Читать книгу Счастье со вкусом полыни - Элеонора Гильм - Страница 10

Аксинья просыпалась еще до петухов, зажигала свечи, сотворив торопливые молитвы пред иконами, окуналась в нескончаемые хлопоты. Еремеевна вставала в то же зыбкое время, между ночью и утром, растапливала печи, будила слуг.

Дом постепенно оживал. Разговоры, смех, сонное бурчание Нютки, лепет Неждана, скрип половиц, мяуканье голодных кошек, нескончаемый грохот утвари – каждый из этих звуков казался слаще гуслей, которыми услаждали зевак скоморохи на ярмарке.

– Мамушка, приемыш… Гляди, что он натворил! – Нюта кричала так истошно, что Аксинья побежала на ее зов, не отряхнув руки от муки.

Служанка подтягивала портки на Неждане, а тот не сопротивлялся, только моргал белесыми ресницами.

– Мамушка, он тут напрудил. Гляди!

В углу расползалась желтоватая лужа, изрядная для четырехлетки, Нюткин пятнистый котенок осторожно подкрался к лужице, нюхал, и его длинный хвост дрожал, кажется, от того же возмущения.

– Сейчас Маня все вытрет, – успокоила дочку Аксинья.

Но внутри нее все бурлило. Забрав Неждана, она приняла непростое решение. В богатом строгановском доме можно было выкормить сотню таких приемышей, но воспитывать мальчонку предстояло ей.

Мачеха Неждана, Зоя, относилась к нему, словно к зверенышу, отказывала в обычном сочувствии и заботе, держала в сарае вместе со скотом, не рассказала о самых простых вещах, которые являются основой жизни среди людей.

– Неждан, пойдем-ка. – Аксинья взяла за руку мальчонку и повела его за собой. Он вихлялся, что-то бормотал, дергал всем тельцем, то ли пытаясь освободиться, то ли забавляясь.

– Га! – Мальчонка вырвался и побежал вперед.

– Неждан! – Аксинья вновь схватила липкую ладонь и повторила ласково: – Не безобразничай.

Они прошла через сени и завернули в закуток, именуемый задцом. Обшитый тесом, достаточно просторный, чтобы вместить трех взрослых, сделан он был на славу: два стольчака, обитые зеленой тканью. Развешанные по стенам пучки пижмы и полыни не перебивали злостный запах человеческих испражнений, что всегда сопровождал подобные клети.

– Сюда сел, дела справил. – Аксинья наклонилась, убрала деревянную крышку… и с трудом сдержала тошноту. Для женщин в хоромах отведены были особые покои, а здесь, в тесном задце, справляли нужду мужчины. – Просто сие, да?

– Га, – вновь кивнул Неждан.

– Милый, по углам не пруди. Нельзя так делать, непотребство.

– Га, – согласился парнишка.

Аксинья надеялась, что ее беседа с Нежданом принесет плоды. Мальчонка смышлен, со временем поймет нехитрые правила.

Неждан дернул ее за рукав, Аксинья недоуменно посмотрела на мальчишку. Негодник тянул ее вниз, настойчиво, резко, силушкой удался в отца – доброго молодца. Женщина подчинилась, склонилась навстречу и ощутила, как вокруг шеи обвились две ручонки. Неждан прижался к ней своим крепким тельцем и дрожал от напряжения, а может, от страха: вдруг оттолкнут. Она закусила губу и усилием воли прогнала непрошеные слезы. Нельзя хозяйке большого дома реветь.

– Игнашка, так тебя отныне звать будут. Понял? – Она присела перед мальцом так, чтобы лицо ее оказалось близко к чумазой мордашке.

– Гашка, – кивнул мальчонка.

* * *

Лукаша наконец-то выбралась из мягкой постели и сидела сейчас на краю в одной рубахе. Чудные волосы потускнели, коса совсем не похожа была на ту, девичью, в руку толщиной.

Да дело в ином… Лукаша не могла отыскать себя прежнюю в том бесполезном хнычущем существе, в какое обратилась после родов. Она замечала жалостливые взгляды Аксиньи и служанок, муж относился к ней с теплотой и состраданием. Все волновались, спрашивали о чем-то, пытались согреть объятиями и советами… Но внутри, в самом сердце ее, ничто не откликалось в ответ на добрые слова, улыбки, увещевания и просьбы.

А когда приносили крикливое сморщенное создание, что по какому-то недоразумению появилось на свет, Лукаша испытывала лишь одно желание – отправить обратно, туда, где крикун жил, спал – подальше от нее.

Но сегодня что-то изменилось.

Лукаша проснулась рано, долго лежала в темноте и все ж заставила себя зажечь три свечи.

– Матушка целыми днями хозяйством занята, ей не до меня, – жаловалась Нютка.

– Хозяйка велела прибрать здесь, – кланялась в пояс девка, то ли Манька, то ли Танька, Лукаша никак не могла запомнить.

И так каждый день.

«Аксинья – хозяйка? А я – я тогда кто?» – прорезала безвольное существование внезапная мысль.

Лукаша сидела и ждала. Сил на то, чтобы выйти из клети – из клетки? – самой начать разговор не было. Она знала, что новоявленная хозяйка рано или поздно придет проведать хворую и принесет зелье. Что ж там намешано?

Наконец она услышала шаги, с удовольствием ощутила, как, подобно весеннему половодью, разливается гнев праведный. Когда-то не любила ссоры, брань, боялась злословия матери. Сейчас самое время поменяться.

Она оправила рубаху. Могла та быть почище, посвежее, да Бог с ней! Перекинула косу набок. Так ловчее встречать соперницу.

– Лукаша, лучше стало? – улыбалась подруга. Радуется чужой слабости, лицемерная душа.

– Ты хозяйкой теперь здесь зовешься, да? – Лукерья не стала наводить тень на плетень.

– Милая, ты что?

– Забегали глаза? Я законная жена Пантелеймона Голубы. А ты кто? Подстилка? Полюбовница строгановская?

Лукаша наступала на Аксинью, чуяла за собой такую мощь, что могла бы сейчас раскидать служилых в разные стороны.

– Ты что говоришь? Лукаша…

– Решила ты меня зельем опоить, разума лишить!

– Что ж удумала? Да ты как? – Ничегошеньки Аксинья не могла ей возразить.

– Выгнать меня из дома решила… сына моего околдовать? Не бывать тому!

Речи ее проняли знахарку. Слез в черных глазах не разглядеть, жаль, но побледнела соперница знатно. Так ей! Думала, все проглотит Лукаша, все стерпит. Приблудилась зимой, милости просила, сирая да больная. А теперь, гляди, ходит царевишной! Отраву подмешивала, разума лишить хотела… Так все и было!

– Ты, Лукерья, раскаешься, а поздно будет. Видит Святой Николай, я не просила особого положения в этом доме. Не по своей воле пришла сюда. – Лукаша хотела возразить, но Аксинья властным жестом остановила ее. – Степан хозяйкой меня оставил. На то его воля.

– Не верю. Как ты здесь появилась, даже Голуба другим стал.

– Что за выдумки, Лукерья! Муж любит тебя и заботится… Жизнь твоя – легкая дорога. Ты придумываешь себе тяготы да несчастья.

Аксинья ушла, в сенях слышны были легкие ее шаги, а Лукаша все стояла, прислонившись к бревенчатой стене, глядела на то место, где знахарка только что была.

Сжимала и разжимала кулаки, кривила рот – закричать, что ли? А потом подстреленной птицей упала на кровать и заскулила.

Ой да не ночевала правда на ее стороне! Не подмешивала знахарка трав ядовитых, радела за нее, добрая подруга, но от этого становилось только гаже. Лукаша сама себе не могла признаться в том, что в душе ее поселилась непрошеная тоска.