Читать книгу Рецепт винегрета - Елена Хисматулина - Страница 13

Темные, широко расставленные Нэлькины щелочки-глаза внезапно наполнились слезами. Она порывисто повернула голову в сторону, надеясь удержать их, но маленькое горе уже струилось по щекам. Володя совсем не ожидал от нее слез, а потому совершенно растерялся. Что теперь делать – обнять и прижать к себе или сделать вид, что не заметил? Но Нэля подошла сама, уперлась темной пушистой челкой Володе в плечо, обхватила руками и, крепко цепляясь маленькими, почти детскими, ладонями за его рукав, постаралась удержать рвущиеся рыдания. Володька робко, едва прикасаясь, погладил ее по голове. Пожалел. Не надо было приручать Нэлю к себе. Володе с Нэлей было просто, хорошо и легко. Но что это значит? Да, в общем, ничего…

Нэля была милой, доброй, улыбчивой, но совсем некрасивой девочкой с бросающейся в глаза экзотической монгольской внешностью. Откуда в семье столь яростно проявилась степная монгольская кровь – непонятно. Не понимал этого отец, раз и навсегда захлопнувший за собой дверь, когда Нэльку в кружевной накидке доставили из роддома. Не верили родственники, с не утихавшим в течение нескольких лет подлым интересом обсуждавшие подробности «монгольских» похождений матери. Она замкнулась, отвернулась от всего окружающего мира, не стала доказывать и переубеждать, не захотела оправдываться, хотя даже себе, самой себе так и не смогла объяснить лихого завихрения ранее потаенных генов, наградивших ее родное дитя специфической монгольской внешностью.

Дочка росла умненькой, славной, в меру озорной, сверх меры смешливой, пока в семь с небольшим лет не услышала в свой адрес обидное прозвище «мартышка». Одноклассник Темка открыто протестовал против перспективы быть усаженным за парту вместе с Нэлей. Он безапелляционно заявил, что с мартышкой ни за что рядом не сядет, простоял целый урок у двери, не покорился, и в дальнейшем, несмотря на вызов родителей к завучу, добившийся права сидеть в одиночестве в углу за задней партой, но только не с Нэлей. Одержав над взрослыми победу, Темка на все годы учебы уготовил ей участь сидеть одной. С ней дружили, принимали в игры, брали списывать уроки, с удовольствием делили на завтрак приготовленные ее мамой пироги, но место за партой с Нэлей всегда оставалось свободным.

Мать страшно переживала за ребенка. Удивлялась, как ей достает сил терпеть, не озлобляться, не подавать виду, с достоинством нести свое одиночество. Однажды в библиотеке она наткнулась на упоминание нежного монгольского имени Аддунай – конек. Бог его знает, кого нарекали этим именем – мальчиков или девочек, но Аддунай стало домашним прозвищем Нэли. Конек. Мама представляла его себе очень живо – с неказистой мордочкой, но ладненьким крепким телом, густой пушистой челкой, яркими карими радужками глаз поверх влажных чуть голубоватых белков. Конек, который не бросит, не предаст, не оставит в беде, изо всех своих не очень-то впечатляющих сил сопротивляющийся действительности и тому несправедливому отношению, которое люди с внешности легко и не задумываясь переносят на характер, внутренний мир и душу. Такой была ее Аддунай.

Первого сентября в год окончания школы Нэля прилетела домой будто на крыльях. В классе появился новый мальчик – Володя, и его посадили за парту с Нэлей. Он не сопротивлялся, спокойно сел и пол-урока болтал с ней, за что оба получили замечание. На перемене Темка – да-да, все тот же Темка – объяснил Володе некоторые особенности поведения в их десятом «А» классе, однако был высмеян Володей нещадно за плохую с пришепетыванием дикцию, несуразную долгоносую внешность и общую глупость. «Нэлька у вас самая клевая! Такая экзотичная внешность – мечта художника», – уверенно бросил Володя, не глядя на Нэлю, сгреб портфель и вышел из класса.

С этого дня в Нэле случились существенные перемены. Она научилась неплохо подкрашивать ресницы, наносить румяна вдоль выступающих скул. Оказалось, что на ее тоненькой стройной фигурке просто притягательно сидят узкие черные брючки с завышенной талией и ослепительно белая мужского кроя рубашка, подчеркнутая ярко-голубым с оранжевыми мазками шейным платком. Нэля не стала красивой, она уцепилась за слово «экзотичная», и теперь уже никакие силы не смогли бы оторвать ее от необычного и только ей свойственного определения.

Нэля подружилась с Володей. Им было по пути домой. Володя взахлеб рассказывал ей все новое, что вычитывал в десятках статей, ежедневно пожираемых его любопытствующим сознанием. А Нэля напитывалась его увлеченностью, пытливостью, безудержностью смелого отношения к жизни. Ей было так хорошо с Володей, что счастье общения с ним, казалось, никогда не может закончиться.

И вот теперь она плакала, уткнувшись в его рукав. А Володя гладил темные блестящие волосы, не зная, чем удержать Нэлькины слезы. Еще полчаса назад он не представлял себе безграничности ее горя. Он никогда, честное слово, ни разу не задумался о том, что Нэля любит его. Сегодня Володя поделился с ней планами своей учебы в Москве. Надеялся, что Нэля, как обычно, с жаром и готовностью поддержит. А вон что оказалось. Разревелась, как маленькая девчонка. Бедная маленькая лошадка, потерявшая вдруг своего хозяина. Призналась в любви так естественно, так нежно, так неповторимо. Не просила ни о чем, не настаивала. Просто не смогла скрыть чувства, когда поняла, что Володя уезжает. Ей казалось, навсегда.

У Володи все защемило внутри. Пусть не красавица, пусть со смешной челкой и пугливыми карими глазами. Оказывается, сколько тайны скрывали они в своей бархатной глубине, сколько горячих соленых слез копили к сегодняшнему нечаянному расставанью!

– Ты не говори сейчас ничего. Не надо. Я все и так знаю. Это ведь только я люблю… Поэтому ты не бойся, не ищи никаких слов. Зря все это.

– Нэлька, милая моя! Ну, перестань! Ты же знаешь, что… – Володя не успел договорить.

Нэля своей легкой, как листок, ладонью прикоснулась к его губам:

– Напиши мне письмо. Просто напиши… Когда будет настроение. – Развернулась и, не оглядываясь, побежала к дому. Так, как могла только Нэлька, – едва касаясь носочками земли, невесомо и по-животному грациозно.