Читать книгу Странные вещи - Эли Браун - Страница 3

– Снова таскаешь в мешке мышей? – спросил Константин, обернувшись в седле на дочь. – Ничего противнее и выдумать нельзя.

– Мышей я не держу с тех пор, как повзрослела, – ответила Клевер, затягивая свой заплечный мешок и надвигая на глаза шляпу. Знай ее отец, что у нее там на самом деле, он предпочел бы иметь дело с целым мышиным выводком.

– Я же слышу, как ты там возишься с чем-то. Вот исполнится тебе четырнадцать, я подарю тебе собственную медицинскую сумку, но при условии, что ты не будешь в нее класть ни хлеб с маслом, ни грызунов.

Клевер прикусила язык. Отец не только учил ее, какая дозировка превращает яд в лекарство, как не морщиться при виде гнойной раны и разорванных органов, как содержать инструменты в чистоте и порядке. Еще он хотел, чтобы сама Клевер была опрятной: полезной и безотказной, как фарфоровая ложка. К тому же она слишком устала, чтобы пререкаться. Они провели в Зубчатой прерии целых два дня, принимая роды у женщины с тазовым предлежанием плода, и Клевер до того вымоталась, что казалась себе глупой, как гусыня.

Она чувствовала, что выглядит неряшливо, хотя и заплела темные кудряшки в две тугие косы. Быть дочерью врача – тяжелый труд, и Клевер совсем не нравилось, когда неуравновешенные пациенты дергали ее за волосы. Сколько себя помнила, она вместе с отцом ухаживала за больными в предгорьях Центурионских гор. Помогала ему готовить порошки и держала пациентов во время операций. Она даже сама зашивала неопасные раны, макая шелковую нить в бренди и накладывая тугие чистые стежки, скреплявшие плоть.

Клевер ерзала в седле, чувствуя, что вот-вот расплачется – или выругается. Или и то и другое. Она разглядывала отца. Константин Элкин всегда был для нее образцом благопристойности. Высокие скулы, красивая черная заостренная бородка. В последние годы Клевер замечала, что на его висках пробивается седина. Одежда была поношенной, но даже сейчас, после двадцати шести часов, проведенных в грязной хижине у постели роженицы (он спас жизни и ей, и младенцу), жилет на нем был застегнут на все пуговицы. Отец всегда оставался джентльменом. Он даже жевал сосновые иглы, чтобы пациенты не чувствовали запаха копченой форели – еды, поддерживавшей его силы.

Они ехали к дому по красноватым глинистым склонам. Лес становился все гуще, с верхних веток их пронзительно обругала белка. Клевер подумала, что в мире нет ничего глупее рассерженной белки, толстой правительницы собственного дерева. Девочка тихонько рассмеялась, но белка в ответ взвизгнула еще громче, взмахнув хвостом, как боевым знаменем. Сморщив нос, Клевер оскалила зубы и фыркнула в ответ:

– Пф, пф!

В животе у Клевер заурчало. Вовремя съесть булочки с изюмом, испеченные вдовой Хеншоу, она не успела, а теперь они стали твердыми, как чернильные орешки. Отломив кусочек, она положила его у подножия сосны, потому что даже сварливым белкам время от времени хочется полакомиться.

Отец взглянул на нее с подозрением. Что будет, если он обнаружит, что она прячет в мешке? Ничто не могло огорчить его сильнее, чем диковина.

Клевер заметила связку серых шкурок, свисающих из седельной сумки отца, и внезапно почувствовала, что ужасно проголодалась и устала.

– Хочешь сказать, что за два дня возни и за здорового, вопреки всему, ребенка эти поселенцы заплатили нам луговыми кроликами? – спросила она.

– Ты предпочла бы, чтобы тебе платили улитками? Они же бедные, kroshka, – ответил Константин. – Совсем нищие.

Обычно Клевер нравилось, когда отец называл ее kroshka (что означало мелкую частичку хлеба), но кролики ее рассердили.

– А мы разве не бедные? Вечно с нами расплачиваются репой или кувшином кислого сидра. Эти кролики даже жира не нагуляли. Взгляни на свои штаны. Я столько раз их латала, что сзади они похожи на лоскутное одеяло.

Константин со вздохом покачал головой.

– А у меня так обтрепались завязки на капоре, что пришлось перейти на мужские шляпы, – продолжала Клевер.

Отец взглянул на нее, удивленно приподняв бровь.

– А я-то думал, что тебе просто нравится одеваться как мальчик, – заметил он, пряча в усах ласковую улыбку.

– Штаны я ношу, чтобы нормально сидеть в седле, я ведь полжизни провожу на лошади. А мужские перчатки – потому что их можно пачкать и мочить в воде, а они не портятся. – Клевер понимала, что сейчас сама похожа на рассерженную белку, но было так приятно пошуметь после томительных часов у постели роженицы, в сырой и тесной лачуге. – Я не собираюсь мозолить зад только потому, что мир создан для мужчин!

– Как угодно, – ответил отец.

Это было очень похоже на отца – он умел представить все так, будто Клевер сама выбрала такую жизнь.

– У хирурга, получившего образование в Праге, могли бы быть вполне платежеспособные пациенты, живи мы чуточку ближе к Нью-Манчестеру, – возразила она. – Или к Брэкенвиду. К любому городу. Мы могли бы каждый день пить свежее молоко и носить новую одежду. И еще в Нью-Манчестере мы бы могли покупать скипидар, и не приходилось бы самим вываривать сосновую смолу. Эта гадость вообще не отстирывается! А ты еще спрашиваешь, почему я платьев не ношу.

Отец хранил молчание, позволяя ей выплеснуть эмоции, но не желая пререкаться. К тому же, если бы Клевер рассчитывала на ответ, ей не следовало бы упоминать Нью-Манчестер. Ничто так не заставляло отца уйти в себя, как разговоры о прошлом. Он похоронил собственную историю, как мертвеца.

Клевер была совсем малышкой, когда они уехали из Нью-Манчестера, и, конечно, ничего не помнила о тех временах. «В городах одни невзгоды», – говаривал Константин. Из-за сильного русского акцента это звучало, как одни нивзходы. На самом деле у невзгод было имя: Минивер Элкин. Клевер знала о своей покойной матери только три вещи: она была собирательницей диковин, входила в общество ученых, изучавших удивительные артефакты, и погибла в результате трагического несчастного случая, о котором отец никогда не распространялся.

Разбитое сердце Константина и было причиной того, что Клевер не довелось ни погулять по улицам Нью-Манчестера, ни посидеть у маминой могилы. Все в один голос говорили, что Константин – доктор с широкой душой. Но только Клевер знала, насколько он замкнут и сдержан. Отцовский высокий, умный лоб был настоящим сейфом, надежно скрывавшим его тайны.

С недавних пор и у Клевер появился собственный секрет, кое-что восхитительное. Не сводя глаз с отцовского затылка, она сунула руку в мешок.

Ух, прямо лед! Она отдернула палец – его обожгло холодом. Приоткрыв мешок пошире, Клевер заглянула внутрь.

На вид это был самый обыкновенный ледяной крюк: железный, загнутый, словно орлиный коготь, с простой ручкой из серого, растрескавшегося дерева. Но Клевер он казался прекрасным, особенно вмятины у основания – от кузнечного молота. Если крюк как следует отчистить, ему даже могло бы найтись место рядом с хирургическими инструментами отца.

На прошлой неделе, собирая грибы, Клевер заметила ледяной крюк среди опавшей листвы. Такими крючьями подцепляли ледяные глыбы, чтобы отвезти в город, где с их помощью неделями сохраняли свежей еду. На озере Саламандра, где жила Клевер, строили только коптильни, а ледников никогда не было. И такого инструмента не было ни у кого из знакомых. Но мало этого – крюк оказался непростым.

Стоило ей коснуться металла, как она сразу поняла – вещь необычная, диковинная. Железо оставалось холодным, хотя полуденное солнце нагрело лежавшие вокруг камни. Клевер не успела по-настоящему изучить находку или порадоваться своей удаче, потому что ее окликнул отец – пора было трогаться в путь к прерии. Случилось это три дня назад, но крюк до сих пор обжигал холодом.

Сомнений не осталось. Ледяной Крюк был диковиной – одним из тех легендарных предметов, которые ее мать собирала, а отец наотрез отказывался обсуждать.

Но он не знал, что Клевер досконально изучила выпуски четвертый, седьмой и двадцать первый Журнала Аномальных Объектов, которые вдова Хеншоу, их домовладелица, прятала в чулане под ковриками и пучками лаванды. Пока старушка дремала у плиты, Клевер листала ломкие страницы и заучивала на память все, что на них было написано.

Ночами она часто лежала без сна, завороженная прочитанным. В Испании имелась Рыболовная Сеть, которая вытаскивала из воды форель полностью приготовленной, с приправами и маслом. Пуговица из южного прибрежного городка Юнипера высвистывала бодрую мелодию всякий раз, как начинался дождь. Рассказ о ней Клевер знала наизусть:

Со дня основания города, все его мэры с гордостью носят эту Пуговицу на своих мундирах. В марте в Юн-и-пере проходят музыкальные празднества, на которых композиторы исполняют вариации на тему Пуговичной мелодии. Если хотите принять участие, вооружитесь зонтом и аппетитом, чтобы отведать местный деликатес, пирог с рыбой и моллюсками…

Но, сколько бы Клевер ни читала, сколько бы ни запоминала, ей все казалось мало. Журналы из чулана устарели, их подшивки были неполны. Девочке отчаянно хотелось узнать, какие еще чудеса таятся в этом мире. Не помогало даже странное объявление, напечатанное на первой странице каждого номера:

Уведомляем читателей, что в данном периодическом издании содержатся преднамеренные ошибки и неприкрытый вымысел. В целях безопасности мы не указываем истинное местоположение диковин. Из-за случаев незаконного промысла артефакты более не могут быть выставлены на всеобщее обозрение. Сообщайте местному шерифу о преступниках и браконьерах.

Объявление явно было предназначено для того, чтобы отпугнуть воров, но немного пугало и Клевер, набрасывая на ее мечту смутную тень неопределенности. Каждая публикация в журнале была столь же интригующей, сколь и невероятной.

Зеркало, ведущее в другой мир; говорящий Петух, дослужившийся в армии до звания полковника; Зонт, способный отводить молнии… Клевер терялась в догадках, какие из описанных диковин существовали на самом деле, а какие были выдуманы для отвода глаз членами Общества изучения аномалий.

До того, как найти Ледяной Крюк, Клевер опасалась, что диковины – это всего-навсего выдумка, сказка, какие сочиняют взрослые, вроде колодца желаний, падающих звезд или Деда Мороза.

Однако теперь девочка знала наверняка. Ведь она прикоснулась к правде.

Позволив своей лошади немного отстать, Клевер вытащила из мешка Ледяной Крюк. Подняв его к свету, девочка всмотрелась в белый иней на металле рядом с рукояткой. Влага в воздухе превращалась в кристаллики льда. Казалось, этот инструмент был выкован из самой зимы. Клевер прикоснулась к Крюку кончиком языка. Язык тут же прилип к металлу. Взвизгнув, Клевер отдернулась.

Удивительно, настоящее чудо! Хотя Клевер пока не придумала, что ей делать с Ледяным Крюком, у нее дух захватывало даже от того, что она держит его в руках. Кстати, руки дрожали, так же, как когда она в самый первый раз удаляла бородавку отцовским скальпелем.

Случайно ли такая неоспоримо диковинная вещь могла оказаться здесь, на берегу сонного озера Саламандра? Клевер понимала, что это ее ключ к большому миру. Почему бы и ей не стать собирательницей, как мама, а может, даже искателем приключений, как прославленный Аарон Агат, который разъезжал по свету в поисках бесценных артефактов и писал о них в журнале? Как истинная дочь своего отца, Клевер могла бы находить диковинам медицинское применение. Теперь, зная, что диковины реальны, как башмаки на ее ногах, она чувствовала, что возможно все: можно вылечить чуму, скарлатину, любую болезнь, какая только цепляется к человеку. Ее отец, конечно, только усмехнулся бы на это.

А пока, зная, что он в любой момент может обернуться, Клевер спрятала Ледяной Крюк под булочки с изюмом, завязала мешок и пообещала себе не смотреть на него, пока не останется одна.

До дома оставалось совсем немного. Они свернули на узкую тропу у выходящих на озеро скал. Остановив лошадей, отец и дочь Элкины залюбовались лодками на воде. В утреннем свете озеро сверкало, как изумруд. Клевер, как всегда, всматривалась в очертания берегов, пытаясь рассмотреть саламандру. Но, на ее взгляд, озеро было больше похоже на руку упавшей в обморок дамы.

Видна была и деревня – ряд приземистых домишек вдоль берега. Их крыши были сплошь усыпаны сосновыми иголками и оттого напоминали пушистые енотовые шапки. Поселение было основано много лет назад простыми людьми, спасавшимися в Луизиане от войны. Англичане, итальянцы, чернокожие и один ворчливый русский доктор ели одну и ту же копченую форель, пили одну и ту же речную воду.

Отец Клевер сидел совершенно неподвижно, лошади лениво помахивали хвостами, отгоняя мух. Наконец, он заговорил.

– У тебя в мешке что-то есть.

Он не сердился. Пока. Но все к тому шло. Клевер, затаив дыхание, наблюдала, как на его скулах ходят желваки. Деваться было некуда: он знал.

Она вынула Ледяной Крюк и протянула отцу. Но он до него даже не дотронулся. Казалось, он его побаивается.

– Это, надо полагать, нечто диковинное?

– Он всегда холодный, – прошептала Клевер. – Холодный, как лед. Несмотря ни на что.

– Мне неинтересны его свойства! – доктор сдвинул брови. – Тебе известно, как я отношусь к таким вещам.

Он поерзал в седле, словно ему неуютно было находиться рядом с Ледяным Крюком, а потом так и впился глазами в Клевер.

– Перестань ими интересоваться. Они вредны. Они опасны.

– Лошади тоже были опасны, пока их не приручили. – Клевер уже не раз повторяла про себя эти доводы. Ее голос дрогнул, но девочка продолжила:

– Любой инструмент из твоего саквояжа может стать опасным в плохих руках. А этот Ледяной Крюк… он просто холодный…

– Тогда почему ты прячешь его, как великую драгоценность? Беда не приходит одна. Тебе может казаться, что ты нашла нечто уникальное, но потом обязательно найдется еще что-нибудь не менее удивительное, что тебе захочется сохранить. И ты не успеешь оглянуться, как окажешься одержима ими. Будешь готова отдать последнюю рубашку ради пуговки, которая свистит под дождем, или еще какой-нибудь нелепицы. Такой человек думает, что владеет диковинами, а на самом деле диковины овладевают им.

Константин отряхнул жилет и, казалось, собрался продолжить путь. Но, помедлив, добавил:

– Странно, правда? Оставаться холодным вопреки тому, чего требует природа.

– Он мог бы делать лед, – вздохнула Клевер. – Льдом можно унять боль. Ты мог бы пользоваться им, чтобы помогать…

– Видишь? Он уже проник в твои мысли, – заметил отец. – И уже кажется тебе незаменимым.

Клевер встревожилась, заметив, что в глазах у отца стоят слезы.

– Всегда находится причина и оправдание для того, чтобы держать их при себе, – продолжил Константин. – Но я видел, на что они способны, Клевер. Они отняли у нас твою маму. – Он помолчал. – Из-за них она погибла.

Чтобы не упасть, Клевер пришлось схватиться за луку седла. Вот сейчас, сейчас он все ей расскажет.

– У нее было… много?.. – Она осеклась, увидев боль на отцовском лице.

– Множество! Перо, которое писало на разных языках. Зеркало, которое заглатывало людей целиком. Уголек, который тлел, горел и не думал гаснуть! Она считала, что эти вещи могут… приносить пользу. – Он покачал головой. – А они ее сожрали.

О некоторых диковинах Клевер знала из журналов и, не успев подумать о последствиях, выпалила:

– Зеркало не заглатывает людей. Отважные исследователи входили…

– Чтобы никогда не вернуться!

Раньше он никогда не признавался, что столько о них знает. Уголек! Перо! Клевер бредила их чудесными свойствами. Неужели Минивер действительно прикасалась к ним, своими глазами видела их в действии? Заглядывала в Зеркало, которое было дверью в иной мир? Но на один вопрос Клевер особенно хотела получить ответ.

– Как? – у нее дрогнул голос. Никогда еще она не была так близка к тому, чтобы узнать. – Как диковины убили маму?

На лицо Константина упала тень от шляпы, и Клевер догадалась, что он вот-вот снова уйдет в себя.

– Скажи хотя бы, где она похоронена? – настаивала она. – Разве я не имею права знать, где покоится моя мама?

Клевер думала, что отец резко одернет ее, но, когда он нарушил молчание, она услышала усталый шепот.

– Хватит с нас и этого, простого мира. Кувшина, чтобы держать в нем воду. Иглы, чтобы продергивать нить. Они вполне хороши. Не становись собирательницей диковин, Клевер Элкин.

Клевер соскребла пальцем изморозь с Ледяного Крюка. Еще год назад девочка расплакалась бы от разочарования и обиды, но сейчас ее взгляд был устремлен на диковину. Она вспомнила, что надо глубоко подышать, чтобы сдержать слезы.

– Обещай мне, – попросил Константин.

Клевер до крови прикусила щеку.

– Обещаю. – ответила она.

– Что ты обещаешь?

Теперь слезы все-таки полились.

– Обещаю не собирать диковины.

Клевер сделала последнюю попытку.

– Кроме этой, одной. Она уникальная – чудесная!.. – Ей не хватало слов.

– Как ты собираешься от нее избавиться?

Отец не оставил ей возможности возразить, не оставил выбора. Только она, наконец, нашла что-то свое – дверцу в мамин мир, к разгадкам. И вот отец захлопывает ее. Запирает. Ему нужно все контролировать, даже ее мечты.

Клевер открыла рот, но гнев душил ее.

Она схватила Ледяной Крюк – диковина ужалила ладонь холодом. Занеся его над головой, как оружие, она размахнулась и что было сил бросила вперед. Блеснув в воздухе, Крюк упал в озеро.

– Теперь ты доволен? – буркнула она сквозь зубы. – Он пропал навсегда! И другого мне никогда не найти.

– Очень на это надеюсь, – мягко сказал Константин.

Наклонившись, он потрепал дочь по руке, но она отпрянула и подавила всхлип. Константин терпеливо ждал, когда она возьмет себя в руки. Он был терпелив, как каменная статуя, – и так же бессердечен.

На солнце набежала тучка, и озеро стало темно-оливковым.

– Ты, конечно, проголодалась, – улыбнулся Константин и пришпорил лошадь, направляя ее в сторону их дома.

Клевер помедлила, глядя на круги на воде – там, где утонуло ее сокровище. Вместе с ним исчезли все ее надежды. Она вытерла глаза и стала догонять отца.

– Мы заслужили плотный ужин, – сказал он. – На одних булочках с изюмом ты не продержишься. Завтра съездим, проверим, как поживает наш новорожденный.

Лошади бежали резво, спеша к овсу и стойлам.

– Что мы дадим роженице, чтобы поддержать ее после потери крови? – спросил он.

– Настойку вербены, – пробормотала Клевер и пониже надвинула шляпу, чтобы скрыть слезы.

– Из тебя еще может выйти хороший врач, – улыбнулся отец.

* * *

Лесной воздух охладил пылающие щеки Клевер. Еще не слыша мельничного колеса, она почувствовала неповторимые запахи дома: сосновых стружек, копченой рыбы и дрожжевых пышек вдовы Хеншоу.

На мост они поднялись уже ближе к полудню. Мельничное колесо весело крутилось в высоких водах реки, впадавшей в озеро, – это неустанное плюх-шлеп баюкало Клевер вместо колыбельной, сколько она себя помнила. Из трубы их домика поднималась тонкая струйка дыма. Это значило, что вдова Хеншоу топила печь, чтобы в их комнатах было тепло. Как ни любила Клевер поездки, она рада была увидеть дом. Совсем скоро она стащит с ног башмаки и будет долго отсыпаться, свернувшись под теплым одеялом.

Под мостом торопливо бормотала река. Клевер старалась гнать от себя мысли о Ледяном Крюке, увязшем в иле на дне озера. Константин вдруг резко дернул поводья, и его лошадь замерла.

По другую сторону моста поджидала, перегородив дорогу, группа незнакомых всадников.

Под соснами было темно, но Клевер рассмотрела, что эти люди были одеты как охотники-трапперы[1] – в куртки из бобровых шкур и сапоги с кожаной бахромой.

– У меня сыпь, и все тело ужасно чешется! – крикнул один из них. У него единственного из всех не было бороды. – Найдется у вас снадобье, добрый доктор?

Увидев у него на шляпе кроличьи уши, Клевер решила, что ей почудилось. Но когда он принялся чесать шею, Клевер ясно увидела, что уши и впрямь пришиты к шляпе.

Другой траппер, здоровенный, как медведь, рассмеялся.

– А у меня моча пахнет устрицами!

– Заткнись, Гриб, – цыкнул на него человек с кроличьими ушами. – Твоя моча доктору без интереса.

– Слезай с лошади, – шепотом велел Константин.

– Зачем?..

– Слезай!

Клевер подчинилась, соскочила на мост и потрепала по холке свою пугливую лошадку.

Константин нагнулся и отстегнул свой притороченный к седлу медицинский саквояж. Свой мешок Клевер закинула на плечо, сердце у нее колотилось.

– Так дадите вы мне растирку, или мазь, или что-то в этом роде? – Человек с ушами кролика вынул изо рта трубку и мундштуком поскреб шею. – Хотя, сдается мне, эту болячку только могила исправит. А, доктор Элкин?

– Папа, кто эти люди?

– Я сохранил лишь одну диковину, – прошептал Константин, щекоча усами ее щеку. – Одну-единственную.

– О чем ты говоришь? – Клевер вздрогнула. Она никогда не видела отца таким.

– Это… neobkhodimo, – сказал он.

Это было одно из немногих русских слов, которые знала Клевер. Оно значило «необходимо». Отец употреблял его для вещей самых важных, исключительно важных. Сердце было neobkhodimo. Глаз, рука и даже почка – нет.

Он протянул ей саквояж и прижал к себе так, что Клевер обхватила его обеими руками.

– В нем надежда. Ты должна хранить его и беречь. А тебя защитит Общество.

Клевер открыла рот, но отец продолжал говорить. Его голос звучал настойчиво и оттого жестко.

– Отправляйся в Нью-Манчестер к Аарону Агату. Ищи канарейку среди голубей.

Человек по кличке Гриб перебил его.

– А вот грубить нам не надо! Подойди, док, окажи нам уважение.

– А кто это там? Дочка Минивер? Чтоб мне сдохнуть, я ведь думал, вы все отправились на тот свет, – перебил его человек с ушами кролика.

– Сделай глубокий вдох, – шепнул Константин.

– Папочка, прости меня, – выпалила Клевер. – Я больше и пальцем не прикоснусь к диковин…

Константин не дал ей договорить, крепко схватив за плечи.

– Не дай им поймать тебя, – сказал он. – Спрячься. Потом найди Общество и никогда не возвращайся сюда, не ищи меня.

Поцеловав Клевер в лоб, он резко наклонился и схватил ее за лодыжки.

Не успела девочка оглянуться, как отец поднял ее и перебросил через перила. Падая, она перевернулась в воздухе и услышала крики, мужские голоса. Ее понесло течением, больно ударило плечом о камень.

Вынырнув, она судорожно глотнула воздуха и попыталась удержаться на плаву. Быстрая река несла ее к озеру. В воронке ее развернуло лицом к бандитам – те пытались схватить отца. Он сопротивлялся. Грянул выстрел.

Девочка вынырнула из бурлящей воды и увидела, как отец падает замертво.

Захлебнувшись криком, Клевер на мгновение потеряла сознание. Ей казалось, что она смотрит на себя сверху – на куклу, которую уносит безжалостная река.

Лопасть водяного колеса с такой силой ударила ее по руке, что Клевер мгновенно пришла в себя. Подняв глаза, она вовремя увидела, что сверху камнем падает следующая лопасть. Девочка успела нырнуть и чудом избежала нового удара. А когда всплыла с другой стороны, моста уже не было видно.

На берегу, всего в нескольких ярдах, внезапно появился человек с кроличьими ушами. В руке он сжимал тлеющую спичку. Невозможно было так быстро обогнуть мельницу – ее не успела бы облететь даже проворная колибри. Но этот тип непонятно как моментально перенесся с места на место.

Рыкнув, он бросился в воду и попытался схватить Клевер. От ужаса у девочки потемнело в глазах, к счастью, течение подхватило ее, буквально вырвав у разбойника из рук.

Он вбежал в реку, держа над головой пистолет и спичечный коробок. Зайдя по пояс, крикнул своим спутникам:

– Скорее, ребята, я плавать не умею! А ее уносит!

Река протащила ее по каменистому мелководью, и в конце концов Клевер оказалась в широком озере. Течение тащило ее прочь от берега, головорезы давно скрылись из глаз. Сумки тянули ко дну, но Клевер из последних сил старалась держать голову над водой. Все лодки собрались у противоположного берега озера, видимо, рыбаки преследовали косяк рыбы – но были слишком далеко, чтобы услышать ее крики.