Читать книгу Третье яблоко Ньютона - Елена Котова - Страница 4

В Вашингтоне Варя и ее муж Иван готовили дома бранч для коллег Вари, с которыми она вместе приехала из Лондона в командировку. Делегации Инвестбанка время от времени ездили в Вашингтон пообщаться с коллегами из Международного валютного фонда, из других международных учреждений. Варе на участие в таких поездках никогда не хватало времени, но в этот раз она решила присоединиться к коллегам, для этого были и личные, и профессиональные резоны.

Когда-то она работала в Вашингтоне, потом уехала в Москву. Сын подрос и переехал в Нью-Йорк. В их вашингтонском доме остался лишь Иван, человек творческий и совершенно не практичный. Дом вот уже лет десять как разваливался, но Ивана не раздражали ни скособочившееся крыльцо, ни дорожка, ушедшая в грунт, и рассохшаяся веранда, где зимой было холодно, а летом нестерпимо жарко и где поэтому хранился всякий хлам. Его машина стояла под окнами на улице, потому что ворота гаража не открывались уже много лет, а чинить их Ивану было недосуг. Гараж тоже превратился в склад барахла. Впрочем, и с комнатами Иван обошелся не лучше: гостевая спальня, а вслед за ней и бывшая комната сына, Пашки, постепенно заполнились его бумагами, гантелями, ковриками для йоги. Варя, приезжая в Вашингтон три-четыре раза в год, ужасалась тому, что один человек может производить столько хлама, на чем все и заканчивалось.

Павел, закончив учебу, стал то ли дизайнером, то ли архитектором, родители так и не понимали толком. Он рисовал, продавал какой-то креатив, оформлял какие-то малобюджетные выставки, постоянно перестраивал свой дом собственными руками. В конце концов прочно занялся недвижимостью, начал с помощью матери покупать убитое жилье, сам его перепланировал и перестраивал, придумывал все более необыкновенные интерьеры, привлекая бригады только для тяжелых работ. Делал своими руками то витраж, то резные двери, то причудливый фонарь. Потом продавал построенное, покупал новое, опять не без помощи Вари. В общем, в семье завелся крепкий хозяйственник, и Иван все порывался подарить сыну кепку для завершения образа.

Наконец Пашка взялся за дом родителей. Он вырос в нем и считал его родовым гнездом. Варя была счастлива, что наступит конец разрухи. Они с Павлом еще прошлым летом, сидя на пляже, все расчертили и спланировали, поняли, что малой кровью не обойтись. Потолки поднимать придется, а значит, и крышу. В крыше надо прорубать окна, skylights. Веранду снести и построить новую, утепленную, крыльцо переделать, а это тянет за собой укрепление фундамента, под которым необходим дренаж, и пошло-поехало.

Варя, конечно, была человеком далеко не бедным, и не просто госслужащим в каком-то – пусть даже международном, с немалыми окладами – банке. За спиной был ряд высоких банковских позиций в Москве, изрядные ежегодные бонусы, куча собственных проектов с друзьями-приятелями. Однако разросшийся бюджет перестройки дома и Пашкин бизнес заставили ее опять брать ипотеку, бросаться в ноги к московским друзьям и в очередной раз лепить из долгов собственный капитал, equity. Они с Павлом так всегда и крутились – занимали, строили, продавали, отдавали...

Когда все закончилось, дом стал неузнаваем. Светлый, просторный, простой и консервативный: уютные диваны, белые холщовые шторы, дизайнерская кровать из искусственно состаренного дерева, библиотека в кабинете Ивана и облагороженный камин. Дом на земле. И городской в меру, и вроде дача – на опушке же стоит. Варе очень хотелось самой внести в проект последние штрихи.

Еще важнее для нее было закрепить успех своей мартовской поездки в США. Да, она не получила позицию вице-президента, но это ее не расстроило, было ясно, что президент Инвестбанка костьми ляжет, чтобы этого не допустить. Но когда она приезжала в Вашингтон на интервью, ее приняли на удивление хорошо. С Джеком из Белого дома, который был ею особенно очарован, у нее, конечно, не было повода снова встречаться, а вот с ребятами из Казначейства и с Анной из Госдепа отношения стоило непременно продолжить.

По приезде в Вашингтон Варя поняла, что надо бы всю делегацию Инвестбанка – по-хорошему, с русским гостеприимством – принять у себя дома и накормить-напоить. Тем более начало сентября – самое лучшее время в Вашингтоне. Еще тепло и солнечно, но уже нет одуряющей летней жары и влажности бани. Естественно, напрашивались субботний бранч на веранде и беседа за легким итальянским вином в саду. К тому же Варя обожала готовить, а в Лондоне готовить было не для кого.

Варя знала, что в банке ее считают кто – звездой, кто – выскочкой и зазнайкой. Знала, что многие, возможно, без оснований, восхищаются ею, а многие другие – также без оснований – завидуют черной завистью. Одни ее сумки чего стоили – у нее была страсть к коллекционированию сумок и туфель. А если помимо сумок принимать во внимание, что Варя с напором русской женщины, посланной Родиной на амбразуру, отстаивала интересы русских и частенько кого-то разводила, причем небесталанно, толкала продуманно-пламенные речи, в которых так или иначе присутствовала критика, то на любовь рассчитывать было нелепо. С ней считались, это правда, но ведь у России нет, как известно, естественных союзников, вот в конечном счете и весь сказ. Варя на любовь и дружбу и не рассчитывала, она пришла в банк не дружить, а работать, но «работать» означало не упускать возможности выстраивать – или исправлять – отношения с коллегами, а не только толкать речи и пикироваться. Многие из ее коллег были люди достойные, тоже «граждане мира», а отдельные – просто приятные, поэтому затеянное русское гостеприимство готовилось с душой.

Светлый дом, солнечное утро, щедро накрытый стол с дымящимися тоненькими блинами, шампанским и красной икрой из русского магазина сразу создали гостям хорошее настроение. Всегда неплохо вкусно пожрать на халяву, но, похоже, гости оценили и чистосердечие хозяев, да и просто отдохнуть в субботу перед отлетом было как нельзя кстати.

– Варя, не могу поверить, что ты сама придумала и сделала весь этот колоссальный ремонт. Хотим экскурсию по дому, расскажи, как здесь было раньше.

– С удовольствием, только я больше давала ценные указания по телефону, чертежи правила, и мы с Ваней мебель выбирали, когда я в командировки сюда приезжала. В марте, например, когда у меня были встречи в Казначействе и Госдепе. Потом в мае в Международный валютный фонд приезжала в составе русской делегации. Вот и весь мой вклад. А все остальное – это Павел.

– А блины сама пекла?

– Конечно.

– Вот уж не подумала бы, что ты умеешь готовить, – заметила ее коллега из Италии.

– Не просто умею, а очень люблю. Но блины – это просто.

– Вернемся в Лондон, научишь.

– С радостью, могу еще и борщ научить варить, котлеты делать, воздушные такие. Даже пироги могу научить печь, если у тебя хватит терпения, это муторное удовольствие.

– Иван, а как вы тут один живете, о чем пишете...

Разговор тек непринужденно, все с удовольствием налегали на еду. Потом Иван, чтобы Варя не отвлекалась от обязанностей хозяйки по поддержанию застольной беседы, незаметно в саду накрыл под тентом в патио столик: фрукты, сыры, кофе. Гости с бокалами в руках бродили по дому, рассматривали картины Пашки на стенах, звучала музыка, в доме было прохладно. Постепенно все начали подтягиваться в сад, на солнышко, рассаживались на садовых креслах вокруг столика под тентом. Иван не успевал подносить кофе.

Гости разошлись только около трех, и Варя стала собирать чемодан.

– Вань, ты можешь хотя бы теперь не захламлять дом? Гараж надо в чувство привести, Пашка скоро садовников приведет, двор-то мы весь разворотили. Я буду ждать, когда ты в ноябре в Лондон приедешь. Потом поедем вместе в Москву – я подгадаю, чтобы моя командировка с твоей совпали... А тебе мои понравились?

– Симпатичный народец, я ожидал худшего.

В восемь вечера Иван поцеловал ее в аэропорту Даллеса у рамки:

– Я тебе завтра позвоню, Вареныш. Отоспись, а то в понедельник как начнется...

– Я очень тебя люблю. Позвоню тебе перед посадкой, ты как раз домой доедешь. Чтобы тебе сегодня вечером не было одиноко.

– Да чего уж. Мы люди привыкшие. Иди давай, на секьюрити очередь может быть.

* * *

В понедельник, как и предрекал Иван, был полный дурдом. Материала скопилось с лета, а главное, надо было подготовиться к заседанию, назначенному уже на следующий день. Варины сотрудники брифили ее по материалам, она читала, вникала, звонила в Москву. На заседании должны были обсуждаться шесть русских проектов, она готовила коротенькие комментарии по каждому из них. Повестка дня заседания была огромна, как обычно в начале сентября, после летних отпусков.

Утром, с трудом оторвавшись от подушки – сказывался jet-lag, – Варя долго собиралась и, как всегда, влетела в офис буквально за минуту до заседания. Поправив прическу, сменив туфли и схватив папки, она кликнула помощника, и они рысью понеслись по коридорам.

Заседание и впрямь было длинным. До ланча не управились и продолжили после перерыва. Варя вернулась в офис около четырех.

– Варвара Васильевна, – в комнату зашла ее помощник, – разрешите почту доложить. Тут неприятное письмо есть. Вообще оно конфиденциально вам, но вы же мне всегда говорили смотреть всю почту. Посмотрите, – Ирина открыла папку «почта» и указала на письмо, написанное на дорогом песочного цвета корпоративном бланке. – Боюсь, опять австрияки нажаловались на подпольное курение по вечерам в нашем офисе, и Департамент комплайенса, похоже, на этот раз возьмется за вас, извините, – за нас, – серьезно.

– Спасибо, Ирина, я посмотрю. Вы не волнуйтесь, здесь никто не курит, как все мы знаем, а если австриякам что-то мерещится, ну что же, придется пообъясняться. Займитесь, пожалуйста, списком звонков, пока в Москве еще не спят. Постарайтесь во что бы то ни стало соединить меня с той дамой из Минэкономики, у меня для нее есть из Вашингтона интересная информация по ВТО. В Москве уже семь, она еще на работе скорее всего.

– А вы помните, что в пять придет преподаватель немецкого? Может, отменить?

– Нет, надо все успеть. Я и так два занятия из-за Вашингтона пропустила.

Варя закрыла дверь в кабинет и открыла снова папку «почта». Пробежала письмо на песочного цвета бланке, потом внимательно прочла второй раз, третий, и с каждым разом оно нравилось ей все меньше. Прислано из Вашингтона от юридической компании «Питер, Шварц и Рабинович» за подписью некоего Р. Шуберта. Этот Р. Шуберт сообщал, что департамент комплайенса нанял его, Шуберта, для проведения служебного расследования по поводу того, не нарушала ли Варвара Васильевна каких-нибудь внутренних Правил корпоративной этики. Далее Шуберт нешуточно заявлял, что согласно тем же Правилам он будет исходить из презумпции невиновности и принципа естественного права, приглашал Варвару Васильевну на разговор на следующий день ровно в девять утра и заверял, что разговор будет проходить в полном соответствии с указанными непреложными принципами. Все было написано крючкотворным юридическим языком и звучало не по-детски серьезно.

Варвара Васильевна открыла Google. «Питер, Шварц и Рабинович» – бла-бла – одна из ведущих юридических компаний, коммерческие споры, арбитраж, криминальное право, сопровождение слияний и поглощений, бла-бла-бла. Набрала «Шуберт» и обомлела: ведущий специалист в области преступлений «белых воротничков», бла-бла-бла, отмывание денег, бла-бла, коррупция, автор законов о бла-бла, выступления в Конгрессе США, разоблачил коррупцию в высших эшелонах таких стран, как бла-бла-бла, расследовал дела о взятках крупнейших международных концернов – далее шла половина списка «Форбс-500». Это бла-бла-бла Варе совсем не понравилось. Она нажала кнопку «секретарь».

– Ирина, вы правы, отменяйте немецкий. И срочно найдите мне Мартина Мелдрума из DLA. Помните, мы с ними работали по проекту...

– Конечно, Варвара Васильевна, уже набираю. Он уже отвечает, соединять?

– Мартин, привет, это Варвара, помнишь? Listen, прости, что я так сваливаюсь внезапно. У тебя все о’кей? Мне надо срочно с тобой посоветоваться. Как у тебя сегодня выглядит остаток дня, я бы прямо сейчас подскочила?

– Привет, Барбара. Слышу по голосу, что-то срочное. Мы, юристы, лишних вопросов не задаем. Приезжай. Тебе сколько потребуется времени?

– Да, наверное, минут пятнадцать, хочу один документ тебе показать.

– О’кей, жду.

Варя выскочила из офиса, набросив пальтишко – в Лондоне в отличие от Вашингтона уже было прохладно, – и замахала кэбам. Через десять минут она уже входила в стеклянный вестибюль роскошного офисного здания, типичного для штаб-квартиры международной юридической конторы.

– Мартин, посмотри, что я сегодня получила. Мне это совсем не нравится, но, может, я все преувеличиваю.

– Так, «Питер, Шварц...», знаю, серьезная компания. А кто это, Шуберт? Не говори мне, что это тот Шуберт, который...

– Именно тот. Я прогуглила.

– Это знаменитый следователь ФБР по крупным делам, связанным с отмыванием денег и коррупцией. Не знал, что он перешел в «Питер, Шварц...». Разматывал самые крупные коррупционные скандалы. Вообще письмо написано очень агрессивно. Very heavy-handed. Я бы сказал, настолько агрессивно, что это уже какое-то время тянется.

– Так я только сегодня его получила!

– Ты-то сегодня его получила, но парень давно ведет свое расследование. It looks to me like a quite mature stage of investigation[15]. И уже накопал изрядно материала, раз посылает такое агрессивное письмо...

– Какого материала? Завтра он впервые со мной будет встречаться!

– Варя, он за твоей спиной материал собирал, чего тут не понять. Тут презумпцией невиновности не пахнет, у него уже есть мнение, и завтра он будет говорить с тобой, чтобы это мнение подтвердить.

– Какое мнение, о чем?

– Как о чем? О нарушениях этики, связанных с чем-то финансовым, взятки или мошенничество, не знаю.

– Мартин, о чем ты говоришь? Ты шутишь? Какие взятки, что там можно взять в нашем банке, я даже не член кредитного комитета. Ты нарочно меня пугаешь?

– Варя, а ты сама можешь хоть что-то предположить, в связи с чем это расследование?

– Ты не поверишь, но мой секретарь, когда принесла письмо, сказала, что это, наверное, про курение в офисе. Но когда я прогуглила Шуберта, мне стало очень плохо. Это не про курение!

– Да уж. Это точно не про курение. Тебе нужен адвокат.

– Где я его к утру возьму?

– Я сейчас позвоню нашему партнеру по уголовным делам...

– По уголовным делам?

– А по каким же? Конечно, будет чудо, если он завтра не занят. Но если занят, найдет правильного человека. Мы тебе в любом случае позвоним с утра, а может, даже сегодня вечером.

– Что, это настолько срочно? Ой, а что мне завтра говорить? Я же, правда, не представляю себе, в связи с чем это?

– А тебе надо говорить как можно меньше.

– Почему? Я совершенно ни в чем не виновата, зачем я тебе-то буду врать?

– Потому что, повторяю, человек уже заряжен негативно. Шуберт вообще позитивно не может быть настроен. Он следователь, понимаешь? Обвинитель. Он не слушать тебя придет, а искать доказательства твоей вины, в которой он, как следователь, уже уверен. Он этим не один десяток лет занимался, у него уже установка такая, понимаешь, о чем я? Поэтому ты слушай больше, говори меньше. Постарайся заставить его как можно более конкретизировать предмет его расследования. Чтобы не вообще fishing something, не просто ловля наудачу... Скажи: «Прежде чем я буду отвечать на вопросы, сформулируйте мне, в чем конкретно вы видите нарушение этики». Кто его нанял? Ага, ваш комплайенс. А ты с ними не говорила? Позвони, спроси, в чем дело. Ничего не теряешь.

– Угу. А мне правда адвокат нужен?

– Барбара, я понимаю, что ты в шоке. Адвокат тебе нужен, поверь мне. Не уверен, что вашими Правилами корпоративной этики и внутренних расследований разрешено иметь адвоката при «собеседованиях» с «независимыми внешними консультантами», как здесь написано. Но я тебе говорю, это не собеседование, а допрос, и это не «внешний независимый консультант», а нанятый твоим банком высокого класса, агрессивный, крайне жесткий следователь с огромным стажем. Вот так и настраивайся. Понимаю, что ты чувствуешь себя неуютно от моих слов, но я хочу тебе помочь и поэтому открываю тебе глаза на реальное положение вещей. Чтобы завтра у тебя было хотя бы немного меньше неожиданностей. Спроси у комплайенса насчет адвоката, но даже если они не разрешат ему присутствовать, все равно возьми и постоянно консультируйся с ним.

– Постоянно? Это что будет долго тянуться? У меня завтра время только до десяти. В десять бюджетный комитет, у меня там вопрос о...

– Барбара, до десяти вы точно не закончите. Это я тебе гарантирую. Что это, как это будет проходить, куда поведет, я понятия не имею. Может, все и не так страшно, может, тебе просто придется уйти с работы, а ваш банк поговорит с твоим правительством, и они договорятся все это замять...

– Мартин, ты с ума сошел? Что замять? Ты что, считаешь, все это дойдет до моего правительства? Это самое плохое, что может быть. Ты же понимаешь, что я Москве подчиняюсь, а не президенту банка?

– Ты сама, конечно, решай, рассказывать ли тебе все это Москве, я в политике не силен. Но, повторяю, то, что Москва узнает про этот инцидент, – это, к сожалению, не самое плохое.

– А что может быть хуже?

– Ну, не будем пока драматизировать. Иди домой, ложись спать пораньше, выспись, пожалуйста. Адвокат завтра тебе позвонит. И поменьше, слышишь, поменьше завтра говори. Поняла? Обязательно позвони мне завтра, договорились?

– Спасибо, Мартин...

Варю потряхивало, когда она вышла из офиса Мартина. «Ирина, – она набрала своего помощника с мобильного, – я в офис сегодня не вернусь. Я беру такси и еду домой. А вы, пожалуйста, соедините меня с Марией Гонзалес. Если ее нет, пусть найдут на мобильном. Скажите, мне обязательно надо с ней переговорить сегодня».

Ирина была очень опытным помощником, не говоря уже о том, что работала с Варей еще со времен Москвы. Ей ничего не надо было объяснять. Она перезвонила через пять минут: «Варвара Васильевна, Гонзалес на встрече, ее офис сказал, что они свяжутся с нами, как только у нее будет возможность. Вы не волнуйтесь, я не уйду с работы, пока вы не переговорите».

* * *

Мария Гонзалес сидела в лобби отеля Threadneedles, что рядом с Банком Англии и собором Святого Павла. Они с Ричардом Шубертом и его коллегой, темнокожим, похожим на боксера Роджером Грином, выбрали самый дальний укромный уголок и удобно расположились на низких диванах, разложив перед собой бумаги.

– Ее офис звонил уже два раза. Но мы не будем торопиться. Давайте, Ричард, завершим работу с бумагами. Вы все-таки не сумели достать пленку с записью того разговора?

– Мария, это не я не сумел, это ваша недоработка, простите за прямоту. Мы с вами вместе по видеоконференции говорили с Сериковым. А его разговор с субъектом «Операции “Барбара”» состоялся после. Он вам обещал пленку при мне.

– Но вы тоже с ним разговаривали, что же вы потом не довели до конца ничего? Что он, съел эту пленку, что ли? Он же должен был вам ее переслать.

– Должен был, но не переслал. Вы же сами видели, что это за человек. Совершенно ненадежный свидетель. Врал, путался в показаниях, просто нес околесицу. Либо косит под плохо вменяемого, либо и правда такой. Вы сами-то что-нибудь предпринимали, чтобы вытрясти из него эту пленку?

– А что я могла предпринимать? Я же руководитель Департамента комплайенса, а не прокурор. А почему вы не слетали в Канаду с ним встретиться? По-моему, у вас достаточный бюджет, мы не поскупились.

– С какой стати он будет со мной разговаривать? Он вообще, похоже, поменял все телефоны. Как в воду канул. Вы не забывайте, я уже больше не следователь, а рядовой частный юрист, в розыск я его объявить не могу. Но давайте закроем эту тему. И без пленки, я вам доложу, у нас вполне хватает материала. Поверьте моему опыту. Как вы назвали как-то этого Серикова? Триггер? Триггер и есть. Он со своими показаниями пойдет лишь как эпизод. Центральный, конечно, но по совокупности со всем остальным и без пленки все будет вашему руководству ясно. И руководству Барбары в Москве, я уверен, тоже.

– Вы должны меня правильно понять, Ричард. У нас нет цели опорочить русский офис. Наша задача разобраться, соблюдались ли правила внутренней этики объектом «Барбара», и если нет, что вообще-то уже ясно, то в чем именно состояли нарушения.

– Мария, я не ребенок и все понимаю совершенно правильно. Вас в том числе. Истина будет установлена. У нас целых два дня на разговор с Барбарой, это очень немало, поверьте мне. Мы с Роджером... да, Роджер? Объективная картина будет вам составлена, если вас интересует это. Но вы должны помнить, что я работаю на рынке, в регулируемой отрасли. Я партнер уважаемой компании, а не полицейский следователь. У меня есть свои принципы и есть свои ограничения, которые накладывают на меня правила этой регулируемой отрасли.

– Не очень понимаю, на что вы намекаете, Ричард. Нас интересует, повторяю, только составление объективной картины. И ваше экспертное заключение как опытного, с мировым именем юриста.

– Тогда о чем мы спорим?

– А мы ни о чем и не спорим. Простите, похоже, она звонит в третий раз. Наверное, пора ответить.

Мария нажала на кнопку «прием». Ее секретарь сообщила, что, действительно, на проводе русский офис, секретарь руководителя.

– Соединяйте. ...Здравствуйте, Барбара.

– Добрый вечер, Мария. Вам удобно разговаривать?

– Я вообще-то на встрече, вам, наверное, сообщили. Но я вышла, чтобы с вами поговорить. Что-то случилось?

– Вы наверняка в курсе, что сегодня я получила письмо от некоего господина Шуберта. Письмо сообщает, что по вашему поручению Шуберт хочет завтра провести со мной собеседование. Хотела бы понять, в связи с чем?

– В письме все сказано, Барбара. У нас есть основания полагать, что вы допустили ряд нарушений внутренних правил банка в своей работе. Это обычная практика банка приглашать в таких случаях внешних независимых консультантов, в данном случае господина Шуберта...

– Мария, вы прекрасно понимаете, что мне ясен калибр этого господина Шуберта и мне ясно, что просто так вы не будете приглашать такого человека из Вашингтона. Вы могли бы мне дать какие-либо пояснения, хотя бы для того, чтобы я лучше подготовилась и наш завтрашний разговор с Шубертом прошел бы более продуктивно?

– Я не имею права давать вам, Барбара, какие бы то ни было пояснения. Именно поэтому, как предусмотрено статьей восемнадцатой Правил, мы и приглашаем независимых консультантов, чтобы они совершенно независимо от моего мнения разобрались в ситуации, в имеющейся у них информации, а также выслушали ваши объяснения. Исходя, естественно, из презумпции вашей невиновности. Поэтому вам не о чем волноваться. Я понимаю, что для вас это неприятная ситуация, но уверяю вас, господин Шуберт сумеет непредвзято во всем разобраться.

– А что послужило причиной этого независимого расследования, я могу спросить?

– Лишь потому что я к вам хорошо отношусь и вообще привыкла все делать как можно более прямо и открыто, могу сказать, что к нам поступила жалоба от одного из клиентов банка.

– Значит, речь будет идти о конкретной жалобе?

– Я не знаю, как господин Шуберт собирается построить разговор с вами, это его дело. Уверена, что если вы будете откровенны с господином Шубертом, с вашей логикой, умением все раскладывать по полочкам, вы быстро обо всем договоритесь.

– Мария, я хотела бы вас попросить, чтобы вы проинструктировали господина Шуберта как можно более правильно. Если существует жалоба, которую, я уверена, смогу объяснить, то именно на ней и должно быть сконцентрировано наше «собеседование». Но вы, безусловно, видели письмо, и я хочу, чтобы вы знали, что я считаю его крайне агрессивным, уже ставящим под вопрос презумпцию невиновности.

– Еще раз могу вас заверить, что наши Правила гарантируют вам соблюдение презумпции невиновности и ваше собеседование будет проходить исходя из принципов естественного права, чтобы дать вам возможность рассказать свою версию этого инцидента.

Варя пришла домой и решила никому не звонить. Ни мужу, ни сыну, ни подругам. Приняла ванну, поставила на подзарядку блэкберри. Есть не хотелось. Выпила чашку кофе, выкурила пару сигарет. Включила стерео.

«Одна, это точно», – сказала она себе. Открыла шкаф, достала черный брючный костюм Gucci, строгий, узкий, очень старенький. Он всегда приносил ей удачу. Повесила на плечики бледно-розовую блузку в мелкую белую полоску. Выложила свои офисные часы – золотой Breguet, – нет, от одного этого следователь может осатанеть! Заменила на спортивные, на каучуковом ремешке Bvlgari – ничего проще у нее не было. «Действительно, совершенно нечего надеть». Выбрала черные туфли на каблуке, который нельзя было назвать совершенно вызывающим. Но, что поделаешь, Louboutin, других нет. Переложила документы, пропуск, очки и прочую женскую муру из Hermes в старенький, в шашечку, вполне деловой Louis Vuitton формата А4 – «ничего особенного, все так ходят». Вроде все. Легла в кровать, погасила свет. «Господи, помилуй, сделай так, чтобы я завтра проснулась, и все это оказалось просто страшным сном».