Читать книгу И смех, и слезы, и любовь - Елена Викторовна Грабовецкая - Страница 2

После наркоза

Работа была сложная. Зуб до основания раскрошился, но осколки стояли насмерть, необходим был наркоз. Мне не хотелось вмешиваться в лечебный процесс и я промолчала о своей неадекватной реакции на наркоз. Видимо, врач сам что-то заподозрил, когда на вопрос заморозилась ли десна, услышал, что все разогрелось и горит: и десна, и щека и губы.

Как ни странно, острая боль не чувствовалась, хотя было впечатление, что сейчас здесь работает Пигмалион, выдалбливающий из моей мраморной челюсти новые божественные черты. Он яростно пилил и доставал корни зуба по кусочку, к концу процедуры, я почувствовала, что меня бьет мелкая дрожь, я сражалась с ней, крепко стиснув кулаки.

О Галатея! Взглянув на себя в зеркало, я действительно увидела новые, незнакомые черты: на меня смотрела скукоженная чупакабра с белесой ниткой растянутого рта, распухшими, оплывшими щеками, мутными от наркоза глазами.

И вот, тут начался первый акт марлезонского балета.Дело в том, что в состоянии наркоза мой мозг почему –то вспоминает те факты, которые мне жутко на руку, знаете, вечная привычка экономить. На слова доктора о том, сколько я сейчас должна, ответила, что это он мне должен, что деньги у него оставались с прошлого раза. Доктор не возражал, согласился, назначил время прихода в следующий раз и я ушла.

На автопилоте пришла домой и сделала все, что требовалось по протоколу, чтобы лечь в постель, скрестила на пузе руки и отошла в мир иной.

И что вы думаете? Там тоже очереди! Причем новопреставленных больше, чем на реанимацию, а главное – порядок строгий , Ангелы следят.

Вот, в реанимации можно еще по-нашему: кто нахальнее,– впереди. Ну я же под кайфом, осмелела, кричу:

– Пустите, я мертвее всех, мне нужнее, пароли нужно детям от всех аккаунтов и карточек оставить.

И тут понеслось:

– Мамаша, тайны свои в гроб неси.

– Ну, так беги к новопреставленным, тебе не сюда.

–Ты смотри на нее, думает, если на джипе ездит, ей без очереди можно?!

–Нет, она, наверное, больше тебя врачам дала, вот и лезет.

–Наверное, депутатская шалава или дочечка, или по звоночку.

Ну, думаю, этим лишь бы пошуметь, век так стоять будут, нравится, видно, сплетничать, подлетела вверх через головы и на реанимацию с разгона – блык!

Глаза открываю – дочь стоит, кушать зовет. Нет, – головой мотаю- не могу,мол, а сама думаю:– Сон такой видела веселый, досматривать буду. И провалилась.

Утром так не хотела на работу идти, но встала пошла,воздух прохладный, с утра малозагазованный, вроде и наркоз попустил, но нет, началась вторая часть Марлезонского балета.

Подходит ко мне наша учительница и много так мне что-то говорит, понимаю, что жалуется, достает ее из-за дочери училка истории, мол, не учит ничего дочь, примите меры. Мозг мой тут же и подсовывает исторические факты, и слова, которые так созвучны моему состоянию.

Как интеллигентный человек, подкрепляю свое мнение цитатой авторитетной личности в политике и истории. Рассказываю о том, что Троцкий перебегал из одной партии в другую и был поочередно то одним, то другим членом, а поэтому был назван Лениным «Политической проституткой», точно, как наша история сегодня, которая раньше обслуживала одну партию членов, а теперь целую цепочку многочленов. Если бы я знала, что мой невинный рассказ послужил причиной горьких переживаний учительницы истории.

Уже на следующей перемене, скромно потупив наркозные глазки в стол я выслушивала гневную тираду учительницы истории.

– Вы представляете,-подняв указательный палец вверх, возмущалась она, – учитель по Художественной культуре такое говорит: «Проститутка ваша история!»

Да, молчание золото – понимаю я, и усердно молчу весь вечер, а ночью мне снится, что болит скула, потому что меня пытают в застенках Гестапо, а я- партизанка Зоя, которая названа Таней. Но это еще не все, утром начинается третья часть марлезонского балета.

Ранним утром под дом приезжает из какого-то дальнего села молочница. Зять приносит от нее в дом заказанный нами творог, молоко и баночку сливок. И вдруг я обнаруживаю, что творог горький, ну это, между прочим, не первый раз.Пользуясь тем, что зять забирает молочку, не пробуя, она подсовывает не ходовой товар, потом в оправдание клипает своими свинячими, бесстыжими глазками и говорит: «Та, мабуть корова полыну наилась» А тут я смелая – ну после ж наркоза: как взяла этот творог и положила нежно на прилавок.И как сказала громко: – Как вам не стыдно? Ну, в общем, прервалась многолетняя связь по сплавлению горькой брынзы и творога, правда сливки у нее были хорошие.

И пришлось мне топать на рынок. Но только дошла до прилавка, сразу жаром обдала меня мысль: -Я же не выключила плиту, а в кастрюле, где варилась свекла, воды на донышке!Беру два продукта и молнией домой. Включаю скорость и как торпеда вперед по всем газонам напрямик только с одной мыслью:-Черт с ней с кастрюлей, да и с о свеклой, Господи, отведи пожар, хоть бы ничего не загорелось! Но, как назло, на всех газонах предательски разлеглись таблички: «Господа, извольте, не ходить по газонам». А я – не господа, я -ракета, сзади, наверное, такой пар идет, что вся улица в тумане, одежда на мне горит, фюзеляж и щеки горят а я лечу, мимо, но замечаю, что ребенок с лопаткой меня все же обгоняет. Запах гари и пожара почувствовала уже возле кофейни. Чем ближе к дому и детской площадке, тем больше сизого дыма и задумчивых мамочек с сигаретами на скамейке.

– Ой, пустила семьи по миру, сожгла дом, держите меня люди, падаю, но все-таки бегу, так быстро, как только может раненая черепаха. Влетаю в квартиру – кастрюля мирно стоит остывшая. Зная свою неадекватную реакцию на наркоз, я даже утюг три дня не включала, не то, что плиту перед уходом из дома.

Легла, сил и пульса, нет, выходной испорчен, зато с потом весь наркоз вышел, скула скулит: – Дура, отдай доктору деньги, ты ж к нему два раза без денег ходила. Стыдно как…