало кто помнит. Считается, что это лишь груда бессмысленных бревен. – Он повернулся к Шего и посмотрел ему прямо в глаза. – В целом, так оно и есть, но это – безопасное место.

Змей спрятал ноги в ботинки, стоявшие на полу, и, не завязывая шнурков, прошел к окну, шаркая по полу тяжелыми подошвами, оттянул пальцем нитку с занавеской, посмотрел во двор – шары темных деревьев угрюмо темнели в серой синеве.

– Твои скачки оставляют следы, любой ямщик отыщет тебя, но только не здесь.

– Это мы так бесследно исчезли? – спросил Шего, считывая каждую вонзившуюся в стекло дождинку.

– Насколько это возможно. – Крола обтер пальцем золоченый фарфоровый край пустой чашки.

– Мы ведь никогда не сможем вернуться, да?

– Что ты хочешь, чтобы я ответил тебе?

Колдун вошел в темную комнату, освещая себе путь фонарем. Тусклый свет резал глаза, и дальше собственного носа ничего нельзя было рассмотреть. Рае приблизился к печи, из которой, как подломленный цветок, свешивалась маленькая рука, – и нежно подхватил лепестки острых пальцев.

– Кто здесь? – заспанный голос провидца пробил испуганно и резко, но нож в его руке не дрожал.

– Тише ты, разбудишь его. – Рае выпустил змеиные коготки, и они безвольно повисли в воздухе. – Спи, – приказал он зверю.

– Чертов дом, я ничего в нем не вижу, – уже громче досадовал Крола, прикрывая глаза ладонью. – Да и свет этот – заслонка какая-то.

Колдун поставил лампу в печь, к спящему, и долго-долго смотрел, как раздувает и сжимает дыхание хрупкое тельце, а после широким медленным жестом вытер ладонью лоб, выглаживая кожу, умасливая усталость.

– Есть хочешь? – спросил Крола, Рае покачал головой. – А я ну так очень хочу, ты не принес ничего?

Колдун вытащил из-за пазухи жухлый цветок, мерцавший в полумраке.

– Это что, распустившийся папоротник? – Провидец отступил на шаг, указывая на ветку пальцем. – Где ты его достал?

– Не такое это и трудное дело,– вздохнул Рае.

– Да уж конечно! Это осенью-то. Зачем он тебе? – Крола с подозрением вгляделся в темное лицо колдуна.

– Он не для меня. – Рае провернул сокровище в пальцах, отчего лепестки раскрылись и трепетный робкий свет разлился по всему цветку.

– Что ты хочешь сделать? – возмутился Крола, уже зная ответ.

– Подарить.

– Да кому нужны такие подарки? – Провидцу хотелось схватить колдуна и дико его встряхнуть, чтобы тот очухался от своего безумного наваждения, но Рае был непреклонен.

– Он всегда хотел только этого.

– Ты с ума сошел? Что ты будешь без него делать?

Тонкий тлеющий стебель, увитый вялыми листьями с поникшими алыми лепестками, лег на запястье, как на снег – раскаленный меч, медленно и легко погружаясь внутрь, проникая под кожу, вплетаясь в вены. Он отравил кровь и память. Звериные пальцы обернулись человеческими, гладкое тело покрылось тончайшим пушком, волоски выступили густой темной щетиной, прорезались брови, ресницы… Провидец только покачал головой, отказываясь смотреть на всё это сумасшествие. Рае подхватил превращенного змея на руки, слегка встряхнул безмолвное тихое тело, отчего маленькая голова уткнулась ему в плечо – колдун невольно вздрогнул, когда жесткие волосы кольнули кожу, вдохнул чужой новый запах и вынес мальчика из комнаты, бросив провидцу короткий приказ:

– Поехали.