Читать книгу Цветок с коротким стебельком. Рассказы о жизни и любви - Елена Здорик - Страница 4

Стояла середина апреля, на проплешинах отогретых солнцем газонов радостно пробивалась первая травка, а воздух источал смолистый запах тополиных почек. Учиться не хотелось совсем, и только близкая сессия, висевшая над головами дамокловым мечом, не давала влюблённой парочке окончательно расслабиться – на занятиях они всё же присутствовали.

Обычно после лекций Митя ждал Олю на крыльце главного корпуса института, и они отправлялись гулять. Шли бесцельно, держась за руки, смеясь и болтая обо всём на свете. Проголодавшись, забегали в пиццерию, заказывали кофе, одну «Маргариту» на двоих. Счастье пахло тополиными почками, капучино и пиццей.

Родители Мити догадывались, что он влюбился, но все их вопросы оставались без ответа. Без должного ответа. Митя не хотел раньше времени их расстраивать. Он единственный сын в семье врачей, москвич в третьем поколении, а Оля – из глубокой провинции, живёт в студенческом общежитии. Трудновато будет объяснить родителям, что у них настоящая любовь и Оля не имеет корыстных притязаний на их московскую жилплощадь.

На лето Оля нашла работу в частной аптеке недалеко от общежития. Собиралась поработать один месяц, но у напарницы заболел ребёнок, и Оле пришлось остаться ещё и на август.

Митя помогал родителям с ремонтом в дачном доме. Отцовское участие ограничивалось контролем качества работы двух наёмных строителей. Из-за занятости в больнице он часто просил Митю съездить на дачу, проверить, как там обстоят дела. Митя ездил по доверенности на старенькой отцовской «Мазде». Выезжать приходилось рано, чтобы не попасть в самую гущу московских пробок. Путь лежал по Горьковскому шоссе.

Дача находилась примерно километрах в сорока от Москвы, в старом дачном посёлке. Ещё Митин дедушка Александр Петрович, известный в своё время врач-инфекционист, получил этот дачный участок. И дом, который сейчас так настоятельно требовал ремонта, был построен при дедушке. Было дому лет пятьдесят, возраст почтенный. Деревянный двухэтажный, с множеством окон, он глядел и на узкую дачную улочку, и в сад. Снаружи стены были обиты потемневшей от дождей и времени вагонкой.

Сладкое чувство радости всякий раз переполняло душу Мити, когда он открывал скрипучую калитку и входил на участок. После ночного дождя сильнее пахли цветы и травы. Митя прошёл по бетонированной дорожке в сад. Воздух здесь был пропитан волнующими, связанными с детством запахами цветов: бархатцев, календулы, настурции, душистого табака – пышные куртинки цветов окаймляли дорожку и заполняли всю не занятую овощами землю на грядках. Старые, ещё дедушкой посаженные яблони грузно клонили к земле отягощённые плодами ветки. Зелёные яблоки влажно поблёскивали от росы. Митя прошёл дальше, туда, где у забора в два ряда росли ежевичные и малиновые кусты. Знал, что эти ягоды нужно собирать в сухую погоду, но всё равно нарвал их полную горсть – пахучих, нежных – и медленно, по одной, съел, наслаждаясь тишиной и воспоминаниями.

Рабочие – двое гастарбайтеров из южных республик – жили во времянке на соседнем участке. Новые хозяева, только прошлой осенью купившие дачу, задумали грандиозное строительство: старый дом, тоже пятидесятилетний, решили снести, а на его месте построить новый. Стройки, собственно, ещё не было – рабочие разбирали старую дачу. Их никто не торопил – видимо, планировали начать строительство следующей весной. Хозяева наезжали редко, привозили кое-какую еду и снова исчезали. Рабочие, чтобы прокормиться, нанимались здесь же, неподалёку – кому грядки вскопать, кому крышу перекрыть. Были они непривередливы, радовались и тому, что за проживание денег не берут. Неделю назад Митин отец вручил им связку запасных ключей – попросил переклеить обои в дачном доме.

Митя вернулся от малиновых зарослей к крыльцу, открыл дверь своими ключами, вошёл внутрь. Гулко раздались его шаги в пустом пространстве этого когда-то шумного жилища.

В свои последние годы дед Александр Петрович и бабушка Инна Сергеевна подолгу жили здесь, предпочитая городской суете размеренность и спокойствие. Какой гордостью был для них собственноручно выращенный сад, первые огурчики из теплицы и ранняя картошка, которую бабушка варила прямо в кожуре, а потом обжаривала в масле на огромной чугунной сковородке! Митина миссия заключалась в тщательном мытье картофелин – мыть следовало в нескольких водах, некачественная работа на корню пресекалась бабушкой, которая сквозь очки пристально оглядывала каждую картофелину, перед тем как опустить её в кастрюлю. Пока закипала картошка, Митя должен был сходить на огород за зеленью. Из зелени бабушка признавала, а следовательно, и культивировала только укроп, петрушку и зелёный лук. Мальчик приносил зелень, мыл и мелко резал. Получалась большая тарелка с горкой. У бабушки к тому времени был готов салат – из редиски, с обязательным добавлением молодой свекольной ботвы, со сметаной или майонезом – объеденье… Зелень, приготовленная Митей, делилась на две части: половина шла в салат, другая часть – сверху, на картошечку… Потянув носом воздух, дед шустро откладывал газету, приносил из холодильника запотевшую селёдочницу с заранее им разделанной – ни одной косточки! – селёдкой, посыпанной кольцами репчатого лука и щедро политой растительным маслом, и, потирая руки, подмигивал бабушке:

– Ну, что, Инночка, по пятьдесят грамм?

– Граммов, – машинально поправляла бабушка. Потом, спохватившись, грозно взмётывала вверх аккуратные дугообразные брови: – Ещё чего? Праздник, что ль, какой? И не думай даже!

– Ещё какой! – отзывался дед и, кивая на газету «Советский спорт», радовался: – Наши-то выиграли!

– Ну, хорошо, – на удивление быстро сдавалась бабушка. – Только чуть-чуть, и красного.

Дед улыбался и вынимал на свет божий откуда-то из-под стола бутылку кагора…

Митя постоял в пустой кухне. Глядя сейчас на круглый стол, накрытый бледно-зелёной клеёнкой с редкими ромашковыми букетиками (рисунок клеёнки почти совпадал с рисунком на старых обоях), Митя ясно представил деда с газетой, чему-то улыбающегося в усы, и бабушку, несущую на вытянутых руках большую миску с дымящейся картошкой…

Здесь, на даче, пережил Митя и самый страшный позор своей жизни. Родители в то лето уехали отдыхать в Крым, а он, тринадцатилетний, впервые отказался. Митя употребил все способы, чтобы уговорить родителей оставить его с дедом на даче. На соседней улице дачного посёлка жила девочка Света, в которую он был влюблён. Бабушка ещё работала – принимала вступительные экзамены в своём институте, а потому бывала здесь наездами, в основном в выходные дни. Посовещавшись, родители укатили в Судак, а он остался с дедом на даче.

В Москву не хотелось. Вечерами в дачном посёлке кипела интересная жизнь. Подростки собирались на берегу озера, травили анекдоты, пели песни под гитару, старшие приносили вино. Митя ни разу не пробовал вина, он ходил на эти сборища из-за Светы – крепенькой загорелой девчушки с длинной каштановой косой и васильковыми глазами. Кроме Мити, на неё определённо положил глаз высоченный Витька с соседней улицы. А это не предвещало Мите ничего хорошего. Витькины кулачищи даже при беглом взгляде оставляли впечатление стальных. Если такой припечатает в челюсть – без зубов останешься. А возможно, и без челюсти. И никакой дедушка-инфекционист не спасёт. Примерно за такими размышлениями ранним утром как-то застал Митю дед.

– Мить, мне надо в Москву смотаться ненадолго. Машину забрать из ремонта. Собирайся.

– Дед, можно я останусь? Ну, можно? Что я – маленький? – затянул Митя.

– Ладно, спи. Если не успею вернуться до вечера, никого не бойся, закрывайся на все замки и спи. В самом крайнем случае я буду завтра утром.

– Хорошо, дед, – радостно промычал Митя и укрылся с головой одеялом.

Засветло на машине дед не приехал, последней электричкой – тоже. Митя с ребятами сидел на берегу озера, на обычном месте. Ближе к полуночи начал накрапывать дождь, некоторые ребята стали расходиться по домам. Тут и появился Витька с двумя бутылками вина за пазухой. Он присел рядом со Светой на бревно. Помешал палкой угли в костре, спросил, обращаясь к Мите:

– А маленьким ещё спать не пора? А? Их дедушка не ждёт случайно?

– Не ждёт, – огрызнулся Митя. – Я вообще на даче один, если хочешь знать.

– Ой, как интересно! – протянул Витька.

Дождь расходился всё сильнее. И тогда Витька предложил:

– Ну, что, герой, может, позовёшь людей в гости?

Митя оглядел компанию, состоящую как минимум из пятнадцати человек, пожал плечами. Потом встал и направился в сторону дома.

– Айда, ребята! – бросил радостный клич Витька, и вся шумная ватага устремилась по сонным узким улочкам в сторону Митиной дачи.

По обеим сторонам от участка Мити домики пустовали: хозяева приезжали только в выходные. Гости разбрелись по всему дому. Всем явно не хватало сидячих мест, примостились кто где. Пока Митя исследовал запасы посуды в буфете, в кухне как будто сами собой появились стулья, табуретки, вилки, стаканы.

– Это вы где взяли? – неприязненно спросил Митя у Витьки, который сгрузил добычу и теперь настраивал гитару, присев на неизвестно откуда взявшийся стул.

– Это мы позаимствовали. На время.

У Мити всё похолодело внутри:

– У кого?

– У соседей. А что такого? – развязно спросил Витька. – Да не дрейфь ты, отнесем потом обратно. Не на полу же нам сидеть.

Света тихо сказала: «Ворюга!», с отвращением глянула на Витьку и выскочила на крыльцо.

– Свет, постой! – Митя попытался было её догнать, но споткнулся о подставленную кем-то подножку и растянулся во весь рост.

Он поднялся, отряхнул брюки. Витька нагло ухмылялся.

– А ты не вежлив с гостями, друг мой!

– Я тебе не друг! – разъярённо выкрикнул Митя.

Именно в этот момент вошёл дед.

– Пришлось ждать в автосервисе, – сказал он с веранды, а когда открыл дверь в дом, замер и как будто онемел.

Компанию как ветром сдуло.

Вот тогда и состоялся разговор с дедом, при воспоминании о котором противно холодело у Мити в груди.

Митя пытался объяснить, что он не виноват, что он не брал эти чёртовы стулья, стаканы и вилки, что он не видел даже, откуда они взялись.

– Знаешь, что? – грозно сказал дед. – А меня не интересует, знал ты или не знал. Ты их пригласил. Ты выставил себя хозяином – тебе за всё и отвечать.

– Дед, но я даже не знаю, где они всё это взяли! – в голосе Мити слышались слёзы.

– Узнаешь! – рявкнул дед. – А не то в тюрьму пойдёшь – за воровство.

Потом дед курил, сидя на крыльце, а Митя уговаривал его не курить, ведь у него больное сердце. Дед не слушал его, молчал. Заговорил лишь через полчаса, когда дождь начал стихать.

– Отнеси всё обратно.

– Но дед… – начал было Митя.

– Ничего не хочу слышать! – повысил голос дед. – Подумать только – мою фамилию носит вор! Вор!

Митя, как ни крепился, вдруг заплакал. От обиды, от несправедливого, как ему казалось, обвинения, от этого слова, бьющего под самый дых. Он разревелся, как в детстве, всхлипывая, задыхаясь.

Дед подошёл к нему не сразу. Положил руку на плечо.

– Ладно, хватит. Запомни вот что: я могу простить воровство только в одном случае.

Митя повернул к нему заплаканное лицо.

– Если я, как врач, буду понимать, что воровство объясняется болезнью.

– Какой болезнью, дед? – поражённый, спросил Митя.

– Есть такая болезнь – называется клептомания. Болезненная тяга к воровству. Человек крадёт мелкие вещи, которые ему, в общем-то, и не нужны. Так вот: во всех остальных случаях я воровства простить не могу. И не желаю. И давай договоримся: даже если ты этого не делал, то за своих гостей отвечаешь ты. А значит, как рассветёт, отнесёшь эти вещи туда, где их взяли твои друзья.

– Дед, я даже не знаю, где они это взяли.

– А ты пораскинь мозгами-то! Не в соседний же посёлок они ходили.

– Дед, они мне не друзья!

– Что вы говорите! А какого ж лешего они делали у нас в доме?

Утром Митя отнёс краденое в соседний домик – только на нём была вытащена скоба с навесным замком. Больше никогда дед не напоминал внуку об этой истории. Не узнали о ней ни родители, ни Митина бабушка…

Задумавшись, Митя не сразу заметил рабочего, который подошёл к крыльцу, и только когда тот позвал его, вздрогнул и оглянулся.

– Меня Султан зовут. Принимай работу, молодой хозяин, – улыбнулся смуглый худощавый мужчина.

– Да, какой я хозяин, – улыбнулся Митя в ответ.

Он вошёл вместе с рабочим в дом, рассеянно слушая его пояснения. По скрипучей деревянной лестнице поднялись на второй этаж, обошли все три комнаты и кухню. Обои были наклеены идеально ровно.

– Простите, а старые обои вы куда положили? – спросил вдруг Митя, когда они вышли на крыльцо и он уже достал портмоне, чтобы отдать деньги.

– Старые? – недоумённо уставился на него мужчина.

Мите стало неловко от своего вопроса, и он поспешил поддакнуть: «Сожгли? Ну, правильно, зачем мусор копить».

Он наскоро расплатился, закрыл дом и уехал. И всю дорогу с жалостью вспоминал старомодные обои с букетами ромашек по бледному полю, как будто с ними исчезла последняя связь с детством, бабушкой и дедом…

Наступил октябрь, а Митя так до сих пор и не познакомил Олю с родителями. Однажды вечером мама сказала:

– Я вот что подумала. Давайте отметим мой день рождения дома. Приглашу Катю, она поможет приготовить и украсить стол.

– Как хочешь, – сказал папа, убавив звук телевизора. – Твой день – тебе и решать.

– Так и сделаем, – решительно сказала мама. – Знаете, не хочется видеть чужие лица в этот день. А в ресторане, как ни крути, без свидетелей не обойдёшься. Кстати, – мама посмотрела на сына, – это хороший повод познакомить наконец нас с твоей девушкой.

Митя смутился, почувствовал, как уши начинают краснеть.

– В общем, Мить, передай ей, что я её приглашаю.

– Хорошо, – улыбнулся Митя и подумал, как здорово, что всё так устроилось и ему не надо придумывать предлог, чтобы представить Олю родителям.

Ближе к полуночи, когда мама собралась спать, отец вошёл в Митину комнату и тихо сказал:

– Давай насчёт подарка посоветуемся.

– Давай, – Митя крутанулся в компьютерном кресле и внимательно уставился на отца. – Какие есть соображения?

– Я уже давно хочу подарить маме серьги с бриллиантами.

– Дорого, наверно?

– Ничего, есть у меня кое-какие запасы, – улыбнулся отец.

– Она будет рада.

– Ещё бы! Эта её одноклассница Катя постоянно хвастается побрякушками.

– Наша мама не завистлива и равнодушна к украшениям, – сказал Митя. – У неё и уши не проколоты.

– Поверь мне, сынок, на этом свете нет женщин, равнодушных к бриллиантам. А уши проколоть – пара пустяков. Всю жизнь она на себе экономит.

– Ты прав, пап.

– Значит, решено!

В прихожей послышались шаги, и заговорщики сразу замолчали. Отец подмигнул Мите и вышел.

День рождения мамы приходился на среду, но празднование решили не откладывать – в конце недели у именинницы намечалась командировка на врачебный симпозиум. Готовиться начали задолго – недели за две. Составляли меню, закупали продукты, договаривались с соседями насчёт стульев. Гостей набралось ни много ни мало пятнадцать человек, да самих трое. Итого почти два десятка. Да и готовить надо с запасом – мало ли кто вздумает заглянуть на огонёк.

В суете ожидания гостей представление Оли родителям вышло скомканным. Митя сказал:

– Мам, пап, это Оля. Моя невеста.

Родители переглянулись, улыбнулись, пригласили пройти в комнату. Потом Митя распечатывал для Оли курсовую, помогал носить на большой обеденный стол богато украшенные блюда. Оля тоже рвалась помогать, но Митя вручил ей семейный альбом с фотографиями, и она с удивлением и восторгом его листала.

Компания подобралась шумная и весёлая. Раньше всех, ещё утром, явилась Катя – рыжеволосая толстушка маленького роста, но с большими талантами. Именно она (с помощью мамы) приготовила шикарный стол: заливные корзиночки с грибами, несколько по-царски украшенных салатов, деликатесы из морепродуктов, канапе с лососевой икрой, а на горячее – стейки запечённой сёмги с соусом тартар и индейку, фаршированную грецкими орехами. Не остался в стороне и отец: вконец разомлевшие гости не уставали нахваливать его вишнёвку годичной выдержки. И как венец этого благолепия в конце трапезы мама под аплодисменты гостей водрузила на середину стола торт собственного приготовления «Птичье молоко».

Все сошлись на том, что празднование дома хоть и хлопотно, но имеет неизъяснимую прелесть – поскольку без помпезности, без чужих людей получилось очень душевно.

И, конечно же, юбилярше надарили ворох подарков. Коллеги преподнесли аэрогриль, двоюродные сёстры – абонемент в театр на сезон, подруги детства – искусно вышитую шёлком картину в раме. Всё это маму чрезвычайно обрадовало. Открыв коробочку с подарком мужа и сына, именинница зажмурилась и ахнула:

– Боже мой! Серьги! С бриллиантами! Мне! – она даже прослезилась от радости. – Какая красота!

Мама рассматривала бриллианты, и все восторгались, до чего же красиво играют камни.

– Надо бы надеть, – подсказала двоюродная сестра.

– Уши не проколоты, – улыбнулась мама.

И все принялись разглядывать серьги на свет, а бриллианты переливались волшебными огоньками. Рядом с мамой стоял папа и тоже весь светился, что тот бриллиант…

Было уже десять часов вечера, когда гости ушли. Митя собрался проводить Олю до трамвая. Мама удивилась:

– Ничего себе жених! Всего-то до трамвая!

Чувствовалось, что Оля маме понравилась. Митя с Олей переглянулись.

– Мам, я Андрею обещал помочь с химией. У него всё плохо, а завтра семинар.

– А, ну иди, коли так, – рассмеялась мама. – Дружба – святое дело.

Митя возвращался домой за полночь. Со двора увидел, что в кухонном окне горит свет. «Странные такие, – подумал Митя, – ведь попросил меня не ждать. Что я, маленький?» Но непонятное волнение вдруг заскребло: не стал вызывать лифт, прыгая через ступеньку, долетел до четвёртого этажа. Порылся в карманах. Так и есть – ключи забыл. «Вот я олух! Поэтому родители и не спят!» Прерывисто дыша, Митя тихонько постучал. Отец открыл дверь сразу, будто стоял в шаге от неё. Он приложил палец к губам, давая понять, что мама уже спит, а сам прошёл на кухню. Митя потянул носом воздух, снял кроссовки и последовал за ним. Освобождённый от упаковки аэрогриль уже стоял на подоконнике. Посуда была вымыта. Отец сел у окна. Митя прикрыл за собой дверь, спросил:

– А что за запах? Валерьянка, что ли? Что у вас тут случилось?

– Представь себе, у мамы серьги пропали, – отец закурил сигарету.

– Как пропали? Вы искали?

– А ты как думаешь? Конечно, искали.

– Пап, ну как такое может быть? Все же свои!

– Вот именно! – согласился отец.

– Пап, ты два месяца не курил! – Митя попытался отнять у отца сигарету, но тот отвёл его руку.

– Знаешь, тут впору напиться до смерти. Подарил, называется, жене подарок. В кои веки.

– Пап, может, ещё найдутся! Надо вспомнить, кто последний их держал в руках.

– Да мы вспоминали, Мить. Что тут вспомнишь? Столько людей, шум, гам. Мама сказала, что она их на скатерть положила, перед тем как танцевать идти. А кинулась искать только когда гости ушли и мы с ней стали со стола убирать.

– Мама очень расстроилась? – Митя присел на стул у стола, налил себе воды, выпил.

– Не то слово, – отец затушил окурок. – Не столько из-за серёжек, сколько из-за того, что в нашем окружении оказался вор. Она раз пять содержимое мусорного пакета перебрала, всё не могла поверить, что серьги кто-то намеренно увёл.

– Я представляю, пап. Она не может ни на кого подумать.

– Ей завтра рано на работу, я её еле успокоил, валерьянкой пришлось поить. Только уснула.

– Ужасно неприятно, пап. Как людям верить? Кому вообще верить, когда близкие… – Митя вздохнул: – Пойдём спать. Может, найдутся ещё.

– Аэрогриль завтра придумаю, куда поставить. Там провод слишком короткий, – отец поднялся, вымыл пепельницу и пошёл в спальню.

Ночью Митя не спал, ворочался с боку на бок, вспоминал. Полгода назад, весной, в прошлом учебном году, он стал свидетелем приватного разговора двух преподавательниц на кафедре фармакологии. Сидя за столом, листал содержимое толстой папки, пытался выбрать тему курсовой работы и никак не мог остановиться ни на одной. Те, которые ему нравились, были заняты – в списке напротив них стояли фамилии его однокурсниц.

– Представьте себе, – донеслось от преподавательского стола, – я только успела похвастаться девчонкам новой помадой. Дорогущая. И цвет… Давно такую искала. Мне её подруга из Японии привезла, – рассказывала коллеге Вера Ильинична, рыхлая, неопределённого возраста старая дева.

– И что? – оживилась худощавая девица, появившаяся на кафедре совсем недавно, в начале семестра.

Вера Ильинична развела руками:

– Тю-тю помадка-то.

Митя обернулся и увидел, как эта новенькая невольно потянулась к своей сумочке:

– У вас тут воруют?

– До этого случаев не было, – расстроенно вздохнула Вера Ильинична. – Вечно со мной что-нибудь происходит. Мама была права. Я – тридцать три несчастья.

– Ну, погодите, может, Вы сами её куда-то машинально положили и забыли. Давайте поищем хорошо, может, закатилась куда-нибудь. Как она выглядит?

– О, такой помады ни у кого нет. Если я увижу её, сразу узнаю. Футлярчик бордовый, бархатный, и сбоку малюсенькое зеркальце. Два в одном, понимаете? Зеркальце носить не нужно, – она сказала это так значительно, как будто вес среднестатистического зеркальца равнялся по меньшей мере весу чугунной сковороды.

Новенькая сочувственно покачала головой:

– А Вы хорошо смотрели? Везде искали?

– Искала… Что обидно, вышла-то всего на пять минут.

– А кто в кабинете был? – не унималась новенькая.

– Да были тут девчонки. Темы выбирали.

– Вот! – торжествующе воскликнула худощавая. – Это зацепка. Не сто человек же здесь было. Завтра поговорим с девчонками. Это им не шуточки! Скажем, если не вернут, пойдут на ковёр к декану факультета.

– Из-за помады-то? – Вера Ильинична замахала руками.

– Не из-за помады! Из-за принципа! – резко ответила новенькая и потрясла маленьким кулачком. – Зло надо душить в зародыше.

Митя выбрал тему, записал в блокнот, попрощался и вышел. С утра договорились, что после занятий он заскочит в общежитие за Олей, которая освободилась раньше, и они дойдут наконец-таки до библиотеки, чтобы взять книги для написания курсовых.

Всё шло по плану. Он наскоро перекусил в институтской столовой, забежал за Олей. Правда, пришлось подождать, пока она высушит волосы. В ванной комнате жужжал фен. Митя сидел в кресле и смотрел какой-то детективный сериал. Телевизор стоял на столике напротив, а над ним висела Олина полка со всякими женскими мелочами. Он никогда не рассматривал детально финтифлюшки на полке. Но в этот раз что-то напрягло его. Митя не сразу понял, что именно. Просто стало неуютно на душе. На экране бандиты грабили банк. Митя подошёл к полке и заметил причину своего беспокойства: между флакончиками с лаком для ногтей стоял футлярчик помады. Бархатный, бордовый, с миниатюрным зеркальцем с торцовой стороны.

Сомнений не было. Митя прекрасно помнил Олину помаду, и это точно не она, а та самая, которую Вера Ильинична сразу узнает, если что…

Митю будто кипятком ошпарили. Он смотрел на экран, ничего не понимая и не слушая. Боже. И этой воровке он собирался сделать предложение, мечтал видеть её матерью своих детей. Как стыдно…

Оля выключила фен, о чём-то спросила. Он не слушал. Она заглянула в комнату:

– Мить, ты что? Ау!

Митя встал с кресла, прошёл к двери, стал молча обуваться.

– Мить, куда ты? Я ещё не готова. Что ты молчишь?

Он сидел на корточках, завязывая шнурки на кроссовках. Поднял голову и тихо сказал:

– Я сейчас тебе задам вопрос. А ты ответишь. Правду. Хорошо? – он поднялся и посмотрел ей в глаза серьёзным, чужим и отстранённым взглядом.

– Да что случилось-то? Ничего не понимаю! – возмутилась Оля.

– Чья это помада?

– Что? – брови Ольги удивлённо приподнялись. – Ты стал интересоваться косметикой? С чего бы это?

– Чья это помада, вон там, на полке, в бархатном футляре?

Губы Ольги слегка дрогнули.

– Только не ври. Скажи правду. Я и так всё знаю. Только хочу услышать твой вариант объяснения, – потребовал Митя.

Ольга вдруг заплакала. Только что нанесённая тушь ручьями потекла по лицу. Плечи её вздрагивали, слова сдавленно прорывались сквозь плач:

– Мить, я не хотела. Я тебе обещаю: это никогда не повторится. Это в последний раз… Митя смотрел на неё и чувствовал, что свирепеет.

– В последний раз? Так это уже не первый раз?

– Митя, я не знаю, почему это случается. Я стараюсь держаться. Но меня как будто кто-то толкает под руку: «Возьми!» Я не хочу, я понимаю, что это гадко, – Оля снова заплакала.

Объясниться им так и не удалось. Пришла соседка по комнате, Ира, первокурсница. Она удивлённо глянула на зарёванную Ольгу, на всклокоченного Митю, поставила пакет с продуктами и вышла. Договорились продолжить разговор на улице. Про библиотеку уже не вспоминали.

Они сидели в сквере на скамейке, Ольга рассказывала, Митя молча слушал. Это была клептомания, впервые проявившаяся в детстве. Оля прикарманивала у подружек по детскому саду всякую ерунду. До поры до времени об этом никто не знал. Но однажды отец сильно избил её за то, что она украла у соседской девочки брошь. Девочки-пятилетки играли в кукольном уголке у Оли дома. Брошь украшала платье соседской куклы. А вечером пришла соседка и устроила скандал. Оказалось, её дочь без спроса взяла брошь у матери из шкатулки. А вещица была с историей. И её как-то сразу хватились.

– Отец меня отлупил. Сказал, что в следующий раз отрубит руки по локоть. Как в древнем Китае. Всё. После того я ничего не брала. Много лет ничего не брала. Ты веришь мне? Я правду говорю! – она снова заплакала.

«Я могу простить воровство только в одном случае. Если я, как врач, буду понимать, что воровство объясняется болезнью», – явственно услышал Митя голос деда. Он тряхнул головой и посмотрел на Олю по-другому: с щемящей жалостью. Он представил её, маленькую пятилетнюю девочку, ощутил её страх всей кожей. Митя почувствовал нервную дрожь в руках и коленях, привлёк девушку к себе и стал целовать мокрые солёные щёки, дымчатые глаза:

– Не плачь, не плачь. Я куплю тебе сто помад. Самых лучших! Только не делай так больше! Никогда, слышишь? Никогда! – шептал Митя. – Человек может ошибиться, но никто за него не исправит ошибку. Понимаешь? Он сам должен исправлять…

Она кивала, соглашалась и снова плакала.

Мите хоть и было жаль Ольгу, но он сказал твёрдо, что прощает он её только один раз. И в случае повторения им придётся расстаться:

– Мою фамилию не может носить вор!

Ольга кивала, глотая слёзы.

Когда оба успокоились, у Мити созрел план. Он пойдёт на кафедру. Завтра же. И подложит в карман Ильиничне эту злосчастную помаду. Надо только успеть, пока не раздули скандал, не стали выяснять, кто украл.

Самым сложным из задуманного было проникновение на кафедру. Дверь ведь может быть заперта – тогда весь его дерзкий план сорвётся. Митя испытал душевный трепет, на миг замерев перед дверью. Он взялся за шарообразную никелированную ручку. Холод металла неприятно обжёг пальцы. Немного нажав на ручку, Митя лёгким движением повернул её вправо. Встроенный замок слегка щёлкнул. Митя потянул дверь на себя, вытер лоб рукавом джинсовой куртки. Дверь была просто притворена, не закрыта на ключ. Митя вошёл, на всякий случай тихо кашлянул, осмотрелся.

Кафедра фармакологии, в пику гордому названию, представляла собой довольно скромно обставленный кабинет, где, помимо стеллажей с книгами и толстыми папками для бумаг, было три разновозрастных и разномастных письменных стола, на которых стопками громоздились студенческие работы в цветных пластиковых обложках, стояли стаканчики с ручками и карандашами. На подоконнике по-домашнему уютно примостились электрический чайник, вазочка с сушками и печеньем и три чайные пары. По прозрачной полоске на боку чайника было видно, что он полон. Значит, сейчас придут чай пить. Митя воровато оглянулся на дверь, в несколько шагов пересёк комнату и скрылся за шкафом, наполовину перегораживающим помещение. В полумраке Митя увидел в зеркале облупленного трельяжа своё бледное лицо и вешалку в углу и обернулся. На вешалке висели женские пальто: одно стёганое, бежевое, с капюшоном, другое чёрное, мохнатое, из альпаки, с опушкой из крашеной норки по обшлагам рукавов и воротнику, и третье – коричневое, кожаное, с массивным пристежным лисьим воротником и прорезными карманами в рамочку.

За дверью послышались шаги, щёлкнул замок, кто-то вошёл. Митя замер. Сердце его колотилось. Ему на мгновение показалось, что этот звук слышен на весь кабинет. Он прижал к груди руку, сжатую в кулак, будто стараясь утихомирить сердечный стук. По ту сторону шкафа послышалось шуршание пакета, потом снова щёлкнул замок притворяемой двери. Нельзя было терять ни секунды. Митя сжал вспотевшими пальцами продолговатый бархатный футлярчик, быстро сунул руку в узкий карман кожаного пальто и уже через полминуты стремительно вышел из кабинета.

Всё прошло на редкость удачно. Он легко сбежал вниз по лестнице, распахнул дверь на улицу и полной грудью вдохнул свежий весенний воздух. И всё-таки невозможно было отделаться от неприятного чувства. Хотелось вымыть руки, возможно даже с мылом…

Оля ждала его на крыльце. Она смотрела на него своими удивительными глазами и молчала. Они брели по городу, говоря о чём-то постороннем. И она боялась задавать свой неудобный вопрос… «Всё нормально, – говорил его взгляд. – Я ведь здесь. Значит, всё нормально».

Митя поверил ей тогда. А что теперь? Неужели Оля могла его обмануть? Она так клялась, что больше никогда… Выходит, могла. И у кого!!! Теперь он должен с ней расстаться, как и обещал. Потому что ничего путного с ней у него не выйдет. Сердце ныло, было тоскливо и, как в детстве, хотелось плакать. За время их знакомства Митя так привязался к Ольге, что не представлял жизни без неё. И она. Она ведь тоже… Митя сел на постели. Он ложился и вставал, ходил в кухню пить воду и курить, снова ложился. Уснуть так и не смог. Только перед рассветом забылся тяжёлым сном.

В восемь утра его разбудил отец – тронул за плечо:

– Мить, тебе ко скольки в институт?

Митя еле открыл глаза:

– К третьей паре. А сейчас сколько?

– Восемь. Ты поспи ещё. Разбужу позже. Мама уже уехала на работу, – отец вышел, прикрыл дверь.

Митя простонал «угу», перевернулся на другой бок, укрылся с головой одеялом.

В десять часов, взъерошенный и решительный, он мчался в сторону общежития. Может, и хорошо, что две первые пары отменили. Как раз Ольга будет в комнате одна, можно будет объясниться без свидетелей. Как она могла? Только эта фраза сидела в мозгу. Никаких слов придумать он так и не успел.

Оставив на вахте студенческий билет, Митя прошёл мимо лифта, пешком стал подниматься на восьмой этаж. Сердце ухало гулко, как молот по наковальне. Митя остановился между этажами, стараясь успокоиться. Бесполезно. Руки тряслись, его бил озноб. Он снова пошёл вверх, уже не так быстро. Между шестым и седьмым этажами в кармане затрезвонил телефон. Митя глянул на дисплей: «Папа».

– Да, пап, – устало сказал Митя.

– Мить, сынок! Серьги нашлись!

У Мити перехватило дыхание:

– Па, правда?

– Да! – голос отца ликовал. – Я сразу маме позвонил, а теперь вот тебе.

– Где они были, па?

– Угадай! – засмеялся отец.

– Пап, ну скажи.

– Я поднимаю аэрогриль, а они лежат себе.

– То есть на подоконнике?

– Ну да! – отец засмеялся. – Слышал бы ты, как мама радовалась!

– Пап, это просто отличная новость! Ладно, не могу говорить! Буду вечером часов в пять.

Митя сбросил звонок и припустил вверх по лестнице. Перед дверью Олиной комнаты остановился, перевёл дух, постучал. Дверь открыла Оля. Она была в коротком халатике и с чалмой из полотенца на голове.

– Ой, а что так рано? Мы же в одиннадцать договаривались, – удивилась Оля.

– А я уже соскучился, – Митя притянул девушку к себе, поцеловал.

– Вон оно что! – улыбнулась Оля. – Тогда прошу! – шутливым жестом пригласила она Митю в комнату.

Пока Оля одевалась и варила кофе, он уселся на диване.

– Оль, ты правда меня любишь?

– А ты не знаешь? – спросила Оля.

– Знаю. Но всё равно скажи! – улыбнулся Митя.

– Конечно, правда.

Митя улыбался. Бывает же. День, начавшийся так ужасно, превратился в самый что ни на есть замечательный и чудесный…

Отец в свои выходные любил готовить. На ужин было нежное картофельное пюре, по части приготовления которого он был мастером, и салат из кальмара, оставшийся от вчерашнего торжества. Конечно же, отец в подробностях рассказывал историю обретения пропавших серёжек.

После ужина, когда Митя переоделся, чтобы идти с Ольгой в кино, мама выглянула в прихожую:

– Мить, когда Оля вчера вернулась за своей курсовой, она перчатки забыла. Захвати с собой.

Митя оторопело посмотрел на маму:

– А она возвращалась?

– Ну да. Папа разве тебе не сказал?

– Да вчера не до того было, – сказал из кухни отец.

– А, понятно. Это я сам виноват. Распечатал ей курсовую и листы оставил в принтере.

– Мы так и поняли, – улыбнулась мама. – А Оле рано утром её надо было перечитать. Так она ещё мне и посуду помогла вымыть. И знаешь, что я тебе скажу, Мить?

Митя испуганно уставился на маму.

– Я тебе скажу вот что: меня такая невестка вполне устроит. Мы с ней минут за двадцать всё перемыли. Шустрая, чистоплотная. И сына моего любит. Ведь любит же?

– Любит-любит, – пробормотал Митя и вышел на площадку.

– Так это самое главное, Мить, – смеясь, сказала в раскрытую дверь мама.