Читать книгу Под знаком OST. Книга 4 - Елена Немых - Страница 6

В гостинице «Националь» стояла непривычная тишина, на больших напольных часах стрелки показали 9:00, прозвенели склянки. Из верхнего окошка вылезла металлическая кукушка и девять раз проскрипела свое «ку-ку». Угрюмый человек в форме гостиничного консьержа пылесосил ковер, когда в конце коридора показалась горничная Люба. Он выключил пылесос и спросил громко:

– Люб, чего ты так рано появилась? Иностранцев увидела?

– Не твое дело, Петрович!

Петрович хмыкнул, включил пылесос, пока Люба стучала в номер-люкс, где остановились двадцатилетний Жан Мишо, корреспондент французской газеты «Париж», и его коллега-фотограф: Арни Тевье. Жан еще спал, валяясь в большой кровати на белой простыне, когда, услышав стук в дверь, месье Тевье в соседней комнате открыл глаза. Посмотрев на наручные часы, он встал и, обмотавшись простыней, подошел к двери с бронзовой ручкой. Ручка была сложной, тяжелой, он долго ее дергал, пока не открыл окончательно, и увидел на пороге горничную Любу.

– Вы говорите по-французски?

Люба посмотрела на него испуганно, затем вздохнула, покачала головой. Сок в кувшине, каша в тарелках на маленьком раскладном столике, она сделала книксен и вышла.

– Бон аппетит!

Горничная закрыла дверь, Тевье закатил складную тележку, взял в руки стакан с соком и подошел к окну. Величественные красные башенки Кремля смотрелись выпукло, но общая унылая картина вида из окна поблекла из-за моросящего дождя. Солнца скрылось, казалась, погода вторила похоронному настроению советской столицы. Тевье посмотрел на площадь перед Историческим музеем и понял, почему она черная! Булыжники из-за дождя сверкали мокрыми боками. А по ним медленно шуршали сотни ног, нет тысячи и тысячи ног. Толпа впечатляла!

Черная масса людей медленно двигалась ко входу в Кремль, шло прощание со Сталиным. Тевье заметил у некоторых траурные венки в руках, с красными лентами. Говорят, накануне, где-то в центре красной столицы, на пути к Красной площади, в жуткой давке погибли люди, но никакого официального подтверждения в советских газетах Анри и Жан не нашли, хотя купили их уже в аэропорту. Вдруг они что-то упустили? Ничего нового из советской прессы они так и не узнали, лишь то, что изготовленные буквы на Мавзолей, теперь Ленина-Сталина, разместят не раньше 9 марта. Тевье вздохнул, величественный вид из окна гостиницы его заворожил, где-то далеко послышалась траурная музыка, везде висели портреты Сталина в черной рамках. Фотографу отчаянно захотелось вынуть свой фотоаппарат, но как пленка поведет себя в такую пасмурную погоду? Надо бы с собой взять почувствительней, да побольше! Опытный фотограф предчувствовал удачу, понимая уникальность момента, фотографировать надо именно людей! Их лица. Эту темную толпу. Для француза, так много читавшего о Сталине, лидере СССР, загадкой стало: откуда так много плачущих и скорбящих людей? Неужели мифы о ненависти советского народа к Сталину – всего лишь пропаганда? Тевье сделал глоток сока, задумался и постучался в соседнюю дверь номера, но его встретила гробовая тишина. Анри осторожно нажал на ручку и заглянул в соседнюю комнату. Жан спал на кровати, но, услышав скрип двери, быстро сел:

– Я еще сплю.

– Нам доставили еду.

Неожиданно зазвонил гостиничный телефон. Жан взял трубку и услышал Петровича, который говорил на ломанном французском языке:

– Это номер 512? Вам доставили завтрак?

– Я не понимаю вас! Говорите медленнее!

Петрович что-то пытался объяснять, но Жан уже бросил трубку. Туманное утро проникало через шторы, совсем не настраивая на работу.

Они очень надеялись пройти по своим журналистским удостоверениям поближе к гробу в Колонный зал Дома союзов, но как сложится их будущая совместная статья для газеты «Париж» они вовсе не знали. Кроме того надо уже сейчас придумать способ срочно переправить фотоотчет и статью с похорон в Париж. Впрочем Арни Тевье – не привыкать! Откуда только он не связывался с родной редакцией! Он зашел в ванную и посмотрел на себя в зеркало. Щетина заметно отросла, он быстро намылил помазок и начал бриться, решив ликвидировать свою бородку. Жан тем временем совсем проснулся и решил выйти на балкон. Ярко сияли красные рубиновые звезды, башня Кремля, часы на Спасской башне – все впечатляло. Золотая стрелка медленно подошла к римской цифре X, колокольчики зазвонили, куранты прокурлыкали десять раз, когда неожиданно ударил большой кремлевский колокол. Жан Мишо окончательно проснулся, вид из окна гостиницы все же был потрясающим: музей с белой крышей и черная булыжная мостовая. И люди, черная волна человеческих тел, которая потоком лилась по площади. Казалось, она никогда не кончится!

Жан зашел в номер, услышал звук льющейся воды из крана в ванне, достал бинокль из своего чемодана, поправил резкость, вышел опять на балкон и навел его на мавзолей, но там шли какие-то приготовления и толпа явно шла мимо. Где и когда поставят в итоге гроб с телом Сталина? Информации в руках у французских корреспондентов оказалось мало, очень мало. А советским газетам вряд ли можно доверять! Мишо задумался: надо бы сказать Тевье, чтобы он обязательно сделал побольше снимков на свою Leyka. Он задумался. Вряд ли комиссия Голикова открыта в эти дни, нужно начать работу! А вот как доставить оперативный материал в Париж- знал только бывалый фотограф? И как успеть к новой верстке? У него назрело куча вопросов к опытному Тевье. Он зашел в комнату с балкона, подошел к двери ванны, постучал. Месье Тевье открыл дверь и увидел Мищо с биноклем, тот пробормотал:

– Арни, я проснулся. Мне совсем не хочется местный завтрак. Не хочешь ли ты в ресторан? Нам есть что обсудить. – Я посоветую тебе ресторан Националя на первом этаже, там отличные цыплята табака.

– Хорошо, а потом попробуем пробиться на похороны Сталина.

– Да, конечно. Судя по всему прощание, как мы и думали, случится

7—8 марта. А вот 9 марта гроб перенесут в Мавзолей к Ленину. Надо успеть везде побывать, все зафиксировать и успеть передать материал в Париж. Чтобы передать статью, нужно просить наше посольство. Я знаком лично с помощником посла и готов ему позвонить!

Жан кивнул. Он подошел к радиоприемнику на ножках в углу номера. В углу стоял и маленький телевизор КВН, но почему-то его включать не хотелось. Мишо крутанул ручку громкости. Приемник засветился и неожиданно в тишине прозвучало объявление советского радио:

«Говорит Москва! Центральный комитет КПСС, Верховный Совет Советского Союза, сообщают. Дорогие друзья! Центральный комитет коммунистической партии Советского Союз, Президиум Верховного Совета СССР с чувством великой скорби извещают партию и всех трудящихся Советского Союза, что 5 марта, в 9 часов 50 минут вечера после тяжелой болезни скончался председатель Совета министров СССР и председатель Коммунистической партии Советского Союза, Иосиф Виссарионович Сталин! Перестало биться сердце великого соратника и продолжателя дела Ленина, мудрого вождя и учителя Коммунистической партии и народа всего Советского Союза: Иосифа Виссарионовича Сталина!»

Жан удивленно крутил ручку, передвигая тонкую зеленую ниточку на другую радиоволну, но где будут прощаться со Сталиным диктор (по моему его звали Левитан, имя случайно всплыло в его памяти) не сообщал. Жан поймал французскую волну, сделал громче: радио Франции сообщало о новостях в Париже, о забастовке на заводе Рено, о визите президента Венсана Ориоля

в Западный Берлин. Жан достал из своего чемодана портативную печатную машинку-подарок родителей. Он ее очень любил. Протерев клавиши мягкой тряпкой, вставил лист, напечатал: 7 марта 1953, и остановился. Работать сейчас не хотелось, хотелось новых впечатлений.

Он быстро оделся, накинул плащ, взял зонт. Анри тем временем вышел из ванны, прошел внутрь своей комнаты, быстро достал из шкафа и надел на себя чистую белую рубашку. Жан прислушался, за дверью соседа слышалось шуршание:

– Я жду Вас в холле, Арни!

– Жан, хорошо!

Месье Мишо покинул гостиничный номер, но когда дверь за ним закрылась, внезапно прилетевший белый голубь с силой ударился о раму его окна и бился долго и мучительно о стекло. Арни услышал странный звук, выскочил с фотоаппаратом в руках. Он только-только зарядил его новой пленкой, но птица уже улетела, испугав фотокорреспондента до смерти.

Когда месье Арни Тевье вышел в холл, он был настроен на работу, однако колючий и подозрительный взгляд портье, которому он сдал ключи от номера 512, заставил его вспомнить о странной птице:

– Держите ключ от номера.

– Вы надолго уходите? Я предупрежу горничную (кладет ключи в ячейку) Мы работаем до 22:00.

– Спасибо. Мы будем не поздно.

Тевье глодало какое-то смутное подозрение, он знал, что сотрудники гостиницы – сплошь агенты советской разведки, и здесь нужно держать «ухо восторо!» Черт его дери это советское царство торжества пролетариата! В СССР он бывал ни один раз и каждый раз поражался на сколько далек от него мир советского человека, которые вот так огромной толпой оплакивает того, кто был убийцей тысячи и тысячи людей. Впрочем он всегда чувствовал себя одиноко в командировках, не только в СССР, часто напивался в одиночестве, но никому об этом не рассказывал, поддерживая в редакции славу опытного завсегдатая и страстного путешественника. Единственное, что грело Тевье- это будущие уникальные снимки, за которыми он гонялся, как настоящий охотник в лесной чаще. Но где же юный журналист?

Жан сидел на черном диване напротив лифта, Арни Тевье спустился на лифте, подошел к нему и тихо сказал:

– Сделать горячий репортаж о смерти лидера столь мощной страны, как СССР, можно считать почетным заданием! Есть мы будем нескоро. По этому предлагаю плотный завтрак тире обед перед походом в Колонный зал Дома Союзов!

Арни похлопал Жана по плечу, и через пять минут уже сидели за столиками ресторана в Национале. Официант принес им меню, поставил хлеб и горчицу. Арни чувствовал себя отлично, он будто отогнал от себя дурное настроение, бодро диктуя блюда из меню:

– И так: суп харчо, цыплята табака и картошка жареная, водка в графине!

Официант быстро записал в блокнот все, что было заказано, и вышел. Дождавшись, когда он отойдет подальше, Жан выдвинул предложение:

– Я думаю, что нам нужно получить список приглашенных официальных лиц.

– О, это просто организовать! Нам нужно позвонить сегодня в редакцию газеты «Правда» и получить список приглашенных на похороны Сталина. С ним будет прощаться не только народ (махнул рукой) Придут соратники, которые будут дежурить у гроба в Кремле!

В этот самый момент официант принес им харчо и водку в графинчике. Жан попробовал суп, он был ожигающим и острым. Хлеб оказался весьма кстати. Анри намазал горчицу на хлеб, Жан пожал плечами и повторил за ним, но откусив, обжегся. Арни захохотал и налил ему водки, сказав:

– Русские блюда надо уметь есть! (быстро выпил свою стопку) Кстати, нигде не говорят о причинах смерти и что за болезнь поразила Сталина. Лишь некто Маленков, а я читал газету от 2 марта, сообщил членам Президиума ЦК о кровоизлиянии в мозг и тяжелом состоянии здоровья Сталина.

– Его смерть так ожидаема!

– Ну, это одна из версий! Говорят, он валялся на полу и к нему не звали врачей. Кто-то и вовсе предположил, что его отравили. Говорили о заговоре собственных спецслужб… (он выпил еще водки и улыбнулся) А что будет дядюшке Арни за список важных гостей на похороны? Вдруг среди них убийца Сталина! (подмигивает Жану) Представляешь какую сенсацию мы раскопаем!

Жан посмотрел внимательно на Тевье, он заметно быстро пьянел. Неожиданно он посмотрел по верх головы юного корреспондента, за соседним столом сидел человек в сером пиджаке, который внимательно изучал газету. Тевье бросил подозрительный взгляд на столик справа-и там сидел человек

в сером, рассматривающий газету «Правда». Тевье понизил голос, притянул Жана к себе поближе:

– Говори тише, советская служба безопасности, не выпускает нас из вида со дня приезда! Ты обратил внимание на портье и горничную? Они явно – спец агенты!

Жан дернулся, оглянулся, такие мысли не приходили ему в голову. Арни продолжал жарким шёпотом:

– Уверен, что они обыщут наши вещи в наше отсутствие… Надеюсь, ты не оставил письмо Леблана в номере?

– Конечно, нет… А с чего ты…

Арни посмотрел на его испуганное лицо и захохотал:

– С тебя бутылка армянского коньяка! За найденный список лиц, допущенных к похоронам! Он – очень удачный, найдешь в местном и знаменитом Елисеевском магазине на улице Горького. Отсюда где-то минут десять ходьбы, если сможешь пробраться сквозь толпу прощающихся. А это в противоположную сторону!

Жан попробовал есть, но аппетит резко пропал, чувствовать себя под прицелом советской разведки не хотелось:

– Так с чего ты взял, что за нами следят?

– Интуиция… И опыт. Кстати, как ты собираешься передавать статью? Чтобы материал остался актуальным, нам надо организовать его передачу где-то вечером сегодня и завтра, до 17—00 по Парижу.

– Статью я могу надиктовать по телефону, связь здесь прямо из номера и мы успеем к верстке. Перье будет орать, но надеюсь поймет ситуацию. А вот как вы передадите пленки с отснятым материалами? Даже если отправить их с нарочным из посольства- лететь ему специальным торговым рейсом часов семь. Да и будет ли этот рейс- вопрос!

– Я сейчас съем своего цыпленка и пойду звонить знакомым. Да,

с отправкой пленок в Париж надо будет спешить. Они должны появиться самое позднее в шесть в типографии, но думаю, что это уже 8 марта. А впереди еще и 9! И там явно будет что поснимать рядом с Мавзолеем. Надо узнать, когда будут устанавливать вывеску с именем Сталина. Возможно, я успею сделать уникальный кадр. Эх, давно, я не работал так оперативно!

Арни сделал движение рукой, и официант мгновенно понял его. На столе появился еще один графин с водкой. Они продолжили обедать, обсуждая командировку, которая обещала быть насыщенной. Помимо очерка о похоронах Арни Тевье пытался помочь Жану найти комиссию по репатриации. Он достал из кармана ручку с чернильным пером, и стал на салфетке рисовать, где находится комиссия Голикова:

– Я узнал для тебя точный адрес этой комиссии…

– Репатриированных? Спасибо…

– Я готов делать репортаж о наших пленных для первой полосы «Парижа». Если ты возьмешь меня с собой в ГУЛАГ. Я много лет мечтаю попасть туда, а тут ты-со своей темой. Если ты найдешь этого своего Анджи- это будет сенсация!

– Я очень хочу туда попасть, но снимать там? Нам вряд ли разрешат. Главное- найти его и вытащить оттуда. Наверное твои связи в посольстве пригодятся!

– Ну-ну… Новичок! Не стоит торопиться.

Арни похлопал его по плечу и продолжил есть цыпленка, быстро окуная свои пальцы в глубокую миску с водой и лимоном, которую поставил на стол услужливый официант. Жан следовал его примеру, из цыпленка сочился жир, тонкая и румяная кожица лопалась на тонких косточках, а Арни все подливал Жану водку из графина.

– Ваше здоровье, Жан!

Сумрачное утро 9 марта 1953 наступило как обычно и казалось не отличалось от других дней. Уже четыре дня длился траур, по радио передавали только грустные мелодии, а голос Левитана каждый день сообщал об общем горе, поразившим весь советский народ. Огромная толпа тех, кто хотел проститься со Сталиным, не кончалась, и все так же стояла у Манежа и у входа в Колонный зал Дома Союзов. Люди несли цветы, играл Большой симфонический оркестр, оперные певицы пели «Грезы» Шумана на площади, а почетный караул охраны Кремля в виде красноармейцев с винтовками на перевес сменяли друг друга. Флаги – красные полотнища с золотистым серпом и молотом и черными лентами приспустили, портреты генералиссимуса в черной рамке все еще весели на каждом углу. Арни с Жаном еще не уехали, хотя все статьи и пленки успешно уехали в Париж. Судя по публикациям родной газеты- все сложилось. Оставалось попасть в Мавзолей. Эти утром, 9 марта, они быстро спустились по лестнице гостиницы «Националь» и через полчаса растворилась в московской толпе. Арни не терял времени и быстро фотографировал, Жан записывал свои впечатления карандашом в блокнот. Они так увлеклись репортажем, что не заметили, как их быстро отрезала охрана Кремля. Для иностранных корреспондентов построили целый подиум, красная бархатная лента и золотая цепочка на крючке отделяла их от входа в мавзолей, где стоял гроб с телом Сталина. На самом мавзолее специальной краской было написано: Ленин. Сталин. Новую мраморную плиту изготовить не успели и обошлись простой имитацией. Впрочем толпе людей, которая заполнила все пространство перед Красной площадью, эта имитация казалась правдой. Они действительно плакали, не сдерживая слез при виде надписи под мрамор: «Сталин». И людей становилось все больше и больше, они прощались навсегда с «великим учителем всего советского народа».

Лиля Шварц в то утро пребывала в плохом настроении, она вышла из своей квартиры с двумя авоськами в руках, чтобы купить в магазине все, что нужно. Ее статная фигура, изящная батистовая кофточка еще революционных времен и бежевый кардиган, подчеркивал благородные черты лица.

С возрастом она не стала менее красивой, и ее рассказы о том, как она кружила головы поэтам Серебряного века, казались вовсе не старческой выдумкой. Старость и военные тяготы все же тронули ее лицо, его изрезали мелкие морщинки. Впрочем даже они ее отчаянно красили. Лиля Шварц никогда не выходила из квартиры без своего ридикюля, в котором держала губную помаду, пудру, флакончик французских духов, подаренных ей давним-давно. Хотя красить губы ей во время и после войны почему-то вовсе не хотелось, а духами она не душилась из экономии, одно сознание, что все это уютно лежало в ее сумочке -успокаивало и делало Лилю дамой. Она вышла из квартиры, спустилась по лестнице, припудрила нос, глядя в маленькое зеркальце трофейной пудреницы, купленной по случаю на барахолке, и подошла к почтовому ящику. Запустив руку в тайный карманчик, достала ключик от почтового ящика, открыла его и вынула из железного короба письмо и телеграмму. На телеграмме выделялся герб на печати и три полоски с текстом: « Растопчиной. Явиться. На пробы. Фильм «Светлый путь». Мосфильм. Отдел актерский».

Тетя Лиля расплакалась от счастья, быстро поцеловала важную депешу. Ее девочку опять приглашали в кино! Какое счастье и как сообщить Мусе об этой прекрасной новости? Может быть эта телеграмма поможет ей выбраться из этого ужасного Харовска? Из деревни, куда она уехала с младшей Гулей спасать старшую сестру Зою Растопчину? Но письмо…? Она по началу забыла о нем совсем, но взглянув на обратный адрес, вздрогнула почему-то. На письме из Харовска- обратный адрес и имя отправителя: от Муси Растопчиной. И штемпель:12 февраля 1953, письмо шло почти месяц. Тетя Лиля Шварц сунула его в сумку, потом вышла на улицу. Ей не хотелось его читать отчего-то, какое-то странное предчувствие глодало ее. Она прошла вперед, увидела грустного дворника у ворот, повернула за угол и вскоре оказалась рядом с домом, на котором висела табличка «Обком». Рядом со входом висела радиотарелка, из которой доносилась музыка Бетховена. Тетя Лиля перевела свой взгляд.

На красном флаге на флагштоке дома крепилась черная ленточка, на стене- портрет Сталина в черной рамке. Она вздохнула, быстро поднялась по лестнице и зашла внутрь обкома. Лиля Шварц пошла по длинному коридора, и не увидев очереди, села рядом с кабинетом. На стене около него висел стенд с несколькими фамилиями работников обкома. Одного из них звали Жлудов. Она подумала с минуту, оглянулась и задала вопрос сидящему на стуле одинокому старичку:

– Работать долго сегодня будут? Не знаете?

– Говорят до двух дня. Сокращённый день. Из-за траура…

Мимо прошла девушка. Она зашла внутрь, потом вышла: – Я-секретарь Жлудова. Товарищи, мы всех не сможем принять. У товарища Жлудова – короткий день. Сообщите мне свои фамилии, я составлю список и мы вас обязательно постараемся принять.

– Коротаев Семен Федорович, – бодро сказал старичок.

– Шварц Лилия Ильинична, – произнесла Лиля. Пока девушка старательно карандашом заносила имена сидящих, тетя Лиля достала из сумки и раскрыла письмо от Муси Растопчиной. Она начала читать первые строки, а потом слова на строчках неожиданно заскакали по линейкам. Тетя Лиля крепко сжала листок и вчиталась: «Дорогая тетя Лиля! Возвращаюсь в Москву, наверное, летом. Подала прошение Анисимову из Харовска. И еще. Хотела сообщить, что еду с Гулей. Зоя и Дина умерли от холеры. Похоронила рядом с папой, Василием Андреевичем Растопчиным».

Она перечитала сообщение о смерти Зои и Дины, слова предательски поплыли перед ее глазами, она достала нашатырь, понюхала его, прослезилась, пришла в себя. Дочитала быстро то, что писала ей Муся. В этот самый момент опять вышла помощница Жлудова, девушка подошла к ней, наклонилась: – Вам плохо? Гражданочка… Ваша фамилия- Шварц? – Шварц, Лилия Ильинична Шварц.

– Заходите… Вас ждут, а Вы – товарищ, подождите!

Старичок пытался возмущаться, но секретарша Жлудова быстро зашла в кабинет, делая приглашающий жест тете Лиле.

Тетя Лиля побледнела, ноги стали ватными, ей хотелось уйти, но в коридор неожиданно вышел сам Жлудов: плотный мужчина с залысинами. У него была ампутирована рука и пустой рукав заправлен за ремень:

– А? Гражданка Шварц? Проходите

Жлудов сделал ей приглашающий жест рукой, а вставшего старичка усадил на место: – Товарищ, соблюдайте спокойствие. Гражданка Шварц – пожилой человек, наверняка ветеран войны. В общем, проявите милосердие и пропустите.

Тете Лиле стало приятно, что ее считают ветераном войны. Она положила письмо в сумку и зашла внутрь. Жлудов закрыл дверь, а сам прошел на свое место за столом, заваленном кучей папок с делами. Чувствовалось, что работа у него напряженная. Жлудов внимательно смотрел на тетю Лилю:

– Итак? Чем обязан?

– Товарищ Жлудов! Хочу подать просьбу по поводу своих жильцов бывших. Растопчины – фамилия.

Жлудов изменился в лице, глаз его задергался, он даже вспотел. От волнения схватился за графин с водой, но налить одной рукой не смог, и пролил воду. Секретарша охнув, быстро налила своему начальнику полный стакан. Жлудов вытер платком потный, красный лоб:

– Как фамилия? Растопчина? Вы про Растопчину Зою? Из госпиталя? Не приму! Врагам народа – по мордям-с! Заслуженно она в Харовске. И вернется в Москву только через мой труп.

Лиле Шварц стало плохо опять, она не ожидала такой реакции и чуть не потеряла сознание. Она вынула платок из сумочки и зарыдала.

– Она… Она… Царствие ей небесное, она уже ни о чем не просит. Нет ее… От холеры умерла. Эх, товарищ Жлудов! Черствый вы человек!