Читать книгу След на воде. Следствие ведёт Рязанцева - Елена Касаткина - Страница 7

Первая. Она снова первая. Она победила. Она выиграла Чемпионат мира. Но радости не чувствовала. Чувствовала опустошённость. И недовольство собой.

Тоня была тем редким пловцом, кому легко давались все стили. Почти все. Победа в комплексном соревновании далась с трудом. Подвёл баттерфляй, в какой-то момент её обогнала спортсменка из Италии. Как потом говорили, за счёт костюма из полиуретана. Но не только. Тоня знала свою слабость, она не любила баттерфляй, он был самым тяжёлым для неё.

Она нагнала за счёт кроля. Три победных секунды над полиуретаном. Должна бы радоваться, но отчего-то в душе склизким комком застряло недовольство. Последнее время недовольство собой стало повседневным. Ничего не радовало, во всём видился лишь негатив. Она сама его ищет. И находит. Всё чаще раздражается по пустякам. И ей нравится раздражаться по пустякам.

– Выгорание. А я тебе говорил. – Дядя Коля стал совсем седой. Он уже давно не тренировал её, но она всегда обращалась к нему за советом, за поддержкой и наставлениями, и за указаниями на ошибки тоже. Особенно за указаниями. – Но ты же не слушаешь. Думаешь, старый дурак, что он понимает. Если бы я слушала его, то и не выиграла бы все соревнования.

– Ну нет, дядя Коля. Я слушаю…

– Но делаешь по-своему.

– Но я учитываю.

– Влюбиться тебе надо, Тонюша. Это прибавит тебе лёгкости, будешь бабочкой летать. Ты тяжеловесна, потому и баттерфляй даётся тебе с трудом, потому и справляешься с ним только за счёт многочасовых тренировок. А всего лишь надо копировать полёт бабочки.

– Что я делаю не так?

– Технически ты всё делаешь правильно. Обе руки одновременно выносятся вверх над водой для гребка, совершая вращательные движения в вертикальной плоскости, что напоминает полёт бабочки. Но бабочка у тебя какая-то механическая, что ли… Будто робот.

– Не понимаю.

– У тебя всё есть: и воля, и целеустремлённость, и потенциал. И ты это знаешь… А бабочка не знает, она летает, потому что она так живёт, она порхает. Вот чего тебе не хватает.

– Порхания? – Тоня с удивлением посмотрела на дядю Колю.

– Лёгкости.

– Не понимаю. Что я должна сделать?

– Да ладно, – дядя Коля махнул рукой, будто отгоняя от себя порхающую перед носом бабочку. – Специально ничего делать не надо. Когда придёт, сама поймёшь. Главное, будь открыта миру, жизни и… любви.

***

Обе руки, словно крылья бабочки, одновременно взлетают вверх, совершая вертикальные вращения над водой. Она легка как пёрышко, она порхает, как бабочка. Всё так… Всё так. Дядя Коля был прав.

Наконец-то появился человек, который мог претендовать на место в её сердце. У него большие серые глаза, прозрачные, искрящиеся, как вода в бассейне. В её глазах – всполохи зачинающегося пожара. Она боится, что он разглядит их, и потому отводит глаза. Когда он обнимает, голову кружит лёгкий запах одеколона «Эскурите де лакуре». Редкий изысканный парфюм. Привёз из Бразилии. Эксклюзивный аромат от известного, и не только в Бразилии, парфюмера. Он сказал об этом как бы между прочим, но она поняла, что хвастается. Она не любила хвастунов, но его хвастовство не раздражало. Скорее забавляло. Влюблённый мужчина ведёт себя как ребёнок. Он хочет ей нравиться, потому и хвастается. Это же понятно. И что тут плохого? От этих мыслей тёплая волна разливалась по телу.

Он провожал её после тренировок, или подвозил домой, в зависимости от погоды. Говорил много, красиво, волнующе.

Первый раз он прикоснулся к ней, когда они стояли в пробке. Шёл дождь, темнело, мигали фары, швыркали дворники, мяукал в магнитоле блюз. Он наклонился и осторожно, словно пробуя на вкус, поцеловал её. Она замерла. Она не могла пошевелиться. Надо было сделать что-то. Но она не знала что… и как. Она боялась своих чувств и своего тела.

Не спрашивая у неё разрешения, он изменил маршрут, просто проскочил поворот к её дому и поехал дальше. Она промолчала, только вжалась в кресло и сдавила пальцами ремешок на брюках.

Он заехал в лесополосу и погасил фары. То, что он шептал ей, было сказано не единожды. Те же слова произносились тысячу раз, и тысячу тысяч раз звучали уже в мире, между небом и землёй. Ничего не значащие, бессмысленные, многообещающие. Она не могла сосредоточиться, чтобы понять хоть что-то из сказанного.

Для того, чтобы понять, что это всего лишь игра её взрослеющего восприятия, понадобилось время.

***

Ей стал нравиться в одежде белый цвет. И рюши. Даже сама удивилась, когда купила такое. То ли юбка, то ли шорты. На вид – юбка, только очень короткая, а на самом деле шорты. Косые волнистые оборки спускались от бёдер вниз, едва прикрывая верхнюю часть загорелых накаченных ног. Смотрелось ультро-вызывающе.

Тоня постояла у зеркала в раздумьях, но решила не отказываться от полюбившейся вещички. Она надела белые кроссовки и чёрный свитер, чтобы немного сгладить образ. Краситься не стала, только провела по губам гигиенической помадой. Косметики у неё почти не было. Куда было краситься, в бассейн? Подумала, что надо бы купить хотя бы тушь.

Из кухни, размашисто отбросив дверь, вывалился отчим. Позади него телевизор орал последние новости.

– Куда собралась? – Опухшая от сна физиономия отчима напоминала опару с незавершившимся процессом брожения. Позёвывая, он почесал мятую майку на груди. Рука поползла вниз к мокрому пятнышку на болоньевых шортах. Руки у отчима короткие, к тому же за пять лет наросло пивное пузо, чтобы достать до небольшой выпуклости, пришлось согнуться. Он загрёб ткань пальцами, потянул, поправляя трусы или то, что в трусах.

Тоня не ответила, презрительно поморщилась, схватила с тумбочки ключи и вышла.

– Шалава! – долетело вслед.

Она не стала пользоваться лифтом, сбежала по ступенькам, на площадке первого этажа задержалась, заглядывая в узкую прорезь почтового ящика. Среди квитанций и счетов ярким пятном выделялся рекламный буклет. Буклет предлагал скидку на косметику. Ключа от ящика у Тони не было, его носила с собой мама в общей связке. Вечером, после работы, она выгребет всё из ящика, счета понесёт домой, а буклет вместе с остальным ненужным мусором выбросит.

Тоня просунула в прорезь почтового ящика руку, зацепила ногтями буклет и потянула. Сзади послышалось лёгкое осторожное шуршание. Именно осторожное. И едва уловимое. И ещё взгляд. Она почувствовала его спиной. Стало не по себе. Она выпрямилась и оглянулась. Узкая дверная щель тут же захлопнулась, но она успела заметить острый звериный взгляд безумных глаз.

***

Ветер безобразничает в кудряшках ивы, и кувшинки закрываются, прячась в серебристой глубине отражённого в пруду неба. Слова льются из него легко, словно струи воды:

– Было бы здорово постоять с тобой вот так на Японском мостике где-нибудь в парке Живерни. Его обожал Моне и рисовал, рисовал, рисовал.

– Я не люблю Японию. Каменоломня.

– Ты бывала в Японии? – Он склонил голову и заглянул ей в лицо.

– Почти. В детстве с мамой ходили в театр на оперу «Мадам Баттерфляй». Я видела… слышала… Музыка странная… То грохочет, то дзинькает. Поют красиво, но непонятно. И женщины у них словно мёртвые, лица белые, кукольные. Вроде о страданиях поёт, а лицо ничего не выражает, в конце концов, всадила себе нож в живот.

Он расхохотался. Смех весёлый, но сдержанный. Культурный. Он весь такой культурный, что Тоня тоже старательно держит себя в рамках воспитанности.

– Понятно. Но я про Францию…

– Ой, во Франции я была, – обрадовавшись, перебила Тоня и тут же осеклась – перебивать некультурно. – Извини, я во Францию на соревнования ездила. Правда, я ничего не видела, всё время тренировалась.

– Быть во Франции и не увидеть Эйфелеву башню, Лувр и мостик Моне. – Он налёг на перила и опустил голову, всматриваясь в серебристую гладь пруда. – Обидно, наверное?

– Не знаю. Я не думала об этом. Из окна автобуса, когда нас везли, я видела грязь и мусор, и не совсем приятных людей, таких… бомжеватых. – Она виновато посмотрела на его красивый правильный профиль. – Наверное, это окраины.

Он не слушал её.

– А я всегда нахожу время, чтобы познакомиться с местными достопримечательностями. Я обожаю Францию. И этот мостик в деревушке Живерни. Милый такой, так и слышу, как под ним в пруду чавкают караси, неторопливо неся свои тушки под гладью воды.

Тоня тоже перевалилась через перила, заглядывая под мостик.

– Карасей и сюда недавно запустили, чтоб они воду чистили. Там есть чем почавкать. Так что наши не хуже их.

Где-то на берегу одиноко квакнула лягушка.

– Эх ты, мадам Баттерфляй! Сравнила навоз с конфетой. – Он брезгливо поморщился и поднял голову. – Толпы людей ежедневно едут на северо-запад Франции, чтобы увидеть этот мостик, и даже проводят на нём свадебные церемонии. Вот ты бы хотела сыграть свадьбу на этом мосту? – Он притопнул, словно проверяя деревянное основание на прочность. Лакированная туфля блеснула золотисто-медовым оттенком кожи.

Уловленный силками влюблённости готов поверить чему угодно, лишь бы это подтверждало то, что он всей душой хочет слышать.

Она задохнулась и, пряча краснеющее лицо, почти шёпотом произнесла:

– Да.

Он скривился:

– Какая пошлость!

***

Нет крепче оков, которыми мы сами по доброй воле себя связываем и вопреки здравому смыслу при отсутствии жизненного опыта не замечаем обмана. До поры до времени.

Через пару месяцев человек, которого, как она думала, любит, сообщил, что им надо расстаться. Да. Просто расстаться.

Видимо, она была готова к такому повороту событий, потому что приняла это известие почти равнодушно.

Если мужчина козёл, стоит ли ему говорить об этом? Взмах, вдох.

Или пусть мучается в неведении? Выдох. Захват воды руками и удар ногами.

Чёткая согласованность движений и сильные мышцы поднимают туловище над водой. Снова вдох.

Всё произошедшее с ней казалось теперь на удивление пошлым и незначительным. Одна. Плевать. У неё впереди Олимпиада. И места для отношений в её жизни больше нет. Как и времени. Как и желания. Спорт – сосредоточие её жизни. Источник её сил. Её любовь.