Читать книгу Тринадцатая Дара. Книга 1. Пристани - Елена Исаева - Страница 7
КНИГА 1. ПРИСТАНИ
6.
Оглавление– Тюня, – я почесывала теплые котовьи уши. – А полное имя твое как звучит? Дмитрий что ли?
– Отнюдь. Митррррофаааан, – сонно проурчал он.
– Понятно. Недоросль, значит…
– Эт поооочемууу? Мне мнооогоо лет, – и кот звучно зевнул.
– Да ладно. Митрофан, так Митрофан. А откуда ворон взялся? – В голове шла битва здравого смысла и окружающей действительности. Здравый смысл отступал по всем фронтам. События последних суток категорически не желали вставать по полкам. Полки их чем-то не устраивали.
– Из таамбуррра…
– Исчерпывающе.
Монти сидел напротив и увлеченно чистил клюв. Внимательно глянул на спящего Кодю и внятно произнес:
– Жрррать поррррра.
Гном открыл сначала один глаз, потом второй, сел, с хрустом потянулся.
– Здрав будь, Монти. Как дела в Пристанях?
– Дерррржутся. Хоррррошо. Рррррорррри смотррррит. Корррррми.
– Сейчас покормимся, сейчас. Рори уже там? Дара его в Москве видела, – я удивленно покосилась на Кодю. – Волка-переводчика зовут Рори, – пояснил он.
– У Ррроррри дррругие дорррроги.
– Ну да, ну да, – согласно покивал гном.
– Кодя, как твоя нога?
– Нога? Ах да, нога… Нормально. Не болит, – и он наконец-то улыбнулся, но несколько кривовато.
– Чего ты?
– Еще два часа ехать. Время, время… Слышь, Тюнь, ты костер прибрал?
– Ну я, а чегоо?
– Да ничего. Спасибо. Сморило меня, забылся, – и Кодя потянулся к кошачьей голове. Тюня прижал уши и вздыбил шерсть на загривке. Гном ласково почесал кота за ухом. Тот вздохнул, расслабился и неуверенно замурчал.
Кодя распахнул кацавейку, повернулся к нам спиной, потоптался, повздыхал, подвигал локтями и поставил перед разомлевшим котом миску сметаны. В некотором ошеломлении я смотрела на чавкающего Митрофана. Вот так, значит… Ну, Кодя, ну, шельмец!
А гном таким же образом раздобыл кусок сыра, хлеб, высокую синюю чашку с водой и поставил все это перед Монти. Тот гортанно крикнул и принялся расклевывать сыр.
Я дождалась момента, когда Кодя повернулся ко мне и спросил:
– Картошку с молоком будешь? – и осекся. Ибо в моем ответном взгляде читалась безграничная любовь.
– Значит, два дни жевнуть не случалось, да? – ласково спросила я заерзавшего гнома.
– Ну, Кап, то есть Дар… Ну, ты же понимаешь – искал повод для ненавязчивого знакомства. Картошечки поешь, а?
– Давай. Взрослый гном, а ведешь себя…
– Не бурчи, к тебе это не идет. На вот, держи, – и протянул глиняную плошку с тремя горячими картофелинами и большую чашку молока. – Хлеба надо?
Я только головой помотала в ответ, говорить сил не было – захлебывалась слюной.
Теперь самое главное – не заснуть. В животе было тепло и сыто. Монти нахохлился, прикрыл глаза и поник клювом – дремал. Митрофан наскоро потоптался по мягкому сиденью, свернулся в мохнатый клубок с ушами, и мгновенно уснул. Я с подвывом зевнула. НЕ СПАТЬ! Брр… Тарас Прокопьевич всхрапывал, прислонясь белой головой к стене вагона. Дремали румяные гномы, остроухая зеленая девушка, волк подергивал во сне лапами, даже мокрости где-то затихли, не щебетали. НЕ СПАТЬ!
– Кодя, что еще мне нужно знать? – отчаянно тараща слипающиеся глаза, поинтересовалась я.
Совершенно бодрый гном посмотрел на меня, потом по сторонам.
– Эх, не подумал! Тебя тоже накрыло?
– Чем? – я опять зевнула до слез.
– Да сонником! Сейчас. На-ка, нюхни, – и он сунул мне под нос пучок травки, запахом напоминавшей полынь.
Глубоко вдохнув горьковато-свежий запах, я открыла глаза, понюхала еще раз – и сон рукой сняло.
– Лучше?
– Ага! Совсем спать не хочу. Рассказывай.
– Сейчас твоя очередь рассказывать, да? – Кодя задумчиво-изучающе посмотрел мне в переносицу. Теперь заерзала я.
– Спрашивай. Расскажу.
– Когда вы книгу писать начали?
– Три года назад. А при чем… – но гном перебил меня.
– Пока не знаю. Но три года назад вторая ты пришла к нам. Собственно, не пришла… мы ее… тебя… тьфу ты, запутался я в вас! Ну, ты поняла, кого – забрали.
– А я ногу сломала, – ляпнула я ни к селу, ни к городу. Кодя изменился лицом.
– Чего-о-о? Когда?
– Ну, когда писать начала. Две страницы написала, и на ровном месте «хрусть и пополам»! – Нездоровое веселье надвигалось на меня.
– Когда? Можешь точно день сказать?
– Могу. Двадцать девятого января. А что?
– Да не ногу. Писать когда начали?
– В самом начале января. Числа восьмого, десятого может быть.
– Угу. Все сходится. – Кодя обхватил себя за голову и надолго задумался.
– Что сходится?
– Все, – лаконично ответил он.
– Кодя, так кого переводил Рори?
– А? А… Никого. Тебя он встречал. Если б со мной что случилось, он бы тебя доставил. Я другого не пойму – как ты его увидеть ухитрилась?
– Да не ухитрялась я. Он там сидел и не прятался. А вы с Митрофаном его не видели? Или опять разыгрываешь меня?
– Не видели, Дара, не видели. Вот это и странно. Рори был в тени. А в тень ни мы, ни люди смотреть не можем. В тень видят только переводчики. Так. Теперь про лису мне расскажи.
Я перестала дышать. По спине понеслось очередное стадо злобных мурашек и растаяло где-то в районе макушки.
– Про какую такую лису? – осторожно спросила я.
– Не, ты что ли решила со мной в игрушечки поиграть? Ты – двенадцатая в моей практике, и не прикидывайся Тюней!
– Гм. Ладно. А что тебя интересует?
– Меня интересует, когда лиса стала проявляться? Меня интересует, связана ли активность лисы с лунным циклом? Меня много чего интересует. Так что давай, говори, пока нас никто не слышит.
– Всю жизнь она проявлялась, – пробубнила я. – Но заметно стало года четыре назад. Активность не связана с луной. Я вообще не знаю, с чем связана ее активность. Ну, когда опасность угрожает. Или когда надо что-то быстро решать, действия какие-нибудь… Откуда ты знаешь? А, ну да… А они тоже того… с лисами внутри были?
– Внутри? Ну, вообще-то лиса не внутри тебя. Лиса рядом с тобой. Вокруг тебя. Это ты – внутри лисы. Нет. Те, кто приходили до тебя, были без лисы. А ты в тамбуре едва не перекинулась.
– Куда перекинулась?
– Ох и мама моя ясная… – Кодя взял себя за лицо. – Да не «куда», а «в кого».
– Хе-хе… хе-хе-хе… в лису? Хе-хе-хе… ага…
– Эй, ты чего? – А я ничего. Я медленно сползала на пол. Веселье, то самое, нездоровое, накрыло-таки истерикой и я, повизгивая и диковато всхрюкивая, сползала и сползала на пол, придавив руками очки к лицу и капая на свитер слезами.
Кодя с удивлением смотрел на меня, а потом, дождавшись, когда я плотно уселась на пол, опять схватил меня за нос. «Ааааапрф» – выдохнула я.
– Успокоилась? – сочувственно поинтересовался гном, вытирая мокрые пальцы об штанину.
– Ага… – я еще раз глубоко вздохнула, вытерла слезы, надела очки и посмотрела в синие жесткие глаза. – Что ли я оборотень?
Похоже, что от моего вопроса у Коди заломили все зубы сразу, так он скривился, так схватил себя за щеку.
– Дара! При чем тут оборотень?!
– Ну как же? В лису перекидываться… – в глазах опять защипало.
– Ты не оборотень. Ты – Дара! Сколь раз тебе повторять?!
– Ды как хочешь, так и назови! Не понимаю!
– Дара – не имя. Не только имя. Это… не знаю! Приговор. Способ жить. Это иной склад души… и не только души. Поэтому – ты! В который раз – ты! Ты можешь нам помочь. В тебе много странного. От прапрабабки твоей Фимы тебе дар достался. От людей, с которыми жила, от родителей твоих, душа человечья, отличная от нас. И все вместе так в тебе перемешалось… Да и сама ты такого наворотила! Вот только от меча зря отказалась.
Я клацнула зубами.
– А про меч-то откуда… Кодя, не пугай меня!
– Удивляюсь я вам, людям… Ты что, не понимала, что делаешь? Не видела, кто приходит на твой зов? – Я мотала головой, говорить не получалось. – И кто меч у тебя забрал, не видела?
– Видела, – придушено прошептала я. – Но я думала – фантазия, сама сочинила…
– Ох и мама моя дорогая, застенчивая, – простонал гном, – ты хлеще Митрофана. Или тебя со словами не учили обращаться?
– Учили. Каждое слово материально.
– Ага. По тебе и видать. Да поднимись ты с пола, Небом тебя прошу. Простудишься же. Охо-хо-хо… И от этого человека зависит жизнь наших детей.
– Вот и я говорю – не меня вам надо! Не меня!
– Молчи уже, болезная! Молчи, добром прошу.
– А то что? – пробормотала я, отряхивая джинсы.
– Ты не гляди, что я тебе по пояс буду, рука у меня тяжелая, – и Кодя сунул мне под нос крепкий кулак, покрытый рыжеватой шерсткой. Я икнула. И успокоилась. Мгновенно.
– Что ж делать, Кодя… – растерянно прошептала я. – Что ж мне делать? Отступать поздно. Но я ничего не умею. А у вас там дети…
– Не знаю. Это тебе решать придется. Вот доберемся до Пристаней, оглядишься, может быть, какая мысль в голову зайдет.
– Кодя, ну что ты несешь! «Мысль в голову»… Мыслей – хоть палками выгоняй, а толку?
Вместо ответа гном снял валенок с левой ноги, задрал штанину, размотал бинт и показал мне сиренево-розовый шрам на месте раны.
– И что? Это ж ты «мазь-зашибизь» готовил!
– Дар, ты что – глупая? Какая мазь за два часа такую рану залечит? Моё варево только заражение остановило, а ткани сращивать я не умею. Живое починять умеет только Дара.
– Да я обыкновенный человек!
– Ага. Тут полная электричка обыкновенных…
– Кодя, – жалобно проскулила я, – а если я не справлюсь?
– Тогда нам придется уйти. Или погибнуть. Наш мир перестал быть безопасным. Наш дом перестал быть надежным. Представляешь, как это? Когда не знаешь, чего ждать от мира, в котором родился и вырос. Когда родной дом отторгает тебя, забирает твоих детей… Ты понимаешь – как это?!
Холодно… холодно… Небо великое! Как же холодно жить…
За окном тянулись белые песчаные отмели, теплые и безлюдные. Море лениво выкатывало волну за волной на пустынный берег. Монти проснулся и, каркнув на прощанье: «До встррррррречи! Порррррра!», вылетел сквозь стекло. Его тень какое-то время летела рядом с электричкой, а потом резко ушла вправо. Тюня опять вылизывался, с остервенением выкусывая из подушечек лап. Кодя тихонько беседовал с Тарасом Прокопьевичем, медведь согласно кивал головой и постукивал лапой по сиденью. Оцепенение потихоньку отпускало. Кофе бы…
– Держи. – Кодя протягивал мне большую чашку.
– Спасибо, – и я поплелась в тамбур, на ходу доставая из кармана сигарету.
В тамбуре было тихо. Стука колес почти не слышно. Я прихлебывала из чашки и в сотый раз пыталась понять, что мне делать. Ничего внятного в голову не приходило. Не в трусости дело, хотя, и она имела место. Настигло отупение, одни и те же мысли бродили по одному и тому же кругу. Что я могу, что я могу, что я могу? Ничего, ничего, ничего… Чашка снова наполнилась кофе. Такого абсолютного бессилия я не чувствовала никогда. Под потолком безумной электрички громко щелкнуло:
Лететь в горящих качелях
Свалить в облако ночи
Не зарубаться на целях
Убить себя, но не очень
Порвать последние нервы
Кормить песню с ладони
Иметь в виду все маневры
Как всегда уходить от погони
Забыть на срок свое имя
Восстать из пепла однажды
Раз цепями, так пусть золотыми
Утопить в любви свою жажду
Заводи свою
Песню номер шестнадцать
По ночам самолетики снятся
С чего бы им взяться
Я буду плакать – ты будешь стесняться
И ни о чём не знать © «Ботаника»
Дверь в вагон открылась, вошел Тюня:
– Ррюкзаак я твой собррал. Через полчаса прибываем.
– Угу.
Волна сухого жара ударила сначала в желудок, потом в сердце. Голова опустела. Наступало время действий.
Кодя вынес мой рюкзак и встал рядом. На плечо опустилась мокрость, тихий голос коснулся уха:
– Если придет огонь – позови воду. Если нападет песок – позови воду. Если земля задержит тебя – позови воду. Мы помним тебя, Дара, – голос стал еще тише. – Мы знаем, что ты ищешь. Помоги нам… Помоги нам!
Я поднесла руку к плечу. Маленькие лапки почти невесомо встали на подставленную ладонь. Ростом существо сантиметров пятнадцать, стрекозиные крылышки блестят слюдой в лучах солнца, синяя пушистая гривка волос, зеленовато-голубая кожа, крошечные лапки с перепонками. Создал же Господь такое чудо! Хотелось смотреть на это крылатое нечто, слушать тихий журчащий щебет и «ни о чем не знааа-а-ать»…
– Дара, нам пора, – Кодя смотрел на меня снизу вверх, сурово, холодно, не ожидая ничего хорошего.
– Да. Нам пора, – эхом откликнулась я.