Читать книгу Франция. Страна королей и пяти республик - Елена Раскина - Страница 12

Мы с моей подругой и аспиранткой Светланой Пушкаревой уезжали из Марселя на скоростном поезде TGV, следовавшем в Бордо – край виноделов и прекраснейший город Южной Франции. В поезд садились южане – черноволосые, темноглазые, смуглые, эмоциональные, жестикулирующие, улыбающиеся. Я мысленно сравнивала их с парижанами и жителями Иль-де-Франса и Нормандии. Уроженцы Северной Франции – тоже живые и общительные, но тем не менее не могут похвастаться столь горячей кровью, буйным нравом и неистребимым авантюризмом. Южане, ехавшие с нами в поезде «Марсель – Бордо», скорее напоминали испанцев – и пылким нравом, и эмоциональной «температурой». Словом, мне сразу вспомнился гасконец д, Артаньян и его песенка из культового отечественного фильма «Три мушкетера»: «Бургундия, Нормандия, Бретань или Прованс / И в ваших жилах тоже есть огонь, / Но умнице Фортуне, ей-богу, не до вас, / Пока на белом свете, / Пока на белом свете есть Гасконь».

Гасконец де Тревиль, капитан королевских мушкетеров из знаменитого романа Александра Дюма-отца, говорил: «Я приехал в Париж с тремя экю и убил бы на дуэли всякого, кто сказал бы мне, что я не смогу купить Лувр!» «У меня есть пять экю!» – гордо отвечал д, Артаньян. Север и Юг Франции – культурно и ментально несхожие регионы. Собственно говоря, исторически французами называли только жителей Парижа и Иль-де-Франса – потомков салических франков. Все остальные были нормандцами, бретонцами, гасконцами, бургундцами, провансальцами…

Жители Северной и Южной Франции до сих пор чувствуют себя соседями, а не представителями одного и того же народа. Они действительно разные – пылкие, импульсивные, болезненно гордые жители Тулузы или Беарна, и артистичные, изящные, гораздо более уравновешенные уроженцы Парижа, Нормандии и Иль-де-Франса.

Бретонцы – жители полуострова Бретань, омытого Ла-Маншем, не похожи ни на тех, ни на других. В Бретани живут сдержанные, стойкие, жестковатые люди, которые скрывают свои эмоции, как англичане, и готовы защищать свою честь, сражаясь со всем миром, как испанцы. Бретонцы не отличаются пылкостью и импульсивностью жителей Тулузы или Бордо, они не так вдохновенны и артистичны, как парижане, но готовы драться за свою честь и интересы до конца. Наверное, поэтому в годы Великой французской революции XVIII в. именно Бретань стала центром народного восстания против последней, самой репрессивной и параноидальной формы режима «пасынков» революции – якобинской диктатуры.

В своей гордости и силе бретонцы похожи на шотландцев, и такая же стойкая и мужественная душа бьется в гранитных скалах полуострова. Чем ближе к Нормандии или Иль-де-Франсу, тем элегантнее, импульсивнее и артистичнее люди.

Французский характер неоднороден, как и сама территория Франции, и до сих пор жители Бургундии или Бретани говорят, собираясь в Париж: «Поеду-ка я во Францию…» Иль-де-Франс – «остров Франции», ее сердце, Парижская «область», «Подпарижье», десятки живописных городков, великолепные дворцы аристократов и королевские резиденции, парки и аллеи для верховой езды, уютные кафе и бутики с вещами «высокой пробы», искусственные и естественные водоемы, фонтаны и благородный камень старинных соборов… Полчаса езды от Парижа на пригородном поезде RER, и перед вами открываются золоченые ворота садов и распахиваются резные двери дворцов.

Для того чтобы увидеть творения лучших французских зодчих, вовсе не обязательно ехать в Долину Луары, расположенную в четырех часах езды от Парижа. Для этого достаточно проехать двадцать – тридцать минут на пригородном поезде и посетить «Французский остров». Благоухание цветов сливается в одну пленительную мелодию, и вас принимают у себя принцы и короли, былые хозяева роскошных резиденций!

Иль-де-Франс – это леса и озера, фонтаны и искусственные водопады, тихие провинциальные городки с тысячелетней историей, в которых так любят отдыхать туристы. По вечерам жители этих городков сидят на открытых террасах кафе, потягивают вино из хрустальных бокалов, дотемна гуляют по нежно-зеленым лужайкам, похрустывая багетами и круассанами. Здесь течет, как полноводная река, мирная, спокойная, безбурная жизнь. По аллеям старинных аристократических резиденций проходят, нежно взявшись за руки, влюбленные разных возрастов и национальностей, дети возятся в траве, вихрем проносятся наездники на холеных лошадях из графских конюшен, трутся у ног своих хозяев надушенные «Шанелью № 5» собаки, а вдалеке голубеет озеро и пронзают нежно-серое небо точеные башенки замка.

Замок Шантильи

Рай да и только! Даже не верится, что в получасе езды от «Французского острова» шумит и не спит до утра мегаполис с гордым именем Париж, «белые воротнички» допоздна сидят в офисах, а арабские иммигранты устраивают забастовки. Французские короли спасались в благоуханных садах Иль-де-Франса от бесконечных парижских волнений, уличных баррикад и революций. Но не спаслись…

Последний французский король Людовик XVI охотился в лесах Версаля, когда пришла весть о революции в Париже. Король горько вздохнул, прервал охоту, бросил прощальный взгляд на вечернее небо Иль-де-Франса, в последний раз вдохнул запах леса и велел своим придворным готовиться к возвращению в неспокойный и непокорный Париж. Вскоре парижане казнили своего короля, а королевские резиденции «Французского острова» остались без хозяев. Одну из таких резиденций, Фонтенбло, «унаследовал» Наполеон Бонапарт, чтобы, после долгих лет славы и побед, подписать в ней отречение от императорского престола.

В Лионе, втором по величине и значению городе Франции, я отчетливо ощутила разницу между «старым» и «древним», которую прекрасно понимают французы. «Древний город» – это руины Лугдунума, археологического заповедника на территории Лиона. К «древнему городу» можно подняться, минуя «старый», – постройки Средних веков и Нового времени. Есть и «новый город», в который включены отнюдь не современные постройки, а здания девятнадцатого века. Современность поджидает туриста в «новейшем» городе – в этой части Лиона можно увидеть небоскребы и резиденцию Интерпола.

Священные камни Лугдунума покорили меня своим волшебным теплом. Я полулежала на них часами, чтобы пропитаться магическим солнечным светом и увезти его с собой в холодную и дождливую Москву. Один небольшой камушек, отколовшийся от священного валуна, забрался ко мне в полуботинок, в каблук, да так крепко, что я никак не могла вытряхнуть его оттуда. Очевидно, камушек друидов захотел совершить со мной путешествие в далекую Россию и поддержать меня в этой суровой, заснеженной стране. Я пыталась вытряхнуть камешек из ботинка и в Лионе, и в Париже, и даже в аэропорту Шарль де Голль, перед тем как пройти таможенный контроль и личный досмотр – тщетно! Камешек друидов упорно сидел в моем каблуке, и я устала с ним бороться. «Ну ладно, лежи, что с тобой поделаешь… – сказала я камню. – Полетим вместе в Россию, если тебе так хочется составить мне компанию!»

На личном досмотре пришлось снять полуботинки и поставить их вместе с сумкой на движущуюся ленту. Сотрудник аэропорта, живой, как ртуть, черноглазый француз лет сорока, удивленно уставился на экран компьютера. «Что это у вас в каблуке?» – удивленно спросил он. «Камень… – пожала плечами я. – Ну никак не хочет со мной расставаться. Он из Лиона, из Лугдунума. Священный».

Сотрудник аэропорта взял мой ботинок, встряхнул его, но камень сидел на месте. Француз раздосадованно вздохнул, вынул перочинный нож и попытался выковырять камень из каблука. Камень не поддавался. «Вы вынете его только вместе с каблуком, – сказала я, – но каблук мне еще нужен. Не идти же к самолету босиком!» Француз подозвал симпатичную смуглолицую девушку лет двадцати пяти, и они вместе несколько минут раздосадованно разглядывали мой каблук и камень в нем. «Ладно, – сказала девушка, – оставьте камень в покое. Он из Лиона, а, значит, упрямый, как все лионцы!»

Так камень и улетел со мной в Москву. Он и сейчас в каблуке. Я купила себе другие полуботинки, а эти оставила – для следующего визита в Лугдунум. Думаю, камешку приятно будет хотя бы на время вернуться к священным валунам, пропитанным лионским солнцем, после московских луж и рыхлого снега, и к вечно-зеленым, даже зимой, холмам, с которых жрецы-друиды некогда обращались к племенам галлов. Да и я соскучилась по Лугдунуму… Ведь именно там я ощутила как священную реальность, а не как поэтический вымысел строки моего любимого поэта Николая Гумилева: «Земля забудет обиды всех воинов, всех купцов, / И будут, как встарь, друиды / Вещать с зеленых холмов, / И будут, как встарь, поэты / Вести сердца к высоте, / Как ангел водит кометы / К неведомой им мете…».

В римскую эпоху Лугдунум заселили легионеры-ветераны во главе с неким Луцием Мунацием, сподвижником Юлия Цезаря. Воины, которые могли бы умереть в сражениях, но дожили до зрелого возраста, получили земельные наделы на солнечных лионских холмах, где даже зимой можно понежиться на зеленой травке. Сначала бывшим воинам великого Рима, наверное, было неуютно среди чужих им и враждебно настроенных галлов, с которыми они еще недавно воевали. Но потом римляне все-таки осели здесь: занимались сельским хозяйством, преимущественно – виноделием, и за добрым вином забывали обо всех войнах на свете. К тому же деньги у ветеранов имелись: после Галльской войны они получили от Цезаря щедрое вознаграждение, да и награбили немало…

Луций Мунаций, предводитель ветеранов, занялся градостроительством – на римский манер. Он знал, что главная дорога любого римского города шла с запада на восток, а с юга на север ее пересекала поперечная дорога. И вот 10 октября 43 г. до н. э. Луций Мунаций велел проложить эти дороги на вершине холма, над слиянием рек Рона и Сона. У перекрестка дорог расположился городской форум.

Когда ветераны закладывали первый в городе фундамент, на них, согласно легенде, налетела стая ворон – птиц бога Луга. Вот тогда город и назвали Лугдунумом, что означает «Воронья гора». Вороны – священные птицы бога солнца и плодородия Луга. По другой версии, Лугдунум – холм света, или холм Луга.

В «древней» части Лиона до сих пор сохранились римские дорожные столбы, и есть даже улица под названием «Римская дорога». На этой «Римской дороге» мы с коллегой, профессором-филологом Любовьью Геннадьевной Кихней оказались ночью, в глубокой темноте, после того как задержались и разнежились на горе Фурвьер, на живописнейшей смотровой площадке около собора Богоматери.

Внизу переливались огни «старого» Лиона, а мы стояли на холме, рядом с городом «древним». Спускаться решили через Лугдунум, чтобы пожелать спокойной ночи священным камням друидов. Но археологический заповедник был закрыт на ночь, и нам пришлось идти в обход, минуя улицу под названием «Римская дорога». Эта улица была расположена на месте одной из дорог, проложенных в глубокой древности Луцием Мунацием.

В ночном полумраке, расшитом, словно черный бархат – блестками, светом фонарей, перед нами возник огромный сторожевой столб, поставленный, вероятно, еще при Луции Мунации. Улица была пуста и черна: ни человека, ни даже ухоженного лионского кота с бархатной ленточкой на шее – только огромный сторожевой столб римских времен и мы. Куда идти дальше, мне было совершенно непонятно.

Средневековый собор в Лионе

Мне же показалось, что мы попали в трещину между временами и провалились в эпоху Луция Мунация. Ни людей, ни машин, ни даже современных домов на этой улице не наблюдалось, только пыльная лента дороги и римские сторожевые столбы… «Попали, – подумала я, – сейчас появится Луций Мунаций со своими легионерами и примет нас за лазутчиц мятежных галлов… Пройдет, стуча мечами, римский патруль – и никакой комфортной гостиницы, никакого душа и фена, никаких тебе круассанов с кофе на завтрак… А, впрочем, римляне тоже, наверное, завтракали неплохо, и вино с оливками они для нас найдут, если только не примут за шпионок из какого-нибудь непокорного галльского племени…»

Моя спутница посмотрела на меня вопросительно и недоумевающе – ночной ветер на холмах Лиона заставил и ее вспомнить о теплом номере, ванне и фене. Но на Римской дороге дул ветер иных времен, и темнота становилась все более угрожающей. Мы неумолимо проваливались в трещину между временами…

Напряженную тишину прервал шум велосипедных колес. По Римской дороге ехал вполне современный старичок на велосипеде. Мы схватились за него, как утопающие – за соломинку. Уж он-то никак не походил на римского легионера! Разве что на жреца-друида! «Как пройти в нижний город, к площади Карно?» – закричала я, бросившись к старичку. «Заблудились? – понимающе спросил он. – Странная эта улица… Здесь многие теряют дорогу… Но я вам объясню, как спуститься…»

Еще через час скитаний мы все-таки попали в Нижний город, а потом на площадь Карно – и, благодарение Богу, в отель! Старичок, спасший нас, так и остался в моей памяти друидом, скользнувшим в трещину между временами и оказавшимся в нашем времени, где он научился ездить на велосипеде и указывать дорогу заблудившимся туристкам. А на улице под названием «Римская дорога» до сих пор, наверное, дуют ветры далеких времен и таинственно темнеют в вечереющем небе сторожевые столбы.

Лион остался в моей памяти мистическим городом. Потом я узнала, что Лион – не просто столица древней Галлии, а самый мистический и эзотерический город страны. На лионском кладбище Луаяс похоронен мэтр Филипп, мистик и целитель, надолго задержавшийся при дворе последнего русского императора, предшественник Распутина и советчик императрицы Александры Федоровны.

Но прежде всего Лион – это город глубокой и чистой веры. Это особенно ярко ощущается под сводами соборов Богородицы Фурвьер или святого Иоанна Крестителя. Кстати, слово «Фурвьер» обозначает forum vetus – старый форум. Во времена императора Августа на месте собора находился огромный форум.

В 1870 г., во время Франко-прусской войны, немцы подходили к Лиону. Жители города готовились к обороне и дали обет Деве Марии, что если она отведет от городских стен опасность, то они возведут на холме Фурвьер прекрасный храм в ее честь. Дева Мария вняла их молитвам: немцы отступили от Лиона, чему немало помогло отчаянное сопротивление лионской национальной гвардии и остатков французских войск у Нюи-Сен-Жорж. Горожане были спасены и воздали благодарность Богородице: архитектор Пьер Боссан возвел на холме прекрасную белокаменную базилику в эклектическом стиле, соединившем в себе элементы французской средневековой, византийской и даже раннеперсидской архитектуры. Храм на холме Фурвьер был делом жизни архитектора, его труды продолжил ученик Сент-Мари Перрен. Пьер Боссан считал, что вера должна быть твердой, как скала, и защищать человека, как крепость. Собор Богородицы на холме Фурвьер действительно подобен крепости на скале, но в то же время он утончен, нежен, светел и прекрасен, как Небесная Дева. Именно поэтому в нем легко и светло каждому верующему, каждой душе человеческой.

Камень из «древнего города», застрявший в каблуке моего полуботинка, уже заскучал по Лиону-Лугдунуму и так хочет вернуться! И я вместе с ним… И Север, и Юг, и Запад, и Восток Франции – от Парижа до Ниццы – я люблю одинаково, со всей силой с детских лет стремящейся к ним души.