Читать книгу От золотого тельца до «Золотого теленка». Что мы знаем о литературе из экономики и об экономике из литературы - Елена Чиркова - Страница 3

«Сказка ложь, да в ней намек…» – утверждает русская пословица. И не только намек. Например, из сказок можно много чего почерпнуть об экономической жизни общества. «Тысяча и одна ночь» в этом отношении – настоящая библия. На нее как на источник информации о средневековой торговле ссылается, например, выдающийся французский историк материальной цивилизации Фернан Бродель в «Играх обмена» – одной из книг своего фундаментального трехтомника «Материальная цивилизация, экономика и капитализм» (1979).

Большинство исследователей сходится в том, что у «Арабских ночей» коллективный автор, самые ранние сказки были созданы в Персии и Индии и переведены на арабский в VIII веке, постепенно к ним добавлялись новые и новые истории, уже местного происхождения. Первое упоминание современного названия книги на арабском относится к XII веку, а дописывание ее продолжалось вплоть до XVII столетия, когда сказки начали переводиться на европейские языки.

Действие рассказов Шехерезады по большей части происходит в двух важных центрах средневекового арабского мира – в Багдаде и его порту-сателлите Басра в конце VIII – начале IX века, во время правления халифа Гаруна-аль-Рашида, и в Каире и его порту Александрия в более позднее время.

В VIII–XII веках от Пиренеев до истоков Инда – на территории арабского халифата Аббасидов – существовало единое экономическое пространство, сохранившееся и после распада халифата в X веке. Ибн Баттута, арабский путешественник и странствующий купец родом из Магриба, объездивший всю Азию и Африку (правда, на несколько веков позже), с удивлением констатировал, например, что на западном и восточном полюсах Арабского Востока базары даже выглядят одинаково.

Путешествия вроде того, какое совершил Баттута, были в порядке вещей. Дервиш-оборотень, который в сказке «Аладдин и волшебная лампа» охотится за лампой, прибыл в Персию, где живет Аладдин, аж из Магриба, а это 5 тыс. км – месяца три пути!

* * *

В «сказочные» времена арабами были монополизировали экономические связи между производящим Востоком (Индией, Китаем) и потреблявшей Европой, напрямую с которой торговала только граничившая с нею Византия. Арабские купцы плавали на Восток до Цейлона уже в I веке до н. э., а к VI веку н. э. установили фактическую монополию на торговлю с Китаем. Сделали это малой кровью – просто европейцы надежного способа добраться в Китай пока не нашли. Эти 10 тыс. км были самым длинным морским торговым путем в мире – неким морским аналогом Великого шелкового. Он занимал около 120 дней. Умножьте это на два и добавьте месяц-другой на сбыт товара в Китае и тамошние закупки – типичная экспедиция на Восток могла занимать почти год. Арабская монополия в мировой торговле сделала Багдад самым важным коммерческим центром в мире.

«Государь ты мой батюшка родимый! Не вози ты мне золотой и серебряной парчи, ни черных соболей сибирских, ни ожерелья бурмицкого, ни венца самоцветного, ни тувалета хрустального, а привези ты мне аленький цветочек…» – просит купца младшая дочь в сказке Сергея Аксакова. Все перечисленное, кроме цветочка, – предметы роскоши. Арабы везли золото, слоновую кость, алмазы из Индии, шелк и фарфор – из Китая, и это тоже предметы роскоши. Почему же морская торговля сосредоточилась именно на них?

Существенным ограничением ассортимента товаров являлся тоннаж средневековых судов. Согласно исследованиям известного историка Жака Ле Гоффа, даже в XIV веке общий тоннаж венецианского флота не превышал 40 тыс. тонн, то есть был в семь-восемь раз меньше вместимости одного современного нефтяного супертанкера. Кроме того, затраты на транспортировку товаров были очень велики, а риски торговых экспедиций – колоссальными. Длительные путешествия означали медленную оборачиваемость капитала и необходимость надолго замораживать большие суммы. Все это должно было окупаться за счет накруток[6], а большую наценку на стоимость товаров первой необходимости не сделаешь.

А откуда спрос? Почему в Средневековье в жарких арабских странах покупали северные меха, а в холодной Европе – китайский шелк? Потому что это статусные товары, наличие которых у владельца подчеркивало его высокое социальное положение. Крупнейшими потребителями шелковых тканей и других предметов роскоши с Востока были европейские королевские дворы и католическая церковь.

Производилась же роскошь в Азии. В IX–XIII веках страны Европы, за исключением Византии и мусульманской Испании, служивших мостами между Западом и Востоком, были периферией цивилизованного мира. Экономическая мощь – на стороне Востока. Согласно подсчетам британского экономиста Ангуса Мэдисона, в 1000 году в Западной Европе ВВП на душу населения составлял около 90 % от уровня Азии (без учета Японии), но доля Европы в мировом валовом продукте составляла всего около 9 %, а Азии – примерно 68 %.

Арабское доминирование в морской торговле растянется на 500 лет. В XIII веке Китай оккупируют монголы, которые не придумают ничего лучше, чем поднять портовые сборы для заходящих кораблей. Восточная торговля замрет, арабские купцы начнут встречаться с китайскими на нейтральных территориях – на Цейлоне или в Малайзии. А в 1448 году португальский мореплаватель Васко да Гама обогнет мыс Доброй Надежды и обнаружит путь из Европы в Индию. Он высадится на территории современного штата Гоа, захватит арабские суда и безжалостно расправится с пленниками – покажет, «кто теперь кто». Так наступит конец господству арабов в торговле между Востоком и Западом, но это случится несколько веков спустя.

* * *

Мы можем многое узнать о том, что составляло предмет заморской торговли, которую вели арабы, по описаниям городских рынков в «Тысяче и одной ночи»[7]. В медном городе («Повесть о медном городе») их пять. На главный городской ходят местные за снедью; на рынке менял конвертируют валюту – меняльные лавки полны золота и серебра; есть еще три специализированных оптовых: на рынке драгоценных камней продаются жемчуга и яхонты, на шелковом – «разноцветные шелка и парча, затканная червонным золотом и белым серебром», на рынке москательщиков – благовония (мускус, амбра, алоэ, камфара).

В мусульманских странах крупной отраслью торговли была торговля рабами из Европы, Индии и особенно из Африки. О размахе работорговли свидетельствует сообщение арабского географа IX века аль-Истахри: один персидский купец во время летнего рейса в 936 году привез из Африки 12 тыс. рабов. Важнейшим каналом поставки рабов были караванные пути от побережья Средиземного моря через Сахару вглубь Африки. По современным оценкам, африканские государства Гана, Мали и др. с X и вплоть до XIX века отправляли с караванами до 7 тыс. рабов ежегодно.

Белые рабы поступали из крупных западноевропейских перевалочных пунктов, которыми в IX–XI веках служили Магдебург, Мекленбург, Прага, шведская Бирка, остров Готланд в Балтийском море, Хедебю (Дания) и Марсель, специализировавшийся на торговле невольниками из Англии.

Славяне и рабы других народностей, обитавших на территориях, которые впоследствии вошли в СССР, в основном «экспортировались» через Хазарский каганат в низовьях Волги. Посредниками служили сначала варяги, затем венецианские купцы.

Большая часть африканских рабов сбывалась на рынках Александрии, Кайрувана (Тунис) и Тлемсена (Алжир). По свидетельству персидского писателя Низами Арузи Самарканди, в афганском городе Балх в XII веке существовала целая улица торговцев рабами.

В «Тысяче и одной ночи» невольничьи рынки встречаются повсюду. В «Рассказе о двух визирях и Анис-аль-Джанлис», когда на рынок «сошлись все купцы», он «наполнился невольницами всех родов: из турчанок, франкских девушек, черкешенок, абиссинок, нубиянок, текрурок, гречанок, татарок, грузинок и других». В «Сказке о Нур-ад-Дине и Мариам-кушачнице» продают рабыню из франков, дочь «эмира» европейского города, предположительно Марселя. За «гейшу» просят 10 тыс. динаров – стоимость 40-килограммового золотого слитка, и ее владелец клянется, что эти деньги «не покроют стоимости цыплят, которых она съела, и напитков, и одежд, которыми она наградила своих учителей, так как она изучила чистописание, и грамматику, и язык, и толкование Корана, и основы законоведения и религии, и врачевание, и времяисчисление, и игру на увеселяющих инструментах». В «Сказке о рыбаке Халифе» простая рабыня стоит 100 динаров, красивая – 1000, а цена сведущей во всех науках, искусствах и ремеслах тоже доходит до 10 тыс.

Диковинные подробности семи странствий Синдбада-морехода заимствованы составителем «Тысячи и одной ночи» из различных арабских «дорожников» IX–XIII веков. Сказка сообщает нам, куда плавали багдадские купцы и чем торговали. Так, во втором плавании Синдбад оказывается на острове, земля которого «из камня алмаза», и речь, по всей видимости, идет о знаменитой цейлонской «долине алмазов». Из этого же путешествия он привозит камфару и носорожью кость. В реальном мире камфарным маслом и костью, правда слоновой, можно было разжиться у индийских купцов. Из следующего путешествия герой возвращается с большим количеством «разных ожерелий, драгоценных камней, жемчужных цепочек и украшений из серебра и золота, отделанных разными металлами и редкостями». В шестом отважный мореплаватель снова раздобывает драгоценные камни и амбру в придачу.

В пятом путешествии Синдбад грузится на корабль, который проходит мимо нескольких островов – на одном произрастают корица и перец – и прибывает к «жемчужным ловлям», и там Синдбад выменивает жемчуга. Жемчужный промысел – скорее всего, в Индии, где добыча жемчуга велась организованно, в ней было задействовано несколько десятков тысяч ныряльщиков: «не счесть жемчужин в море полуденном» – это из арии индийского гостя в опере Римского-Корсакова «Садко» о странствованиях русского купца. Остров специй – возможно, Занзибар, который арабские купцы регулярно посещали с 1-го тысячелетия н. э., используя для передвижения по Индийскому океану муссоны, и где уже в X веке возникло городское поселение с каменными строениями, в котором купцы начали селиться – остров был удобен как промежуточная торговая база.

В последнем, седьмом путешествии Синдбад прибывает в «город Китай», а там корабль настигают порывистый ветер и сильный дождь. Капитан в страхе, он развязывает мешок из хлопчатой бумаги, высыпает оттуда белый порошок, смачивает водой и нюхает, чтобы прийти в себя. Наркотики действительно в те времена производили в Китае!

* * *

Кроме географии плаваний и «товарной номенклатуры» «Синдбад-мореход» прекрасно описывает экономику заморской торговли тех времен: колоссальный риск и соответствующая ему высокая рентабельность операций. Основные риски «заморской торговли» были таковы: судно могло попасть в шторм и разбиться о скалы, сесть на мель, быть атаковано морскими пиратами (в те времена и в тех краях это были в основном вьетнамцы), сбиться с пути, а люди – погибнуть без воды и пищи. Выкосить людей могла и эпидемия. Товар мог испортиться, его могло смыть за борт во время шторма.

В сказке Синдбад сталкивается практически со всеми известными рисками морской торговли. В каждом плавании с мореходом и его «коллегами по цеху» случается какая-то напасть: то товар теряется, то обезьяноподобные люди нападают и отбирают все, то купцы гибнут «от боли в животе из-за морской воды», то корабль мотает так, что он «видит дно», то ветер разбивает судно о скалы. А купец – герой «Повести о царе Омаре ибн ан-Нумане», – возвращаясь из Индии в Багдад, подвергается нападениям курдов.

О доходности, которую приносили вояжи Синдбада, можно судить по его загулам после странствий и по приросту его капитала. Стартовый составил всего «три тысячи дирхемов», или 300 динаров, стоимость трех плохоньких рабынь. Рентабельность торговли такова, что, вернувшись в Багдад из первой «ходки», Синдбад покупает себе «слуг, прислужников, невольников, рабынь и рабов», накупает «домов, земель и поместий», сорит деньгами направо и налево – «развлекается наслаждениями и радостями, и прекрасной едой, и дорогими напитками». Возвратившись в родной город из второго путешествия, Синдбад опять принимается кутить: «раздавать милостыню, дарить и оделять, делать подарки всем своим родным и друзьям и начинает хорошо есть, и хорошо пить и одеваться в красивые одежды». В третьем походе успешный коммерсант «нажил столько денег, что их не счесть и не исчислить». После шестого мирового турне Синдбад едет в Багдад, преподносит дары халифу, а тот оказывает ему «великое уважение». К этому времени он уже снаряжает собственные корабли.

Купцы постоянно в движении. В «Повести о царе Омаре ибн ан-Нумане» один из них «уже около двадцати лет как углубился в чужие страны». Очень длительными были и путешествия Синдбада, последнее заняло аж 27 лет, правда, герой успел жениться и пожить на чужбине. Это тоже может быть правдой.

Аль-Истахри сообщает, что жители Сирафа (прибрежные районы Омана, откуда стартовали многие экспедиции на Восток) и побережья предпринимают морские путешествия, и среди путешественников есть такие, кто проводит время своей жизни на корабле: «Один житель Сирафа так привык к морю, что около 40 лет не спускался с корабля. Всякий раз, как он приближался к суше, он заставлял своих сотоварищей сходить на землю, дабы выполнить его дела в следующем городе. Если на судне обнаруживались щели и трещины и оно нуждалось в починке, тогда он переходил с того судна на другое». Именно непрерывным движением аль-Истархи объясняет богатство купцов – «состояние иного достигает четырех миллионов динаров».

* * *

Купечество – это привилегированный слой. Когда в одной из сказок Маруф-башмачник переезжает из Каира в другой город, где его никто не знает, и превращается в купца, он одалживает крупные суммы в ожидании каравана, который якобы должен прийти вслед за ним. Деньги эти столь велики, что местные охотно верят, будто Маруф – богач похлеще самого местного царя, хотя никаких доказательств этому нет и все его впервые видят. Маруфа разоблачают так: одолженное он раздает как милостыню, а купцы, по мнению местных, не бывают щедрыми, «у них ткани годами лежат, купцы выжидают, чтобы продать их с прибылью». Действительно, в седьмом путешествии Синдбада шейх, зазывающий его на рынок, чтобы продать лодку морехода из сандалового дерева – последнее, что у него осталось после всех перипетий странствия, обещает, что, если лодка не принесет того, чем бы Синдбад был доволен, он будет держать ее в своей кладовой «до тех пор, пока не придут дни для купли и продажи».

В сказках описано и то, как на рынках торгуются за уникальный товар. Зачастую это аукцион, который организует местный зазывала. Через аукционные торги продаются все невольники и невольницы. Таким способом Синдбад и продает свою лодку – сходятся купцы и начинают набавлять за нее цену, а потом «перестают набавлять». В этот момент на авансцене появляется шейх, заявляет, что «такова цена твоего товара в дни, подобные этим», и интересуется, продаст ли Синдбад лодку сейчас или станет ждать, пока не придет «время увеличения ее цены». Синдбад оставляет решение за старцем. Тогда шейх предлагает ему 100 динар золотом сверх того, что дали за лодку купцы: оказывается, шейх сам хотел лодку, а аукцион был нужен, чтобы показать, что он не собирался обманывать гостя и готов был платить рыночную цену.

Из рассказов Шехерезады видно, что на Арабском Востоке были развиты финансовые инструменты, обслуживающие торговлю. Начинающим купцам, если они представляются честными людьми (а это зачастую определяется по репутации отца), охотно дают взаймы не только родственники, но и чужие люди, даже без процентов. Рабыню можно купить в рассрочку. Циркулируют векселя, правда, они могут оказаться необеспеченными. В «Рассказе о двух визирях…» продающего рабыню предупреждают, что покупатель собирается «кинуть» его при помощи такого векселя: он «напишет тебе бумажку с переводом на кого-нибудь из своих управителей, а потом пошлет к ним, вслед за тобою, человека, который им скажет: „Не давайте ему ничего“. И всякий раз, как ты пойдешь искать с них, они станут говорить тебе: „Сейчас мы тебе отдадим“, – и будут поступать с тобою таким образом один день за другим… Когда же им наскучат твои требования, они скажут: „Покажи нам бумажку“, – и возьмут ее у тебя и порвут».

Еще в арабских сказках находим поддержку идеи о том, что арабское доминирование в торговле привело к упадку кустарной промышленности в самом халифате: арабы служили посредниками между Востоком и Западом, не экспортируя практически ничего собственного изготовления.

Эффект умирания одних отраслей экономики из-за сверхприбыльности других экономисты называют ресурсным проклятием. Считается, что от него пострадали Португалия и Испания во время их господства на море в XV–XVI веках, современный Афганистан, где выращивание мака привело к тому, что перестали сеять пшеницу. Многие думают, что оно есть и у современной России: рентабельная нефтедобыча убивает необходимость в развитии других секторов экономики.

Чем заняты герои «Тысячи и одной ночи», кто они по должности или профессии? Полно эмиров, халифов, царей и визирей, их слуг, еврейских менял, арабских и персидских купцов – каждый немного купец. Тучи невольников и невольниц. Есть врачи, портные, цирюльники и один уборщик на скотобойне («Рассказ о чистильщике и женщине») – эти, выражаясь современным языком, заняты в секторе услуг, а услуги не являются предметом экспорта-импорта. Если встречается ювелир, то это хозяин ювелирной лавки. Из занимающихся «производством» попались рыбак (в «Сказке о рыбаке Халифе»), но ловля рыбы – это еще не ремесло, а промысел, да и рыба только для местного рынка; кузнец («Рассказ о кузнеце»), о котором сообщается одно – когда он «кладет руку в огонь», чтобы взять кусок раскаленного железа, «огонь не переходит на его руку»; и один башмачник, который лишь починял обувь, то есть работал в сфере услуг, да и то быстро надоело ему это дело, и он тоже заделался купцом. Где же кустари-ремесленники? Может, сказителям они неинтересны? Нет, просто все производство в те времена было сосредоточено в Византии, Индии и Китае.

С утратой доминирования в восточной торговле в арабском мире наступил экономический упадок. Примерно такой, как описывает Пушкин в «Путешествии в Арзрум» (1829): «Не знаю выражения, которое было бы бессмысленнее слов: азиатская роскошь. Эта поговорка, вероятно, родилась во время крестовых походов, когда бедные рыцари, оставя голые стены и дубовые стулья своих замков, увидели в первый раз красные диваны, пестрые ковры и кинжалы с цветными камушками на рукояти. Ныне можно сказать: азиатская бедность, азиатское свинство и проч., но роскошь есть, конечно, принадлежность Европы. В Арзруме ни за какие деньги нельзя купить того, что вы найдете в мелочной лавке первого уездного городка Псковской губернии».