Читать книгу Взаправду верность – кладезь чести - Елена Серебрякова - Страница 4

Еще дважды сопроводил новоиспеченного барина приставленный к нему дядька. От особняка на Знаменке до учебного корпуса на Моховой расстояние не ахти какое длинное, но парню из сельской местности, и оно казалось запутанным. Но на третий раз Дальнев стал ориентироваться и не нуждался в помощи.

Пройдя собеседование по основным начальным дисциплинам, он обнаружил способности к чужеземным языкам. К Рождеству Дальнев свободно изъяснялся на французском и понимал медленную речь. За этот же период преуспел в английском. Его зачисление на отделение славистики носило формальный характер. Некоторые предметы студент сдавал сходу после прочтения учебников, другие требовали присутствия на лекциях и семинарах. Во всем он проявлял прилежание и усидчивость. К своим двадцати годам освоил латынь и санскрит. Был убежден, что мертвые языки, являют собой ключ к языкознанию. Через китайские иероглифы старался вникнуть в философию древнего Востока.

Летом 1875 года Василий попал в археологическую экспедицию в горы Тянь-Шаня. Конечно, зачислили его не без помощи князя Адальневского. Из экспедиции привез фотографии наскальных рисунков, и за зиму расшифровал их. Доклад Дальнева по этому вопросу опубликовал российский научный журнал. Потом последовал перевод в английском издании. Молодого ученого стали приглашать для консультаций, просили читать лекции, проводить семинары. Состоялась поездка в Баку, где на раскопках нашли чудом сохранившийся фолиант на неизвестном языке. Из-за ветхости транспортировать его опасались. Насколько сумел Дальнев продвинуться в раскрытии текста, сразу оценить никто не смог. Сформулированные им догадки опубликовали в научной статье. В работе с этим артефактом подспорьем явился турецкий язык. Волей-неволей Дальнев добился познаний в турецком.

Занятый каждый день с раннего утра до позднего вечера двенадцать месяцев в году, добровольно отказавшийся от земных радостей, Дальнев практически забыл про Шартомскую. Но станица сама напоминала о себе то письмом по почте от атамана с приветами от земляков и Матрены Феофантьевны, то оказия приспеет в виде случайного курьера, а то и земляки пожалуют в Москву по торговым делам.

Дальнев не скупился, давал приют, кормил, поил, обеспечивал уход за лошадьми, предоставлял складские помещения. Земляки все ехали и ехали. Прибывали совсем незнакомые люди, но привет от Елизара Никодимовича и емкость с мутной жидкостью подтверждали их землячество. К весне подношений скопилось столько, что казалось атаман Шартомской с утра до вечера без устали гонит самогон. Дальнев в глубине души догадывался, что по Нижнему Дону распространился слух, будто живет в Москве простак, у него можно жить, кормиться, хранить товар, только надобно передать привет от атамана и выставить посуду с самогоном.

Как-то под вечер привратник доложил, что барина спрашивает офицер при погонах и на лошади. Дальнев вышел к воротам и увидел бравого парня годов двадцати пяти, в котором при тщательном рассмотрении узнал своего друга детства, Сашку Плутовидова, по прозвищу Шишок.

– Сашка, ты ли это? Не верю глазам своим! Прямо герой-защитник! – закричал Василий.

– Ты тоже время не терял, изменился так, что по улице пройдешь и не узнаешь. Да еще с фамилией намудрил. Благо шартомские подсказали, что был Косач, да весь вышел. Что за фамилия такая Дальнев?

– Фамилия как фамилия, пойдем лучше в дом, хоть наговоримся досыта. А то бывает и словом перемолвиться не с кем.

За накрытым праздничным столом пошли воспоминания о былом счастливом времени, о ребятах ровесниках, об их судьбах.

– Знаешь ли ты? – будто хватился Плутовидов, – атаман наш, Елизар Никодимович помер.

– Когда? – удивился Василий.

– Да еще зимой.

– Вот же народ, ни совести, ни чести.

– Не понимаю? – удивился Сашок.

– У меня весь Дон перебывал. Именем атамана приют находит до сих пор.

Василий подробно описал визиты земляков, о своих стараниях по их привечанию. Посмеялись и продолжили разговоры. Затронули личную жизнь, обменялись мнениями на будущих избранниц, о денежном состоянии.

– Давно в офицерах ходишь? – спросил Дальне, – поди тоже от дома отошел и на стороне состоялся.

– Не совсем так. Елизар Никонорович прознал, что Гвардейский казачий полк пополняется новыми бойцами. Предложил нам, не всем конечно, еще двоим, не буду поминать их. Согласился я один. Сначала приехал в Крым, потом под Воронеж. Вообще, если все рассказывать, то долго и не интересно. С началом войны с турками решили создать Второй лейб-гвардии Сводный казачий полк и отправиться прямо на войну. Так, что в Москве я только проездом. Через пару дней отправляемся.

От Плутовидова исходил заряд неведомой доселе удали и свободы. Его глаза излучали мальчишеское озорство, присущее маленьким детям, неразумным, не знающим горести и страха. На этом фоне ничтожным представились Дальнему все его гипотезы и догадки, нумизматические и археологические коллекции, вот у друга настоящее дело.

– Слышь, Сашок, – сказал Василий, – запиши меня тоже в свой полк. Надоело мне сидеть наедине с книгами и общение с тоскливыми людьми.

– Да, поди уж и на коня не влезешь? Руки, ноги одрябли. Ничего тяжелее гусиного пера и не подымал.

– Восстановлюсь быстро, мне только стоит начать.

– Из современных ружей когда стрелял? Да стрелял ли вообще. Теперь-то все по-другому.

– Зато ножи метать не разучился. Вот, гляди, – Василий схватил со стола нож и бросил его в дверь.

Нож долетел, но плашмя ударился об косят и упал на пол.

– Нет, Василий, читай лекции и пиши статьи.

– Погоди, научи меня стрелять. Поедем завтра в лес.

– Чтобы метко стрелять, десятком выстрелов не обойдешься. Ты же знаешь это лучше меня.

Разговор прервался и повисла тишина.

– Ладно, – прорезался охрипший голос Дальнева, – а толмачи вам нужны?

– Ты что же турецкий знаешь?

– Знаю.

– А ну как тебя наш командир проверит? Он из тех мест и свободно говорит на тарабарщине.

– Да хоть прямо сейчас.

Тамаев Руслан Усманович остановился в палатах купца Коростылева в Столешниковом переулке. После сытного ужина с напитками офицер прилег отдохнуть. В полусонном состоянии его и застал поручик Плутовидов.

– Вот, господин капитан, привел пополнение.

Тамаев одним глазом глянул на Дальнева и пробухтел:

– Где ты нашел это декоративное растение?

– Это мой земляк из Шартомской станицы, росли вместе.

– Если и был земляк, так весь вышел.

– Могу служить переводчиком. Знаю турецкий, французский, английский, – выпалил Дальнев.

– В моей сумке лежит турецкая листовка. Поручик, подай своему другу, пусть переведет.

Плутовидов исполнил сказанное и в руках Дальнева оказался пожелтевший лист с типографским текстом. Василий бросил взгляд на бумагу и заговорил:

– Приказ сербам сидеть по домам. Не выходить на улицу, за нарушение смертная казнь. Могу перевести весь текст.

– Не надо.

Дальше капитан говорил на турецком, Дальнев отвечал.

– Пойдешь вольноопределяющимся? Коли согласный, приходи завтра к семи часам. Только документы прихвати, кто ты есть по жизни и прочее.

На другой день Тамаев свел Дальнева со штабным офицером в чине полковника, но тот, прочитав документы, ответил категорическим отказом.

– Нам только ученых не хватает. Иди, читай свои лекции и морочь головы студентам, а на войне, не дай Бог, убьют. Потом замучаюсь отписываться. Мы уж как-нибудь без тебя османов одолеем.

Лучше бы штабной последней фразы не произносил. В Василии пробудился тот самый донской казак, который ежели выгонят за дверь, залазит в окно, ежели и так не выходит, то протискивается в печную трубу.

Первым делом Дальнев поспешил в университетскую библиотеку. Взял подборки московских газет от начала событий на Балканах и начал искать статью, которая случайно запала в его память. Нашел статью о создании во многих городах России славянских комитетов – организаций по сбору пожертвований в пользу борющихся народов Балкан, по оказанию медицинской помощи. Там же обращались к молодым людям, желавшим отправиться добровольцами на войну. Для волонтеров указывался адрес сборного пункта: Колокольников пер., д. 3. Довольный тем, что память его не подвела, он приступил к следующему этапу задуманной операции. Под вечер приехал в Царицино. С тех пор, как императрица Екатерина закрыла проект строительства дворца, в прилегающем лесу разгулялись разбойники, душегубы и просто опустившиеся личности. Конечно, Василий в лес входить не стал, а обосновался недалеко от трактира. Подвальное помещение обозначалось вывеской с указанием смотрящей вниз стрелки. У входа толпилось полчище в лохмотьях, обмотках и в чем-то еще, называвшемся ранее одеждой. Скорее всего при входе в заведение требовали предъявлять деньги. На улице собирались те, без каких-либо средств, денежных, вещественных, имеющих любую ценность. Дальнев узрел на подходе троицу доходяг и, судя по виду, шли они с твердой уверенностью попасть в подвал. Василий выбрал самого молодого и отозвал его в сторону. Двое других насторожились.

– Продай свой документ, – выпалил Дальнев.

Парень засмеялся и его смех подхватили приятели.

– Тугументы загнали еще весной, – пояснил один из троих.

Дальнев продолжил высматривать подходящих по возрасту и росту, и повезло ему с четвертого раза. Парень еще стеснялся своего нищенского положения и при начале разговора краска заметно заливала его лицо. Когда Дальнев узнал, что совпадают их имена, ему почему-то стало жалко парня и он попытался образумить его.

– Нет, барин, мне назад никак нельзя. Острог меня ждет или того хуже. Я убивец, и мое место тут.

Василий заплатил деньги, получил паспорт, но почувствовал душевное теснение от новой фамилии, скрывающегося убийцы.

С утра он поехал в Колокольников переулок, отыскал нужный дом и дверь с вывеской. Вслед за ним подошли еще двое, по виду вчерашние гимназисты. Дальнев пропустил их вперед и потом сам зашел в помещение. Когда его позвали в кабинет, то он увидел за столом седого дядьку в глухом кафтане и с розочкой в петлице. Тот сразу запросил паспорт. По описаниям все совпадало и сомнений у него не возникло.

– Мирная жизнь наскучила? – спросил дядька, – или нагрешил где, бежишь от возмездия?

Отношение к Дальневу изменилось, когда он объявил, что знает турецкий язык и хочет быть полезным в качестве толмача. Дядька велел заполнить какие-то бланки и повел в другое помещение. Там, по всей видимости, находился доктор. Тот поинтересовался здоровьем волонтера, наличием вредных привычек, глюков, навязчивых идей, потрогал его пульс, оттянул глазницы и велел вернуться к первому дядьке. Тот выдал карточку вольноопределяющегося и проездные документы. Предписывалось через два дня к семи утра явиться на Земляной вал в здание вокзала. Там его будет ждать офицер в звании поручика перед расписанием поездов дальнего следования. Он должен предъявить проездные документы и ожидать команды.

Дальнев вернулся домой в непонятном настроении. Пока мечта оставалась мечтой он ощущал желание преодолеть все преграды. Когда все позади и через несколько дней он окажется на настоящей войне, да под чужой фамилией, ему стало страшно.

– Ежели суждено погибнуть, то похоронят меня по чужой метрике. Хватятся ученого Дальнева, начнут его искать и нигде не найдут. Никому в голову не придет, что он будущий светило словесности мог все бросить и уйти на войну. От таких рассуждений у Василия выступил на лбу пот.

– Может все бросить и никуда не ехать? Кому нужен какой-то волонтеришка?

Но Василий тут же устыдился своих мыслей и еще раз твердо решил довести начатое до конца. В университете и прислуге объяснил предстоящую отлучку новой экспедицией.

К месту сбора явилось человек двадцать. Позже, уже в поезде, выяснилось, что волонтеров всего трое, остальные ребята призывного возраста от двадцати одного года. В вагоне разместились на трёхъярусных полках, матрасов и подушек не полагалось. Всю дорогу бесплатно раздавали хлеб и сухую соленую рыбу. В одном конце вагона стоял бак с питьевой водой, в другом конце, в маленькой кабинке с дверью, в полу зияла дыра и стояла бочка с технической водой. Иногда по мере больших остановок заводили новеньких по два-три человека, тоже новобранцев. Ехали долго и медленно, только на третьи сутки всех выгнали из вагона и заставили идти пешком еще целый день. В конце концов оказались в палаточном лагере с двумя каменными строениями на территории. В одном располагался штаб, в другом баня.

Прибывшую команду разделили на отделения по десять человек и по очереди повели в баню. Но прежде чем допустить к помывке, всех без исключения постригли наголо. При выходе прежнюю одежду не обнаружили, взамен выдали казенное исподнее, а в другом помещении гимнастерку, шинель, шаровары, сапоги и фуражку. Потом развели по палаткам также по десять человек в каждой и назначили командиров. Всех учили ходить строем, даже в столовую – длинный сарай-времянку. Шли в ногу, пели песни и перед входом строились. Учили исполнять команды «смирно, «вольно», «кругом» и так далее. Все было просто и конкретно. Например, «виноват», значит ошибся, «так точно», значит понял. Не то что в университете: «Видите ли, коллега, выделенное вами ключевое слово вряд ли отражает основной смысл означенной фразы. Попробуйте рассмотреть проблему под другим углом».

Осмотревшись в новых условиях, молодые люди начали подбирать себе приятелей. Сходились на одинаковом материальном положении, на отношении к жизни, на привычках, на близких темпераментах. Стали появляться производные от имен или фамилий клички. Дальнева обозвали Васюхой, парня, который казался способным учеником, прозвали Костяном. Понятно, какое он имел исходное имя. Костян сразу понял, что Васюха очень много знает и донимал его вопросами по совершенно неожиданным темам. Когда послали в первый наряд, охранять склад с неизвестным назначением, Костян напросился в один караул с Дальневым. Два часа стоишь на посту, два часа ходишь по периметру, потом два часа отдыхаешь в караульном помещении. Смен за сутки четыре и четыре поста. Костян сделал все, чтобы его время отдыха совпало с Васюхой. И в течение всего наряда он не позволил Дальневу во время отдыха сомкнуть глаза.

Любопытство Костяна напоминало Василию самого себя, когда в станице Шартомской он не давал учителю прохода. Сыпал вопросами о создании мира, бесконечности вселенной, интересовался устройством парового двигателя, хотел познать достижения в медицине.

Неожиданно вопросы Костяна иссякли. Василий не вытерпел и спросил о причинах. Тот не задумываясь отчеканил, дескать ехал на войну, а попал в летний лагерь. Точно такие же настроения овладевали Дальневым. Уже середина лета, где-то идут бои, а они едят, спят и ходят в глупые наряды.

К середине лета русские войска заняли Шипкинский перевал. Линия обороны протянулась на две версты. Турки бросали все новые силы, чтобы заставить русских уйти с болгарской территории. Вместе с тем на перевале обозначались несколько вершин. Для обороны создали три укрепления по сторонам света: южное, западное и восточное. Если в первых двух сосредоточили солдат Орловского полка, то на восточное укрепление направили дружины из числа болгарских повстанцев. Командующий этого участка обороны Шипки, генерал Столетов Николай Григорьевич, приехал в ставку просить дополнительные силы из числа младших офицеров. Неорганизованные болгарские повстанцы требовали усиленного внимания. Столетов просил пять единиц, дали двоих и навязали новобранцев, да еще вольноопределяющихся.

Поручик Зорин построил новобранцев на плацу и зачитал список. Названным велел выйти из строя и следовать за ним. Построил свою группу у здания штаба и выделил десять минут сбегать в свои палатки и забрать нехитрые вещички. Переход занял два дня и вот она линия обороны. Бруствер из бревен и насыпанной земли. Зорин скомандовал раздать патроны и уставших защитников отвел в небольшой лесок, а новичков распределил по траншеям.