Читать книгу Парижанки.ru - Елена Забродина - Страница 6

Первый и второй день для Вероники прошел как в дурмане. Ходила пешком, без устали, до одури, до ломоты в ногах и мозолей. Вот по этой улице Старой Голубятни носились мушкетеры, там жила королева Марго, тут – революционеры ждали своей казни, а вон там – была тюрьма… Французы смотрели в лицо, улыбались. И ей здесь ужасно нравилось.

В сумке лежал старый телефон, давно всеми нормальными людьми выкинутый на помойку. Свой, относительно новый, благополучно дожил свой век, пришлось доставать из закромов тот, что был у нее раньше. До невозможности захотелось запечатлеть неземную красоту города, но доставать телефон было нестерпимо стыдно. Да и аккумулятор скоро сдохнет, его приходилось все время подзаряжать.

Дома она долго взвешивала все «за» и «против», и решила, что на новый дивайс у нее денег нет. Но можно попросить у матери фотоаппарат. Мать Вероники, Зоя Ивановна, женщина прагматичная, на жесткую экономию дочери как-то сказала:

– Дурью бы не маялась. Ну что тебе даст неделя, чтоб три года голодать?

– Это же воспоминания на всю жизнь!

Мать пожала плечами:

– Заведи себе любовника, пусть он тебе оплатит.

Вероника задохнулась, и больше не от возмущения. Честно сказать, она матери тайно завидовала – та в шестьдесят лет нашла себе мужа на десять лет моложе и жила припеваючи. Уверенная в себе и независимая, с довольно жестким характером, при «Санечке» мать становилась зайчиком, голубкой сизокрылой и прочим. А-а, еще Зоичкой-Зоюшечкой, во! С одной стороны, Веронику мутило, глядя на приторно-сладкую улыбку матери. Ей она казалась насквозь фальшивой. Но с другой стороны – «Санечка» таял, и отвечал тем же. Вероника пошла не в мать. К счастью или к сожалению, она пока не решила.

И вот, поджало, пришлось просить. Зоя Ивановна протянула дочери новый фотоаппарат.

– Фотай на здоровье. – И на прощанье даже обняла дочь, засмущав девушку.

Но поснимать на новый цифровой с большим разрешением не удалось. Случилась катастрофа. Испытывая фотоаппарат на натуре, разбираясь с кнопками и символами, Вероника слишком сильно наклонилась над парапетом моста, фотоаппарат выскользнул из рук и приказал долго жить. Утонул, то есть, бесследно. Вероника была в ужасе. Проревевшись и потреся кошельком еще раз, она приняла на тот момент единственно правильное решение – ничего не покупать, а пользоваться тем, что есть.

И вот сейчас она была вынуждена терпеть этот испанский стыд – доставать доисторический телефон. Прячась, как вор, она сделала пару быстрых снимков и удовлетворено положила его обратно в сумку. Фу… можно и расслабиться.

Вероника сидела на мосту, и наблюдала прохожих. Еще до приезда сюда она подразделила всех французских мужчин на четыре вида, по героям романа «Собор Парижской богоматери». Фролло – несчастный мужчина, который хочет, но не может. Он обычно сильный, важный, уже немолодой, (до 50-ти включительно, а после пятидесяти в ее школе ценностей – уже не мужчины, а старики). Квазимодо – тоже хочет и тоже не может, но тому уже мешает нечто другое. А именно – внешние данные и собственные комплексы. В сущности, добрый малый, таких женщины любят держать в приятелях, на них можно положиться. Но… все понятно, продолжать не надо. Третий тип – Фэб, красавец и лживый соблазнитель. И хочет, и может, и имеет. Жениться – не женится, поматросит и бросит. Таких скромная, не наделенная особенной красотой, Вероника, инстинктивно побаивалась.

А четвертый тип – ни рыба – ни мясо, певец и воздыхатель – арлекин и менестрель. Поэт Гренгуар. Может. Но не так чтобы и добивается. Женщина его интересует как образ, но если дело доходит до настоящей дамы – пыл его сходит до низкой отметки. Так как никто из женщина не идеален, а поэт борется именно за идеал. Ну и что там, в конце концов, остается? Выбор невелик. Но Вероника знала, что уж, если бы она была Эсмеральдой, уж она-то отдалась бы Фролло, без вопросов. Жалко ведь мужика – так страдал. Бедные католики-священнослужители. Вера жалела их всех, но конечно, виной тому был божественный Даниэль Лавуа, исполнявший роль в знаменитом мюзикле. Ну и Квазимодо – в общем-то, если присмотреться, тоже ничего. Уши торчат у этого Гару, и когда поет – сильно потеет, но тоже… ладно, если признаваться самой себе, то и Квазимодо пошел бы, хороший он. Веру, как и большинство русских девушек, притягивала трагичность любви. Ну что поделаешь с натурой – все нам надо пожалеть, обогреть, спасти.

Так за наблюдениями и впечатлениями прошел день. А вечером она наблюдала за парижанами на улицах в барах – сидели, потягивали чашечку кофе, курили и много болтали. И ей захотелось быть с ними, там. Когда-то давно она купила себе короткую юбку, чуть выше колена, и собираясь, кинула в сумку. Сейчас натянула, вся засмущалась, но все же взяла себя в руки и вышла на улицу. На нее смотрели прохожие мужчины, а Вера заливалась краской. Как проститутка, в самом деле. За спиной послышался мужской голос: кто-то догнал ее и что-то по-французски спрашивал. Она успела расслышать только слово: «шерше». Ага, что я ищу? Обернулась, а за спиной стоял огромный чернокожий мужчина. Глаза Веры полезли на лоб, а чернокожий, узрев ее реакцию, посчитал за лучшее быстрее ретироваться.

Вероника решила сделать передышку, перебираться по улице короткими дистанциями. Села за столик в кафе, дрожащим голосом заказала кофе, и пока цедила дорогущую жидкость, прятала свои ноги под столом. Спрятать их, конечно, не удавалось, и Вера проклинала себя за эту юбку, ну ведь точно за проститутку принимают – тут так не ходят. Это все мифы про прекрасных француженок, в платьях от кутюр. Почти все поголовно в джинсах. И тот, черный, тоже думал – не ищу ли себе на ночь кого? Вот дура. Вера поспешила в номер отеля, тщетно пытаясь сумкой прикрыть свои коленки. Слава богу, от отеля ушла недалеко, удалось дойти без приключений.

А наутро подумала… и снова напялила ту же юбку. Фиг с ним, живем один раз, а ноги у нее прямые и красивые. И на удивление, сейчас все выглядело более, чем пристойно. Ей улыбались, посылали воздушные поцелуи, называли «бел» и двое даже пытались познакомиться. И она, действительно, чувствовала себя красавицей, летала, как на крыльях, была головокружительно счастлива.

Вечером, откинувшись на подушки у себя в номере, Вера приняла решение – она никуда отсюда не уедет. Она останется в Париже. А для этого нужно просто принять приглашение француза познакомиться поближе. Выйти замуж и вуаля! Завтра же она поедет в центр, и познакомится с кем-нибудь. У нее для этого есть еще целых четыре дня.

Лара проснулась оттого, что чьи-то руки вынимали ее из кокона одеяла. И, действительно, казалось так жарко, что она даже успела удивиться – почему сама не догадалась скинуть его. А потом, высвобожденная, она поняла, что это жар не в воздухе – кондиционер тихонько жужжал, а – в ее теле. Хотела обидеться, что заставил себя ждать, а потом пронеслось: а ведь никто не обещал прийти, никто не просил ждать. На кого обижаться? Обрадовавшись, что можно не играть униженную и оскорбленную, она полностью отдалась во власть эроса. Хорошо было не думать о партнере, а получать удовольствие только для себя. С ней это было впервые. Все время перед партнером чувствуешь какую-то обязанность, что ли? А тут – свобода. Сам виноват. Хотя, кажется, ему нравится не меньше. О боже, какое блаженство не давать, а брать.

И она взяла, по полной программе.

За оба свои ночные посещения, Пьер не сказал ни слова, да и к чему тут слова? А потом вдруг поднялся, подхватил одежду и юрк за дверь. Лара только глаза вылупила. Вот дает мужик! А он – нахал!

Утро сразу как-то так не заладилось. Проснулась в дурном настроении. Злилась из-за его ночного побега. А снизу раздавался голос: «Лаха, спускайся завтхакать». В смысле – по-английски, но с французским акцентом. Как ни в чем не бывало – вот, козел.

Она заставила себя еще подождать и спустилась к столу. Радушный хозяин все уже там расставил – хлеб, круассаны, джем, сок, и поспешил к девушке. Он не сразу заметил ее дурного настроения, и так с намеком, сладенько улыбаясь, спросил, как спала? Лара пожалела, что не прихватила сверху подушку, чтоб запустить в него. Она уселась и молча начала намазывать душистый французский хлеб джемом.

Пьер понемногу проникся, и видно, внутри у него заворочались мысли: что не так? Что сделать? Лара хмыкнула: «А, совесть проснулась, осознал, что девушку кинул? То-то же».

Пьер смотрел на Лару, подперев подбородок обеими руками. Задумчиво так. «Сейчас задаст сакраментальный вопрос», – угадала девушка. Так и случалось.

– Лаха, скажи, ты такая кхасивая девушка…

– Почему я не нашла мужа себе в России? Да?

Он кивнул, слегка смутившись – она прочитала его мысли! А Ларе, в конце концов, этот вопрос задавал каждый.

– Знаешь, у нас мужик или женат, или козел.

Пьер округлил глаза. Ага, про козла не догнал. И Лара растолковала, кто такие козлы по-русски. Француз охотно поверил. Вот ведь, гад. Ну да ладно, нашим мужчинам не привыкать. И для закрепления эффекта Лара рассказала печальную историю любви, смерти, предательства.

– Я была влюблена, это такая любовь… Очень сильная. Мы уже готовились к свадьбе, но он… утонул. Он был пловец, готовился к олимпиаде. А тут… в бассейне обвалился потолок. И он не смог всплыть. Как я страдала. И тут, когда я была готова броситься от отчаяния в реку, появился он. Он был красивый, высокий. Он околдовал меня. И я поверила. Мы стали жить вместе, я забыла своего пловца, несбывшегося олимпийца, но однажды пришла домой раньше обычного. Он был не один.

– С другой женщиной? – во взгляде Пьера была такая вера ее вранью, и сочувствие, что Ларе даже стало чуть стыдно. Как наивного ребенка обманывать, чесслово.

– Нет, – сказала она, – там не было женщины. Там был мужчина.

Пьер откровенно сплюнул. Не все парижане гомики и им сочувствующие.

– Тебе не везло. Но это когда-то проходит.

– Расскажи теперь ты, – попросила Лара. А он замялся, поскреб гладко выбритый подбородок, откашлялся. И сказал:

– Пойдем уже. Я позже расскажу.

Ну, позже так позже, Лару это на самом деле мало интересовало.

Сегодня по программе были Елисейские поля. Какая роскошь, а цены… Лара тихонько ахала, глядя на них, но делала вид, что все в порядке. Жених же откроено хватался за голову и все норовил ее увести подальше, свернуть на улочку потише. Лара наглеть не стала – поняла уже, что нарвалась не на богатого. Да и ей, если честно, было бы жаль таких денег на тряпки. Все равно у них дома никто не отличит Кристиана Лакруа от мейдж ин Туркей. И она, немного подразнив вовсе уж притихшего француза, позволила увести ее в сторону.

Побродили по маленьким магазинчикам с сувенирами – везде, во всех лавках одинаковыми, но зато в каждом приветливые хозяева, и все по большей части – мужчины, говорили ей: «бонжур, мадемуазель». О, Лара таяла от этого «мадемуазель», обращенного к ней. И готова была заходить и заходить во все попадавшиеся по дороге забегаловки. Пьер повеселел. Брал ее под ручку и явно гордился спутницей.

Лара была так полна разнообразных эмоций, что простила Пьеру вчерашнее ночное бегство. За ужином он все брал ее за ручки, передавая хлеб, вазочку с вареньем, так недвусмысленно смотрел на нее, что растопил девичье сердце. Она решила, что глупо притворятся, и позвала его к себе в спальню. Просто так сказала – пойдем со мной. А он вдруг замялся, посмотрел на часы, и… отказался. Нужно отдать должное, что отказ дался ему не легко, но сам факт!.. Лара пожала плечами и удалилась. А уж в комнате дала выход своему гневу. Пусть только попробует прийти.

И он попробовал. Лара, помня свое обещание, сначала хотела его прогнать, отталкивала. Но мужчина был слишком настойчив и слишком возбужден. Волна жара перешла к ней. Она вцепилась в его волосы на груди. Стоп! Лара тормознула. Волосы на груди? Такая густая шелковистая прядь – даже в слабом свете луны видно, как она темнеет на его груди. Боже мой! Да ведь девушка сегодня утром своими глазами видела, что Пьер вышел из ванной, на ходу застегивая свежую рубашку, и никакой поросли на его груди не было! Так, совсем чуть-чуть… почти не считается. Что же это? Понятно, что если бы шерсть первоначально была – ее можно было бы сбрить, но чтоб на голую грудь приставить!.. Лару как током ударило. Она вскочила с кровати, кинулась к выключателю и повернула его. Пришелец не ожидал такой реакции, закрыл лицо локтем. Разумеется, это был, не Пьер. Лара закричала, не завизжала, как напуганная девица, а заорала матом, по-русски. Схватила какую-то палку у двери – кажется, чтоб задергивать шторы, и кинулась с ней на негодяя. Тот, пряча лицо, схватил халат и бросился за дверь.

Лара бежала за ним, не соображая почти ничего. Так нагло ею еще никто не пользовался. Она добежала за гостем до двери, нагая, но в праведном гневе не замечая этого. Негодяй схватил у двери свои туфли и выскользнул наружу. Лара выбежала следом. У дома был фонарь, и одинокий прохожий вдруг резко остановился. Девушка поняла причину не сразу. Голая бестия размахивает палкой и орет по-русски – хороша картина для импрессионистов. Негодяй! Какой же негодяй этот Пьер! Грязный сводник.

Теперь ее гнев был направлен на женишка. Она кинулась на хозяйскую половину. Стукнула палкой в дверь, та тут же распахнулась. Лара угрожающе крикнула, «вставай, скотина!» и нашарила выключатель. Свет озарил бедноватую холостяцкую спаленку. Ну, все как у мужиков – тут носок, там галстук, постель заправлена кое-как, и пара газет на полу. Самого хозяина нет как нет. Куда же девался этот чертов сводник? Ушел, чтоб не мешать? Ну что ж, от возмездия никуда не денется. Она подождет его здесь.