Читать книгу Белая лилия - Елена Виг - Страница 26

***

Как-то они зашли в Музей человека4 в южном крыле Дворца Шайо потому что там работал один из приятелей Пьера. Лили этот белый дворец нравился, да и само место было великолепным: отсюда открывался потрясающий вид на Эйфелеву башню, а парк Трокадеро с его каскадом фонтанов был воистину роскошен! Пьер пошел общаться со своим знакомым, а Лили осталась рассматривать коллекцию музея. Нельзя сказать, что она была большой поклонницей этнографических музеев, но здесь точно было на что посмотреть. Лили бродила по залу, рассматривая черепа и мумии. Как ни странно, но этот зал, полный артефактов, связанных со смертью, не наводил на нее уныние. Ей хотелось представить, как выглядел человек, череп которого сейчас лежал под стеклом, чем он занимался, о чем думал, сильно ли он отличался от ее современников.

– Не боитесь мертвых? – услышала она у себя за спиной.

Молодой мужчина смотрел на нее с интересом, его взгляд был чуть насмешливым, но не вызывал чувство неудобства.

– Во всяком случае, этих не боюсь, – ответила Лили, – я надеюсь, они надежно упакованы.

– Да, мы старались, как могли, – засмеялся мужчина. – Я Борис, Борис Вильде5, – он протянул ей руку.

– Лили Леви, очень приятно, – она пожала протянутую руку, – вы здесь работаете?

– Да, имею честь. Так вам нравится здесь?

– Пожалуй, что да, во всяком случае, здесь спокойнее, чем снаружи.

– Хотел бы я знать, что вы имеете в виду, говоря это. Вы же не о толпах, которые заполняют выставку? Впрочем, к нам народ и вправду заходит не так часто, так что в этом смысле здесь тоже значительно спокойнее.

Лили улыбнулась.

– Да, я имела в виду несколько иное. Здесь возникает ощущение, что все страхи этих людей уже позади, далеко позади.

– Я понимаю, о чем вы. Факт уже свершившейся смерти определенным образом избавляет от волнений. Были в немецком павильоне? – спросил он, при этом его большие серые глаза внимательно изучали реакцию Лили на его вопрос.

– Нет, и не собираюсь.

– Ясно, – протянул он, и ей показалось, что он улыбнулся, хотя она не была до конца в этом уверена, – не ваш стиль, значит?

– Нет, не мой.

– Это очевидно, я просто проверял. Я ученый, знаете ли, поэтому проверка гипотез у меня в крови.

– И какая же была гипотеза? – поинтересовалась Лили.

– Была гипотеза, что вы из тех, кому это не может понравиться по определению.

– Имеете в виду национальность?

– Национальность? Нет, конечно же, нет! Про это я даже не подумал. А вы еврейка?

– Не знаю, как ответить на этот вопрос. Из португальских евреев, насильно крещенных еще в шестнадцатом веке. Но если рассматривать меня в контексте расовой теории Гитлера, то да, еврейка. Для вас это проблема? – сказала она, с некоторым вызовом посмотрев на собеседника.

– Упаси боже, Лили, конечно же, нет. Я русский интеллигент, нам эти чувства не присущи.

– Вы русский?

– Да, почему вас это удивляет?

– Ваш французский идеален.

– Так же, как и английский, немецкий, эстонский.

– Эстонский? Я, простите, даже не очень знаю, где это, и какой там язык.

– Маленькая страна на берегу Балтийского моря. Когда-то была частью Российской империи, которая, в свою очередь, отвоевала ее у Швеции в восемнадцатом веке. После революции получила независимость, а язык похож на финский, во всяком случае, относится к той же группе.

– Исчерпывающе! – восхитилась Лили. – Вы уже были в советском павильоне? Что вы об этом думаете как русский?

– А вы – как француженка?

– Там красиво! И очень, – она некоторое время подыскивала нужное слово, – очень богато. Я впечатлена, если честно.

– Если на вас это произвело впечатление, значит, цель достигнута.

– Вы хотите сказать, что все это не правда?

– Я тоже там был, и все пытался понять, чему там можно верить.

– И как? Поняли?

– Все, что там представлено – это факты: красивое метро, мощные самолеты, трактора, карта индустриализации. А вот интересно, о чем они умолчали. У меня все время было ощущение, что это не вся правда. Я не верю в страну, которой они пытаются себя представить.

– Почему?

Борис долго молчал. Лили смотрела на этого совсем еще молодого человека и удивлялась тому, насколько глубоко и нестандартно он мыслит. Она вспомнила отца: вот с ним ей было так же интересно разговаривать. Даже Пьер, пожалуй, не дотягивал до этой планки не потому, что был глупее, просто его интересы лежали скорее в плоскости искусства, а не политики.

– Спрашиваете, почему… Я, как ученый, знаю, что прогресс – дело очень не быстрое. Это под гору скатываться легко, а подниматься куда сложнее и медленнее. Советской власти всего двадцать лет, из них лет пять ушло на гражданскую войну, голод, разруху. Вы верите, что за пятнадцать лет можно сделать такой рывок? Я – нет! То, что мы видим – это витрина, красивая витрина, а что там за ней, мы не знаем. Страна закрытая, поехать и посмотреть собственными глазами нельзя.

– Но ведь кто-то туда ездит? Я слышала, что многие эмигранты возвращаются.

– Не многие, но некоторые – да, возвращаются.

– И что? Что они пишут?

– Ничего. Связь прерывается. Это мир за стеной: даже если они и пишут, то их письма не доходят до адресатов.

– Как странно!

– Не странно, если не хотеть, чтобы о тебе узнали правду.

Лили понимала, что он прав, хотя ей так хотелось верить, что где-то есть страна, в которой все хорошо, люди живут счастливо, потому что надеются на то, что все трудности временные и преодолимые.

– Борис, вы не любите советскую власть? – спросила она.

– Нет, не люблю. Мне было десять, когда мы уехали из страны, я мало, что помню, но по рассказам матери и ее друзей мне удалось воссоздать довольно целостную картину того, что в те времена происходило. И вам бы та картина не понравилась.

– Но это же ужасно! Получается, что сейчас в мире выхода вообще нет: если вы против коммунистов, значит вы – фашист, а если наоборот – то должны признавать коммунистов. Третьего варианта ведь нет?

– Да, очень правильно подмечено. Давайте вернемся к этим павильонам, которые стоят друг против друга. Вам не кажется, что они, как близнецы, ну, или, по крайней мере, как близкие родственники? Я сейчас только про эстетику говорю. Ну, присмотритесь, это абсолютно один и тот же стиль.

– Согласна, мне муж сказал то же самое – «политика, заключенная в камне».

– Ваш муж абсолютно прав. У нас нет никаких фактов, но есть эстетика, и по ней мы можем судить об идеологии. И вывод, который я могу сделать из этого сравнения, мне и самому не нравится, Лили.

– А, вот ты где, дорогая! Ты уже познакомилась с Борисом?

– Вы друг друга знаете? – удивилась она.

– Я уже заходил сюда пару раз по делам, так что мы виделись.

– Конечно, а еще моя жена большая поклонница работ вашего мужа, – улыбнулся Борис, – как, впрочем, и все женщины Парижа, я думаю.

– Не преувеличивайте, Борис. Я скромный портной, не больше. Лили, мне надо тут остаться еще на некоторое время, думаю, на час. Можешь погулять без меня, а я тебя потом где-нибудь встречу?

– Пьер, если не возражаете, я составлю вашей жене компанию. У меня давно не было такого приятного собеседника. А мне все равно надо встретить жену около испанского павильона. Вы там уже были, Лили?

– Нет, не была. Я с удовольствием пройдусь. Найдешь меня там? – повернулась она к Пьеру. Он только молча кивнул.

Борис повел ее вдоль фонтанов по парку, где народ наслаждался отличной погодой бабьего лета, Из репродукторов лилась веселая музыка, но разговор у них складывался далеко не праздничный.

– Вот посмотрите на Испанию, – говорил Борис, – там сейчас как раз война между этими двумя силами – фашизмом и коммунизмом. И фашизм побеждает. Почему?

– Потому что Франко помогают и итальянцы, и немцы.

– Да, а коммунистам помогают русские, но не только в этом дело. Народ раскололся, вся страна встала по разные стороны баррикад. Если бы коммунизм был настолько хорош, как нам хочется, то большинство народа было бы с республиканцами, но ведь этого нет. Это гражданская война надвое расколотой нации, где многие – против коммунистов, анархистов и других партий более или менее коммунистического толка. Здесь вообще нет простых решений, которые устраивали бы большинство.

– Я совершенно во всем этом запуталась, – созналась Лили. – Я ведь переводчик с испанского, а потому перевожу столько противоречивой информации, что у меня просто голова идет кругом от всего этого. Я только знаю, что ненавижу немцев. Простите, наверное, нельзя так говорить, но я вижу, что они делают со своими гражданами, которых выгоняют из страны без гроша за душой, отбирают все, и я не могу иначе думать.

– То, что сейчас там происходит, ужасно, я согласен. И боюсь, что это только начало.

– Думаете, что война все-таки будет?

– Да.

– Между Францией и Германией?

– Между ними, и не только. Здесь такой клубок противоречивых интересов… Слыхали про «гордиев узел»? В один момент кто-то поднимет меч, чтобы его разрубить, но вовлечены будут все – сказал Борис. – А, вот и моя жена!

Им навстречу шла молодая женщина с короткой стрижкой по последней моде. Она поцеловала Бориса в щеку и повернулась к Лили.

– Моего мужа ни на минуту нельзя оставить без пригляда: только отвернешься, а он уже с новой красавицей, – шутливо попеняла она.

– Лили, познакомьтесь, это Ирэн, Ирэн, это Лили Леви, – представил он женщин друг другу.

– Жена того самого Леви?

– Того самого, – засмеялся Борис, а вслед за ним и Лили.

– Что ж, у него отличный вкус, – смеясь, сказала Ирэн. – Идете смотреть на «Гернику»6?

– «Гернику»? – не поняла Лили.

– Ну да, картину Пикассо!

– Я ничего о ней не слышала, – созналась Лили.

– О, вы обязательно должны это увидеть, – сказал Борис. – Мне очень жаль, что нам с Ирэн нужно уходить, но я надеюсь, что это не последняя наша встреча.

Они пожали друг другу на прощание руки, и Лили подумала, что тоже хотела бы, чтобы они стали друзьями. В мире, который все больше раскрашивался в черно-белые тона, очень важно было иметь людей, которые будут стоять с тобой по одну сторону баррикады.