Читать книгу Часы Цубриггена. Безликий - Елена Граменицкая - Страница 14

Ночь захватила размокший от дождя московский город, протекла смоляными ручьями по его улочкам и переулкам. «Ссспа-а-ть!» Маленькие дома испугались ее змеиного шипения, погасили огни. Спальные кварталы на окраине стихли, умолкли жилые островки в центре. Лишь по крупным улицам – рекам по-прежнему тек свет, разливался ручейками в ближайшие переулки, но там угасал, впитывался в ночь.

Арбат спать не собирался. Гулящему бродяге все равно. Арбат смеялся, колобродил, пел и пил. Он дразнил ночь-захватчицу неоновыми всполохами, приглашал на теплые веранды – послушать скрипку.

Тьма отступила, обогнула веселую улицу и растеклась между залатанных крыш Приарбатья. Обняла домик между Сивцевым Вражком и Плотниковым переулком черными рукавами, но не осмелилась приблизиться к тускло освященному мансардному окну, замерла у горшков с засохшей геранью и исподтишка заглянула внутрь.

Аристарх притащил со своего чердака театральный реквизит – выцветший длинный плащ с капюшоном, облачился в него и занял соседнее с Серафимой кресло.

Та наблюдала за маскарадом с ехидной улыбкой.

– Откуда вещички?

– От бывшего постояльца, актера, пропил все, кроме плаща отца Гамлета. Главная его роль. Что смеешься? Именно так принято вызывать духа, – объяснил домовой свое преображение

– Иначе не придёт?

Домовой мотнул головой. Нет.

Оставшись в халате, Серафима распахнула мансардное окно настежь, чтобы скрипичная музыка из ресторана стала лучше слышна.

– А скрипач не спугнет покойника? А то хочешь, я ему струны оборву, – незлобиво проворчал капюшон.

– Сиди уже! Все в порядке. Рыдание скрипки лучший проводник в юдоль страданий.

Старушка устроилась в своём любимом кресле, положила часы на маленький столик перед собой, опустила третье веко.

Из-под капюшона послышалось кошачье шипение.

– Тише, аспид.

– Я тоже настраиваюсь, – домовой вывозился немного в кресле, пошипел и затих.

Серафима глубоко вдохнула пропитанный дождём воздух и остановила дыхание. Ее примеру последовал Аристарх.

Вездесущий, переливающийся радужными всполохами эфир наполнил комнату от пола до потолка, впитался в кожу, пробежался по венам, артериям, крошечным капиллярам, сознание Серафимы и Аристарха растворилось в бескрайнем сверкающем море живой вселенной.

Старушка взяла часы в руки.

– Христиан Цубригген, часть тебя остается в твердом мире, явись для беседы.

Слова внесли колебания в эфирное море, волны разбежались во все стороны, интерферировались, мгновенно достигли самых дальних краев иного мира и вернулись ни с чем.

– Терпение! – сказала Фима заелозившему в кресле Аристарху, – с первого раза они не приходят, одни боятся, другие капризничают, цену набивают, всякое.

В мансардном окошке набухала пузырем тьма, она тоже ждала гостя, который запаздывал.

– Я его сейчас прикормлю, – сказала Серафима и вмиг заострившимся ноготком порезала безымянный палец и выдавила несколько капель крови на распустившуюся на циферблате розу.

Гравировка шевельнула лепестками, впитала кровь, часы слегка завибрировали в руке Серафимы, ожили.

– Ого, – прошептал изумлённый Аристарх, – они не прочь покушать.…

Но тут же осекся, испугался горящего взгляда Серафимы. Не мешай!

– Христиан Цубригген! Я приказываю тебе, явись!

В самом темном углу гостиной, куда и в солнечную погоду не проникал луч света, где обычно толпились потерянные души, эфир окрасился болотной зеленью, и в воздухе повис невыносимый смрад разлагающейся в трясине плоти. Аристарх нечаянно вдохнул и тут же натянул капюшон до подбородка, зажал нос.

– Не вдыхай, Фимушка, сдохнешь!

Из темного сгустка отпочковалась рука и нога, показалась голова в шляпе – котелке, невысокий человек схватил себя за грудки и вытянул из эфирного субстрата, словно гуттаперчевую игрушку из бочки со смолой. Облако тут же растаяло, а с ним рассеялись и болотные миазмы.

– Мое полное имя Ганс-Христиан Цубригген! Чего изволите починить, господа, часы, барометр, музыкальную шкатулку, камеру – обскура или граммофон?

Человечек в серо-зеленом военном мундире, в галифе, заправленных в высокие кавалерийские сапоги, скинул с головы дурацкий котелок, вытянулся в струнку и приветственно щелкнул каблуками. Был он приятен лицом, глаза имел голубые, пронзительные, уши маленькие, нос аккуратный, курносый. Конопушки на щеках, вздернутый кончик носа, золотистый кудрявый чуб и изящное телосложение делали его похожим на Розу, но их родственная связь была сомнительна.

– Это на первый взгляд наш Христиан выглядит весельчаком и балагуром, – сказала Серафима, обращаясь к Аристарху, – но внешность его обманчива. Герр Цубригген воспитывался в протестантской семье, придерживался строгих правил, а последние годы жизни жил аскетом. Он снискал славу одного из лучших часовых мастеров кантона, имел собственную лавку на окраине городка Сент Имье, круг постоянных клиентов и заказчиков, и если бы не встреча с тайными агентами французской жандармерии, Ганс-Христиан прожил бы долгую, но несчастливую жизнь. Будучи справедливым и человеколюбивым от природы, он примкнул к анархистам, с той поры в нем боролись две страсти – роковая любовь и желание спасти человечество. Поэтому на его правой руке потрепанная перевязь с буквой «А» на фоне круга.

– То ли сказочник, то ли анархист, – буркнул Аристарх, – то ли военный, то ли штатский? Ты кто такой будешь, любезный Ганс-Христиан?

– Риттмейстер швейцарской гвардии в запасе, служил наемником в Римской республике, в мирное время мастерил сложные механизмы, состоял в гильдии часовщиков Юра, был лучшим мастером Часовой долины, а котелок этот достался от фараона, что выследил меня в 1877 году, избил до полусмерти и бросил подыхать в болоте недалеко от местечка Сен Блез. За отсутствием форменной фуражки ношу на голове это недоразумение. А за что спросите, убили меня? Потому что мы, юрские часовщики на годовщину дня Парижской коммуны с красным знаменем по городу шли. Потому что анархия – мать порядка! Потому что не будет насилия человека человеком!

– Митинговать не надо, мил человек, мы тебя за другим позвали, – оборвала его идейный порыв Серафима. – Возьми стул и располагайся. Ответишь честно на пару вопросов, получишь помощь, про болото свое забудешь. Надоело, поди, жаб да тритонов кормить?

– Истинный крест, матушка, невмоготу уже, – ответил часовщик, присаживаясь напротив, – спрашивайте, как на духу ответствую.

– Что не так с твоими часами, Ганс-Христиан?