Читать книгу Ева Уик. Книга вторая. Остров добрых пьяниц - Елена & Михаил Крамер - Страница 4

…Она напомнила мне розового фламинго. Эти птицы элегантно позируют для фотографов National Geographic. Они всегда в танце.

Я бежал привычным маршрутом по тропинкам парка.

«Как трахнуть мужика» родилась за две недели – безумные дни с кофе, табаком и психозами закончились. Мне хотелось нежности, ласки. Я не мог больши ни минуты прожить без моей Лоры. Посмотрел на часы – сорок минут бега, потом душ, кофе, звонок Лоре. Мы идем подавать заявление. Мы женимся.

…Тропинка, по которой пролегал маршрут, круто спускалась вниз под холм. Ускорившись я буквально вылетел на горизонтальную прямую.

Справа и слева раскинулись зеленые долины, окаймленные кустами роз, барбариса, жимолости и сирени. Высокие дубы необъятные в обхвате охраняли долины по периметру. Было пасмурно, но не холодно. На зеленой лужайке танцевала женщина. Она была невысокая, стройная. На ней был серый с розовым отливом спортивный костюм в стиле adidas, светлые волосы до плеч небрежно кудрявились. Пробегая совсем рядом – метрах в десяти – я определил, что дама была примерно нашего с Лорой возраста, выглядела привлекательно и улыбалась как счастливый человек. Она танцевал и снимала себя на телефон. Пасмурное утро стало прояснятся – розоватые перья подбивали с востока тяжелую мантию облачного неба. Какой-то мужчина поднимался по тропинке в холм, оставляя позади беспечные долины с розами и барбарисом. Ему было явно не до романтических па розовых фламинго в самом начале трудовой недели. Женщина изящно переставляла ножки в мягких туфлях, так естественно клала руку на плечо своего воображаемого партнера. Мне показалось, что это был танец влюбленной женщины. Разве можно влюбляться по понедельникам, подумал я. Потом подумал, что так может выглядеть ритуальный танец женского одиночества: женщина возраста идеального для любви в теплом и мягком на ощупь adidas, в кроссах от puma, с последним айфоном, парижской школой танцев, сотней любовных романов. Одним словом богиня!.. Почти как моя Лора. Женщина так непринужденно признавалась миру в своем одиночестве – не постеснялась ни случайного прохожего, ни стайера с Высоцким в наушниках, ни папарацци с Nikon из варшавского офиса NG. Мне захотелось остановится, преклонить перед ней колено, потом подать ей руку и закружиться с ней в этом танце розовых фламинго…

Фантазирую на бегу. В беге мысли предельно ясны – «степ, бай степ» – нужно сделать первый шаг, чтобы сделать следующий. И так бесконечно.

Посылаю Лоре текст про фламинго. Отвечает в ватсап:

– Многообещающее начало.

– Написав первую «Как трахнуть мужика», много нового узнал о любви.

– Твой стиль! – стимулирует меня Лора.

Философствую:

– Это капитал Джон помог мне найти тебя, найтись нам. Я постоянно ныл ему, что мне без него очень не просто, что он забрал часть моего сердца. Эта скотина вместо того, чтобы вернуться, прислал тебя…

– С того света? – с улыбкой-смайликом написала Лора. – «Прислал меня вместо себя». Хм. Тебе нужна была женщина с мужским характером… Если честно, все было на грани: мы с тобой обменялись телефонами, и я сразу удалила анкету. Если бы удалила раньше на день, некому было бы писать «привет».

– Да-а. Джон всегда все делал с изъебом.

Лора напомнила, что нужно взять с собой документ о расторжении предыдущего брака. Я удалил из телефонного списка более ненужные номера двух десятков женщин.

В день подачи заявления проснулся в пять утра. Сердце колотилось. Приснилось мне, что я на высоком этаже в комнате с зашторенными окнами. Раздвинув гардины, стал снимать на телефон город с его площадями, проспектами и небоскребами. Но ощущение высоты исчезло, когда я навел телеприближение – увидел лишь серый асфальт и пару светофоров. Город был безлюден и безмолвен. На грани сновидения и реальности в телефоне высветилась дата – август две тысячи двадцать восьмого года…

Самуэл не вышел в море. Задуло так, что все обитатели Уналашки сидели дома, не высовывая носа. Ураганный ветер гнал параллельно земле целые потоки воды, сбивая людей, раскачивая суда у пирсов. Деревянные и железные причалы стонали и кряхтели на все лады.

К вечеру моряки собирались в «Дикарке». Нам с Лорой была выгодна непогода. Для моряков же циклоны не лучшее время для рыбалки. Шторм вгоняет в долги. Нет улова – нет краба, лосося, минтая – нет прибыли. Разливался по стаканам скотч, жарились сосиски. Я читал «записки полового разбойника»; моряки похохатывали, с надеждой смотрели в окно и свои гаджеты. Прогноз погоды был неутешительным: циклон продолжит рвать несчастную Уналашку и ее акваторию еще дня три. Самуэл читал карту приземных ветров и жестоко ругался при этом.

Для этих широт циклон обычное явление. Говорили, что на Уналашке самый суровый климат во всей Аляске и северо-восточной части Тихого океана. Не соглашусь с этим, есть еще более ужасные места на планете. Например, на русских Командорах, куда мы возили туристов с капитаном Джоном, задувало не менее жестоко. Однажды ураганный ветер выкинул нашу яхту на песчаную лайду острова Беринга. Повезло, что не на скалы. Но и этого хватило несчастной «Дикарке». Три месяца мы ремонтировались – латали дыры в борту, вычерпывали песок, которым забило все каюты, дизель и трюма. К тому же мы были под прессингом русских пограничников, которые просто не знали, что делать с американским и польским подданными. Директор Берингийского заповедника, дама солидная и въедливая, чуть ли не ежедневно доставала нас своими вопросами, когда мы покинем заповедную зону. Туристы, которые были с нами, улетели, и пора бы нам тоже уносить ноги. Что-то в той женщине-директоре меня ужасно раздражало; потом понял – ее слащавая улыбка, круглые щеки с болезненным румянцем, тяжелый зад и вкрадчивая очень правильная по-чиновничьи выстроенная речь. Мне казалось, что она истеричка, но тщательно это скрывает. Пару раз мы с Джоном пытались прогуляться по командорским берегам, упирались в отвесные скалы высотой под сотню метров у самой кромки океана, возвращались обратно. За нами неустанно следили охранники заповедника. Это были неприятные люди. Местные рассказывали, что на Командоры последние годы приезжает всякий сброд с материка – неудачники и пьяницы. Поживут год-полтора и сбегают. Также и Самуэл относился к вахтовикам, приезжавшим на Уналашку «срубить деньгу» и вернуться богатыми и здоровыми к теплой женской заднице. Суровый климат. Однообразная жизнь. Местные не принимали залетных гринго. Но та директор прижилась, растолкав пухлыми локотками недовольных. Бог с ней, надеюсь, больше мы никогда не встретимся.

Восстанавливать «Дикарку» было «ужасно эротичное занятие», как всегда выражался в таких ситуациях капитан Джон. Ему доставляло удовольствие мучиться, впрочем, как и мне. Стирая в кровь ладони, коленки и плечи, ковыряясь в узких отсеках двигателя и трюмах, мы проклинали жестокие ветры и песок, испортивший приборы и механизмы. Но смиренно принимали наказания судьбой…

Я начищал белоснежным полотенцем стаканы, наливал Самуэлу «огненной воды».

– Самуэл, для тебя алкоголь яд. Ты же индеец.

– На четверть, – сказал Самуэл, прихлебывая виски.

– Аргумент, – ответил я, наполняя его стакан наполовину.

О смерти Боба мы больше не заговаривали. Самуэл все объяснил еще тогда на обратном пути в машине. И чего ворошить могилы предков. Самуэл сожалел о непогоде, говорил, что каждый день простоя отнимает у него сотни долларов.

– Зачем тебе деньги, Самуэл? – спрашиваю старого моряка. – Ты же стар, и у вас вроде бы нет никого, кому вы с Сарой могли бы помогать.

Это было жестоко с моей стороны – задавать такие вопросы. То ли я был в подпитии, то ли Самуэл сам завел этот разговор, одним словом, на откровения капитан краболова шел охотно. Утрату сына они с женой пережили стоически. Прошли годы. Боль утихла. Время сглаживает и зарубцовывает раны, повторял Самуэл.

– Деньги – это воля, – сказал капитан.

– Шрамы остаются, – произнес я. – Воля – шлюха.

– Шлюха? – задумался Самуэл. – От твоих историй иногда стынет кровь в жилах. От любви до ненависти у тебя один шаг.

– Мне иногда казалось, когда мы с Джоном три месяца торчали на Командорах, что остров, любой остров в океане, через месяц пребывания на нем становится тюрьмой, куда ты по доброй воле или недоразумению попал.

– Везде так, – сказал Самуэл. – Жизнь тюрьма… – потом, будто вспомнил важное, сказал: – Стен. Помощника шерифа. Зануда полицейский. Он приходит по субботам в «Дикарку», ест по пять сосисок и выпивает три порции твоего замечательного шотландского виски. Стен сказал, что прилетают какие-то люди из России. Не то туристы, не то ученые. Они будут знакомится с островной жизнью, достопримечательностями. Стен говорил, что они хотели бы увидеть и тебя. Вроде, кто-то из них даже знал тебя раньше.

– Дня три назад, как раз в субботу Стен был здесь, – произнес я. – Как обычно спрашивал про моих близняшек и хвалился своими сыновьями, сказал, что у нас с Лорой хорошая семья, и он рад был бы породниться. Про русских не говорил, видимо еще сам не знал. Вообще, я не общаюсь с журналистами, – вспомнил с улыбкой о Тасимаяси. – Лора в нашем бизнесе специалист по утилизации рьяных писак.

– Может, я и напутал чего. Плесни, – пододвинул стакан Самуэл. – Чертова непогода! Морской дьявол смеется над нами. Напился, наверное, как обычно и танцует с утопленниками свои дьявольские танцы.

Я убрал с барной стойки стакан с отпечатками пальцев Самуэла. Протер и поставил другой идеально прозрачный. Смахнул крошки со столешницы.

Самуэл говорит, что в Бога не верит. Молится морскому Дьяволу.

Я же оставил Бога после истории с раненым капралом. Мой друг жил у меня пару лет – это было давно, еще тогда в Варшаве. В какой-то момент, когда боль в его израненном позвоночнике начала зашкаливать, капрал стал яростно верить – молился, жег свечи и читал нудные тропари. Бубнил и крестился. Я сказал ему, чего ты тратишь время зря, от тебя же за три квартала смертью пахнет – какой нахрен Бог!.. Это было жестоко с моей стороны. Ты предал меня, сказал капрал, предав моего Бога!.. Ему ничего не оставалось в жизни, как просить прощения. Я не просил у Бога прощения, просил у людей, которых обижал или предавал. Убивал ли я? В бою стрелял, видел, как падает пораженный мною противник. Когда расстреливали пленных, не отворачивался, но стрелять в упор отказывался. Мне перестали доверять – слабак. По этой причине я и оставил военную службу – видимо, я и правда слабак, если не могу расстрелять безоружного. Да, террорист, да убийца. Да, этот пленный заслуживает смерти. Я повторял и повторял, пусть его судят закон и Бог, но не я. Капрал проклял меня. Меня прокляли все мои однополчане. Прошли годы. Все стерлось. Не знаю, продолжал ли капрал молиться Богу, но и сейчас я уверен, что у Создателя есть куда более важные дела нежели выслушивать откровения мои, капрала и нам подобных. Создатель помогает хорошим людям. Что же, значит война, а в моем случае и журналистика, делают человека пропащим?.. По моей теории именно так, и обратного пути нет. Поэтому я и не молюсь: чего время зря тратить – каждому воздастся по заслугам, кайся не кайся. Именно тогда в Варшаве я и снял с себя крест – тот, который висел на серебряной цепочке у меня на шее. Много месяцев после гнал от себя слова молитв, выгрызал этот секто-религиозный страх, так прочно вживленный в меня рассказами о нарисованном дедушке и голом мужчине, распятом на кресте.

Свои собственные кресты мы с Лорой всегда носим с собой, как грабли, на которые, по словам капитана Джона, мы наступаем и наступаем…

Вечером, когда я закрыл «Дикарку» и вернулся домой, сказал Лоре, что едет русская делегация, и они хотят встретиться с нами.

– Очередное интервью?

– Не знаю… Самуэл опять напился.

…Добил меня Моня Багдан. Года за полтора до моего увольнения он появился в нашей Частной Европейской телекомпании.

Шефредактор подбирал сотрудников по принципу «меньше мыслей, больше энергии».

Багдан, высокий тридцатилетний юноша, слегка грузноватый для бегуна на длинные дистанции, черноволосый, всегда с каким-то суетливым взглядом, мечтал о славе военного корреспондента. Но шефредактор ставил его на криминальные и политические темы с детективным подтекстом. Детективом в две тысячи восемнадцатом можно было назвать кого угодно. Например человека, который, обнаружив в Интернете статью о необычном случае, станет в этой истории разбираться. Багдан, перерыв как обычно таблоидную помойку, нашел заметку о пульте в жопе. Он даже Emili Zeiter отправил ссылку в Соединенные Штаты. Но в Штатах к таким лгбт-выкрустасам относятся терпимо – ну, что ж, засунул пульт в анальное отверстие, значит ему это доставляло удовольствие, и это его законное право. Кто-то у нас в Европе целые государства засовывает в анальное отверстие и ничего же – даже нобелевские премии вручают. Emili на «пульт в жопе» никак не отреагировала. Она писала мне, что очень скучает, и когда же я покину старушку Европу и переберусь в истинно свободную страну. Конечно, о свободе в Штатах, Emili сказала просто к слову – ей очень хотелось, чтобы мы снова вместе работали и снимали замечательные репортажи о людях – их бедах и радостях.

Багдан бегал по редакции и всем показывал публикацию. Таинственно улыбался – как истинный детектив он сразу во всем разобрался – «я пидр». Я бы добавил «пидр с изъебом».

Когда Моня съездил в первую свою «горячую точку», его глаза по возвращении горели адским пламенем. Я тогда сказал, не рвись на войну, сынок. У тебя на лбу написано, что тебе отрежут яйца. И в момент, когда тебе отсекут член и мошонку, когда ты будешь визжать как свинья и корчится от нестерпимой боли, ты вспомнишь мои наставления. Но будет поздно. Моня расхохотался. Я пожелал ему удачи. Имя у Мони было другое, так его звали за глаза, предполагая самые худшие черты того народа, который так удачно странствует по свету уже минимум две тысячи лет. О лучших чертах этого народа Моня понятия не имел, потому что был из другой тусовки. В Советском Союзе его предков, тех, которые приезжали строить олимпийские объекты, называли «южками» или «югами». Югославы. Они были неплохие строители. Тогда и представить никто не мог, что случатся этнические чистки, НАТО станет бомбить Белград. Южки славились своим умением быстро и качественно строить объекты государственного масштаба и трахать советских путан. Советские путаны обожали югов – те платили валютой, и были горячи и озорны в сексе. КГБ смотрело сквозь пальцы на контакты совблядей с югославами – все-таки и те и другие из социалистического лагеря.

Одним словом, было заметно, что Моня Багдан гордится своим южным членом – всем молодым женщинам он рассказывал пошленькие истории. Видимо ему не давали, потому что женщины даже молодые тянутся изначально не к хую, а к уму.

Не знаю, поверили ли мои коллеги в эту историю с пультом в жопе, но на работу по профессии я больше не устроился. Мы с Лорой были этому несказанно рады. Я искренне пожелал Багдану сохранить свои яйца. Продолжил писать на порнографичесую тему. Месяца четыре мы писали, не отрывая моей задницы от стула. Я облачался в «спецодежду» – платье, лифчик-пушап, колготки – ломал голову над смыслом, вычерпывал из бездонных глубин памяти сцены и эпизоды, художественно воссоздавал их на страницах рукописи, придавая текстам порнографический оттенок. Лора обеспечивала нас пропитанием – работала в каком-то офисе с какими-то документами, параллельно редактировала поток моего сознания.

Временами мне казалось, что Лора на пределе.

– Все. Устала. Не хочу знать ничего про очередную твою блядливую сучку! – писала мне Лора в ватсап. – Пока не знаю, вроде как и не было.

Я отвечал, что воспоминания о прошлых амурных делах – как коксующийся уголь. Они нужны, чтобы бросить их в топку моих размышлизмов, переварить и выплюнуть на страницы порноэпопеи.

– Это не очередная сучка, как ты говоришь. Это уголь, – писал Лоре в ответ. – Перечитываю первую «Как трахнуть мужика». Освежаю память. На мне твое платье и колготки.

– Это опасная ситуация, – отвечает Лора. – При полном параде.

Отвечаю смайликом с ангельским нимбом над головой.

– Первая – дьявольская книга, – пишет Лора.

Проходит полдня.

Шлю сообщение:

– Перечитал первую… В шоке.

– От чего – ужаса или своей гениальности? – уточняет Лора.

– Ужаса.

– Теперь ты меня понимаешь?

– Не могу подобрать слова, чтобы окрасить в какой-либо цвет эту писанину… Сомневаться начинаю в своей нормальности. Ты очень смелая, что решилась быть со мной.

Когда закончили первую «Как трахнуть мужика», мы с Лорой пребывали в эйфории: Лора тащилась от моего ума, я от собственной гениальности. Мы кувыркались в лучах будущей славы. Обостренное чувство справедливости, зарожденное на полях сражений – военных, политических и бытовых, – сподвигло меня сделать Лоре предложение. Ведь книга наверняка принесет солидные дивиденды. Каждая строчка рукописи была прочитана и утверждена или наоборот отвергнута Лорой. Значит, она соавтор. И значит, мы имеем равные права. И в будущем на нашем фантазийном острове будем вместе пользоваться благами от этого порнографического нечто. Понимая, что только официальный брак узаконит наши отношения, сказал: «Выходи за меня замуж! Мы будем одной юридической семьей. Под своим именем я не решусь издаваться лет сто, поэтому все права на книгу будут у тебя». Лора писала, что у нее горит адское пламя в сердце, надо купить шампанского и отметить завершение работы над «дьявольской» книгой. Первые главы «Истории Лоры» мы писали под прессингом нерешенных бытовых проблем. Это опаснее, чем бегать под обстрелом на позициях одной непризнаной республики на границе с Украиной. Или снимать жуткий репортаж о торговле нерожденными детьми «из утробы на прилавок». Бытовая неустроенность более испытывает женское терпение… Я впадал в депрессии: логика рушилась, приходящие мысли после выкуренной сигареты становились уходящими. Неделя до Лориной зарплаты, а на счетах ноли. Все в кучу: бедность, прошлое блядство. И нынешняя любовь с литературным редактированием. Лору нельзя было обмануть. Себя я обманывал регулярно. Лорина правда заставляла меня переписывать и переписывать тексты, собирать в главы осколки логики.

– Странное впечатление от прочитанного, – писала Лора, когда я отправлял ей части рукописи второй книги. – В «Истории Лоры», нет самой Лоры. Снова твои «бывшие». Лора проходит эпизодом… Пишешь шикарно, мне нравится. Но к Лоре эта книга не имеет никакого отношения.

– Не горячись, – пишу в ответ.

– Я и не думала горячится, просто сказала своё мнение. Эта книга продолжение первой, там сплошь и рядом твои истории и фантазии.

– Ты торопишься с выводами, – терпеливо отвечаю, понимая, что Лора права, чертовски права.

– Мне надоели воспоминания о твоих сношениях, – писала Лора. – Иногда до тошноты, на грани. Начинает подбешивать.

Получив от Лоры не то претензии, не то наставления, я истерично принялся выписывать историю ее жизни.

В детстве у нее был некий человек, сосед по лестничной площадке, который каким-то образом определил ее жизнь. Лора об этом не спешила рассказывать. Начинала и останавливалась. Не торопил ее – всему свое время… Потом был первый муж, летчик гражданской авиации, который предал ее ради «покорения новых Эверестов женских сердец», как деликатно отозвалась о нем Лора. Летчик попал в неприятную историю: аварийно приземлился самолет, погибли люди; выяснилось, что в крови пилота был алкоголь. На суде, куда пришла Лора, чтобы хоть краем глаза увидеть любимого человека, она встретила полдюжины раскрашенных дам, которые так же как и она переживали за судьбу брутального авиатора. Лора вышла из зала суда… Ее жизнь повернулась в сторону ненависти к мужчинам. Или презрения. Она готова была ради удовольствия трахнуться со всем миром, но подстраиваться никогда. У нее были деньги. Она тратила их легкомысленно на семью и друзей. Потом появились мужчины. Их было много. Они заявляли свои права на Лору. Но эта высокая, стройная до умопомрачения девушка с глазами черными как шкурка у детенышей морского котика пользовала мужчин каким-то таинственным для них образом. Исчезала с их горизонта, как воля капитана Джона, которую можно желать, но обладать ею никогда. Лора происходила из клана управленцев. Ей предлагали директорские должности солидных торговых фирм, пятизвездочных отелей и пафосных ресторанов. Она строила в шеренгу гостиничных проституток. Она была строга с теми официантками, которые ленились до блеска натирать фужеры – избавляться от жирных следов человеческих пальцев на стекле. Лора не растрачивалась на ненависть. Она жила, как хотела – быстро, искренне и красиво.

Мне казалось, что Лора видела во мне, моих текстах, отредактированных ею же, тот таинственный шифр, благодаря которому она рано или поздно разберется в себе и своих страстях. Как и Лора, я также искал ответы на мучившие меня вопросы о природе моей необыкновенной нестандартной сексуальности.

В первой «Как трахнуть мужика» я рассказывал, как воспитательница в детском саду снимала с провинившихся трусы и вешала трусики на дверь. Голые униженные дети прыгали и подставляли стульчики, чтобы достать белье. Другие дети смотрели и смеялись… В каждом человеке с рождения или раннего детства закладывается индивидуальный элемент сексуальности – вспомогач будущего большого секса. Как следствие, в определенном возрасте появляется желание обладать или отдаваться. В идеале, произвести зачатие и продолжить антинаучный эксперимент – жизнь на Земле. Мое стремление эксгибиционировать появилось благодаря престарелой, по всей видимости, никогда не траханной или пережившей насилие в детстве воспитательнице. Потом был Альфред. Но к встрече с Альфредом я был уже подготовлен морально – иногда в детском саду я снимал трусы в туалете и так ходил, трясся от страха, что кто-нибудь войдет и увидит меня. Отсюда, наверное, произрастает желание рассылать свои обнаженные селфи кому попало – имею в виду потенциальных любовниц на сайтах знакомств. Не так ли поступают многие и многие мужчины?.. Лора рассказывала, что к ней на страничку приходили десятки если не сотни сообщений такого содержания: «Смотри какой у меня член. Ты как любишь? Мы можем втроем, или в моей машине для начала». И фотография без головы, но с яйцами. Лора всегда удивлялась, почему ее подругам не шлют члены, а шлют ей, шлют как одержимые, как маниакально озабоченные своими собственными же гениталиями.

Первый детский оргазм я испытал, наверное, лет в пять, может, раньше.

Обратиться к психиатру?

Я обращался.

Еще в бытность мою военным, после «работы» в пустыне или джунглях, запивал недели на две, потом ложился в клинику. Меня прокапывали, впрыскивали лекарство, которое «кодировало» меня от пьянства и переживаний. Случалось это не раз. Тогда была Софа, другие жены и любовницы. В очередной раз, когда я лежал под капельницей, доктор сказал мне – я не смогу тебе помочь. Почему, спросил я. Тебе необходимо изменить социальную среду, которая тебя окружает. Иначе… Что иначе, спрашивал с тревогой доктора, мне нужно лечить голову? Тебе нужно лечить душу, отвечал психиатр.

Мы с доктором остались добрыми друзьями.

Пришло время, и я написал «Как трахнуть мужика». Решил снова обратится к психиатру. Отправил доктору рукопись для рецензии, скоро получил ответ: «Честно признаюсь, книгу прочитал кусками. Подряд мне читать было сложно из-за обилия ненормативной лексики. Сама идея и расставленные акценты нетривиальны. Полагаю, многим понравится, принимая во внимание прогрессирующее стирание гендерных различий в обществе».

Подлил масла в костер моих сомнений Саша Отсенбакен:

– Не мой жанр, – писал он в ватсап. – По мне это журналистика, а не беллетристика. Поток сознания я не люблю, мне с этим сложно. Миллера не понимаю. Слишком быстро, нет характеров, одна только динамика. Анатомично. Нет дистанции, очень плотно расположен читатель и герой. Это слом «четвертой стены». Очень грубо. Если бы я не обещал прочесть, оставил бы после первой четверти. Энергетика конечно есть, но для «прочитать до конца» мне ее не хватает или перебор. Я побоялся оставить книгу посередине из-за сомнения, вернусь ли к чтению… Перечитал два раза. Нет привычной мне в простой литературе поддержки тупого читателя, а я такой и есть. Может, женщинам интересней будет.

Мы с Лорой получали удовольствие от секса, работы, творчества и прощали всех вокруг.

В один из солнечных летних дней отправились подавать заявление. Лора была в строгом платье, я в джинсах и толстовке с капюшоном. На локте оказалась дырка и запекшаяся краска по-моему салатового оттенка. Лора заметила мне. Я снял толстовку и бросил в урну. Мне было неловко говорить Лоре, что эту толстовку купила мне та самая женщина из моего последнего перед нашей встречей с Лорой романа. Мы зашли в кабинет, заполнили документы. Нам вручили бумагу, в которой стояла дата – ровно через месяц. «У вас будет время проверить чувства», – осведомила дама-чиновник. Вечером мы пили шампанское и занимались любовью. Говорили об «игрушках». Это возбуждало. Со временем бисексуальность осталась только в словах – мы представляли и получали оргазмы от фантазий. Мне хватало Лоры. Хотя в ее образе не было и доли мужского. Значит, я не бисексуал? Но как же лифчики и колготки на моем теле?.. Дьявол пил в одиночестве. Создатель что-то записывал в блокноте, ворчал и покашливал… Лора рассказывала мне: когда она работала в гостинице, где помимо номеров были казино и мужской клуб, регулярно приводила в свои апартаменты женщин. Она даже не интересовалась именами партнерш, просто выбирала «игрушку» по своим потребностям и симпатиям среди официанток, стриптизерш. Трахала и выставляла за дверь. Лора написала мне, когда прочла эпизод о сексе с Тасимаяси: а зачем ей столько внимания – и «добрая девочка», и «сочное тело»? Она игрушка – оттрахали и за дверь.

В начале наших отношений с Лорой я привел в дом «игрушку», одну из моих бывших любовниц, которая в предоргазмной страсти шептала на ухо – хочу женщину! Так тому и быть… В один из дней мы ждали Лору… Гостья оделась по своей фантазии – школьная юбочка, белоснежные «детские» трусики и гольфы. Мне было и томно, и стыдно: «А как же Лора? Ведь это „игрушка“ для нее!» Но в глубине своей бессовестности понимал: мой член желает побывать во всех возможных местах этой самой «игрушки». Пришла Лора. Познакомились. Пока я открывал шампанское, натирал белоснежным полотенцем фужеры, женщины оказались в постели. Лора, доминируя над гостьей, сорвала «школьную форму», тянулась к ее лону. Та стонала и выгибалась в спине. Дальше все было не то чтобы банально, но как бы запрограммировано. Женщины удовлетворялись телами друг друга. Я появлялся то там, то тут. Ждал от Лоры укоризненных взглядов. Мы кувыркались втроем, сплетались в тугие узлы и расплетались. Женщины ловили ртом капли спермы и хохотали.

Спустя время я спрашивал Лору, почему ты так реагировала – почему разрешала мне баловаться твоей «игрушкой». Потому что мне было все равно, отвечала Лора. Вспоминая то самое «все равно», я пугался не на шутку: характер у Лоры мужской – она может в одночасье решиться и разделаться с отношениями пусть даже романтичными и многообещающими.

Также может ввязаться в авантюру под названием «брак» с малознакомым мужчиной.

Мы расписались через месяц. Были вдвоем. Букет роз. Надели друг другу кольца, поцеловались. Заказали в ресторане стол испанской кухни с французским шампанским. Ночью любили друг друга нежно и страстно. Потом началась семейная жизнь. Я писал. Некоторое время еще мотался в командировки. По выходным приезжали мои близняшки. Лора занималась своим сыном, опаздывала на работу. Работа ей не нравилась: документы, документы – договоры и печати. В какой-то момент задумался – а зачем? Такой же вопрос задала себе и Лора, имея в виду наш брак. Нес чушь, что сначала были партнерские отношения – без Лориных рецензий не смог бы дописать «Как трахнуть мужика». Редактировал первую, мы уже планировали вторую книгу. Дальше я стал вроде как оправдываться – что вдруг стал ощущать нечто похожее на любовь.

Любовь, любовь… Какая она, любовь?

Мы оба давно не испытывали светлого и невыносимого чувства любви. Влюбленность мимолетна, чуть более продолжительна, чем случайный перетрах. Мы же делали заявку именно на любовь.

Через боль и сомнения пришел успех.

Издательства купили у нас сначала первую, потом остальные книги. В какой-то момент предложения посыпались одно за другим. Мы выбрали самого продвинутого издателя в Штатах. Помогла Emili Zeiter. Она стала нашим литературным агентом. Заключили контракт. Серия «Как трахнуть мужика» появилась в том числе и на прилавках Европы. О книге говорили кто с восторгом, кто с ненавистью. На наши счета потекла прибыль от грамотно смонетизированного бизнес-продукта. Аудитория оказалась шире, чем я предполагал. Не только дамы за сорок, геи и лесби, трансвеститы и любители секса с животными покупали нашу книгу. Читали ее все. Мне было лестно, что я угадал тему. Всегда говорил шефредактору, давайте рассказывать зрителю о любви и сексе. Шефредактор громко смеялся, говорил, что, «какой может быть секс за сорок!» Я удивлялся. Ведь мы с Лорой познакомились, когда нам было под пятьдесят обоим. Ничего лучшего в своей жизни я не испытывал – ум, опыт, образованность, мужеская сила, женская извращенность – все сложилось в один сексуальный кулак. Это как первый укол героином – тысячи оргазмов одномоментно!