Читать книгу Цветок с коротким стебельком. Рассказы о жизни и любви - Елена Здорик - Страница 9

Отца Таня не помнила – он рано умер. Иногда ей даже казалось, что его не было вовсе и мать выдумала сам факт его существования, чтобы скрыть грех молодости. Но с комода в детской на Таню смотрел большой плюшевый мишка – тёмно-коричневый, с умными глазами-маслинами. Одно круглое ухо было горестно опущено, и укоризненный взгляд его как бы говорил: «Папа был. Именно он купил меня в ГУМе и подарил тебе на день рождения. Стыдно этого не помнить!» Но Таня не помнила. Было ей всего три с половиной года, когда они остались с мамой одни в трёхкомнатной малогабаритной квартире на Ленинском проспекте.

Не оставляла надежд на лучшие времена беспросветная бедность. Все попытки матери свести концы с концами были безуспешными. Она работала лаборанткой в одном из московских научно-исследовательских институтов, а вечерами подрабатывала там же уборщицей. Мать постоянно брала в долг деньги: Танечке на пальто, ей же на сапожки. Редко покупала что-то себе, а ведь была ещё не старой и могла бы, по выражению соседки Зинаиды Артемьевны, составить кому-то чудесную партию. Танечка (для матери дочь всегда была Танечкой) с сомнением смотрела на мать: какую партию она может составить и кому? Одевается, как серая мышка, за причёской не следит, наскоро сооружает небогатый пучок на затылке – и готово! Маникюр и тот не делает. Мать смущённо оправдывалась, дескать, на работе она в халате, а кроме работы, нигде не бывает, стоит ли тратиться на приличную одежду… Да и маникюр при её возне с пробирками – слишком недолговечная роскошь. Дочь рукой махала – бесполезно ей говорить…

Сама Танечка успехами в школе не блистала. Будущее представлялось ей туманным. Одно сознавала ясно: никогда, ни при каких обстоятельствах, она не хочет быть похожей на свою мать. Та твердила: только средняя школа, потом институт. Танечка слушала-слушала, да решила иначе. После восьмого класса за компанию с подружкой поступила в медицинское училище.

Рвения в учёбе и здесь не проявила, зато к окончанию училища сделалась настоящей красавицей: ладная фигурка – гитара, и только, длинные, до талии, каштановые волосы, серо-голубые глаза, смотревшие на мир чаще весело, чем грустно. Да и о чём грустить девушке в девятнадцать лет, которая знает, что редкий мужчина не смотрит ей вслед восхищённым взглядом?

На практике в инфекционном отделении госпиталя некий капитан Григоров, черноглазый жгучий брюнет, похожий на болгарина, всякий раз демонстративно смывавший в раковину принесённые Татьяной таблетки и порошки, млея и закатывая глаза, говорил с пафосом: «Какая девушка! Галатея!» И неизменно жаловался на повышенное давление. Татьяна вздыхала и отправлялась в ординаторскую. Она не знала, кто такая Галатея, но давно поняла, что его гипертония – миф, а новоявленный сказочник пользуется своим якобы беспомощным положением больного, чью просьбу нельзя проигнорировать, только для того, чтобы лишний раз прикоснуться к ней похотливой ручищей. Девушка возвращалась в палату, неся допотопный громоздкий аппарат для измерения давления – в пластмассовом футляре, в откидывающейся крышке которого была шкала с делениями и стеклянная трубка с ртутью. Танечка старалась провести процедуру как можно скорее, капитан же, наоборот, всеми способами затягивал её.

– Когда я смотрю на Вас, у меня повышается давление и пульс, – вкрадчиво произносил Григоров, буравя Таню смоляными глазами.

– Пожалуйста, помолчите, – останавливала его Таня, – иначе показания будут неточные.

Она жала на резиновую грушу, внимательно следя за столбиком ртути. Вот чуть видно завибрировала ртуть на отметке 120, и фонендоскоп подтвердил: «Тук-тук» – верхняя граница в норме. Таня не сводила глаз со столбика, чтобы зафиксировать нижнюю границу. В самый ответственный момент Григоров запустил холодную влажную ладонь под её короткий медицинский халат, коснулся ноги. Таня вскрикнула, отскочила, чуть не свернув с тумбочки футляр с прибором.

– Что Вы делаете? А если разобьёте? – она стояла, раскрасневшаяся, и гневно смотрела на него. – Вы понимаете, что там ртуть?

– Подумаешь, раскричалась. Из-за какой-то бандуры, – капитан презрительно скривил губы.

– Это не бандура! – Таня резким движением сдернула манжету с его руки, стала торопливо укладывать её в футляр. От волнения руки дрожали, потрескавшиеся резиновые трубки не слушались, никак не хотели укладываться в гнездо футляра.

– Натурально: бандура! – повторил капитан, явно недовольный неудачной попыткой тактильного контакта.

– Это аппарат Рива-Роччи, если хотите знать! – с вызовом объявила Таня, сомкнув наконец створки футляра. Раздался щелчок, крышка закрылась. Таня пошла к выходу.

– Так какое у меня давление? Не скажете?

– Хоть завтра в космос. Мне вообще непонятно, зачем Вы здесь лежите. Занимаете койку только зря. Таблетки выбрасываете и даже не скрываете этого. И ещё руки распускаете. Я больше никогда не стану измерять Вам давление. Можете жаловаться. Но я молчать не буду, если меня спросят почему.

Она вышла в коридор, громко хлопнув дверью. На душе было мерзко. И несколько дней ей всё казалось, что она чувствует прикосновение чужой руки. Это было отвратительно. К счастью, Григорова вскоре выписали.

А Таня стала замечать, что к ней всё чаще проявляют интерес южные мужчины. Мать всегда опасалась кавказцев и цыган. «Ты этих нерусских на пушечный выстрел не подпускай, – предостерегала она дочь. – Никто не знает, что у них на уме. В Москве они холостяки, а у себя в ауле – жена и куча детей».

К слову, цыганки Таню тоже не пропускали. Однажды у трёх вокзалов привязалась одна, в аляповатом платье с букетами по чёрному полю, такой же кричаще-яркой шали, с карими глазами и проседью в небрежно сколотых на затылке волосах: «Красавица, дай погадаю!» Таня отрезала: «Денег нет!» Но старая цыганка и без денег сказала: «Большая любовь у тебя будет. Но через чьё-то горе. Богато жить будешь. Всё у тебя будет». Девушка сначала не придала значения этим словам, рассказала подружке Ирке, посмеялись и забыли.

После училища Таню направили в Боткинскую больницу. Работала она медсестрой, сутки через двое. Однажды, когда в девять вечера она неторопливо шла к остановке автобуса, рядом с тротуаром притормозил заляпанный апрельской грязью жигулёнок. Мужчина, по виду грузин, приоткрыл дверцу, предложил подвезти. Таня заколебалась, посмотрела в темноту улицы, туда, откуда должен был появиться автобус. Водитель понял её по-своему:

– Да Вы не бойтесь. Я не маньяк. У меня здесь маленький бизнес, – он кивнул на цветочный киоск.

И когда осмелевшая Таня села в машину, сказал с улыбкой:

– Я Вас уже видел здесь. Вы медсестра?

– Да, я недавно здесь. После училища. А Вы давно в Москве?

Оказалось, что он в столице четыре года, приехал с семьёй из Тбилиси, снимает квартиру и пытается зарабатывать. Когда подъехали к Таниному дому, мужчина спохватился: «Вот я кретин! Я остановил машину, чтобы спросить, как Вас зовут, и вот всю дорогу болтаю о чем попало и до сих пор не спросил, как Ваше имя. Меня зовут Вано. А Вас?»

…Таня и не заметила, как пролетела весна, а за ней лето. Вано каждый раз встречал её с работы, подвозил домой. О своей семье он больше ничего не рассказывал, а она не спрашивала. Иногда ходили в кино, или гуляли по парку, или сидели в машине и разговаривали. Он был на удивление деликатным человеком и приятным собеседником. Как Татьяна убедилась позже, этому существовало вполне понятное объяснение: родился в интеллигентной семье, окончил Тбилисский университет. Острый ум, чувство юмора, исключительно тонкое обхождение довершили дело. Таня поняла, что влюбилась без памяти.

На седьмое ноября у неё выпали выходные, и Вано предложил съездить в Ленинград. Таня соврала матери, что едет с Иркой, и рванула без раздумий. Встретились, как резиденты разведки, в купе «Красной стрелы». Это было первое место, где вокруг них не сновали люди.

– Я очень люблю принимать гостей, – сказал Вано, – давай представим, что сегодня ты у меня в гостях.

Таня улыбнулась:

– Давай… те.

– Кстати, давно хотел сказать, что можно перейти на «ты». Если ты не против, – он взглянул на Таню вопросительно.

– Нет, я не против, – она согласно кивнула.

На столике появились фрукты: виноград, хурма, апельсины – и бутылка шампанского. Вано принёс стаканы от проводницы, разлил шампанское.

– Любишь полусладкое?

Таня пила шампанское всего два или три раза и не считала себя знатоком, но признаваться в этом было неловко, и она кивнула. После первых глотков по телу разлилась приятная истома, она уже не думала ни о чем, только о том, что она одна в купе с человеком, которого любит, а он ничего не знает об этом. С другой стороны, ведь он именно ее пригласил в эту поездку, значит, догадывается о ее чувствах.

– Таня, я давно собирался тебе сказать…

Она молча смотрела на него, ждала, что скажет, и сердце часто стучало, ей даже казалось, что ему слышен этот стук.

– Я долго думал о нас. Я старше тебя на четырнадцать лет и не имею права ломать твою жизнь. Как ты решишь, так и будет. Я тебя люблю и хочу быть с тобой всегда.

Они сидели за вагонным столиком напротив друг друга. Таня не могла произнести ни слова, настолько волнующим было для неё это признание. Вано прикоснулся ладонями к её щекам и поцеловал – горячо и страстно. От него пахло апельсином и дорогим французским одеколоном. Таня почувствовала дрожь в коленках, закрыла глаза. Вокруг уже ничего не было, кроме них двоих. Вагон покачнулся на стыках рельсов, звякнули стоящие рядом стаканы. Стучали колёса вагона, стучали в такт сердца. Таня не уловила момента, когда они выбрались из-за столика. Сознание зафиксировало: они стоят посреди купе. Затяжной поцелуй волновал, хотелось, чтобы он не кончался. А дрожь никуда не исчезла. В какой-то момент Таня подумала, что дрожь у них хоть и обоюдная, но разной природы: она трясётся от неизвестности перед новыми ощущениями, а этот взрослый мужчина дрожит от страсти к ней, неопытной девчонке. На мгновение она даже загордилась собой: чаровница! Вот оно – счастье! И тут же вспомнила слова цыганки: «Но через чьё-то горе!»

Она высвободилась из объятий, отпрянула от Вано, провела пальцем по его щеке, хрипло спросила:

– А как же твоя жена?

Он помолчал, потом ответил:

– Я всё решу. Может быть, не сразу, но решу… Сейчас я только знаю, что хочу быть с тобой. Ты будешь моей женой?

Конечно. Я буду твоей женой. Любовницей. Твоим светом. Твоей тенью. Только люби меня. Не бросай меня.

Нет, это ты не бросай меня. Не бросишь?

Нет! Разве можно бросить того, кого любишь? Я твоя часть. Ты моя часть. Как можно бросить часть себя?

Абсолютно пьяные от счастья, вышли они утром на перрон Московского вокзала. Ленинградский пейзаж придавал особое очарование так долго скрываемой страсти, и их любовь, только прошедшей ночью вырвавшаяся на свободу и заявившая о себе вслух, была созвучна коням Клодта, вздыбившимся на Аничковом приснопамятном мосту. По возвращении в Москву встречи стали не просто регулярными – постоянными. Встречались где придётся: в квартире друга Вано, на даче у друзей, на съемных квартирах. Таня похудела, под глазами легли синие круги. Мать заметила перемену в дочери, спросила: «У тебя кто-то есть?» Таня увильнула от ответа.

А зря. Потому что было бы лучше её сразу подготовить. А не теперь – как обухом по голове, когда вдруг выяснилось, что беременность восемь недель.

Было заведомо понятно: мать Татьяны никогда не даст своего благословения на этот брак. У него двое детей от первого брака. Вот оно – живое воплощение давнишних материнских страхов. Действительно, настрогал детей, а теперь на молоденькую потянуло! К тому же грузин! Да у него таких, как ты, дурочек, может, пол-Москвы! Татьяна очень боялась этого разговора. Ведь мать только на вид тихая и воспитанная, а когда дело касается единственной дочери, тут её поведение может стать непредсказуемым. Этими мыслями она изводила себя две недели подряд. Но жизнь мало-помалу ситуацию подкорректировала.

Зверский токсикоз начался у Тани уже на третьем месяце. И мама, естественно, всё поняла. Вано оказался прозорливее матери, догадался раньше, известию был рад, но развод оформлять не спешил. Таня стеснялась спросить его, разговаривал ли он с женой, знает ли она? Или, может быть, он собирается жить на две семьи? Невыносима была неопределённость.

Весной 1996 года, когда ждать дальше стало нестерпимо, Таня спросила Вано, что он собирается делать, когда родится ребёнок. Оказывается, он всё предусмотрел. Арендовал жильё, куда перевёз Таню с её двумя чемоданами. Их первое семейное гнёздышко было довольно убогим и состояло из небольшой двухкомнатной квартирки в старой пятиэтажке недалеко от центра Москвы. Наверняка первые жильцы, в хрущёвские времена заполнившие этот дом, были рады отдельной жилплощади. Теперь, спустя десятилетия, восторгов заметно поубавилось. Крохотные кухни, комнаты-клетушки, тесные прихожие, микроскопические балконы – чему уж тут радоваться… А рядом, в нескольких шагах, новостройки, с просторными комнатами и кухнями, большими холлами и шестиметровыми лоджиями… Но Таню совершенно не огорчала теснота временного жилья. Тем более что оно было чужим. А у них скоро будет своя квартира, обязательно будет – так сказал Вано, а он всегда держит слово.

Вано много работал, приезжал редко, к тому же, уделял время дочери и сыну от первого брака. А вот с их браком вопрос так и не прояснился. Но Таня старалась об этом не думать. Она вышивала чепчики и вязала пинетки для малыша, два раза в месяц посещала женскую консультацию и много гуляла – для будущего малыша необходим свежий воздух.

Мальчик родился крепеньким, как боровичок, с тёмными глазками и смуглой кожей. Вано был счастлив. Имя было заготовлено заранее. Михаил – так, по удивительному совпадению, звали обоих дедушек: Таниного и Вано. Сердце Тани замирало, когда Вано играл с крохотным сыночком. Она всегда смеялась, слыша, как он говорил: «Мишя». Заботливый папа сразу нанял помощницу по хозяйству, чтобы Тане было легче управляться с ребёнком. Удобно всё устроилось: тётя Даша – молодая пенсионерка, жила в соседнем доме, и прибавка к пенсии для неё была вовсе не лишней. И Тане вышло большое облегчение: квартира теперь блестела чистотой, обед был готов вовремя, да и ребёнок присмотрен. Днём Таня гуляла с коляской во дворе. Из подруг по училищу только с Ирой поддерживала связь, и то по телефону.

Однажды Ира приехала в гости. Эффектная златовласая красавица с роскошными натуральными локонами, рассыпанными по плечам, с точёной фигуркой, одетая в фирменные джинсы и обтягивающий ярко-красный батник, Ира выглядела кинозвездой с журнальной обложки. Пробыла она у Тани полдня, о многом успели поговорить, но самое главное она оставила на последние минуты встречи. Или вовсе не собиралась этим делиться. Кто знает? Во всяком случае, когда, уложив спать ребёнка и поручив тёте Даше присматривать за ним, Таня пошла провожать гостью, Ира вдруг сказала:

– Знаешь, а ведь я тебе завидую!

– Боже мой, чему завидовать, Ириш? Неопределённое положение, всё так неустойчиво в жизни, я уже извелась вся.

– Зато у тебя есть ребёнок и любимый мужчина рядом. А у меня…

Приостановившись на ступеньке лестницы и обернувшись, она взглянула на Таню снизу вверх, и Таня вдруг заметила, какая она жалкая и несчастная.

– Что у тебя стряслось, Ириш?

Они вышли из подъезда. Ира закурила сигарету, затянулась и, выпуская струйку синеватого дыма, сказала:

– У меня тоже мог быть ребёнок.

– От кого? Ты мне ничего не рассказывала! – встрепенулась Таня.

– Да что рассказывать? Было б что хорошее! Да и не по телефону же об этом говорить.

Таня увлекла подругу к дворовой скамейке. Сели. Рядом в песочнице играли дети, Ира с грустью смотрела на них, молчала. Таня чувствовала, что ей нелегко говорить, поэтому не торопила. Наконец Ира вздохнула и стала рассказывать свою историю:

– Его зовут Олег. Может быть, ты помнишь. На практике в госпитале был мужик один, капитан, который ещё таблетки в раковину смывал.

Таня напряглась, сразу представив Григорова, его влажные похотливые ладони, и как можно непринуждённее ответила:

– Что-то такое помню. Только не помню, что он Олег.

– Да, Олег Григоров.

– И что? – спросила Таня.

– Он ведь ещё тогда начал за мной ухаживать, – Ира горько усмехнулась.

– Но ты мне ничего не говорила, – изумилась Таня.

– Ты не спрашивала, а я и не хотела навязываться со своими откровениями, – Ира ловким движением выбила из пачки новую сигарету.

Пока она подкуривала, прикрывая ладонью лицо от ветра, Таня всё смотрела на подругу и вдруг заметила, что руки её дрожат. Сделав глубокую затяжку, Ира продолжила:

– Он ведь женат. Да я сразу это знала. Но повелась на его слова. Знаешь, мне ведь до него никто таких слов не говорил. Родителям вечно не до нас с братом было. Они всю жизнь выясняли отношения – кто прав, кто виноват. Мама, правда, иногда гладила меня по голове, мол, умница моя. Но это так редко бывало, я могу на пальцах пересчитать, – она снова замолчала, курила, жадно затягиваясь и глядя на малышей в песочнице. – Я привыкла считать себя гадким утёнком, и если кто-то из парней уделял мне внимание, я удивлялась, понимаешь, совершенно искренне, что он такого во мне нашёл? Да с парнями как-то и не складывалось, сама знаешь, – Ира снова замолкла, сидела, поддевая носком модного тупоносого ботинка сухие листья.

Таня тоже молчала и думала, что не всегда обязательно говорить и что молчание в некоторые моменты бывает красноречивее всяких слов. А Ира продолжала:

– И тут – он. Такой весь взрослый, состоявшийся и успешный, как я тогда думала. Знаешь, как он меня называл?

– Как? – спросила Таня.

– Галатея. «Ты моя Галатея, – говорил он. – Я мечтаю сделать тебя самой счастливой». Понимаешь?

Таня вздрогнула. Каков мерзавец! Он эти свои заготовленные слова повторял каждой встречной. Но ничего не сказала Таня, опасаясь ранить подругу ещё сильнее.

– А потом? – спросила Таня.

– А что потом? Потом я залетела. И тут-то и выяснилось, на что он готов ради меня. Он сказал, что ребёнок сейчас «не ко времени», что ему нужно поступать в академию и он уезжает с семьёй в Ленинград. Правда, денег дал на аборт, чтобы с наркозом… – Ира вздохнула.

– Ир, я надеюсь, ты его бортанула? Зачем он тебе такой? Ты же умница, любого осчастливишь – и испечёшь, и сошьёшь, и свяжешь.

– Если бы, – вздохнула Ира, – не могу я его забыть, не могу ни о ком думать, кроме него. Это наваждение какое-то. Вот так-то. А жена его – настоящая курица. Видела я её. Не понимаю, что он в ней нашёл.

Слёзы навернулись на глаза, но Ира уже взяла себя в руки, как улитка, снова закрывшись в своей раковине.

Подруги попрощались здесь же, во дворе, замкнутом со всех сторон старыми пятиэтажными домами. Таня долго смотрела вслед Ире, пока та не скрылась в проёме арки, ведущей к автобусной остановке.

Неожиданно дела Вано пошли в гору. Он выгодно вложил имеющиеся накопления в акции крупного завода. У них появились деньги. Много денег. Вано по-прежнему содержал две семьи, но теперь можно было не считать, сколько купюр в кошельке, когда собираешься в магазин. Татьяне это очень нравилось. Она любила не торопясь пройтись по мясным и рыбным рядам на рынке. Выбирала всё самое свежее и вкусное: розовую поблёскивающую влагой ветчину, деревенскую курицу с жёлтой кожей, мясистую и жирную, идеально разрезанные стейки сёмги, готовые к приготовлению, – хоть сейчас отправляй в духовку. Не могла она пройти мимо разнообразных копчёностей, сыров и колбас. Покупала самое лучшее, щедро, как будто всякий раз доказывала самой себе, что далеко в прошлое канули те времена, когда они с мамой позволяли себе класть по паре тонких, как лепестки, кусочков сырокопчёной колбасы на утренний бутерброд. Теперь всё иначе.

Татьяна уже почти забыла то время, когда жила в малогабаритной «трёшке» на Ленинском проспекте, где осталась трудная и нищая прошлая жизнь и где до сих пор жила её как-то быстро постаревшая мама. Таня приезжала, конечно, в гости, привозила гостинцы – разные вкусности, но мама больше радовалась не гостинцам, а внучку – маленькому Мишеньке. Визиты эти случались редко. Да и когда Тане ездить? Сначала сын был совсем маленький, потом – купили квартиру, и пришлось Татьяне держать руку на пульсе: сначала контролировала ремонтную бригаду, норовившую без её пригляда раствориться в пространстве, по окончании ремонта украшала гнёздышко, покупала мебель, портьеры, выбирала люстры, торшеры и бра.

Когда квартира была обустроена, Вано рассказал, что оформил развод с женой. Расписались по-тихому, свадьбы не было. Устроили небольшой вечер в новой квартире, поужинали с друзьями. На память об этом событии Вано подарил Тане первое кольцо с бриллиантом.

Жизнь радовала её беспрестанно. Четыре раза в год муж организовывал семейные вояжи за рубеж. Они объездили весь мир, побывав даже в самых экзотических местах, куда не ступала нога туриста из России. Татьяна небрежно и со знанием дела обсуждала с новыми подругами детали поездок: пляжи, отели, магазины и прочее, и прочее…

Теперь Татьяна стала другой: властной, знающей себе цену. Ей нравилась эта новая роль, когда она платит, – и всё вокруг приходит в движение. У кого деньги, тот хозяин жизни. Это Татьяна усвоила твёрдо.

Она очень преобразилась: вещи носила из дорогих бутиков, пользовалась качественной косметикой. Сбылась, наконец, её мечта иметь сколько душе угодно французских духов. Прелестные коробочки заполонили все свободные полки в ванной комнате. Истинное наслаждение доставляла ей покупка одежды. Одёжный шопинг – самая благодатная тема для разговоров с подругами.

А подруги у неё теперь были новые – жёны компаньонов Вано. Все они штучки из хорошего общества: дочери генералов, членов ЦК, директоров крупных заводов. Сказать при них что-либо о своей прошлой жизни, о матери-лаборантке было по меньшей мере неприлично. И Татьяна научилась молчать, чётко разделив в сознании жизнь «до» и «после».

Когда Миша должен был пойти в первый класс, Вано купил квартиру в новом элитном доме. Предыдущую, двухкомнатную, стали сдавать в аренду. Новое жилище было очаровательно: пять комнат, три балкона, две ванных, два санузла. Бедной тёте Даше, чтобы поддерживать в квартире порядок, приходилось работать с утра до позднего вечера. Впрочем, Татьяна давно называла её Дашей, без отчества, на западный манер.

После смерти матери Татьяна стала сдавать внаём и её трёхкомнатную. В ремонт не вкладывалась, и так забрали с руками и ногами, как говорится. А что? Хоть и малогабаритная, но на Ленинском проспекте, недалеко от метро. Отсюда и цена аренды – 50 тысяч в месяц.

Эта сумма была такой мелочью, которой Вано даже не интересовался, – «на косметику», говорил он. Дети от первого брака выросли, и он, как настоящий грузинский папа, помогал им во всём. Сын и дочь оба получили образование в московских вузах: дочь стала специалистом банковского дела, сын – переводчиком, знал три языка, вскоре после университета был приглашён в одну из зарубежных фирм и оказался в Швейцарии. Дочь уехала на родину, в Тбилиси, устроилась в банк и начала восхождение по карьерной лестнице. Тем не менее квартиры в Москве Вано купил обоим – недвижимость в столице никому ещё не помешала. Бывшая жена Нино вслед за дочерью подалась в Грузию и жила теперь в собственной квартире, оставшейся ещё от её покойных родителей. Вано ездил в Грузию по несколько раз в год – навестить стариков-родителей и многочисленную родню. С Нино и дочкой тоже виделся, Татьяна даже подозревала, что контакт с Нино был намного более близким, чем полагается между бывшими супругами. Во всяком случае, созванивался он с Нино регулярно. Но при этом не скрывался и всегда говорил, что звонок связан с детьми. Что хочешь, то и думай!

Татьяна ревновала, но поделать ничего не могла. На душе было тяжело, воображение услужливо подсовывало вольного содержания картинки, в которых Вано был по меньшей мере хозяином гарема. А она даже поделиться своими подозрениями ни с кем не могла. Новым подругам ведь этого не расскажешь. В такие минуты Татьяна вспоминала про Ирку. Вот кто точно не посмеётся за глаза, не осудит. Но связь с ней прервалась. По старому номеру телефона отвечали другие жильцы: Ирина продала квартиру и съехала, а куда – неизвестно. И каждый раз, когда Вано уезжал в Тбилиси, Татьяна изводила себя ревностью.

Сама она в Грузию тоже ездила, но довольно редко. Когда-то давно, ещё после развода Вано с первой женой, тбилисские родственники ополчились на него за то, что оставил семью. Но время смягчило горячие грузинские сердца, и как-то под Новый год Вано позвонила его мама и пригласила приехать с Татьяной и маленьким внуком. Мише тогда было три года.

Целую неделю Татьяна собиралась в поездку, переживала: а вдруг не понравится его родне. Но, когда шасси коснулось взлётной полосы в аэропорту имени Шота Руставели, она вдруг неожиданно для самой себя осмелела. Первая встреча оказалась очень тёплой, а родственники мужа – совсем не страшными. Больше недели кочевали гости от дома к дому, от стола к столу. Все родственники: тёти, дяди, сёстры и братья – были рады встрече с Вано и по-доброму приняли его новую жену.

Столы ломились от национальных блюд, от названий которых можно было сломать язык, а от вкуса – проглотить его же. Татьяна знала от мужа некоторые названия грузинских блюд, кое-какие из них он и сам прекрасно готовил – любил удивлять гостей. Зато здесь, в Тбилиси, Таня впервые принимала участие в приготовлении грузинских печёностей: у свекрови Таня научилась готовить настоящий хачапури – национальный пирог с сыром, у Мариам – тёти Вано по отцу – обучилась искусству готовки настоящей пахлавы. Началось, правда, с хачапури.

Татьяна внимательно наблюдала за быстрыми руками свекрови, пока та ловко управлялась с тестом: катала, резала, защипывала края. Свекровь молчала, с улыбкой поглядывая на Таню. Удивительно было, что хачапури у неё получился в виде большого пирога, то есть совершенно не походил на продающиеся в московских сомнительной чистоты палатках псевдохачапури – те были порционными.

– Вот так я, бывало, ночью разделываю тесто, а сама всё в окно поглядываю: придёт – не придёт сегодня муж, – вдруг сказала свекровь. – Понимаешь, не могу я просто ждать. Ожидание легче переносить, когда руки делом заняты.

Таня поразилась, настолько серьёзный и представительный свёкор не вязался в её представлении с отчаянным гулякой:

– А он что? Гулял? Он же такой образцовый…

Свекровь грустно усмехнулась:

– Он в молодости видный был. На него внимание обращали женщины. Так что образцовые тоже гуляют.

– Так он и сейчас видный. Но обидно же! Что же Вы от него не ушли?

– Таня, у нас для женщины главное – семья и дети. Муж обеспечивал семью, очень детей любил. Куда уйдёшь? Поплачешь ночью тихонько, да и всё.

– Да, удивили Вы меня, – проговорила Таня.

Послышались чьи-то шаги за дверью кухни, и Таня замолчала.

Свекровь уже разрезала на порции готовый пирог, от которого на всю квартиру распространялся нежный сырный дух. Таня попробовала хачапури, запивая горячим чаем, и влюбилась в это произведение искусства раз и навсегда. Аккуратно записала рецепт в блокнотик своим круглым красивым почерком.

Со временем она, конечно, упростила рецепт, приспособив для пирога готовое слоёное тесто – хачапури от этого не стал хуже. И специфический имеретинский сыр, о котором говорила свекровь, в Москве не всегда купишь. Поэтому со временем начинка тоже претерпела изменения: Татьяна смешивала для неё натёртый солёный сулугуни с пресным адыгейским, который даже не нужно тереть на тёрке, достаточно просто размять вилкой. Причём важно, чтобы сулугуни было меньше, примерно одна треть от всей начинки, иначе пирог будет солоноват. Чтобы начинка лучше схватилась, Таня по совету свекрови добавляла в неё сырое яйцо и немного размягчённого сливочного масла. «Ни в коем случае масло не топить!» – было записано на странице записной книжки.

Вскоре хачапури сделалось любимым блюдом их гостей. Таня любила удивлять, быть в центре внимания. Сама, правда, редко позволяла себе символический кусочек: за несколько лет жизни с Вано она незаметно переросла свой сорок шестой размер, постепенно покупая вещи на размер больше, и в итоге превратилась в холёную даму с округлостями в самых волнующих мужские сердца местах. Теоретически это было так. И она ловила иногда на себе плотоядные мужские взгляды. Но мужу не изменяла. Не было желания, да и времени тоже. Хотя при желании время нашлось бы. Она просто наслаждалась открывшимися возможностями и черпала полными пригоршнями райские удовольствия. Так голодный пытается наесться впрок.

День её был расписан поминутно: маникюр, причёска, педикюр, массаж, магазины, встречи с подругами в ресторанах. Для общения с сыном тоже требовалось время.

Вано редко бывал дома: бизнес занимал его всё больше. Новые проекты требовали вложений, и далеко не всё в успехе измерялось количеством денег. Приходилось завязывать и поддерживать знакомства, встречаться с нужными людьми, которые, надо сказать, обладали хорошим аппетитом (во всех смыслах) и знали толк в элитных напитках. Им нравилось иметь дело с Вано, щедрость которого стала притчей во языцех. Ресторанные посиделки затягивались далеко за полночь, и вот наступил однажды тот самый чёрный для Татьяны вечер, когда он… Не пришёл… ночевать!

С вечера она, как это часто бывало, уснула под очередную серию мелодрамы, а проснувшись ночью и пошарив рукой по постели, поняла, что мужа нет. Татьяна села на шикарной кровати красного дерева, поморгала, отказываясь верить глазам, ещё раз присмотрелась в синем отсвете телевизионного экрана к подушке Вано – так и есть, не тронута. Она сунула ноги в мягкие тапочки, на ощупь нашла на тумбочке шпильки, собрала зачем-то волосы на затылке в пучок и только потом включила бра над кроватью.

Часы, что висели на противоположной от кровати стене, были привезены ими когда-то из поездки по Италии и представляли несомненную художественную ценность. В неярком свете ажурный светлый циферблат почти сливался с молочно-белыми обоями, ярко проступали на нём цифры из муранского стекла: 12, 3, 6, 9. Татьяна старалась не смотреть на стрелки, но как-то само собой смотрелось. На протяжении нескольких лет эти часы, которые она вместе с любимым Вано выбирала в небольшом магазинчике в свой медовый месяц, отсчитывали счастливые минуты, часы, дни, месяцы и годы их семейной жизни. На этот циферблат она смотрела, когда по ночам кормила сонно причмокивающего грудного сыночка, лёжа на боку и облокотившись на подушку, засекая время следующего кормления. С ними были связаны и другие, более интимные воспоминания, при мысли о которых у неё и сейчас начали гореть мочки ушей. «У меня муж – половой гигант!» – смеялась иногда Таня, указывая глазами на часы, которые ночью едва виднелись в мерцающем свете свечей. Вот эти самые часы сейчас показывали без четверти шесть.

Таня встала, подошла к окну, отдёрнула тюль. Вековые двойняшки-сосны стояли неподалёку от их балкона, опустив заснеженные рукава тяжёлых лап. Вереницы дорогих машин, припаркованных вдоль тротуара, были засыпаны снегом и казались диковинными спящими животными. Солнца ещё не было, и не было даже намёка на то, что когда-то оно взойдёт. «Мрак. Какой мрак», – подумала Татьяна. Надо было что-то делать. Она принялась звонить. «Абонент недоступен или находится вне зоны действия сети», – пропел равнодушный женский голос. Вероятно, с ним что-то случилось. Дороги скользкие, техника не успевает чистить. Она набрала экстренный номер 911, ждала, пока её переключат на милицию, долго объясняла, отвечала на вопросы и с ужасом вдруг поняла, что она не знает, во что был одет муж, когда выходил из дома. Ей посоветовали успокоиться и ждать. Если через трое суток муж не объявится, милости просим – писать заявление о пропаже человека.

Таня стояла и смотрела в окно. Светало. Небо над соседними домами окрасилось в розовый цвет. Во дворе началось обычное утреннее движение: мужчины очищали снег с машин, собаки вывели владельцев прогуляться, подышать свежим воздухом. Во двор въехала машина с надписью сбоку: «Доставка букетов». «Кому-то радость с самого утра», – рассеянно подумала Татьяна. Она отошла от окна, приоткрыла дверь в комнату сына. Вот он и вырос, осенью в школу. Даже не верится. Давно ли привезли из роддома тугой свёрток, схваченный синей капроновой лентой? А сейчас он далеко не малыш, вон какой упитанный увалень. Да, пожалуй, надо строже ограничивать его в сладостях. Этот ребёнок за пирожное душу продаст и глазом не моргнёт. Таня поправила одеяло, подоткнула по бокам, поцеловала сына и тихонько вышла. Как всё-таки хорошо, что не надо собирать его в детский сад…

С детства этот процесс был ненавистен самой Татьяне, и она поклялась себе когда-то, что при возможности ни за что не отдаст ребёнка в сад.

Пусть спит, днём придёт гувернантка, которая готовит мальчика к школе. А после обеда Татьяна отвезёт его в бассейн.

Негромко звякнул дверной звонок. Татьяна замерла на мгновение, потом поспешила к двери. Вано! Это он! Распахнула дверь, даже не глянув в глазок. И едва не сшибла с ног человека с букетом бордовых роз.

Татьяна удивлённо посмотрела на курьера, а тот сказал:

– Вам букет! Распишитесь, пожалуйста!

– От кого? Вы ошиблись, наверное.

Разносчик цветов вынул из нагрудного кармана квитанцию, прочитал:

– Татьяна Сергеевна Семёнова?

– Да.

– Значит, это Вам, – лучезарно улыбнулся парень фирменной улыбкой разносчика и протянул Татьяне розы.

– Спасибо, – недоумённо протянула Татьяна, – где расписаться?

Когда-то Татьяна не взяла при заключении брака фамилию мужа, поэтому теперь размашисто вывела: «Семёнова».

Она вошла в квартиру, внимательно осмотрела букет – записки не было. Кто и зачем прислал ей цветы? Начало февраля, никакого праздника не намечается. Вот загадка так загадка!

В просторной прихожей на полу стояла монументальная ваза чешского стекла. Татьяна налила воды, поставила цветы. Розы очень красивые, конечно, но ситуация странная. Неизвестно кто присылает ей цветы в семь утра. Что она вообще скажет мужу? Да где же он, наконец? Нет, с ним, конечно, что-то случилось. Только бы дождаться времени, когда можно будет позвонить его друзьям. Сейчас ещё слишком рано. Она взглянула на часы: стрелки не торопились. Как же невыносимо долго тянется время, когда чего-то ждёшь!

Таня включила кофе-машину, села с чашечкой кофе на диван в столовой, подобрала под себя ноги. Её знобило. Это бывает при нервных перегрузках, такой вот нервный озноб. Может быть, не всё так страшно. Ведь если бы с Вано что-то случилось, ей бы уже позвонили. Ведь когда с папой случился сердечный приступ, маме сразу же сказали. Ах, это совсем не убедительно! Мама с папой работали в одном НИИ, только на разных этажах. Было бы странно, если бы ей не сказали. Татьяна отпила глоточек, поставила чашку на стол. Озноб не проходил. Она укуталась в шаль, снова бродила по комнатам, подходила к окнам, к двери, прислушивалась.

Татьяна задремала и проснулась от звяканья ключей – кто-то пытался открыть дверь. Она на цыпочках вышла в прихожую, замерла, притаившись за шкафом. Связка ключей снова звякнула, но ключ в замке так и не повернулся. За дверью раздался шорох, как будто кто-то прислонился спиной к двери и потом съехал вниз. Наступила тишина. Таня выждала несколько минут и приблизилась к двери, посмотрела в глазок. Никого. Она повернула ключ в двери, стараясь действовать бесшумно, чтобы не разбудить Мишу. Попробовала открыть дверь. Не тут-то было. Таня налегла на дверь. Между косяком и дверью появился небольшой зазор. Тогда она наконец увидела, что под дверью кто-то сидит. Что за чертовщина? В охраняемом доме – бомж? Это же не пятиэтажка на окраине! Таня собралась уже звонить на пост охраны, как услышала:

– Таня, девочка, прости. Мы совсем немного выпили, потом долго разговаривали, решали дела. Всё решили. Я прислал тебе розы. Они тебе понравились? Ох, как я устал. Спать хочу. Можно войти?

Шокированная, Татьяна открыла дверь шире и теперь увидела Вано. Он сидел на полу, пьяный в стельку. Она ни разу его таким не видела. Трясясь от нервного озноба, Татьяна помогла мужу подняться и втащила его в квартиру.

Разговор состоялся поздно вечером, когда Вано мало-мальски пришёл в себя. Собственно, говорила одна Таня, муж сидел молча, опустив голову и время от времени горестно качал головой. Раскаявшийся грешник – ни дать ни взять.

Полгода после этого протекли спокойно, безмятежно. Татьяна уже стала забывать о происшествии, как вдруг всё повторилось. Но с более неприятными последствиями. После очередного загула, который продлился не ночь, а пару суток, Вано заявился с букетом роз (на сей раз обошёлся без курьера). А уже на следующее утро Таня обнаружила в его мобильном телефоне не оставляющую иллюзий переписку с девицей, которую Вано называл то «киской», то «зайкой». Судя по номеру телефона, девица была одна и та же. Вступать в полемику с незнакомым человеком не входило в Танины планы. Собственно, и сам факт переписки мог бы остаться для неё тайной, если бы девица не столь назойливо слала свои сообщения. Вано принимал душ, телефон лежал на столе, вот она и прочла.

Первым порывом было – устроить скандал. Но когда Вано вышел из ванной, желание скандалить пропало. Можно поскандалить и даже уйти, а что толку? Уйти – значит обречь себя и сына если не на нищету, то на существенное ухудшение условий жизни. Из этих барских хором уйти в хрущёвку, пусть и трёхкомнатную – такое не входило в её планы.

Со временем Татьяна перестала придавать значение загулам мужа. Как бы то ни было, он всегда возвращался домой. Верных мужей, может быть, совсем не существует. А вскоре сын подрос, и появились новые заботы.

Мишико учился через пень-колоду. От природы неглупый, он был патологически ленив. Половину домашних заданий за него выполняла Татьяна. Она раскрашивала контурные карты, чертила чертежи, в общем, делала то, что умела. Точные науки сыну объяснял Вано. А Татьяна, когда поняла, что с русским языком сама не справляется и даже после проверки ею заданий ребёнок приносит тройки, срочно наняла репетитора.

Репетитор Ольга Викторовна приходила дважды в неделю. Она объясняла правила, разбирала с Мишико домашние упражнения, следила, чтобы переписал в тетрадь без ошибок. Он писал диктанты, учил слова, с горем пополам пересказывал тексты изложений. Учительницу он терпел с трудом. Хотелось поиграть в компьютер, а не учить дурацкие правила. Ольга Викторовна чувствовала, что её посещениям предшествуют яростные перепалки матери и сына. Иногда днём ей звонила Татьяна:

– Сегодня не получится. Совсем в отказ пошёл!

На нет и суда нет. Хозяин – барин. Не хотите – не приеду. Только что вы с ним дальше будете делать, если он вас в тринадцать лет в две шеренги строит… Естественно, это мысли, только мысли. Разве такое произнесёшь вслух?

В следующий раз Ольга Викторовна приходила с двумя упаковками любимых пирожных Мишико. Неимоверный сладкоежка, он очень любил берлинские пирожные, съедал за один присест всю упаковку, где их было штук шесть. Обычно чай репетитору предлагали после занятия. Но иногда увалень никак не мог совладать с собой и предлагал:

– А давайте сейчас чай пить! А потом позанимаемся.

Ольга Викторовна соглашалась. Тем более что Татьяна после обеда почти всегда спала и препятствовать столь несвоевременным чаепитиям не могла. Да и на продолжительность урока чаепитие не влияло, потому что время Ольгой Викторовной отмерялось строго: ровно час. Больше Мишико не выдерживал.

К концу занятия просыпалась Татьяна, приглашала на чай или кофе. Неожиданно в лице постороннего человека она нашла ту самую плакательную жилетку – рассказывала в подробностях о похождениях мужа. Даже о попытке отомстить ему той же монетой проговорилась. Был такой случай с ней.

Вано, как обычно, уехал в Грузию на месяц. Татьяна с подругой была в ресторане. Там и познакомилась с подсевшим за их столик тренером по каратэ – приятным мужчиной с подтянутой фигурой. Потеряв голову, дала подруге ключи, поручив присмотреть за сыном, и отправилась с чуть знакомым человеком в гостиницу, которую в итоге сама же и оплатила. У мачо не нашлось с собой наличных денег, а карты по техническим причинам в тот вечер не обслуживались.

Близость с ним не принесла Татьяне ничего, кроме страшного разочарования. Что называется, кто хорошо говорит, тот плохо делает. Да и не удовольствия она искала. Хотелось почувствовать себя отомщённой. Но не вышло. На душе стало ещё хуже. Теперь Татьяна вряд ли сможет в чём-то винить мужа – сама хороша.

Вернувшись домой, встала под душ и не выходила минут сорок. Подруга забеспокоилась, застучала в дверь. Да жива я, жива. Что со мной сделается…

Репетитор Ольга Викторовна продолжала ходить, хотя всё, что она пыталась вложить в голову Мишико, тут же вылетало, и к следующему занятию можно было начинать сначала. Он не проявлял никакого интереса к учёбе, откровенно зевал и постоянно смотрел на часы.

Однажды после занятия, закончившегося в восемь вечера, Вано пригласил её выпить чашечку кофе. Мишико засел за компьютер, Татьяна, по своему обыкновению, спала. Прошли на кухню, пили кофе, разговаривали. Ольгу Викторовну потряс интеллект Вано. О чём бы ни зашла речь – о кино, литературе, истории – во всём он был не просто сведущ, а блистал знаниями. Постепенно разговор с общих тем перешёл на личные. Он интересовался, нравится ли ей профессия учителя, рассказывал о своей учёбе в университете, о молодости. Ольга Викторовна несколько раз порывалась уйти, глядя на часы, но хозяин останавливал её:

– Посидите со мной. С Вами интересно поговорить. Мне ведь и поговорить не с кем.

– А Таня? – быстро спросила учительница и осеклась.

Он посмотрел на неё с горькой усмешкой:

– Да что Таня… Неинтересно ей это всё…

Помолчал, помешивая кофе в неизвестно которой по счёту чашке. Посмотрел, как будто сомневаясь: говорить ли? Вздохнул:

– Как Вы думаете, куда уходит любовь?

Ольга Викторовна удивилась вопросу, сразу и слов-то не подберёшь, чтоб ответить. А он как будто и не очень ждал от неё ответа, продолжал:

– Ведь было всё так хорошо. И мы действительно были счастливы. Но потом любовь по капельке утекать начала. Понимаете? Как из худого ведра вода – вроде бы полное, а немного погодя смотришь – уже больше половины нет. И так тошно жить становится.

– Вы не расстраивайтесь, – проговорила Ольга Викторовна. Ей хотелось как-то приободрить его. – Видимо, кризис семейных отношений. Это бывает. Пройдёт.

– Да-да, – рассеянно сказал Вано и начал извиняться: – Вы простите меня, что я Вас загрузил своими проблемами. Спасибо, что выслушали. Я об этом поговорить ни с кем не могу. С партнёрами по бизнесу такое обсуждать не станешь – не поймут.

С того вечера так повелось: в зависимости от того, кто из них бывал дома, поочерёдно рассказывали они Ольге Викторовне о своих проблемах. Их можно понять: чужой человек, общих знакомых нет, информация никуда не распространится. Это как рассказать случайному попутчику в поезде.

Однажды после занятия, когда мужа не было дома, Татьяна пригласила Ольгу Викторовну на чай. Но сама открыла вино.

– Что Вы! – запротестовала было учительница. – Мне так добираться далеко, а уже поздно.

Но в глазах Татьяны было столько муки, что невозможно было её не выслушать.

– Ничего, я Вам денег доплачу, вызовем такси. Мне необходимо посоветоваться.

Оказалось, Вано отсутствовал дома уже третьи сутки. Но самое страшное было не в этом. К таким отлучкам Татьяна уже привыкла. Неделю назад он позвонил домой ночью, заплетающимся языком попросил подъехать и забрать его из ресторана. Куда деваться? Прогрела машину, поехала. На месте выяснилось, что он не один, а с дамой, тоже еле держащейся на ногах. Экая наглость! Не извинялся, как обычно, а приказным тоном рявкнул:

– Сначала отвезём девушку!

Татьяна не вышла из машины, проглотила обиду, когда они сели на заднее сиденье. Ехали молча, в зеркало Татьяна видела: целовались. Она рулила, слёзы застилали глаза. Вспомнилась финальная сцена из фильма «Интердевочка». Мелькнула шальная мысль. Хорошо бы разбиться теперь вдребезги и больше не мучиться. Но дома спал Миша. «Не имею права. Не имею права», – твердила она про себя. Скорее бы уже доехать.

– Какой номер дома? – спросила Татьяна, свернув с улицы Лобачевского на Ленинский проспект.

Женщина назвала номер дома. Лучше бы она не отвечала! Это был голос её Ирки. Задушевной подруги, исчезнувшей лет пятнадцать назад.

– Недалеко же ты уехала, – не сдержалась Татьяна.

– Что? – непонимающе спросила пассажирка.

Похоже, она до сих пор не поняла, с кем едет в машине.

– Рядом, говорю, произвела обмен. В том же районе, – отчеканила Татьяна.

Потом Вано долго прощался с любовницей у подъезда, а Таня сидела в машине и плакала. Интересно, давно он с ней? А она? Знала ли она, чей муж у неё в любовниках? Она же Вано раньше не видела никогда. Какая, однако, мерзкая штука жизнь. Так и норовит ударить больнее.

Обратно ехали молча. Муж уснул на заднем сиденье. Татьяне вспомнились слова свекрови: «Куда уйдёшь? Поплачешь ночью тихонько, да и всё».

Рассказывая всё это Ольге Викторовне, Татьяна еле сдерживала слёзы. Ей хотелось получить совет. Что делать? Как его удержать?

В следующий раз учительница принесла несколько книг. Хорошие, наделавшие шуму новинки.

– Почитайте. Там есть о чём подумать и что обсудить. Дайте мужу прочесть. Раз уж Вы просили совета, мне кажется, у вас мало общих тем для разговоров сейчас. И Вано не хватает общения. Он, может, из-за этого и ищет других. Он любит Вас, Таня. Точно любит. Постарайтесь стать для него интересной…

Татьяна глянула недоверчиво. Книги через месяц вернула нераскрытыми.

А скоро грянул кризис, бизнес Вано чуть было совсем не развалился. От услуг репетиторов они отказались…

Прошло пять лет. Ольга Викторовна случайно оказалась в том районе. Вспомнила, что не купила таблетки. Зашла в ближайшую аптеку.

– Скажите, у вас фарингосепт есть?

Через стекло с той стороны прилавка на неё смотрела Татьяна. Сделала вид, что не узнала. Молча отпустила лекарство. Только цену назвала. На её руке не было обручального кольца. Ольга Викторовна засомневалась: может, просто человек похожий? Как она могла дойти до жизни такой – работать в аптеке?

Уже на улице обернулась. Сквозь тюль женщина в белом халате смотрела ей вслед.

Когда к Ольге Викторовне приходят гости, она частенько печёт хачапури и на все вопросы по поводу рецепта отвечает, что он к ней попал через десятые руки от одной мудрой грузинской женщины.