Читать книгу Волчица советника - Елена Литвиненко - Страница 7

Завтракать я отказалась, обедать тоже. Не лезло.

Долго рассматривала пятна на шее и синяки на запястьях, прямо на тех местах, где в детстве были ожоги. А на плече – следы зубов. Как же он любит оставлять метки! Ненавижу…

«Моя!»

Ничья! Своя собственная! Может, немножко Тимарова и чуть-чуть Уголька… Боги, как же вовремя появился вчера брат! Спасибо, Анара, спасибо, Светлые! И спасибо за то, что он не видел произошедшего… Как же стыдно, господи…

От выплаканных слез болела голова, лицо опухло, как у утопленницы. Нехотя я слезла с постели, где просидела весь день, и пошла умываться. Утром я притворилась, что сплю, в обед Тим был занят – не знаю, с графом ли, чтоб его печень гули выели, или еще чем – на брате висела должность кастеляна замка, управляющего имением, личного секретаря Йарры, и дел у него всегда было невпроворот, – но вечером он обязательно заметит набрякшие веки и красные, как у кролика, глаза. И вранье об испорченной блузе уже не пройдет.

Я сунула голову под струю холодной воды, сжала зубы, чувствуя, как от спазма начинает ломить виски и темя, но терпела, дожидаясь, пока ледяной поток вымоет жалость к себе и апатию. Кажется, в дверь постучали, но за шумом бьющей по чугуну ванны воды я не расслышала. Я никого не жду, у Тима есть ключ, а служанки идут Лесом. Тем неожиданнее было вдруг оказаться вздернутой на ноги и с полотенцем на голове.

– Ты что творишь, идиотка?! Мозговой горячки захотелось?

Йарра грубо растирал мне голову, шею, уши. Взвыв, я рванулась прочь и, налетев на бортик ванны, почувствовала, что падаю. Сильная рука обхватила мою талию, помогла принять вертикальное положение и сдернула наконец это треклятое, полностью ослепившее меня полотенце.

– Быстро под одеяло!

Я не заставила себя упрашивать, запрыгнув на кушетку и с головой завернувшись в плед. Боги, что он здесь делает? Какой Темный его принес?

Граф тем временем захлопнул открытые окна, лишив комнату легкого сквозняка, потом поймал в коридоре служанку, велев все бросить и немедленно принести горячего чиару. Вернулся в спальню, подтащил к моей кровати стул с высокой спинкой и уселся на него верхом. Глаза светлые, злые.

– И часто ты полуголой разгуливаешь?

Полуголой – это в брэ.

– Только когда Тима нет, – тихо ответила я, остро чувствуя, что от графа меня отделяют всего пара локтей и тонкая шерсть.

Вернулась служанка, оставила кувшин с травяной настойкой и незаметно исчезла. Йарра плеснул чиар в высокий стакан, протянул мне.

– Пей.

От горячего медового напитка прошибло потом, и я немного спустила плед. Поймала взгляд графа на голом плече и натянула плед обратно.

Йарра смотрел на меня и молчал, только желваки на скулах ходили. Я сидела смирно, опустив ресницы и преувеличенно внимательно разглядывая простыню.

– Я уезжаю на два месяца, – сказал наконец он.

Я едва не подпрыгнула. Два месяца?! Целых два месяца, ура!

– Рада? – заметил Йарра мои вспыхнувшие глаза. – Можешь не отвечать, и так вижу. Надеюсь, за это время ты привыкнешь к своему новому положению.

Никогда я к нему не привыкну!

– Кроме того, переедешь в комнаты рядом с моими.

– Зачем? Мне и здесь…

– Затем, что я так сказал, – отрезал граф. – Сделаешь там ремонт, обставишь по желанию. Все счета – Тимару, за новые платья в том числе. На булавки – пять золотых в месяц.

Я смотрела на Йарру расширенными глазами. Пять! Золотых! В месяц!

А граф, уставившись на мои губы, продолжал:

– Из замка без сопровождения ни шагу, тренировки только в моем зале. И, Лира, я ОЧЕНЬ надеюсь найти тебя здесь, когда вернусь. Упаси тебя Светлые сбежать – в Северной башне запру. Все поняла?

Я кивнула.

– Отлично.

Йарра поднялся, с грохотом отодвинув стул. Остановился у моей постели, протянул руку, предлагая встать. Сглотнув и покрепче захватив плед, я поднялась. Между нами была от силы ладонь, и запах кожаного шипра окутывал, дурманил.

– Посмотри на меня, Лира.

Закусив губу, я подняла ресницы и сразу же опустила; желания графа ясно читались в его глазах, радужка которых отливала темной сталью.

Йарра чуть улыбнулся и поцеловал мое запястье.

– Увидимся в сентябре.

Чтоб вас Темные забрали, Ваше Сиятельство.

Не могу сказать, что эти два месяца были триумфом свободы, но передышка пошла мне на пользу – я наконец-то начала нормально спать и есть, а не через силу давиться едой и просыпаться по пять-шесть раз за ночь. Иногда я даже смеялась – в те минуты, когда забывала о своем «новом положении».

Забывать, впрочем, получалось редко.

Тем летом каждое мое утро начиналось с мысли: «До сентября осталось пятьдесят девять… пятьдесят пять… пятьдесят дней», и я хотела завыть, натянуть на голову одеяло и никогда-никогда не просыпаться. Если бы не Тим…

Боги, если бы не Тим, я бы рехнулась. Это он вытряхивал меня из хандры, точно так же, как из самума боевого транса, это для него я заставляла себя каждое утро вставать с постели, для него пыталась вести привычный образ жизни – я ведь видела, как он волнуется, как боится, что я что-нибудь с собой сотворю. Однажды он застал меня с кинжалом у виска и, кажется, решил, что я хочу порезать себе лицо. Или горло.

– Не смей!

– Отвяжись, мои волосы – что хочу, то и делаю!

– Ты… Стрижешься? – тихо спросил Тим, прислоняясь к стене.

– Нет, в носу ковыряюсь, – огрызнулась я.

– Лира, маленькая моя… Пообещай, поклянись мне, что ты ничего с собой не сделаешь… Я прошу тебя. – Тим отобрал кинжал, обнял меня. – Пожалуйста, Лира, пообещай…

Первые три недели были самыми сложными. Я в буквальном смысле на стену лезла – от злости, от безысходности, от нежелания играть роль – быть! – девкой Йарры. А приходилось. Ко мне зачастили визитеры. Ко мне. Визитеры. Представляете?

Первым, буквально через день после отъезда графа, явился меотский торговец. Имя еще у него было невыговариваемое – Вабилевс-что-то-куда-то. Я как раз из зверинца выходила, вся в соломе, с перьями в волосах и в старой одежде, в которую намертво въелся кислый дух созданий Леса. Вы бы видели лицо Вабилевса, когда один из оруженосцев указал глазами на меня! Но, надо отдать должное, купец быстро пришел в себя и рассыпался в комплиментах. Угу. Как я прекрасна и прочее-прочее. А мне пришлось пригласить его на обед.

– За каким брыгом он явился?!

– Привыкай, – философски сказал Тим, поправив мне стоячий воротник короткой, на пару ладоней ниже бедер, туники. – Теперь просители к тебе косяком пойдут. Ночная кукушка, и все такое… Ай!

– Еще одна такая шуточка, и я тебе зуб выбью.

– Понял, больше не буду, – поднял руки Тимар.

– Лучше скажи, что мне с купцом делать, – проворчала я, пытаясь разобрать колтун в волосах.

– Да ничего, – пожал плечами Тим. – Предупреди, что к делам графа ты отношения не имеешь, но обязательно передашь прошение секретарю. Мне то есть. Подарки бери, если понравятся, от денег отказывайся.

– Мне еще и деньги предлагать будут?

– А как же…

Предлагали не только деньги. В обмен на обещание «обязательно передать графу нижайшую просьбу» мне пытались всучить украшения, ткани, меха, лошадей, щенков, птичек – юные леди так любят канареек! – редкие алхимические ингредиенты, заряженные накопители, антикварные книги и ценные бумаги.

– А Галия это все принимала?

– Когда как. Если была уверена, что граф удовлетворит прошение, могла еще и довесок потребовать.

– Ого! – невольно восхитилась я предприимчивостью бывшей любовницы Йарры. – А откуда она знала, что он подпишет, а что нет?

– В отличие от некоторых, она интересовалась его делами, – съязвил Тим, оторвавшись от документов.

– Пф!

– Не фыркай, лучше счета проверь. Я не успеваю…

С купцами, рыцарями – да-да, они тоже рвались ко мне, лордами я была неизменно вежлива и осторожна в словах, и за мной закрепилась слава оригинальной, но весьма мудрой особы. Я всегда была умной девочкой и прекрасно понимала, что, как бы я ни относилась к Йарре, в глазах остальных в доме Первого Советника Княжества Райанов должны царить тишь да гладь. Это потом я могла орать в пустых залах, срывая голос, разбивать в щепки макивары и падать замертво на турнирном поле, намотав в кроссе десяток лиг. Это потом Тим, качая головой, уводил меня в спальню и помогал натереть сведенные судорогой мышцы лечебной мазью, укладывал в постель и, как в детстве, читал мне вслух. А по утрам я натягивала радушную улыбку на лицо и замшевые митенки на сбитые костяшки рук:

– Доброго дня, господа. Добро пожаловать в замок Йарра. … О да, мне тоже очень не хватает Его Сиятельства.

Зато на решивших выразить свое почтение леди, еще недавно входивших в свору Галии, я отыгрывалась по полной – хамила, грубила, изводила, с милой улыбкой доводила до слез, будучи уверенной, что ТЕПЕРЬ они все проглотят. Я ведь помнила, прекрасно помнила их смешки, колкости, завуалированные и прямые оскорбления, которыми они осыпали меня с подачи Галии. И теперь мстила. С прямо-таки садистским удовольствием.

– А ты жестокая, – заметил Тим, услышавший мою отповедь набивающейся в подруги девице. – Зачем ты это делаешь?

Я мрачно улыбнулась, глядя из окна библиотеки, как несостоявшаяся подруга усаживается в карету, размазывая по лицу слезы.

– Когда мне было десять, эта милая девушка сказала, что место смесков – у свиного корыта, а не в графском замке. Назвала меня хрюшкой, бросила на пол пирожное и предложила его съесть.

Смесками называют тех, у кого доля райанской крови меньше четырех пятых. Мой отец был райаном, а мать – лизарийкой.

– Почему ты мне не рассказала?!

– А что бы ты сделал?..

Тим грязно выругался.

– Ого, – уважительно покосилась я на него, – можно, запишу? – и пригнулась, уворачиваясь от подзатыльника.

– Только попробуй, – пригрозил строгий старший брат. – Рот с мылом вымою.

И ведь вымоет же, я однажды рискнула…

– Знаешь, я одного не понимаю. Где гордость этой Брайаны? – я задумчиво водила пальцем по оконной раме, прослеживая древесный узор. – Я ведь не в первый раз ее выгоняю! Но она возвращается и делает вид, что ни-че-го не было! Совсем ничего! А ты даже половины того, что я ей наговорила, не слышал!.. Нет, погоди, – подняла я ладонь, не давая себя перебить. – Я понимаю, что, пока не надоем графу, ну или пока он не женится, буду центром местной светской жизни. Я помню, что Галия постоянно ссужала этой девице деньги, я знаю, что закладные на две трети земель ее отца – у Йарры, но… Я бы удавилась, но к смеску на поклон не пошла!

– Это не у нее гордости нет, это у тебя грех гордыни, – дернул меня за вихры Тим. – И откуда только!

– С кем поведешься…

– У меня столько нет, – фиглярски вывернул карманы Тимар.

Далеко впереди снова запылила дорога.

– Как думаешь, это ко мне или к тебе?

– Ставлю на тебя, – Тим положил медяшку на подоконник. И выиграл.

– Тьфу! Достали!.. Знаешь что? Гони-ка ты их в шею! Леди-шлюха ушла наводить красоту для Его Сиятельства, чтоб его лихоманка хватила!

– Лира!

– Что «Лира»?.. Я уже почти семнадцать лет как Лира! А если эта Брайана снова появится, я на нее собак спущу! Или каменных пауков!.. Шучу, – соврала я, успокаивая Тимара.

Сама я успокаивалась на тренировках. Отличное, знаете ли, средство – представить вместо мишени или мешка с песком графа, и бить, бить, бить, пока не останется ни сил, ни связных мыслей в голове.

Самум больше не приходил. Я старалась, распаляла себя, пытаясь вызвать бурю, надеясь, что с ее помощью избавлюсь от графа – не станет же он стражу звать, в самом деле! У него ведь тоже грех гордыни! Но ничего не получалось. Совсем ничего – только большие грустные глаза песчаных духов, свист ветра в барханах и виноватое позвякивание бубенцов.

Потом я увидела тренировочный зал Йарры и поняла, что до уровня Сиятельного гада не дорасту никогда. И заниматься в его личном филиале ада не стану, ибо жить хочу, а горящая смола, сюрикены, беспорядочно летящие стрелы и вооруженные реальным оружием фантомы этому отнюдь не способствуют.

В итоге я оккупировала один из пустующих залов в гостевом крыле.

Большая светлая комната с высокими окнами, зеркальная стена, гладкий камень пола, нагревающийся от солнечных лучей. Под моим чутким руководством слуги сняли тяжелую люстру и повесили на ее крюк мешок с песком, расставили макивары вдоль стен, принесли несколько матрасов – отрабатывать кувырки на них гораздо удобнее. И поваляться можно, да.

Стреляла я по-прежнему на плацу, работала на выносливость на полосе препятствий, бегала вместе с солдатами вокруг турнирного поля. Не совсем вместе, конечно. Они – кучкой, я сама по себе. Но иногда, обгоняя десяток новичков во второй или третий раз, я слышала их капитана:

– Вашу мать, ногами шевелите, балеринки ярмарочные!

И улыбалась.

А бой со степным варваром, назвавшим меня хозяйской девкой, закончился позорной ничьей. Я прыгала вокруг него, как собачонка вокруг слона, но пробить эту гору мышц так и не смогла. Я злилась, краснела, шипела ругательства, и точка равновесия, сланцевый столб караванной тропы моей пустыни, розовела, вихрилась алой мутью, будто в стакан упала капля крови. Но… варвар оказался умнее меня – сделал шаг назад и, бросив щит и деревянный меч, опустился на одно колено:

– Простите меня, маленькая госпожа.

Помню оглушающую тишину во дворе и шум собственной крови в ушах, колющую боль в отбитой об варвара ноге и склоненную мужскую голову с десятками косичек, свисающих почти до самой земли. И – собственную ладонь, когда я, неосознанно подражая Йарре, протянула варвару руку. А он, вместо того чтобы встать, поцеловал ее и прижал костяшками ко лбу:

– Мое имя Сэли, госпожа. Позвольте служить вам.

– …Ну и что ты с ним делать будешь, а? – бушевал под дверью ванной Тимар, пока я грелась в горячей воде, укрытой слоем душистой пены. – Зачем тебе этот гризли?

– Гризли – в горах, а он степняк. Значит – бизон, – сумничала я.

– Да хоть стрекозел! – рявкнул Тим. – Зачем?

– Чтобы был!

– Под спальней караул нести? Или блох из пантеры вычесывать? А как к этому граф отнесется, ты подумала?

– Нет… – притихла я.

Самое забавное, что «не подумала» я еще дважды, буквально на следующее утро, когда на поклон притащились избитые мной наемники – Кайн и Дирк. Это было настолько неожиданно, что я лишь ошалело кивнула, принимая их присягу. Магическую. Йарре такую только Тимар и Сибилл дали.

– Я же чуть не убила Кайна, Тим… Почему они хотят служить мне?

– А почему пес ластится к хозяину, несмотря на пинки и побои?

Не знаю. Никогда не понимала собачьей преданности. Верность – понимала. А глупую преданность…

Так и не придумав, чем занять своих «рыцарей», я отдала их под начало капитана стражи. Как и остальные солдаты, они участвовали в патрулировании дорог и охране замка, в рейдах по уничтожению нечисти и сопровождали гостей и торговцев. Вот только платила я им из своего кармана, и в дни ежемесячных расчетов ругала себя последними словами. Мысленно, само собой. Не признавать же вслух, что эта троица мне – как репьи на собачьем хвосте.

А вообще, знатная у меня свита получилась – горная пантера, степной варвар и два скудоумных головореза. И если от Сэли еще был толк – поставишь его за спиной, принимая гостей, и почтительность увеличивается сразу втрое, хотя, казалось бы, куда уж больше, – то от братьев-наемников был шум и время от времени драки в трактирах. Честно говоря, я была уверена, что граф их выгонит.

Прошел июль, и я наконец-то втиснула свою жизнь в прежнюю колею. Как в ссохшиеся сапоги – со скрипом, с кровавыми мозолями, с проклятиями и болью, от которой хочется выть.

Но смогла.

Сначала стало легче дышать. Хорошо помню тот вечер – с гор спускалась гроза, и свежий ветер разогнал духоту долины. Хлопали флаги и штандарты на башнях, срывались с веревок развешанные для просушки простыни, низко, почти цепляя землю, летали ласточки и стрижи, а я стояла у распахнутого окна и жадно пила влажный, вкусный, насыщенный запахами мокрого дерева, земли и почему-то гречишного меда воздух. И вдруг поняла, что ДЫШУ, что тяжести, давившей на грудь с того проклятого вечера в Эйльре, больше нет.

Я тогда всю ночь просидела в Северной башне, наблюдала, как взрываются верхушки гор от бьющих в них молний, как беснуется, превращаясь в реку, ручей, отводящий лишнюю воду изо рва, как ветер безумным куафером расчесывает травы на лугу, начинающемся у замковых стен. Я смотрела и дышала. И боялась уснуть – мне казалось, что если закрою глаза, то начну задыхаться. Глупо, наверное. Но…

Потом вернулся аппетит, и я наконец-то отказалась от укрепляющих и тонизирующих настоек, которые пила не каплями – кувшинами. На щеках снова появились ямочки, перестали ломаться ногти, и, кажется, даже грудь подросла, что, впрочем, не особо радовало.

Последним наладился сон, пропавший еще в замке Дойера. Снотворные на меня не действовали, и, в бытность невестой Сорела, я ночи напролет лежала, смежив веки либо уставившись воспаленными глазами в балдахин. Иногда читала. Чаще – тупо смотрела в книгу, отговариваясь тем, что привыкла к ночным бдениям в монастыре. Помню, все прислушивалась к шагам стражи за дверью, в любой момент готовая отпрыгнуть в сторону, уходя с линии выстрела или броска сети, и раздавить амулет переноса. Время от времени я, как в омут, проваливалась в тяжелые липкие сны, но они изматывали еще больше, чем явь, – Стефан, Джайр, умертвия, трупы с ледяной коркой на лице, Стефан, успевший перехватить мою руку с кинжалом, мантикора, Йарра, Алан, болтающийся в петле, снова Стефан – он нависает надо мной, и в глазах его плещется безумие…

Дома кошмары не прекратились. Но здесь был Тимар, держащий меня за руку, пока я не усну, недовольно фыркающая пантера, придавливающая меня теплой лапой, когда я начинала метаться во сне, изнурительные тренировки – и кошмары отступили. Медленно, нехотя, как ядовитый болотный туман, который не тает на рассвете, лишь прячется под корнями чахлых поникших деревьев. Но даже этого хватило, чтобы я снова начала улыбаться. И пакостить. Правда, за неимением Галии, гадить особо было некому – ну не слугам же, в самом деле. Но некоторым особо назойливым гостям очень, о-очень не везло.

Мое утро снова начиналось танцем с лучами и звоном бубенцов песчанников, плавно перетекало в завтрак с Тимаром, затем я встречала гостей, обедала с ними, картинно смахивая слезы грусти по Его Сиятельству. Избавившись от этих рыб-прилипал, шла в библиотеку – обсуждать с Тимом прошения, помогала ему разгребать завалы документов и переписки. Порой, как в детстве, пряталась за портьерой на подоконнике и читала. Вечером я тренировалась, а после ужина зубрила мертвый ассаши – язык, который в совершенстве знал Сорел. Единственным, по чему я скучала, была верховая езда, но конвой, простите, эскорт, конечно же, эскорт, навязанный Его Сиятельством, сводил на нет как удовольствие от скачки, так и все попытки сбежать, – за мной постоянно следили.

До сентября оставалось двадцать четыре дня.