Читать книгу Пашня. Альманах. Выпуск 2. Том 2 - Елена Авинова - Страница 26

Николка

Птица нахохлилась и прикрыла глаза. Вздохнув, Николка взял в одну руку серебряные бубенцы, в другую – гороховую погремушку и сильно тряхнул перед клеткой. От грохота и звона сокол встрепенулся и заклекотал.

– Ну-ну, что ты там шепчешь, как колдун. Не спи, миленький, не спи, Гамаюнушка!

Семилетний Никола и сам не спал уже два дня и одну ночь. Гришка с голубиного двора обещал прийти подсобить караулить, а сам наврал.

«Увижу, сразу врежу ему, кто его за язык тянул, – приду, приду».

Мальчик зевнул, привалился к бревенчатой прохладной стене, прикрыл глаза и крепко уснул, бубенцы с погремушкой брякнули на пол.

Сокольничему снилась живая матушка. Сразу стало так хорошо, и Николка улыбнулся во сне.

– Поспи, мой соколик, – ласково говорила она.

– Не могу, я, маменька, мне Гамаюна надо тормошить, завтра уже будем выпускать, не улетел бы!

– Давай, я посторожу, а ты спи, – гладила Николку по голове матушка.

– Нельзя тебе, я царским сокольничим назначен, не дай бог чего!

Ночью мальчик открыл глаза, долго пытался сообразить, где он, потом медленной рекой потекли мысли, матушки-то нет уже. Он и сам чуть не умер с голоду прошлой зимой, хорошо его дядька Парфентий взял к себе, откормил, теперь жизнь ничего, сытая – краюха хлеба каждый день! Была б мамка жива, вот порадовалась бы. Глаза начали привыкать к темноте, и Николка увидел клетку.

Птица уснула! Он вскочил, громко закричал, бросился шарить руками по земляному полу, ничего, тогда – что есть сил, захлопал ладонями. Подбежал к клетке. Сокол открыл глаза, сверкнул диким взглядом на мальчика и попятился к стенке.

Эх, хоть бы не улетел теперь! У Алешки Богача в прошлом году сокола призывали— призывали, а он не воротился. Алешку так ободрали кнутом, что он чудом жив остался. Николка вздрогнул.

Утром прискакал на черном коне сокольник Парфентий в новом кафтане.

–Здорова живешь, Никола, после полудня будем выезжать. Как сокола смотрел?

–Две ночи и три дня потешал его, сегодня не кормил, вон он какой послушный сидит, – соврал мальчик.

– Смотри у меня, не дай бог что, шкуру живо сдеру!

«Сдеру, сдеру, только и знает», – губы у мальчика задрожали, он вытер рукавом слезы.

– Поговори мне еще.

Парфентий подошел к клети, открыл засов, бережно достал птицу и начал надевать клобучок из дорогой кожи на голову сокола, когтистые лапы засунул в путы, усадил сокола на руку. Гамаюн не сопротивлялся. Дядька вышел из избы.

– Только бы не улетел, – прошептал Николка.

Мальчик растянулся на голой лавке и сразу заснул. Опять снилась матушка, потом вдруг Парфентий стал грозить кулаком, а затем сокольничий превратился в Гамаюна и стал шипеть и бросаться на Николку. Мальчик проснулся и перекрестился. С улицы потянуло горькой резедой. Становилось холодно.

Раздался стук копыт. Никола бросился к окну. На соколиный двор влетел всадник. С крыш черным крылом поднялись встревоженные вороны и уселись на ветку однобокой сосны. Парфентий, с белым как снег лицом, спешился и рванул дверь.

– Никола, убью, Гамаюн не воротился! Собирайся живо. Беги к пруду, потом в Измайловский, на пасеке побывай, без сокола не возвращайся, а я на голубятне буду сторожить.

Мальчик вскочил, схватил мешок, бросил в него путы, сеть, веревку, выскользнул в дверь и припустился бежать на голубиный.

По дороге ему встретился Гришка, который сыпал голубям.

– Гришка, сокол улетел, дай мне горлиц, я на виноградный и в лес, искать буду, а ты здесь смотри!

Гришка кивнул. Он протянул жменю сушеной кукурузы, голуби бросились к нему и Гришка ловко словил двух заворковавших голубиц. Никола быстро сунул горлиц в мешок и помчался к виноградному пруду.

Он бежал по знакомой тропинке и всматривался в серое небо, в качающиеся верхушки деревьев, но сокола нигде не было.

«Эх, это ведь из-за меня он улетел. Худо смотрел я его. Гамаюн, миленький, вернись, Христом богом прошу!»

В небе суетились и пронзительно каркали вороны. Пролетала и прогорланила утка.

Мальчик остановился перевести дух. Перед ним открылось озеро с темной холодной водой. У берега в камышовых зарослях, в приплеске сбились кряквы. Сокольничий поискал булыжник и со злостью швырнул в стаю.

– Схоронились, а соколиного клюва не хотите попробовать? – крикнул Никола.

Утки шумно взлетели. Мальчик ждал, что, в небе появится черная точка, и Гамаюн камнем упадет, приманится жирной добычей? Но сокола не было.

Прождав до наступления темноты, Никола отправился к лесу на царскую пасеку. Ноги ели двигались. Сил не осталось, становилось зябко. Мальчик повалился на землю на последнем издыхании и зарылся в листву, пытаясь согреться.

Наступала скорая темь, и сокольник тихо заплакал: длинную ночь ему не осилить, лучше сразу помереть. Оплакав свое горе, Никола провалился в сон.

Ему виделось, что он в избе у бортника дедушки Алексея. Пол—избы занимала белая печь, в печи томился глиняный горшок, и пахло гречневой кашей.

Никола открыл глаза: «Хорошо-то как, я умер», – вспомнил он.

Он был в теплом деревянном доме, сладко пахло воском.

– Проснулся, гостенек, что ж не дошел до порога-то, на дорожке в лесу нашел тебя три денька тому назад, думал мертвый ты, мешочек с голубками твой подобрал. – Попей, соколик, медку гретого. Ослаб ты сильно, чуть не замерз.

– У меня Гамаюн улетел, мне теперь не жить, деда!

– Знаю.

– Откудова?

– Оттудова! От тебя улетел, а ко мне прилетел.

– Как прилетел?– не поверил Николка.

– Да так! Вышел я в тот день как тебя нашел, смотрю, сокол на березе сидит. Дай, думаю, твоими голубками приманю, прихватил ладом бечевочку к лапкам, да и выпустил. Сокол слетел, а я и притянул, сеть набросил на Гамаюна твоего.

– А где же он, деда?

Алексий подошел к круглому улью, что взял в дом справить, открыл крышку и достал сокола.

– Гляди, пчела какая диковинная, твоя?– заулыбался старик.

– Гамаюн, – прошептал Никола и засиял…