Читать книгу Делай, что хочешь - Елена Николаевна Иваницкая - Страница 10

Воскресным утром к дубу-великану я отправился задолго до срока, чтобы задушевный друг не навязался в попутчики. Поехал окольным путем и заблудился. Куда бы я ни поворачивал лошадь, везде меня встречал лес, то дымящийся сырой тенью, то сверкающий солнечной зеленью. Время стояло, как вкопанное, и бежало, как пришпоренное. Тишина, прозрачный ручей, щелканье неизвестной птицы, слитный шорох кузнечиков. Давно катился десятый час. Положение и смешное и отчаянное. Но ведь я не мог забраться глубоко в чащу!

Вдруг ясно донесся окликавший меня голос. Мужской, незнакомый. Я отозвался, с удивлением, но и с самой детской радостью. Скоро на полянку вынырнул всадник. Метис Гай. Он-то здесь откуда? И как меня нашел?

– Сразу подумал, что вы в заколдованном месте. Я ведь тоже еду с вами. Проводником.

– Заколдованное – это как?

– Здесь такие петли у ручья, что заставляют кружить, держат. Непривычному человеку трудно выбраться.

Когда мы выехали на опушку, впереди вместо дуба оказалась скала.

– Где мы?

– У идола.

Я переспрашивать не стал. Сам разберусь. Обогнув скалу, увидел маленький отряд, лошадей, тележку. Герти всплеснула руками и завизжала. Старшие сестры улыбались сияюще. Андрес хмурился удивленно. Старый Медведь хлопнул по плечу. Собираясь, я нарядился в здешнем духе: синие штаны, белая рубашка, белая косынка, и теперь со смехом заметил, что и все остальные одеты точно так же. В последний момент по вдохновению нацепил тяжелый пояс с кобурой и был очень доволен, что не ошибся. Кроме Гертруды, все были вооруженные. Зачем – неизвестно. Но увлекательно.

Меня призвали смотреть идола, явно гордясь диковиной. Где же он? И вдруг понял. В рельефе скалы проступала – чем дольше вглядываешься, тем яснее – получеловеческая-полузвериная фигура метра в три высотой: грозный поворот рогатой головы, воздетые руки-лапы, широко открытые глаза – один слепой, другой огненный. Вдруг мнительная мысль перебила настроение: пожалуй, визги и улыбки приветствовали догадливость проводника, а вовсе не мое появление. Да или нет? Незаметно отступая, присматривался. И заметил: Андрес упорно, угрюмо, сощуренно и явно забывшись глядит – да на кого же? На Герти. Ничего себе. Впрочем, можно было и раньше догадаться. Интересно, а она знает? Они все – знают?

Метис обернулся и перехватил мой взгляд. Вот у кого глаза на затылке. От чужой тайны, так легко доставшейся, мнительность испарилась. Я принялся расспрашивать об идоле. В каменном существе и правда чудилось что-то могучее и жуткое. Что это такое? Откуда и зачем? Неужели игра природы?

– Она и есть, – сказал Старый Медведь. – Зубило с молотком только помогли. Вон же, заметно где. Правый глаз, красноватый, – это какое-то естественное включение. Левый глаз высверлен, и над правой лапой поработано.

– Разве это доисторическая древность?

– Конечно, нет. Камень мягкий, выветрился бы.

– И легенд о нем мало, – добавил проводник. – Дедушка Юлий уверяет… когда увлекается… что еще мальцом слышал от своего деда: это лесной царь, и его надо просить об охотничьей удаче. Но Юлий не местный, не жил здесь ребенком.

– «Отец! Лесной царь со мной говорит!» – пропела Герти.

– «Не бойся, малыш! То ветер шумит!» – мигом отозвался Старый Медведь.

Мне очень понравилось. Да и всем тоже. Только Андрес уставился себе под ноги.

Увы, два джентльмена не сообразили помочь дамам сесть в седло. Поздно спохватились. Когда Андрес дернулся в сторону Герти, Старый Медведь уже подсадил ее. Как перышко.

Тихонько тронулись. Старик что-то объяснял мне, поминая «вулканическую историю». Местность редкостная: горы, скалы, ущелья, долины – и все вместе. Вода в изобилии. Зима совсем мягкая, а летом изнурительной жары почти не бывает. Как будто меня это интересовало. Хотя почему нет?

Понемногу прибавили шагу. Проводник впереди, за ним старик, по бокам повозки Андрес и Герти, а я остался позади со старшими сестрами.

Прежде мне никогда не приходило в голову обращать внимание на мулов, и теперь, вспомнив свою заводную игрушку, не удержался сказать о курьезном сходстве. Сестры посмотрели с интересом, ожидая продолжения.

– Что-то в нем и забавное и отталкивающее. Словно механизм. Неужели к такому существу можно привязаться?

Юджина улыбнулась и закивала, как будто услышала подтверждение своим мыслям, но ответила вразрез жесту.

– Можно-можно. Двоих точно знаю. Наш Санди – Александр, парнишка-работник, ваш тезка – он своего прямо обожает.

Надо же, тезка. Досадно узнать.

– А кто же второй?

– Второй – я сама. Мул отличное животное. Одни сплошные достоинства, лучше не бывает.

– Как, лучше лошади? – Пришлось поддерживать разговор, если уж сам его начал.

– В работе – конечно. Лошадь – она нежная, капризная. Заболеет, надорвется. А выносливее мула вообще никого нет, и болезни к нему не пристают. Не болеет и все, как будто с другой планеты. Мул хозяина всегда прокормит, а хозяину прокормить его – и заботы мало.

Во мне нарастал внутренний смех и складывались строчки письма к дяде: «Мог ли ты вообразить, что мне придется с серьезным видом обсуждать хозяйственную выгоду мулов? Представь себе, как я рассудительно возражаю, хмуря умный лоб: – Но лошадь гораздо резвее. Как же вы забываете об этом?»

– Да нет, помню. Где нужна высокая скорость на короткое время, там, конечно, лошадь. Но с грузом лошадь выбьется из сил, а мул идет себе и горя ему мало. Хотя лошадь красивее, уж это так.

«Знаешь, премудрый дядюшка, в этот момент я все понял: тайную зависть некрасивой и трудолюбивой старшей сестры к нежным и капризным красавицам-младшим…». Я взглянул на своих спутниц, и мысленное письмо скомкалось. Конечно, очень приятно писать и думать «я все понял», но видно было, что нет, не угадал. Слишком свободно, уверенно и одинаково они держались. К одной подозрение в зависти даже не подкрадывалось, а в победительной красоте другой вовсе не было капризной хрупкости.

– А что говорят – упрямый, как мул, – так это выдумки. Послушный и безотказный. Почему же мулов не любят?

– Так вот оно что! Вы говорите о несправедливостях любви, а не о мулах?

Сестры поулыбались, показывая, что оценили шутку, но вернулись к прежнему. Почему-то они думали, что меня сильно занимают хозяйственные перспективы приграничья. Муловодство – дело нужное и доходное. Золота, серебра и каменного масла здесь нет. Может быть, и к счастью, как вы думаете? Аграрные возможности богатейшие. Садоводство и виноградарство здесь и раньше было, до событий. Тогда разводили…

Не первый раз я замечал, что местные жители называют резню и оккупацию «событиями», странным образом повторяя давнюю официальную формулу: «К событиям на границе».

– … разорение ужасное, но виноградники восстановили. А сады… вы сами видели. Из совсем нового – шелководство. Глина – отдельный разговор. Глины здесь замечательные. Мы вам завод покажем, хотите? Но все-таки будущее здесь санаторное, лечебное. Так нам кажется. Для местных жителей горные ключи – средство от всех болезней. Есть и холодные, и теплые, и прямо горячие.

– Холодные и горячие рядом? Разве так бывает? – вяло-вежливо удивлялся я, нацеливаясь повернуть разговор в более увлекательном направлении, подальше от хозяйственного отчета. Услышал радостный ответ, что так бывает редко, что в мире совсем немного таких курортов, что самый холодный источник – одиннадцать градусов по Цельсию. Ледяной, правда? А самый горячий – пятьдесят три! Но термальные ключи – они подальше. Нет, мы сейчас туда не поедем. Дороги еще строить и строить. Да, конечно, вы правы, источники изучать надо по-настоящему. А расспросите Гая! Он сейчас занялся этим.

Расспрашивать Гая – только этого мне и не хватало.

Тропинка полого поднималась среди густого леса. Склонившаяся ветка с мелкими и яркими до синевы листьями опахнула очень знакомым и почему-то городским, парковым запахом. Что это? Где, где? А! Это самшит. Вы привыкли видеть его подстриженным, вот и не узнали. Скоро уже будет первый источник – Паутинки. Называется так. Возле ключей травы считаются особенно целебными. Нина велела мяты набрать, зверобоя, цикория…

– Нина – это кто? – терпеливо уточнил я. Сестры словно удивились. Провинциальная манера. Все друг друга знают.

– Нина! Жена, подруга папы.

Вот как. Что ж задушевный приятель не предупредил? У красавиц, оказывается, молодая мачеха. Впрочем, ничего странного, очень понятно. Обаяние здешних черных глаз я и на себе чувствовал.

Впереди у поворота прошуршала трава, скользнуло что-то гибкое, быстрое, золотистое, каштановое. Змея? «Бурундук, бурундук!» – вскрикнули сестры и вдруг принялись выспрашивать, как я обживаюсь на новом месте, что делал в эти дни, где был, что видел, с кем познакомился, не скучал ли? Зверек переломил разговор без моей помощи.

Рассказывалось с приятностью. Я даже разболтался. Со смехом вспомнил, как мысленно скрежетал зубами и спорил с теориями Виртуса, – когда читаешь или слышишь «человек должен, должен, должен», то невольно чувствуешь, что человек – ты сам, а должен тому, кто это барабанит.

Собеседницы поддержали меня чересчур энергично. Пришлось морально попятиться:

– Вы разве совсем не признаете долга?

– Очень даже признаем, – смеялись они. – Взяли деньги в долг – надо вернуть. В крайнем случае можно с отсрочкой и частями, но не хотелось бы.

– А если серьезно?

– Если серьезно, тогда так, – начала Юджина. – Признаем добровольно взятые на себя обязательства.

– А как быть с недобровольными, но неизбежными?

– Тут сразу спросить бы: с какими, например? Но можно не спрашивать, а сразу сказать: неизбежность неизбежностью и назовем. Без долга вполне обойдемся.

– Чем же бедное слово помешало?

– Где начинается про долг, там жестокость и путаница.

– Жестокость – согласен. Бывает. Суровый долг. Но почему путаница?

– Потому что о долге, – сказала Марта, – не разглагольствуют, не торгуются, его исполняют.

– Да, разумеется. Нет, что это значит?

– С человеком, который чего-то хочет, пусть даже вредного и неудобного для других, с ним все-таки можно препираться, торговаться и до чего-то договариваться. А когда появляется долг – ужас! Особенно если восстанет долг на долг. У одного долг перед добродетелью, у второго долг перед будущим, у третьего – перед собой, у четвертого – перед судьбой, у пятого – перед родиной, у шестого – тоже перед родиной, но другой. Когда лицемерят и долг только на языке, а на уме кошелек, тогда еще можно кое-как удержать, чтоб хоть головы не поразбивали. Себе и другим. А если и впрямь думают, что исполняют долг, тогда всему конец.

– Вы этих мыслей не скрываете? – очень мягко спросил я. До каких еще нелепостей додумались в провинциальной глуши милые сестры?

– Не то что скрываем… – улыбнулась Марта. – О таких вещах как-то не принято говорить. Между собой обсуждаем. Иногда спросят, как вы спросили, – Неужели в долге нет ничего хорошего? «Родина ждет, что каждый исполнит свой долг». Приказ Нельсона перед Трафальгарской битвой. Красиво же? Воодушевляет?

– Уберите долг – тоже красиво получится. Родина верит, что каждый из вас хочет ее защитить.

– По-моему, с долгом лучше.

– А по-моему, нет, – вмешалась Юджина. – Недаром же на очень серьезное и опасное дело не приказом требуют и не по долгу, а добровольцев зовут.

– А добровольцев что зовет? Разве не долг?

– А вот и нет. Кого что. Тяга. Сила. Удальство. Мастерство. За друга отомстить – если в бою. Мало ли.

– Но вы же не станете спорить, что хотя бы некоторых зовет долг?

С комической добросовестностью обе кивнули, глядя на меня с каким-то наивным ожиданием. Пришлось добавить:

– Такие люди заслуживают большего уважения, правда?

– Почему? – откликнулись в унисон. То ли простосердечно, то ли с подвохом. А почему, в самом деле?

– Потому что они действуют из более высоких побуждений.

Обе заволновались:

– Нет, непонятно. Из более высоких – чем что? Почему долг выше других побуждений?

Мне было и любопытно и смешно. Так упрямо противоречить поклоннику – не самое умное поведение. Неожиданные мне сегодня выпали разговоры. Ладно, сформулирую с пафосом:

– Действуя из чувства долга, человек преодолевает свою низшую природу.

– Не хочет, но идет? Боится, но заставляет себя?

– Можно и так сказать.

Они вздохнули и помолчали. Но напрасно я надеялся, что поладил с долгом и спорщицами. Оказывается, опять – «нет-нет!» Нельзя идти на опасное дело, когда не хочешь и боишься. Не справишься. Сам погибнешь, людей подведешь.

– Но если больше некому?

– Тогда придется. Не по долгу, по неизбежности.

Все-таки настояли на своем! Зачем, спрашивается? Ласково и задумчиво я сказал, что они отлично спорили, поэтому убедили меня – перейти на сторону пострадавшего. У господина Долга слишком сильные противницы. Хочу защитить слабого.

Наконец-то смутились. Но тут же стали смеяться и умолять: не надо, не надо, у этого господина и так несметная рать в защитниках!

– Решение принято. Приговор вынесен

– А мы его обжалуем.

– Обжалованию не подлежит.

– По вновь открывшимся обстоятельствам. Свидетелей позовем. Давайте спросим Старого Медведя!

Мне стало весело. Прогулка складывалась удачно. Серые прекрасные глаза, зазеленевшие в густой малахитовой тени леса, смотрели на меня прямо и увлеченно. Брильянтовая капелька в черной коробочке лежала в моем кармане и дожидалась своей минуты.

Мы сильно отстали. Но Юджина сказала, что будем на месте первые: поедем напрямик – поднимемся и спустимся.

Когда мы свернули с тропы, сестры соскочили на землю и повели лошадей в поводу. По-моему, крутизна была не так уж опасно велика. Захотелось побравировать, оставшись в седле, но вдруг я почувствовал, что «здесь у нас на границе» куда больше уважают осторожность.