Читать книгу След на воде. Следствие ведёт Рязанцева - Елена Касаткина - Страница 5

– Ай, молодца!

Она недовольно поморщилась. Все похвалы тренера – это только аванс, пока ещё незаслуженный. Тоня опёрлась ладонями о поверхность бортика и выпрыгнула из воды. Развернулась и села на край, болтая ногами в воде.

– Ну чего ты кислая опять? Ведь первая пришла. На 3 секунды опередила ближайшую соперницу. – Дядя Коля присел рядом с ней на корточки.

– Мало! – Тоня стянула с головы шапочку, выпуская наружу короткие пряди русых волос. – Пивнушкина не показатель. С такой скоростью мне соревнования не выиграть.

– И не надо! – Дядя Коля подавил усмешку. – Областные, это не городские, там такие акулы будут, рядом с которыми ты рыбка гуппи. Твоё дело – участие. Тебе надо только засветиться, и всё! Просто попробовать себя. Поняла?

– Я победить хочу!

– Ну мало ли чего ты хочешь! Так не бывает. Это твои первые соревнования такого уровня. Навыигрываешься ещё! Успеешь. Твоя очередь ещё не подошла.

– А разве побеждают по очереди?

Дядя Коля вздохнул.

– Даже не думай нарываться. Сломаешься. – Сказал жёстко. – Запомни, в спорте… любом… есть свои правила. И первое – постепенный рост. Знаешь, сколько выскочек сломало себе хребет, взлетев на пьедестал галопом?

– Постепенный рост? Это как? Уступать дорогу? Плыть вполсилы? Сдерживать скорость? Чтобы что? Чтобы дать другим возможность получить свою медальку?

– Чтобы завоевать Олимп! Не надо спешить, Тоня. Побеждает тот, кто не торопится, тот, кто постепенно набирает силу. Долго и упорно тренируется. Закаляет характер. – Дядя Коля поднялся. – На сегодня всё!

– А можно я ещё потренируюсь? Одна.

– Нет! До областных соревнований ещё почти полгода. Надорвёшься или перегоришь. Я же сказал: «постепенно», набирай силы и скорость постепенно. – Дядя Коля посмотрел на часы. – А сейчас иди домой!

Когда она вышла, уже стемнело. С неба сыпался мелкий колючий дождик. На площади перед спортивным комплексом было пустынно. Тоня не сразу заметила под сиротливо-голой липой маленькую женщину в сером пальто. А когда заметила – не сразу узнала. Мама смотрела прямым застывшим взглядом. Смотрела на неё. Сквозь неё. Её волосы намокли и слиплись в колючие сосульки. Лицо тоже было мокрым, но не от дождя.

Тоня хотела броситься к ней, но ноги не двигались, ноги превратились в бетонные сваи. В ушах стучало, и это был стук её сердца. Она не понимала, что происходит, мысли в голове не выстраивались, пучились, как передержанная на огне манная каша. Внезапно её охватила неконтролируемая нарастающая паника, до слёз, до дрожи в коленках, до тошноты. Она сглотнула подступивший ком и вдруг с ясной очевидностью поняла: «Случилось что-то страшное».

***

Чернильные пятна оттаявших луж, хруст грязного гравия под ногами, свисающие с чёрных веток капли. Очень мало снега, лишь твёрдые грязные сугробы, не сдавшиеся под натиском оттепельных дождей и ночного морозного ветра. Четыре месяца прошло, а боль всё не утихала, боль постепенно распадалась на молекулы, молекулы перемещались в хаотичном броуновском движении, нанося точечные удары, всё чаще в области сердца.

Она приходила сюда часто, почти каждую неделю, как только выдавалась свободная минутка. Прижималась лицом к ледяному обелиску. Не плакала. Думала. Вспоминала. Разное. Но чаще тот день, когда мать обнаружила в сумке сгнивший купальник. И глаза отца, когда ему была предъявлена улика. Он молчал, ничего не говорил. Говорила в основном мать. В основном задавала вопросы. В основном одни и те же.

– Что это?

И ещё:

– Как же так?

После предъявленных обвинений: в обмане, в прогулах тренировок, в нарушенных обещаниях, в испорченном купальнике, отец, тяжело опираясь на подлокотники, вытянулся из кресла, печально посмотрел на дочь и сказал ровным, ничего не выражающим голосом:

– Выброси. Он ей уже не понадобится.

И вышел из комнаты.

Никогда в жизни ей не было так стыдно. И так больно. Лучше бы он на неё наорал. Лучше бы сказал, что она его подвела, нет, не так, назвал бы её обманщицей, лентяйкой и вообще никчёмным человеком. Тогда бы она ответила, что не может заставить себя нырнуть под воду, что боится, боится захлебнуться, боится утонуть, боится позора, ведь все, даже эта девочка с заячьей губой и та не побоялась…

Тоня оторвала голову от обелиска.

– Прости меня, папа.

Она встала.

– Скоро областные соревнования. Я обещаю тебе, что буду биться до последнего. Я не буду ждать своей очереди. Я посвящу эту победу тебе, папа. Ты будешь гордиться мной. Я обещаю.

«Я горжусь тобой» – это были последние слова отца в его последний день. Ранее утро. Она опаздывала в школу, торопилась, шнурки на ботинках выскальзывали из рук. Отец вышел её проводить.

– Как успехи, дочка?

Странно, обычно он называл её по имени, а тут вдруг «дочка». От этого «дочка» стало тепло на душе.

– Меня отобрали на областные соревнования, – проговорила быстро, затягивая шнурки узлом. Поднялась.

– Я горжусь тобой. Помни об этом, дочка.

Она помнила, и его слова, и интонацию, которая теперь казалась ей странной, будто отец знал, что они больше не увидятся, не поговорят. Знал и потому вышел её проводить, знал и потому обнял её. И сказал: «Помни».

Объятия перед расставанием. Они особенные. Хорошо, если будет встреча опять. Обнялись, попрощались, и ждём новой встречи. А какими бы были объятия, если бы мы точно знали, что эти объятия последние, что потом ничего?

Тоня зажала рот рукой. Больно. Как же больно. Как долго болит.

Иногда всю жизнь.

***

Как она могла полюбить это убожество?! Как?! Разве так бывает?!

Наверное, да. Наверное, именно так и бывает в любви, «бах» – и всё. Как выстрел, как удар током, ты даже не успеваешь понять, что произошло, не успеваешь подумать, осмыслить, кто перед тобой, нужен ли он тебе.

Именно так, иначе невозможно понять, как взрослая, умная женщина могла влюбиться в это мелкое, скользкое и похотливое существо, в эту особь со слюнявыми глазами.

Всё произошло, пока она была на сборах. Тоня брезгливо поёжилась, вспомнив, как застала Виталия Леденёва в своей комнате. Он стоял в её комнате и трогал её вещи. Перебирал медали, изогнув полоску губ в перевёрнутую скобку. Скобка, видимо, выражала признание её заслуг, но какое-то недоделанное, немного презрительное, казалось, не возникни Тоня у него за спиной, он бы вгрызся в медаль зубами, проверяя её на содержание золота.

– Что вам надо? – обескураженно спросила Тоня у незнакомца.

– О! – Он обернулся, смерил её слюнявым взглядом с ног до головы и обратно, плотоядно улыбнулся. – Привет! Напугала. Тебя что, стучаться не научили?

– Это моя комната, – насупилась Тоня.

– А-а-а… – гнусаво потянул гласную маленький человек и небрежно положил медаль на полку рядом с кубком. Положил так, словно швырнул, будто это и не медаль, а что-то случайно попавшееся в руку. Какая-то безделушка, а не вырванная потом и кровью победа на областных соревнованиях год назад.

– Зашёл познакомиться. – Он приблизился так, что она почувствовала неприятный, кислый запах из его рта, вырывающийся вместе со словами. – Хочешь узнать девушку, загляни в её комнату.

– Где мама? – сухо спросила Тоня, бегло просматривая глазами вещи – что ещё трогал своими потными ладошками этот мамин друг?

О том, что у мамы завёлся кавалер, Тоня знала. Мать сказала ей об этом по телефону, сказала стыдливо, называя кавалера «одним человеком». Завёлся – абсолютно точное слово, которое пришло тогда Тоне в голову; потому что тараканы не появляются, они заводятся. Каким-то чутьём она поняла это, почувствовала… и не ошиблась.

– В магазин ушла. За шампусиком, – «таракан» осклабился. – Надо же за знакомство выпить, да? Ты же мне теперь как бы дочка.

Кровь бросилась ей в голову. Как он может, как он смеет произносить это слово в её адрес? Это не его слово, это их с папой слово. Последнее слово отца.

– Я вам не дочка!

– А кто же? – Его лицо распорола ухмылка.

– Никто!

Хлопнула входная дверь, и «таракан» двинулся в сторону коридора. Проходя мимо Тони, негромко проговорил, облизав сухие губы:

– Будешь звать меня папочкой. – У самой двери завопил, разведя руками: – Надюшка! Ну что так долго? А мы уже успели познакомиться с дочкой… твоей. Слушай, – он подхватил из рук матери пакеты и чмокнул её в щёку, – да у тебя героическая дочка, умница и красавица, вся в мать.

– Антонина? – В дверях появилось запыхавшееся, счастливое лицо матери. – Приехала?

Тоне захотелось нагрубить, сказать, чтоб мать перестала задавать глупые вопросы, раз она здесь, значит, приехала. Ещё хотела крикнуть, чтоб она убрала с лица это счастливое выражение и эту дурацкую влюблённую улыбку и потушила этот блудливо-искрящийся блеск в глазах. Но она лишь кивнула и отвернулась.

– Ну давай, переодевайся и за стол. Я долму приготовила.

Долма! Любимое папино блюдо! Это предательство. Долма – это предательство! Зачем она? Ведь мать хорошо готовит, любое блюдо её приготовления – вкуснятина. Плов, голубцы, жаркое, рататуй. Пожалуйста, всё что угодно, но только не долму, мама!

Как же она могла?! Для этого! Как он вообще мог свести её с ума. Ничего собой не представляющий, маленький тщедушный человечек, с раздутым самомнением о своём мужском достоинстве. Может, оно у него и такое, смотря, что понимать под «мужским достоинством». Похоже, понимание у них разное. У неё с мамой. Впрочем, Тоню никто не спрашивал, что она обо всём этом думает. Её просто поставили перед фактом. Как же так, мама?! Как же так?