Читать книгу Тринадцатая Дара. Книга 1. Пристани - Елена Исаева - Страница 7

– Тюня, – я почесывала теплые котовьи уши. – А полное имя твое как звучит? Дмитрий что ли?

– Отнюдь. Митррррофаааан, – сонно проурчал он.

– Понятно. Недоросль, значит…

– Эт поооочемууу? Мне мнооогоо лет, – и кот звучно зевнул.

– Да ладно. Митрофан, так Митрофан. А откуда ворон взялся? – В голове шла битва здравого смысла и окружающей действительности. Здравый смысл отступал по всем фронтам. События последних суток категорически не желали вставать по полкам. Полки их чем-то не устраивали.

– Из таамбуррра…

– Исчерпывающе.

Монти сидел напротив и увлеченно чистил клюв. Внимательно глянул на спящего Кодю и внятно произнес:

– Жрррать поррррра.

Гном открыл сначала один глаз, потом второй, сел, с хрустом потянулся.

– Здрав будь, Монти. Как дела в Пристанях?

– Дерррржутся. Хоррррошо. Рррррорррри смотррррит. Корррррми.

– Сейчас покормимся, сейчас. Рори уже там? Дара его в Москве видела, – я удивленно покосилась на Кодю. – Волка-переводчика зовут Рори, – пояснил он.

– У Ррроррри дррругие дорррроги.

– Ну да, ну да, – согласно покивал гном.

– Кодя, как твоя нога?

– Нога? Ах да, нога… Нормально. Не болит, – и он наконец-то улыбнулся, но несколько кривовато.

– Чего ты?

– Еще два часа ехать. Время, время… Слышь, Тюнь, ты костер прибрал?

– Ну я, а чегоо?

– Да ничего. Спасибо. Сморило меня, забылся, – и Кодя потянулся к кошачьей голове. Тюня прижал уши и вздыбил шерсть на загривке. Гном ласково почесал кота за ухом. Тот вздохнул, расслабился и неуверенно замурчал.

Кодя распахнул кацавейку, повернулся к нам спиной, потоптался, повздыхал, подвигал локтями и поставил перед разомлевшим котом миску сметаны. В некотором ошеломлении я смотрела на чавкающего Митрофана. Вот так, значит… Ну, Кодя, ну, шельмец!

А гном таким же образом раздобыл кусок сыра, хлеб, высокую синюю чашку с водой и поставил все это перед Монти. Тот гортанно крикнул и принялся расклевывать сыр.

Я дождалась момента, когда Кодя повернулся ко мне и спросил:

– Картошку с молоком будешь? – и осекся. Ибо в моем ответном взгляде читалась безграничная любовь.

– Значит, два дни жевнуть не случалось, да? – ласково спросила я заерзавшего гнома.

– Ну, Кап, то есть Дар… Ну, ты же понимаешь – искал повод для ненавязчивого знакомства. Картошечки поешь, а?

– Давай. Взрослый гном, а ведешь себя…

– Не бурчи, к тебе это не идет. На вот, держи, – и протянул глиняную плошку с тремя горячими картофелинами и большую чашку молока. – Хлеба надо?

Я только головой помотала в ответ, говорить сил не было – захлебывалась слюной.

Теперь самое главное – не заснуть. В животе было тепло и сыто. Монти нахохлился, прикрыл глаза и поник клювом – дремал. Митрофан наскоро потоптался по мягкому сиденью, свернулся в мохнатый клубок с ушами, и мгновенно уснул. Я с подвывом зевнула. НЕ СПАТЬ! Брр… Тарас Прокопьевич всхрапывал, прислонясь белой головой к стене вагона. Дремали румяные гномы, остроухая зеленая девушка, волк подергивал во сне лапами, даже мокрости где-то затихли, не щебетали. НЕ СПАТЬ!

– Кодя, что еще мне нужно знать? – отчаянно тараща слипающиеся глаза, поинтересовалась я.

Совершенно бодрый гном посмотрел на меня, потом по сторонам.

– Эх, не подумал! Тебя тоже накрыло?

– Чем? – я опять зевнула до слез.

– Да сонником! Сейчас. На-ка, нюхни, – и он сунул мне под нос пучок травки, запахом напоминавшей полынь.

Глубоко вдохнув горьковато-свежий запах, я открыла глаза, понюхала еще раз – и сон рукой сняло.

– Лучше?

– Ага! Совсем спать не хочу. Рассказывай.

– Сейчас твоя очередь рассказывать, да? – Кодя задумчиво-изучающе посмотрел мне в переносицу. Теперь заерзала я.

– Спрашивай. Расскажу.

– Когда вы книгу писать начали?

– Три года назад. А при чем… – но гном перебил меня.

– Пока не знаю. Но три года назад вторая ты пришла к нам. Собственно, не пришла… мы ее… тебя… тьфу ты, запутался я в вас! Ну, ты поняла, кого – забрали.

– А я ногу сломала, – ляпнула я ни к селу, ни к городу. Кодя изменился лицом.

– Чего-о-о? Когда?

– Ну, когда писать начала. Две страницы написала, и на ровном месте «хрусть и пополам»! – Нездоровое веселье надвигалось на меня.

– Когда? Можешь точно день сказать?

– Могу. Двадцать девятого января. А что?

– Да не ногу. Писать когда начали?

– В самом начале января. Числа восьмого, десятого может быть.

– Угу. Все сходится. – Кодя обхватил себя за голову и надолго задумался.

– Что сходится?

– Все, – лаконично ответил он.

– Кодя, так кого переводил Рори?

– А? А… Никого. Тебя он встречал. Если б со мной что случилось, он бы тебя доставил. Я другого не пойму – как ты его увидеть ухитрилась?

– Да не ухитрялась я. Он там сидел и не прятался. А вы с Митрофаном его не видели? Или опять разыгрываешь меня?

– Не видели, Дара, не видели. Вот это и странно. Рори был в тени. А в тень ни мы, ни люди смотреть не можем. В тень видят только переводчики. Так. Теперь про лису мне расскажи.

Я перестала дышать. По спине понеслось очередное стадо злобных мурашек и растаяло где-то в районе макушки.

– Про какую такую лису? – осторожно спросила я.

– Не, ты что ли решила со мной в игрушечки поиграть? Ты – двенадцатая в моей практике, и не прикидывайся Тюней!

– Гм. Ладно. А что тебя интересует?

– Меня интересует, когда лиса стала проявляться? Меня интересует, связана ли активность лисы с лунным циклом? Меня много чего интересует. Так что давай, говори, пока нас никто не слышит.

– Всю жизнь она проявлялась, – пробубнила я. – Но заметно стало года четыре назад. Активность не связана с луной. Я вообще не знаю, с чем связана ее активность. Ну, когда опасность угрожает. Или когда надо что-то быстро решать, действия какие-нибудь… Откуда ты знаешь? А, ну да… А они тоже того… с лисами внутри были?

– Внутри? Ну, вообще-то лиса не внутри тебя. Лиса рядом с тобой. Вокруг тебя. Это ты – внутри лисы. Нет. Те, кто приходили до тебя, были без лисы. А ты в тамбуре едва не перекинулась.

– Куда перекинулась?

– Ох и мама моя ясная… – Кодя взял себя за лицо. – Да не «куда», а «в кого».

– Хе-хе… хе-хе-хе… в лису? Хе-хе-хе… ага…

– Эй, ты чего? – А я ничего. Я медленно сползала на пол. Веселье, то самое, нездоровое, накрыло-таки истерикой и я, повизгивая и диковато всхрюкивая, сползала и сползала на пол, придавив руками очки к лицу и капая на свитер слезами.

Кодя с удивлением смотрел на меня, а потом, дождавшись, когда я плотно уселась на пол, опять схватил меня за нос. «Ааааапрф» – выдохнула я.

– Успокоилась? – сочувственно поинтересовался гном, вытирая мокрые пальцы об штанину.

– Ага… – я еще раз глубоко вздохнула, вытерла слезы, надела очки и посмотрела в синие жесткие глаза. – Что ли я оборотень?

Похоже, что от моего вопроса у Коди заломили все зубы сразу, так он скривился, так схватил себя за щеку.

– Дара! При чем тут оборотень?!

– Ну как же? В лису перекидываться… – в глазах опять защипало.

– Ты не оборотень. Ты – Дара! Сколь раз тебе повторять?!

– Ды как хочешь, так и назови! Не понимаю!

– Дара – не имя. Не только имя. Это… не знаю! Приговор. Способ жить. Это иной склад души… и не только души. Поэтому – ты! В который раз – ты! Ты можешь нам помочь. В тебе много странного. От прапрабабки твоей Фимы тебе дар достался. От людей, с которыми жила, от родителей твоих, душа человечья, отличная от нас. И все вместе так в тебе перемешалось… Да и сама ты такого наворотила! Вот только от меча зря отказалась.

Я клацнула зубами.

– А про меч-то откуда… Кодя, не пугай меня!

– Удивляюсь я вам, людям… Ты что, не понимала, что делаешь? Не видела, кто приходит на твой зов? – Я мотала головой, говорить не получалось. – И кто меч у тебя забрал, не видела?

– Видела, – придушено прошептала я. – Но я думала – фантазия, сама сочинила…

– Ох и мама моя дорогая, застенчивая, – простонал гном, – ты хлеще Митрофана. Или тебя со словами не учили обращаться?

– Учили. Каждое слово материально.

– Ага. По тебе и видать. Да поднимись ты с пола, Небом тебя прошу. Простудишься же. Охо-хо-хо… И от этого человека зависит жизнь наших детей.

– Вот и я говорю – не меня вам надо! Не меня!

– Молчи уже, болезная! Молчи, добром прошу.

– А то что? – пробормотала я, отряхивая джинсы.

– Ты не гляди, что я тебе по пояс буду, рука у меня тяжелая, – и Кодя сунул мне под нос крепкий кулак, покрытый рыжеватой шерсткой. Я икнула. И успокоилась. Мгновенно.

– Что ж делать, Кодя… – растерянно прошептала я. – Что ж мне делать? Отступать поздно. Но я ничего не умею. А у вас там дети…

– Не знаю. Это тебе решать придется. Вот доберемся до Пристаней, оглядишься, может быть, какая мысль в голову зайдет.

– Кодя, ну что ты несешь! «Мысль в голову»… Мыслей – хоть палками выгоняй, а толку?

Вместо ответа гном снял валенок с левой ноги, задрал штанину, размотал бинт и показал мне сиренево-розовый шрам на месте раны.

– И что? Это ж ты «мазь-зашибизь» готовил!

– Дар, ты что – глупая? Какая мазь за два часа такую рану залечит? Моё варево только заражение остановило, а ткани сращивать я не умею. Живое починять умеет только Дара.

– Да я обыкновенный человек!

– Ага. Тут полная электричка обыкновенных…

– Кодя, – жалобно проскулила я, – а если я не справлюсь?

– Тогда нам придется уйти. Или погибнуть. Наш мир перестал быть безопасным. Наш дом перестал быть надежным. Представляешь, как это? Когда не знаешь, чего ждать от мира, в котором родился и вырос. Когда родной дом отторгает тебя, забирает твоих детей… Ты понимаешь – как это?!

Холодно… холодно… Небо великое! Как же холодно жить…

За окном тянулись белые песчаные отмели, теплые и безлюдные. Море лениво выкатывало волну за волной на пустынный берег. Монти проснулся и, каркнув на прощанье: «До встррррррречи! Порррррра!», вылетел сквозь стекло. Его тень какое-то время летела рядом с электричкой, а потом резко ушла вправо. Тюня опять вылизывался, с остервенением выкусывая из подушечек лап. Кодя тихонько беседовал с Тарасом Прокопьевичем, медведь согласно кивал головой и постукивал лапой по сиденью. Оцепенение потихоньку отпускало. Кофе бы…

– Держи. – Кодя протягивал мне большую чашку.

– Спасибо, – и я поплелась в тамбур, на ходу доставая из кармана сигарету.

В тамбуре было тихо. Стука колес почти не слышно. Я прихлебывала из чашки и в сотый раз пыталась понять, что мне делать. Ничего внятного в голову не приходило. Не в трусости дело, хотя, и она имела место. Настигло отупение, одни и те же мысли бродили по одному и тому же кругу. Что я могу, что я могу, что я могу? Ничего, ничего, ничего… Чашка снова наполнилась кофе. Такого абсолютного бессилия я не чувствовала никогда. Под потолком безумной электрички громко щелкнуло:

Лететь в горящих качелях

Свалить в облако ночи

Не зарубаться на целях

Убить себя, но не очень

Порвать последние нервы

Кормить песню с ладони

Иметь в виду все маневры

Как всегда уходить от погони

Забыть на срок свое имя

Восстать из пепла однажды

Раз цепями, так пусть золотыми

Утопить в любви свою жажду

Заводи свою

Песню номер шестнадцать

По ночам самолетики снятся

С чего бы им взяться

Я буду плакать – ты будешь стесняться

И ни о чём не знать ^{© «Ботаника»}

Дверь в вагон открылась, вошел Тюня:

– Ррюкзаак я твой собррал. Через полчаса прибываем.

– Угу.

Волна сухого жара ударила сначала в желудок, потом в сердце. Голова опустела. Наступало время действий.

Кодя вынес мой рюкзак и встал рядом. На плечо опустилась мокрость, тихий голос коснулся уха:

– Если придет огонь – позови воду. Если нападет песок – позови воду. Если земля задержит тебя – позови воду. Мы помним тебя, Дара, – голос стал еще тише. – Мы знаем, что ты ищешь. Помоги нам… Помоги нам!

Я поднесла руку к плечу. Маленькие лапки почти невесомо встали на подставленную ладонь. Ростом существо сантиметров пятнадцать, стрекозиные крылышки блестят слюдой в лучах солнца, синяя пушистая гривка волос, зеленовато-голубая кожа, крошечные лапки с перепонками. Создал же Господь такое чудо! Хотелось смотреть на это крылатое нечто, слушать тихий журчащий щебет и «ни о чем не знааа-а-ать»…

– Дара, нам пора, – Кодя смотрел на меня снизу вверх, сурово, холодно, не ожидая ничего хорошего.

– Да. Нам пора, – эхом откликнулась я.