Читать книгу Убийства и прочие мелочи жизни - ЕленаА. Миллер - Страница 2

Гроза собиралась долго, как молодая вдова на бал.

Пугать начала заранее – сначала, не торопясь, узко залила далекий горизонт густыми чернилами, затем, видимо для острастки, мелко засеяла черное поле частыми всполохами алых молний. Горячий воздух в ожидании непогоды сделался совсем стеклянным и непригодным для жизни! Раскаленное марево встало столбом и, парализовав последний слабый ветерок, накрыло город Скучный жаркой липкой испариной.

Утомленные предгрозовым прологом, Марья и Глафира чуть живые добрались до дома Карпа Палыча только после семи часов вечера. В руках у них были внушительные сумки, будто бы они собрались в долгую поездку.

Карп ждал их, стоя на балкончике второго этажа с растерянным и помятым лицом. В доме стоял запах беды – густо относило мятными каплями, хлоркой и подгоревшей картошкой. Окна были распахнуты, но положения это не спасало…

Женщины поднялись на второй этаж и заняли большую комнату, которая была хороша хотя бы тем, что в ее узкие глубокие окна солнце проникало неохотно и быстро гасло в фиолетовых плюшевых шторах.

Разобрав кое-как сумки, они вышли на узкий балкончик. Облокотились на серые каменные перила, устало оглядели окрестности.

Жизнь на Нижней улице осторожно продолжалась, атмосфера была пронизана ожиданием грозы, осознанием реальности убийства и крайне нервным напряжением…

Маша больше не плакала. Ее серые глаза глядели на мир строго и вопросительно. Но иногда она вдруг будто вспоминало о чем-то, на лицо ее тут же набегала черная туча, и тогда во взгляде появлялся ужас и беспомощность.

Глаша наблюдала за этими метаморфозами безмолвно, не задавая вопросов. Но на душе у нее было неспокойно – слишком уж хорошо знала она свою давнюю подружку, чтобы безошибочно угадать, что та что-то скрывает…

– Отец Косьма сказал, что все Алешины вещи украли. Вместе с его чемоданом…

– Ужас! Из-за кучи тряпок человека убили.

Тут Маша встрепенулась и указала рукой вдаль, в сторону утопающей в пыльной дымке Чайной улицы.

– Едут!

Глаша пригляделась – обогнув угол старинной островерхой готической башни, в коей ныне располагался книжный магазин, на булыжную дорогу вырулила полицейская машина. Была она еще совсем маленькая, не больше ногтя, но приближалась резво, распугивая куриц и мужичков с тачками короткими молниями на синей плоской «мигалке».

– Вот и слава Богу, – сдержанно молвила Глафира и потянула подругу за рукав. – Пойдем. Думаю, нужно ужин собрать…

***

Даниил получал неожиданное удовольствие от езды. Испортить это самое удовольствие не могла даже выщербленная булыжная мостовая, на которой трясло не хуже, чем на тёткиной стиральной доске… Он сдержанно улыбался. Эта улыбка была перманентным ответом на эмоциональный монолог Толика, ловко крутящего руль:

– Вот я и говорю – бросай ты к едрёной-фене свою Москву, давай обратно – в родные палестины… Посмотри, город как отстроили!! Заблудиться можно! Мне шеф не раз говорил: «Анатолий, бери участок в новом микрорайоне, квартиру выхлопочем!» – Толик заговорщицки склонился к уху Даниила. – Наш шеф с мэром каждый месяц в бане в Охотничьем Домике, что на Дальнем озере, парится… Так вот, «квартиру, – говорит, – выхлопочем!» А я – ни в какую! Мои родители с сестрами живут в новом микрорайоне в квартире – ногу поставить некуда. Нет! Я старый город ни на что не променяю! Вот! Гляди – помнишь? Университет! Ты туда поступить мечтал! Эх, кабы не Москва… Отремонтировали – не узнать! А вот Театр! Все не выучу, как он по-новому теперь называется… Слово какое-то греческое… А вот гляди-гляди! Магазин «Комод»! Совсем не изменился! А за ним…

– «Дом Кукол»! – вставил слово Даниил, наклонившись вперед, чтобы лучше видеть. – Помнишь, как мы в этот волшебный магазин за новогодними петардами бегали? По очереди, чтобы побольше набрать! И ведь набрали же! А потом…

– А потом… Эхе-хе!!! Да! Было дело!!! Чего теперь старое-то вспоминать… Так мы с тобой с тех пор из полиции и не выбрались!!!

В машине раздался дружный гогот. И, отвечая ему, далеко в небе провернулся первый долгожданный раскат грома.

Выехали на Нижнюю улицу.

– Домой заскочим? – спросил Даниил.

– Еще чего! – отмахнулся Толик. – Не выберешься потом. Я тетке велел пирогов в монастырь отнести. Посидим у Карпа, оглядимся, поговорим. Поможешь по дружбе?

– От тебя разве отвертишься? – туманно ответил Даниил.

– Ты наши протоколы видел. Заключение из лаборатории… – Толик вопросительно глянул другу в глаза. – Что скажешь? Как тебе дело?

– Дело как дело… Разберемся! Почему ты один крутишься – следователь где?

– Был следователь. Приказал факты по убитому собрать и укатил. У него таких «Дел» – как у меня волос на голове. Здесь тебе не Москва.

Несколько минут ехали молча. Потом Толик резко вывернул руль, и машина ладно вкрутилась в замысловатый подъем, коротко взвыла и вынырнула в середине Тополиной аллеи, ведущей от старой Усадьбы на Верхней улице прямо к воротам монастыря.

Ворота те давно уже были сняты и, выражаясь языком реставраторов, утрачены. Но каменные колонны, на которых они висели, стояли на месте, обозначая границы музейной епархии. Миновав их, машина подпрыгнула на паре кочек и остановилась у открытой веранды бывшего певческого корпуса.

Даниил вышел на улицу первым и застыл, оглядывая с холма открывшийся вид. По выражению его всегда непроницаемого лица трудно было прочитать, какое впечатление произвели на блудного сына красоты вечернего провинциального града.

Участковый уполномоченный Толик напротив, выказывал крайнюю озабоченность и проделывал кучу наполненных тайным смыслом манипуляций. Он облизнул палец и определил направление ветра. Потом, приставив ко лбу ладонь козырьком, внимательно изучил чернильную тучу, уже затянувшую полнеба и начавшую кое-где гасить солнечные лучи. Затем сбегал к старому каретному сараю и заглянул внутрь, распугав во все стороны монастырских котов.

– О чем хлопочешь? – заинтересованно спросил Даниил.

– Загоню-ка я свою старуху под крышу! – воспоследовал исчерпывающий ответ. После чего Толик сел обратно за руль и направил машину в сторону каретного сарая. – Ты иди пока, знакомься!

Даниил проводил взглядом автомобиль и направился к дому.

Ступив на широкие, до чистого блеска вытертые доски пола широкой веранды, Даниил испытал странное чувство… Описать его он не брался, потому что такое было с ним впервые и определению поддавалось трудно. Он будто бы погрузился в другой мир и другое время. На него тихо накатывалась иная реальность, тайно сосуществующая рядом с привычной жизнью… Словно невидимый, но всемогущий режиссер расставил декорации, приглушил свет, подготовил сценарий и, наконец, собрал персонажей в определенное время и место.

Тяжелая двухстворчатая дверь, крашенная в серую краску, была открыта. Прихожая поражала своими размерами и обстановкой! Прямо рядом со входом помещалось нелепое чучело медведя. Лесное чудище стояло на задних лапах, широко разинув полную зубов пасть. Язык его, сделанный из красного атласа, совершенно по-хулигански высовывался наружу. В передних лапах зверь держал посеребренный ободранный поднос.

– Без комментариев! – буркнул под нос Даниил и прошел дальше.

В квадратный холл выходили четыре двери. Одна из них, по правую руку, ближняя к входу, была опечатана. Следующая за ней, по правую же руку, была приоткрыта и, судя по доносившимся из-за нее запахам и звукам, скрывала за собой кухню.

Прямо по центру, напротив входа в дом, располагалось высокое арочное окно, замысловато задрапированное золотисто-бурым атласом. Ровно под ним начинался провал каменной лестницы, уходивший резко вниз, далеко в чрево дома.

В простенках между дверьми стояли серого мрамора полированные подставки, на которых возвышались исполинские вазы из того же материала, с вырезанными на них бараньими головами. Из ваз торчали странного вида букеты из искусственных цветов, слегка походивших на весла…

По левую руку, симметрично уже осмотренным, находилось еще две двери. Даниил потянул за ручку дальнюю из них, но она оказалась запертой. Он подошел к оставшейся двери и, услышав за ней негромкие голоса, постучал.

– Войдите! – ему ответили разом два голоса, мужской и женский.

Снова испытав внезапный прилив чувства, охватившего его на ступенях веранды, Даниил переступил порог комнаты.

– Здравствуйте! – так же слаженно обратились к нему те же два голоса. Принадлежали они маленькому смешному мужчине в очках с круглыми линзами, и среднего роста пышногривой блондинке с испуганными серыми глазами.

У окна, чуть повернувшись к вошедшему, молча стояла невысокая длинноволосая брюнетка, обхватив себя руками за плечи, будто бы ей было зябко в этот раскаленный солнцем день. Так же безмолвно она слегка кивнула гостю, как ему показалось, несколько холодно.

Дамы были одеты в почти одинаковые, длинные в пол, черные платья. На блондинке странный наряд сидел кокетливо, в глубоком вырезе блестел массивный золотой крестик.

Туалет брюнетки смотрелся скромно, даже строго. Глухое свободное платье оживлял лишь огромный крест черного металла, с горящими в нем кровавыми рубинами и крупным жемчугом. Молодая женщина тоже оценивающе оглядела незнакомца, заметила невеселые голубые глаза, светлые короткие волосы, ямочку на волевом подбородке. Взгляд Даниила задержался на руках брюнетки – молочных, гладких, с длинными как у кошки ногтями, покрытыми рубиновым, в тон кресту лаком. На белом, бесстрастном лице её ярко выделялись живые карие глаза. Прямой нос, небольшие бледные губы…

– Это просто невежливо, так откровенно долго пялиться на незнакомую женщину!! – гаркнул в ухо Даниила развеселый Толик.

Брюнетка чуть заметно вздрогнула от неожиданности, опустила глаза и отвернулась к окну.

Толик, радостно ухмыльнулся и втолкнул Даниила через порог:

– Не стой на дороге, не мешай движению!

Инспектор окинул взглядом комнату. Она была большой, темной и бестолковой. В центре стоял обеденный стол, видимо, из замка людоеда-великана. Вокруг него были поставлены мягкие полукресла с гнутыми спинками и старый резной диван. Во всю стену против окон архитектором была организована колоннада, из центра которой росла черная деревянная лестница на второй этаж. Шкафы, картины, канделябры…

– Здравствуйте! – запоздало ответил Даниил, и, повернувшись к Толику, заметил. – Я не слышал, как ты подошел.

– Не беда! Главное, что я подошел вовремя… чтобы представить дорогого гостя нашим главным свидетелям! Прошу любить и жаловать – Даниил Владимирович!

– Очень приятно! – оживился маленький седеющий человек в коричневом в бледную клетку костюме. Поправив несколько раз блестящий галстук, он подошел к Даниилу несколько боком и протянул мягкую теплую ручку. – Карп Палыч! Я директор этого «Музейно-исследовательского комплекса», его же хранитель и научный сотрудник.

– Он же библиотекарь, он же архивариус, он же смотритель… – тут же зловещим голосом подхватил Толик, загибая пальцы.

– Ах! Анатолий Ильич, вам бы все шутки! – страдальчески пропищал директор, он же смотритель. – Я до сих пор в себя прийти не могу! Спасите хоть вы нас от этого насмешника!

Даниил, к которому было обращен последний жалобный вскрик, вежливо улыбнулся и представился присутствующим сам:

– Инспектор Гирс! Уголовный Розыск.

Эти простые слова неожиданным образом подействовали на Карпа Палыча. Он взмахнул руками и с восторгом воскликнул:

– Гирс! Невероятно! Гирсы! Не те ли самые!!?

– Простите…! – сухо ответил Даниил, подняв бровь.

– Ах, Боже ты мой! Невероятно! Я… – Карп Палыч бросился к большому шкафу, занимающему всю стену напротив двери, и нырнул в его нижнюю полку. Оттуда послышался его задушенный голос. – Гирсы – древнейший дворянский род, имеющий шведские корни… Интереснейшая история, интереснейшее генеалогическое древо! – Карп вынырнул из недр шкафа с толстенной потрепанной книгой в руках. – Позвольте вам зачитать! Вот здесь – в разделе «Русское дворянство»!

– Карп Палыч!

– «Надворный советник Карл Гирс с 1800 года состоял…

– Карп Палыч!!

– … директором Гродненской пограничной таможни. Имел четырех сыновей: действительного статского советника Федора Карловича Гирса, рожденного в 1776 году…»

– Карп Палыч! Это очень интересно! – Толик деликатно, но твердо разжал пальцы директора, вынул из его рук книгу и закрыл ее. – Мы почитаем сказки перед сном, если дело дойдет до сна! А сейчас хотелось бы ближе к убийству.

Слово «убийство» возымело желаемое действие. Карп сник, стал еще ниже ростом и без сил упал на стул:

– Какое горе… Какое горе!

– Ты не мог бы представить меня дамам? – включился в разговор предполагаемый потомок древнего рода.

– Да пожалуйста! – по-барски повёл рукой Толик. Он снял фуражку, пристроил ее на одноногую резную консоль с часами и удобно сел в глубокое цветастое кресло, облокотился на стол. – Вы уж меня простите, я без церемоний. Вот эта прекрасная блондинка – Марья Марковна, хотя можно и без отчества, у нас это не принято… Невеста погибшего. Встречались чуть меньше года. В городе поговаривали, что намерения имели серьезные. Собирались уехать в Москву, на ПМЖ, видимо, там мёдом намазано. Она же обнаружила труп, путем заглядывания в окно, в 8. 23 утра.

Даниил внимательно оглядел Марью. Заметил, что она напугана, напряжена и расстроена. Скользнул взглядом по ее шелковому платью, на груди ловко отделанному тонкими черными кружевами, обратил внимание на холеные белые руки с длинными острыми ногтями, крашенными в белый покойницкий цвет:

– Очень приятно!

Маша слабо улыбнулась, нервно перебирая пальцами носовой платочек.

– А вот эта мраморная дева, немногословная и неприступная – Глафира! Анкета большого интереса не представляет – не имела, не привлекалась, не состояла… Имеется, правда, одно небольшое темное пятно в биографии…

Тут Глафира, до сего момента не проявлявшая ни малейшего интереса к происходящему, удивленно поглядела на Толика.

– Да-с! Имелось. А именно – должен вам признаться – вялотекущий роман с вашим покорным слугой! – Толик шутливо склонил голову. – В старом городе это называется «дружиться» … «Дружились» мы достаточно долго… достаточно долго для того, чтобы я начал задаваться вопросом – за какие такие достоинства эта неглупая и интересная женщина выбрала меня из толпы деревенских поклонников.

Глафира, казалось, снова потеряла интерес к монологу участкового уполномоченного и вернулась к созерцанию грозовой тучи, нависшей над левым краем города.

– Взаимность её была спокойной и вежливой. – между тем бодро продолжал Богатырев. – Но после того, как эти две кумушки съездили в Москву для обучения в иконописной мастерской, чопорные отношения наши совсем заглохли. Ей было не до меня. Я по уши погряз в работе. И роман наш незаметно сошел на нет, не причинив никому страданий и неудобств. Но надо сказать, что я и сейчас частенько бессовестно пользуюсь нашей дружбой – время от времени изливаю ей душу, в минуты усталости и слабости.

– Очень приятно! Весьма! – обратился Даниил к спине Глафиры, не рассчитывая, однако, на реакцию.

Но она неожиданно ответила ему, не отрывая взгляда от тучи:

– Не принимайте близко к сердцу эти откровения, инспектор. Анатолий Ильич любит сгущать краски. – голос у дамы был низкий, спокойный, без тени какой-либо насмешки или кокетства.

В комнате стремительно потемнело, казалось, потолок внезапно приблизился к большому обеденному столу на массивных гнутых ножках. Стены подступили к центру комнаты, а гаснущие солнечные блики разбежались по углам и замерли на боках громоздкой посеребренной посуды, стоящей на верхних полках шкафа. Центральное окно с треском распахнулось, опрокинув тяжелую вазу, которая, подпрыгивая на цветочно-ягодных ручках, с металлическим стуком покатилась по полу… Толик вскочил и ловко подхватил её. Даниил бросился к окну и попытался унять тяжелые, рвущиеся из рук плюшевые шторы. Отступив от подоконника, Глафира крепче обняла себя за плечи и повернулась к Маше:

– Как в ту ночь! Помнишь, когда в первый раз появилось привидение…!

Карп Палыч сдавленно простонал на своем стуле. В глазах Маши застыл ужас, она едва слышно застонала и крепко стиснула пальцами спинку кресла.

– Ну конечно! – в крайнем раздражении развел руки Толик. – Уж без привидений у нас никак! Как же без них!!!

И тут над крышей масштабно взорвался небесный свод, накрыв раскатом грома весь левый пригород Скучного. Ледяной порыв ветра ворвался в комнату. Даниил даже присвистнул:

– Ого!

Силами российской полиции окно было закрыто, ваза водружена на место, шторы задернуты, в комнате был включен неяркий свет…

– Люстры нужно нормальные купить! Проводку поменять! – привычно ворчал Толик. – А то при таком освещении не только привидения померещатся, но и еще что-нибудь покруче!

– Нам не померещилось! – сдавленным голосом возразила Марья.

– Хорошо-хорошо! Вот сейчас обо всем и поговорим. Накройте-ка на стол, пока мы с инспектором не погибли на посту голодной смертью.

Глафира и Маша поспешно вышли из комнаты, после чего Карп Палыч снова выказал признаки жизни, поглядев им вслед, пробормотал:

– Я так рад, что девочки согласились пожить у меня в эти дни. Признаться, я очень плохо переношу одиночество. С Алексеем все было по-другому…

– Алексей… – тут же задумчиво повторил Гирс. – Будьте добры, расскажите про него. Что он был за человек. Как попал к вам. Чем занимался. – Даниил сел в кресло рядом с Толиком и достал из кармана широкой, спортивного кроя рубашки, небольшой потрепанный блокнот.

– О! Алеша был необыкновенным человеком! Он сделал нашу жизнь яркой, шумной и радостной! С ним все дни проходили стремительно, насыщенно! Его знания в области истории, искусства, геральдики, архитектуры были поистине уникальными. Он был очень увлеченным и деятельным человеком! Я всегда поражался его неослабевающему интересу к истории провинциальной России! Его работоспособности! Алексей напомнил мне дни моей молодости, принес с собой атмосферу давно забытых дней. Его улыбка, забавные выходки делали и меня моложе.

– Как он появился у вас?

– Он, знаете ли, москвич! Анатолий Ильич питает некоторое предубеждение против этого города… Алёша приехал в Скучный год назад, при себе он имел рекомендательное письмо от моего давнего университетского приятеля. Тот описывал своего молодого коллегу в самых восторженных выражениях и просил принять его под свое крыло. Нужно сказать, эта просьба была излишней! Лёша мне необыкновенно понравился! Веселый, открытый! Да и работников у нас в музейной сфере, сами видите… – Карп Палыч растеряно повел руками, горько усмехнулся. – Алексей начал искать себе квартиру, знаете, чтобы не слишком дорого… Зарплата у нас невысокая! Я тут же отверг эти попытки и настоял на том, чтобы мой сотрудник жил со мной – в этом доме. Если бы вы знали, как он обрадовался! Жить там, где работаешь – такая удача, особенно для исследователей!

– И вы начали вводить его в курс дел? – предположил Даниил.

– Это доставляло мне великое удовольствие! Алеша впитывал в себя информацию как губка – так заинтересованно, так искренне! На Верхней улице, дальше по аллее, расположена Усадьба князей Р****ских, она в плачевном состоянии, но средства на реставрацию уже найдены. Уникальное по стилю здание – конец семнадцатого века, левое крыло – более позднего периода. Мы планировали открыть там первые залы музейной экспозиции. А пока расчищали подвалы, комнаты… Все находки переносили сюда, в этот дом…

– И много было находок?

– Достаточно для исследовательской деятельности. Были найдены книги, дневники, географические журналы конца 19 века, великое множество газет… Посуда, картины, иконы и мебель были – увы! – в убитом состоянии, но кое-что удавалось спасти и сохранить.

– Где находится ваше хранилище?

– В подвале. Оно прекрасно подходит для этих целей – просторное, сухое помещение.

– В него ведет лестница в холле? Та, что под окном напротив входа?

– Совершенно верно! Хотите посмотреть?

– Непременно! Но чуть позже. Как часто Алексей уезжал из Скучного?

– Практически никогда! За все это время лишь два раза, да и то на два-три дня!

– Зачем?

Карп нерешительно замялся:

– Ну, видите ли, я не считал возможным допрашивать его… Это были поездки по личным делам. Последний раз он отлучался недели три назад.

– Получал ли он письма, посылки? Звонили ли ему друзья из Москвы? Приходил к нему кто-нибудь?

– Он вел обширную переписку с другими музеями и архивами. Я же говорю вам – он был неутомим! Но письма сейчас рассылаются и получаются по электронной почте! Они все в компьютере, в его комнате.

– Отлично. Я займусь этим чуть позже. А как обстоят дела с личными звонками и посещениями?

– О! Этого я не замечал… Мы, музейные черви, люди необщительные. Большого количества друзей не имеем. Лишь изредка, в самом начале его работы здесь, Алеша звонил какому-то человеку в Москву. Но разговоры эти были короткими, лаконичными. Так разговаривают хорошо знающие друг друга люди.

– А как же его родственники? Его родители? Вы знаете его московский адрес?

– Увы – нет! Алексей не любил рассказывать про семью. Я так понял, у них был какой-то затяжной конфликт.

Даниил выразительно глянул на Толика. Ставшее сонным, лицо участкового уполномоченного на миг оживилось. Он коротко бросил:

– Устанавливаем!

Даниил удовлетворенно кивнул и снова обратился к Карпу:

– Посещал его кто-нибудь?

– Нет. Никогда!

– Как он проводил свободное время?

– О! Чрезвычайно интересно! Мы посвящали его разбору старых газет и записок. Или вели раскопки в подвале этого дома.

Даниил на пару секунд замер. Потом с едва заметным нажимом повторил вопрос:

– Простите, я спросил про то, как вы проводили СВОБОДНОЕ время!

– Совершенно верно. Рабочий день наш заканчивается в 17.00. Остальное время мы проводили именно так. Если не считать, конечно, приятного общества его невесты! Маше иногда удавалось вытащить его в кино, или на озеро… На какой-нибудь праздник… Но Алексей был слишком предан работе, чтобы часто уделять время подобным развлечениям…

– Что ж… Это я, пожалуй, могу понять. Хотя…

В комнату вернулись девушки. Толик, мгновенно утратив сонное выражение глаз, вскочил и галантно принял из рук Глафиры и Марьи огромное блюдо с пирогами и селедочницу, накрытую луком, порезанным кружками.

– Присаживайтесь! – Маша сделала над собой усилие и чуть улыбнулась Толику.

Далее с кухни было принесено великое множество тарелочек, салатничков и мисочек. Под занавес на стол был водружен фарфоровый монстр, закрытый крышкой с отколотым краешком. Под крышкой оказалась похожая на скирду гора дымящихся пельменей.

– Это тебя каждый день так кормят? – с притворным испугом спросил Даниил.

– Конечно! Если мне удается здесь появиться… – ответил Толик, аккуратно разгребая вилкой луковые кольца. Под ними была захоронена в масле чищеная холодная селедочка. – О-о-о!

Даниил скептически окинул взглядом фигуру своего друга и нерешительно положил себе на тарелку разрезанным пополам помидор.

– Ты не стесняйся, кушай! – покровительственным тоном разглагольствовал участковый уполномоченный. – Кто хорошо жрет, тот хорошо…

– Толик! – негромко прервала его Глафира, предупреждающе подняв бровь.

– Молчу-молчу! Здесь дамы…

– Карп Палыч! Расскажите, пожалуйста, как вы провели вчерашний вечер. Во сколько расстались с убитым. Не было ли днем чего-то необычного? – тут же сменил тему разговора Гирс.

– День был самый, что ни на есть обыкновенный… – откликнулся Карп, с кислым лицом разминая вилкой молодую вареную картофелину. – Можно даже сказать, скучный был день. С утра мы занимались раскопками в подвале… Затем Алексей занимался корреспонденцией в своей комнате, работал на компьютере. Видимо, усталость дала себя знать, потому что он не шутил и не балагурил, как обычно. Объяснил он это головной болью и вышел прогуляться. Мне показалось, он зашел в мастерскую к Марье… А затем я видел, что он не спеша направился к Тополиной аллее, стараясь держаться в тени кустов.

– Сможете назвать время?

– Попробую… Письма Алексей всегда старается… м-м-м… старался разослать до половины пятого вечера. Видите ли, у нас есть множество официальных запросов, консультаций антикваров и реставраторов… На этих письмах фиксируется дата и время отправки. Лучше всегда, чтобы на этих документах стояло рабочее время. Так сказать, на всякий случай.

– Понимаю. – кивнул инспектор. – В котором часу Алексей закончил работать?

– Это я могу сказать достаточно точно, потому что он, вопреки обыкновению, припозднился. Он вышел из комнаты в половине шестого. Вид у него был уставший, даже расстроенный. В ответ на мои расспросы, он успокоил меня и объяснил, что завис компьютер, потом произошли какие-то накладки с почтой. Конечно же, ему пришлось потратить время на то, чтобы все уладить… Поговорив со мной, он заметно оживился и решил прогуляться!

– И он пошел в иконописную мастерскую?

– Думаю, что да! Но я не уверен… Понимаете, мне бы в голову не пришло проследить за ним! Он часто выходил на короткие вечерние прогулки – по Тополиной аллее или к Лебяжьим прудам. Иногда я вдруг встречал его рядом с Усадьбой… У нас красивые места! Маршрут можно выбрать любой.

– Скажите, Марья! – Даниил повернулся к дивану с готическими башенками, на котором перед столом сидели женщины. Маша от неожиданности вздрогнула и выронила клубнику. – Простите, я не хотел вас напугать. Вспомните, пожалуйста, заходил к вам вчера Алексей после половины шестого вечера!

– Да. – без колебаний сказала Марья. – Он заглянул к нам, чтобы узнать, как дела. Сначала он был каким-то… тихим и уставшим. Но быстро пришел в себя, начал дурачиться… Вчера отец Косьма дал нам большую работу – к празднику написать две иконы. Сегодня мы с Глашей хотели начать их, поэтому вчера всю вторую половину дня творили краски.

– Что делали?

– Творили краски, натирали краски. Ну… как вам сказать – тёрли их на специальном стекле. Чтобы ими можно было работать. Это длительный процесс – нам нужно было двенадцать цветов, несколько красок необходимо приготавливать в большом количестве…

– А в магазине купить нельзя? – захлопал светлыми ресницами Даниил.

Маша тяжело вздохнула:

– Нет!

– И что было дальше?

– Алеша взял у меня из рук курант…

– Что?

– Курант! Это такой хрустальный инструмент, похожий на широкий пестик для ступки. Им смешивают краски с эмульсией…

– С чем?

– С яичной эмульсией. И начал тереть кобальт…

– Что?

Теперь уже вздохнула сидящая рядом Глафира. Маша терпеливо пояснила:

– Кобальт. Оттенок синей краски.

– Продолжайте…

– Он очень резво взялся за дело! Вошел в азарт, начал рассказывать историю из жизни Скучновских гусар и…, и мы с Глашей его выгнали.

– Хи-хи-хи… – тоненько посмеялся Толик из своего угла.

– Почему? – не понял Даниил, мельком глянув на гору пирожков, которые его дружок навалил на свою тарелку.

– Видите ли в чем дело, инспектор! – ответила вместо Марьи Глаша. – Творение красок для православных икон – это тоже часть таинства иконописи. Писать Святой Лик красками, сотворенными не под вдумчивую молитву, а под скабрезные рассказы про местное гусарство – невозможно!

– А-а! – сообразил, наконец, инспектор. – И поэтому вы его выгнали…

– Вне всякого сомнения. – твердо ответила Глаша.

– Что было потом?

– Почти сразу он ушел. Побалагурил еще рядом с буфетом, пробовал жонглировать чашками. Хорошо, что ни одной не разбил. Потом поставил все на место и исчез. Это было в начале седьмого. Приблизительно в шесть с четвертью.

– Вы его еще видели?

– Нет! – вместе ответили девушки.

– Чем вы занимались после ухода Алексея?

– Мы работали до половины восьмого. Потом заперли мастерскую и разошлись.

– Куда?

Первой ответила Глафира:

– Я торопилась домой. Когда я шла мимо веранды, видела Карпа Палыча. Он входил в двери своего дома со стопкой старых газет в руке. Мы пожелали друг другу доброго вечера.

– Именно так! До девятнадцати тридцати я отдыхал на веранде в старом плетеном кресле – своем любимом. Я читал газеты за 1899 год. Очень проголодался и решил перекусить что-нибудь, не дожидаясь Алексея. – накладывая в свою плошку салат из мелко наструганных огурчиков, вклинился в разговор Карп.

– Почему вы торопились домой? – Даниил поглядел на Глашу с пристрастием.

Та неопределенно пожала плечами.

– Это имеет значение?

– Безусловно.

– Ну, хорошо… К восьми часам я ждала гостя.

– Это кого? – слаженно, как солдаты на линейке, спросили хором Толик и Даниил.

– Смею предположить… – осторожно ответила Глафира. – Что к убийству это не имеет никакого отношения.

– И, тем не менее… Будьте добры ответить! – взгляд Гирса мгновенно заледенел.

– Ну! Мы ждем-с! – Толик набычился и отодвинул от себя тарелку с салатом и ветчиной.

Глафира была бесстрастна, только в уголках губ чуть заметно промелькнула тень улыбки, да в ее ровном голосе на мгновение послышалась покорность обстоятельствам:

– В восемь ко мне пришла Наталья, медсестра из поликлиники.

– Тьфу ты!! – облегченно выдохнул Толик и стукнул себя по коленке. – Гость… Тоже мне! И долго она у тебя время отнимала, сидела ныла и жаловалась на судьбу? Опять ее, видимо, очередной мужик бросил?

– Именно так. Мы проболтали часов до десяти, может быть дольше… Наталья ушла в клуб, а я приняла душ, помолилась, и легла в кровать читать книгу. Во сколько я уснула – не знаю. Было лень поворачивать голову и глядеть на часы.

– Больше к вам никто не заходил? – равнодушно спросил Даниил.

– Нет, я была одна.

– Хорошо. А вы, Марья, как провели вечер?

Маша сидела на диване, расстроенная и бледная, на ее блюдце лежали несколько ягод клубники, в которые она нервно втыкала деревянные зубочистки. Она, как и ее подруга, за весь вечер ни к чему на столе не притронулась.

– Обычно мы с Глафирой вместе уходим из монастыря. – тихо проговорила она. – Наши дома стоят недалеко друг от друга, мы расстаемся в самом начале Верхней улицы. Но вчера я решила сходить к родственнице в Петушки. Это недалеко – в получасе ходьбы…

– В котором часу вы пришли к родственнице?

– Я… Я не пошла к ней.

– Почему?

– Не знаю… У меня было тяжело на душе. Я решила просто погулять, побродить в парке у Усадьбы. Но в начале девятого я почувствовала усталость … и пошла домой. Спать легла рано, часов в десять. Старенькая бабушка, которая вчера гостила у меня, постоянно приставала ко мне с расспросами – отчего я такая грустная, почему я такая бледная…

– Почему же вы были грустная и бледная? – отправляя в рот картофелину, поинтересовался Даниил.

– Я была расстроена.

– Чем?

– Разговором с Глафирой. – явно через силу, нехотя, ответила Маша. – Днем мы обсуждали кое – что… Я очень доверяю ей во многих вопросах. Те выводы, к которым мы пришли, выбили меня из колеи. Я была как в тумане…

– О чем шел разговор? Только не говорите, пожалуйста, что считаете это не относящимся к убийству.

– К убийству это отношения не имеет, ручаюсь вам. Но я не буду скрывать от вас темы разговора – теперь это уже ни для кого не имеет никакого значения. Мы болтали с Глашей о моем предстоящем отпуске и о будущей свадьбе. Она всегда почему-то упорно обходила эту тему, это расстраивало и пугало меня. Вчера я насела на нее и вынудила объяснить столь странное отношение к моим ожиданиям.

– И что же?

– Сначала Глаша отмалчивалась, но я была упорна. В конце концов она вышла из себя и сказала, что сомневается в том, что эта свадьба вообще когда-нибудь состоится. Назвала Алексея шутом гороховым и попросила быть осторожнее с ним.

В комнате повисла тишина.

– Вы можете объяснить это? – обратился к Глафире Даниил.

– Очень не хотелось бы…

Толик нервно забарабанил подошвами по полу, и она неохотно продолжила:

– Как сказала Маша, это уже действительно не имеет никакого значения… Свое мнение я держала при себе, никогда не позволяя никаких намеков в адрес этого человека. Но… Я не верила Алексею. И вообще, очень не любила его.