Читать книгу Монтаж памяти. Книга вторая - Elian Julz - Страница 4

2013 год

Артём

Новый театральный сезон складывался для Артёма не лучшим образом. Один из старожилов сцены с позором расстался со своим местом. Он брал взятки со студенток курсов актерского мастерства, организованных год назад при театре. Бесстыдно обещал девушкам роли после окончания учебы, но режиссёр большинству из них отказал. Теперь Артёма поставили вместо уволенного актера на роль Хиггинса в пьесе «Пигмалион». Это недвусмысленно говорило о том, что актер переходит в другую, чуть ли не пожилую возрастную категорию героев. А ведь ему всего тридцать шесть.

Он боялся старости, морщин, седых волос, комичных асексуальных ролей, боялся забвения. Индикатором мужской состоятельности для него были всё ещё непрекращающееся обожание и «аппетит» со стороны молоденьких девушек. Хотя, как говорится в женском глянце, между звездой кино в молодости и тем же актером в среднем возрасте девушки выбирают второго. Есть что-то чертовски волнующее в серьезном, проницательном взгляде уже несмущающихся глаз с морщинками, пробирающем до мурашек, в кривых дорожках на лбу, бородке с едва уловимыми блестками седины, в сильных, опутанных жгутами вен запястьях с люксовыми швейцарскими часами. Как и состаренное дерево со всеми его трещинами и шероховатостями, с историей выглядит эффектнее новой отполированной доски. Но Артём не читал женских журналов.

Пошел второй месяц с начала репетиций «Красного и черного». Во втором составе на роль Жульена Сореля был Сергей Дворецкий, которого переманили из театра юного зрителя. Еще не решили, кого из двоих мужчин выпустят на сцену. Режиссёр был мастером спорта по шахматной игре живыми людьми. Эта гонка на выживание раздраконила самолюбие Артёма не на шутку. Он про себя окрестил своего конкурента напомаженным лакеем. Тому способствовала и фамилия актера, и его манера учтиво держаться со всеми, начиная от уборщицы и заканчивая режиссёром.

В довершение ко всему, Артём почти потерял из виду Асю, которая придавала хоть какой-то остроты ощущениям своей непредсказуемостью, дерзостью и объективной критикой. Он всё время искал её глазами. Они мельком виделись только во время смены костюмов прямо на спектаклях. Митрошина добилась от администрации театра индивидуальной гримерки для Артёма, в которой его обхаживала, как квочка цыплят, вечно причитающая баба Маша.

Репетиции нового спектакля проходили до недавнего времени без костюмерш. Странно, что актеру не хватало присутствия Аси, ведь он вполне спокойно провел большую часть лета в отпуске, почти не вспоминая о девушке.

Сегодня были готовы две смены костюмов, поэтому работницы из костюмерного цеха должны были засечь время на переодевание между двумя самыми пикантными сценами. Возможно, потребуется доработка одежды. Вторая сцена проходила после смены декораций, в спальне госпожи де Реналь

– Знаешь, Тёма, я всё чаще думаю заменить тебя Димкой Столяровым.

Артём готов был взорваться и уже открыл рот, чтобы чертыхнуться.

– Не смей! Не смей меня перебивать! Не похож ты уже на двадцатилетнего юнца. Мешает твоя опытность в лямурных делах. Тебе поцеловать женщину не сложнее, чем спросить «как дела». Здесь нельзя так, понимаешь? Нельзя! Сколько обсуждали сюжет и чувства во время читки сценария, ты всё мимо ушей пропустил?

Конечно, Артём читал, но рыдать от робости в ногах женщины, с которой ты решил заняться любовью, – это не по-мужски, жалко выглядит и не поможет получить желаемое. Стендаль перегнул палку.

– Эта замужняя женщина пугает Жульена. Мальчик теряется, робеет в её присутствии. Все заготовленные речи летят к чертям собачьим при одном её взгляде. Он сам себе признаётся, что не удается быть обольстительным. Жульен до неё никого, понимаешь, не любил. Ведёт себя, как полный дурак. Дрожит от одной мысли оказаться в её спальне. Он не знает, что там нужно делать. Серёжа, давай ты покажи, как это видишь.

Сергей Дворецкий, с виду моложе Артёма лет на пять, и выше на голову, всё ещё стоял в белых облегающих перчатках и черной фрачной паре, которая сидела на нем безупречно. Лучше, чем на Артёме. Он решительно скинул пиджак, расстегнул несколько пуговиц до самой груди на белой сорочке, отделанной гофрированным манжетами и воротником, и чуть взлохматил идеально уложенные волосы.

– Мадемуазель, можно Вас попросить об услуге? – сказал он со всей доступной ему вежливостью брюнетке в длинном горчичном платье.

Ася оглянулась по сторонам, сомневаясь, что актёр обращается к ней.

– Да, да, пожалуйста, – и Сергей протянул к ней обе руки, а когда девушка подошла, он извиняющимся тоном сказал: – Простите, я пока не знаю Вашего имени, – и выжидательно, несмело посмотрел на неё.

– Какого…? Что он… она же не… – пытался вмешаться Артём.

– Тихо! – рявкнул режиссёр и выставил ладонь в предупреждающем жесте в сторону Артёма. – Пусть делает, что задумал. Я разрешаю.

– Ася, – сказала девушка каким-то непривычно тихим голосом.

Сергей добро улыбнулся, и в этой улыбке не было ни капли притворства и ехидства.

– Видите ли, Ася, моя партнерша очень опаздывает…

Сергей наклонился к уху девушки, чуть касаясь кистью её локотка, и что-то прошептал. Она вдруг залилась краской, но, когда он с немой просьбой посмотрел, наклонив голову к ней с высоты своего внушительного роста, Ася кивнула и улыбнулась, а потом отвернулась к зеркалу.

Актёр вышел за дверь репетиционного зала.

«Какого дьявола задумал этот напомаженный лакей?» – стучало в висках у Артёма.

Дверь медленно отворилась. Ася вздрогнула, испуганно дернула головой, но не повернулась. Сергей закрыл дверь и замер, глядя на отражение девушки. Они встретились взглядами в зеркале. Костюмерша прикрыла рот рукой и повернулась к нему. Затем стиснула платье на груди, будто пыталась плотнее его запахнуть в приступе стыдливости. Сергей обернулся к двери, собираясь уйти, но тут Ася сделала шаг в его сторону. Актёр медленно нерешительно повернулся, теребя свисающие рукава своей сорочки, преодолел расстояние до неё и упал к ногам девушки. Он обнял её за колени и спрятал лицо в складках длинного платья. Спина его вздымалась с каким-то содроганием. Лицо девушки стало пунцовым от стеснения, что придавало невероятную реалистичность сцене. Будто они были здесь совершенно одни, и не существовало всех этих устремлённых на них любопытных глаз.

Сергей поднял голову и умоляюще посмотрел на Асю – он в её полной власти. Костюмерша взволнованно дышала, смотря в сторону, боясь взгляда своего несмелого просителя. Но опустив дрожащую руку, всё же еле коснулась растрепанных волос Сергея. Актёр поднялся на ноги, такой же раскрасневшийся от стыда, и начал осторожно целовать её ладони. Столько благодарности, нежности и невесомости было в движении его губ. Он легонько коснулся лицом её щеки.

Ася закрыла глаза и слабо улыбнулась.

«Вот же собакин сын», – Артём не знал, как всё это прекратить. И немедленно. Но Сергей был действительно хорош – тот самый нежный герой, сбежавший со страниц остиновских романов.

Сергей посмотрел на девушку, словно прося разрешения, потом накрыл ладонями её веки, робко провел губами по приоткрытым губам Аси и замер. Она прильнула ближе, и тогда мужчина начал бережно, неспешно осыпать её лицо поцелуями. Кончики пальцев Сергея побежали вниз по спине Аси, невесомо поглаживая и выводя замысловатые узоры. Он подхватил её и приподнял вверх до уровня своего лица и начал кружить в объятиях с довольной улыбкой.

– Господи, меня сейчас стошнит от этих приторных соплей. Прямо первый поцелуй Барби с Кеном. Бе-е-е, – Артёму всё-таки удалось остановить эту слишком правдоподобную романтическую сцену.

Сергей оторвался от Аси, как ни в чем ни бывало, только глаза заволокло каким-то туманом.

Но он в считанные секунды совладал с собой и отвесил ей поклон:

– Благодарю! Вы были бесподобны. Прошу прощения, что испортил Вашу помаду.

Ася пошла в свой угол, смущенная до ужаса, но минуту назад она вся отдалась роли. В тот момент не было никакой костюмерши, власть захватила госпожа де Реналь.

Артём пялился на неё, позабыв о репетиции, пропуская мимо ушей диалог режиссёра, пока Ася не сказала одними губами: «Прекрати».

– Ты уверен, что сможешь повторить это с Померанцевой? И со словами, – спросил режиссёр у Дворецкого.

Сергей закусил губу, улыбнулся и без всякого пафоса дважды кивнул.

После обеда Артём был свободен до пяти часов вечера, но вместо отдыха перед спектаклем пришёл в мужской костюмерный цех. Он долго придумывал идеальный предлог. Здесь было тесно, душно и влажно. Три женщины орудовали тяжелыми утюгами с отпаривателями.

– Простите, дамы, но мне нужна Ваша суперсила, – он показал на красное пятно от соуса на самом видном месте его белой рубашки. Он сам себе не мог объяснить, что здесь делает. – Обещаю в следующий раз надевать слюнявчик, – неловко поджал губы и заморгал ресницами.

– Не калека, сам будешь стирать. Видишь какая запарка у нас, – буркнула баба Маша. Она знала Артёма с самого первого его дня в театре. Пожалуй, в каждом коллективе есть женщина, этакий генералисимус, одного взгляда которой боится вся мужская половина, независимо от её должности. Такая тётушка, как правило, на ногах с 5 утра, дома приготовлено первое, второе и компот из сухофруктов, а на работе она вкалывает за двоих и всё-всё про всех знает. Но если, не дай Бог, кого-то на её глазах обидели, нездоровится «желторотикам», «луженая глотка» сменяется на «квохчущую наседку».

На батарее в костюмерном цехе стоял пластиковый контейнер с чьим-то нетронутым обедом и пирожки в прозрачном пакете. Похоже, немилость бабы Маши была небезосновательной.

Мужчина заметил на скамье роман Сомерсета Моэма «Узорный покров».

– Твоя? – спросил актёр Асю.

– Угу, – она даже не посмотрела на книгу.

– В конце обманутый муж умрет от холеры.

– Эй, ну заче-е-ем? Я даже аннотации к книгам не читаю, чтобы сюжет оставался загадкой.

Артём снял рубашку, обнажив крепкое тело и выронив зажигалку из нагрудного кармана на пол. Казалось бы, случайно. И так же «случайно» она оказалась рядом с ногой Аси.

– Вот же растяпа, – пробормотал Артём и наклонился, чтобы поднять зажигалку, но при этом легким движением скользнул ладонью вверх по голени девушки. Всем было не до его хитрых маневров, женщины превратились в сущих роботов за работой. Только Ася дернулась, как ошпаренная.

– Артём Валерьевич, пойдемте я покажу, где прачечная.

Он, как разбалованный кот, неспеша последовал за цокающими нервными каблучками, размышляя над тем колготки или чулки под платьем девушки. С чулками удобнее. Такие мысли возникали в его голове без приглашения, по привычке раздевать глазами любую женскую особь.

Они прошли сквозь тёмную комнату с плотными рядами костюмов. Непонятно, почему Ася решила не включать свет. Может быть, из-за спешки, а, может быть, в приступе гнева за возмутительное поведение актера.

– Разрешаешь себя целовать первому встречному? Укрепляешь в массах стереотипы о дороге актрис на сцену? – с сардонической усмешкой сказал Артём.

– По крайней мере он перед этим хотя бы разрешения попросил… в отличие от некоторых, – и Ася недовольно посмотрела на Артёма, напоминая о его беспардонном поцелуе в ресторане и поглаживании её ноги пять минут назад.

– Что он тебе прошептал, что так вся разрумянилась?

– Не Ваше дело.

– Ну скажи, не будь злюкой. Лучше старый враг, чем новый друг, – Артём начал брызгаться водой из раковины так, что на платье Аси появились огромные мокрые пятна.

– Вы какие-то странные пословицы изобретаете, – она сказала это совершенно невозмутимо, хотя одновременно выпускала струю воды из пульверизатора прямо в лицо Артёму, словно хладнокровно стреляла из револьвера. – Вообще-то говорится: «Старый враг другом не станет». Он сказал, что я должна его спасти от поцелуя с Вами, и пообещал, что не будет целоваться, как слюнявый бульдог.

– Какого черта! Не стал бы я с ним целоваться.

– Ну, он сказал, что минуту назад Вы поцеловали Оболонскую, значит, оставили там частичку себя, а он брезгует Вас и не станет её целовать.

– Вот же засранец!

***

В конце октября Артёму всё-таки пришлось играть Хиггинса в «Пигмалионе». Неужели теперь он будет на сцене в роли пожилых героев? В последнее время от Артёма можно было дождаться только полуулыбки, а глубокая борозда, которая залегла на переносице от непрерывной хмурой задумчивости, делала его похожим на главу сицилийского клана мафии. Образ дополнялся косыми впадинами под скулами. Ему нужно было встряхнуться, почувствовать себя молодым.

– Зайди ко мне, – строго сказал он Асе, проходя после спектакля мимо неё в уродском гриме пенсионера и с седыми бакенбардами своего героя-линвиста Хиггинса.

Судя по тону, спорить с ним сейчас было опасно. Девушка вошла в гримерку, и Артём тут же щелкнул замком.

Комната была маленькой и скудно обставленной: зеркало, кресло возле него, раковина и перекладины для вешалок.

Подоконник был непривычно высоким, поэтому Артём не придумал ничего лучше, чем подхватить Асю за талию и усадить туда. Не будет же она стоять.

Девушка побрыкалась пару секунд, но мгновенно оказалась на месте, беззаботно болтая ногами на весу. Артём наклонился к ней, чтобы дотянутся до ручки окна и закрыть его. По крайней мере он пытался создать такое впечатление.

Затем сел и начал смывать грим перед зеркалом.

– Как тебе сегодняшний спектакль? Только честно.

– Элайза Дулиттл получилась ни капли не смешной. До Одри Хэпберн нашей Оболонской, как до Луны. На самом деле реплики на русском – слабая тень того, что у Шоу в оригинале, не передают задуманного в пьесе просторечия. Вот если бы она заговорила, как моя бабуля.

– А ты прям эксперт?

– Не забывайте, что я филолог вообще-то. И кроме того, читала «Пигмалион» в оригинале на английском языке и смотрела фильм «Моя прекрасная леди» 1964 года. Элайза, по задумке автора, говорила на диалекте кокни. Она глотала звуки, смешно коверкала слова. А наша героиня вышла блёклой. Вы говорите по-английски?

– А кто сейчас не говорит на нём?

Ася мысленно усмехнулась, думая о том, кто с трудом мог выдавить пару простых предложений.

– Что ж, представляю Вашему вниманию настоящую Элайзу. Прошу любить и жаловать: «Cheer ap, Keptin. N'haw ya flahr orf a pore gel. Will ye-oo py me f'them?»