Читать книгу Дагмара - Элина Файзуллина - Страница 3

Копенгаген,1865 год

У меня было большое семейство. Отец Кристиан, недавно ставший королем по случайному стечению обстоятельств, лишь потому что прошлый король не имел детей мужского пола, мать королева Луиза и шестеро детей. С братьями я была не настолько дружна, как с сестрами, с которыми проводила почти все время. Наша младшая Тира – озорная, добродушная девчушка, которой всегда больше всех доставалось от строгих родителей из-за ее неугомонного характера. Благодаря ней поведение всех остальных детей родителям казалось ангельским. Самым близким членом семьи для меня всегда была сестра Александра, больше всего на свете я любила ее, она была мне не только сестрой, но и лучшей подругой. Мы были неразлучны все годы юности, пока старшая не сочеталась браком и не покинула отчий дом. Теперь Александра могла приезжать в Данию лишь изредка и ненадолго. После ее замужества мне было очень сложно обходиться без нее, тогда я осознала, насколько она заполняла собой мою душу. Первые месяцы без нее я плакала каждую ночь от тоски и одиночества. Ни с кем другим из своей семьи я не была столь близка, как с ней. Мы были одним целым, тандемом, который нельзя было разрушить, очень похожие внешне и разные внутри, но вместе мы будто составляли одно целое, дополняя друг друга. Мы обходились без дневников, которые принято вести девицам, потому что все мысли непременно изливали друг другу. Александру вследствие ее красоты, кротости и безупречного воспитания желали заполучить в качестве невесты многие королевские дома Европы, но опередила всех Британская королевская семья. Королева Виктория ни за что бы не упустила самую завидную невесту для своего старшего сына – наследника трона. Александра была редкостной красавицей: голубые распахнутые глаза под густыми бровями, тонкий аристократический нос, от природы алые губы. Кудрявые волосы она всегда собирала высоко на макушке. Стройная, она сделалась еще более статной, когда стала женой будущего короля Англии. У нее был нежный голосок и звонкий смех, которым она, однако, удостаивала лишь самых близких, при чужих смеялась неискренне, как бы не своим смехом. Кокетка, но не настолько, как я. Чуждая всякому высокомерию, она одинаково заводила беседы и с прислугой, и со знатью, оттого ее все любили и уважали. Она была рассудительней и немногословней меня, поэтому в детстве я часто вступала в передряги с братьями и сестрами, и именно Александра разрешала наши разногласия. Ссоры с ней у нас тоже случались, все из-за моей вспыльчивости, сложности характера и ее чрезмерной чувствительности. Ей было тяжело находиться в центре внимания при английском дворе, потому что она была не вполне уверенна в себе и крайне стеснительна. Даже в нашей семье все, кроме меня, считали ее странной из-за того, что чаще всего она была обращена внутрь себя, а бурю эмоций и чувств себя подавляла сдержанностью, которую все принимали за холодность. И только мне было ведомо, что сестра очень ранима и слаба душой, но невероятно чувственна и внимательна к людям. Александра была самым прекрасным человеком из всех, кого я знала.

Что до меня, в тот год мне вот-вот должно было исполниться восемнадцать лет, в семье все звали меня Минни из-за низкого роста, я действительно была ниже всех, не считая семилетнего брата.

Домом являлся нам старый Бернсторфский дворец. Бог знает отчего его принято именовать дворцом, мне он таковым никогда не казался, слишком уж скромен и мал размерами. Здание являло собой двухэтажное строение с выдающейся мансардой, комнаты которой использовались в качестве жилья для прислуги. Второй этаж занимали шестеро детей семейства, в том числе и я, а первый всецело принадлежал нашим августейшим родителям, здесь же находились парадные гостиные и комнаты для гостей. Изнутри во дворце не было ничего примечательного, выдержанное убранство в скандинавском стиле, которое собственноручно организовала Мама́, отличавшаяся изысканным вкусом. Родители предпочитали вести скромный образ жизни, поэтому резиденция скорее напоминала особняк столоначальника высокого ранга, нежели жилище королевской семьи. Больше всего мне нравился сад, это было самым уютным местом здесь, я питаю особую любовь к природе, как и все остальные братья и сестры. Эту любовь нам привила Мама́, которую уход за садом занимал более всех остальных дел, коих у нее всегда водилось предостаточно. Все мои лучшие воспоминания из детства, так или иначе, связаны с этим садом, сызмальства вместе с Мама́ мы сажали деревья, ухаживали за ними, собирали плоды и даже сами готовили себе из них сладости вроде мармеладок. Раз в неделю отец подстригал отросший газон, он считал это занятие успокаивающим нервы. Мы с сестрами срезали по утрам розы, чтобы весь день аромат цветов окутывал наши комнаты, а вечером добавляли в свои ванны лепестки этих самых роз. Круглый год мы ели собственные яблоки, груши, абрикосы, персики, сливы и даже дыни.

Никаких излишеств в нашей семье никогда не было, только самое необходимое для жизни, это касалось и дома, и одежды, и еды. Гардероб мы обновляли только в случае, если вырастали из старой одежды, либо если одежда рвалась в тех местах, где не получалось зашить ее незаметно. Подарки на праздники всегда дарились практичные: акварели, ткани на пошив жакетов, нотные тетради и прочее.

На следующий день после приезда сестры мы полдня провели в лесу близ дворца. Конная прогулка подходила к концу, стук копыт о влажную землю становился все медленнее. Последнюю милю мы двигались неспеша, дабы отдышаться после активных скачек.

– Моя взяла, – ликовала Александра. – Ты начала сдавать, Минни. Помнится, раньше ты была куда резвее меня.

– Мне не спалось сегодняшней ночью, чувствовала себя неважно, это и сказалось на моем проигрыше, – ответила я.

– Полно придумывать, просто признай свое поражение, в Англии я брала уроки верховой езды у лучшего учителя.

– Ты можешь радовать сколько угодно, но сегодня я с тобой не соревновалась, не то настроение. Расскажи-ка мне лучше, как тебе живется при британском дворе? Ты уже освоилась?

Александра глубоко вздохнула.

– В моей жизни в Англии есть как хорошее, так и довольно неприятное.

– Я хочу знать все. Вчера, когда ты приехала, я не стала мучить тебя расспросами, ты выглядела уставшей после долгой дороги. Но теперь я намерена узнать у тебя все-все-все. Мы не виделись с самой твоей свадьбы.

– Прежде мы должны испить кофе, в горле пересохло.

Я кивнула, и мы направили лошадей в сторону дома.

Едва мы ступили на порог, дворецкий, ожидавший хозяек у входа, поспешил поднести ко мне поднос с письмом.

– Спасибо, Йенс.

– От Николая? – с ухмылкой поинтересовалась Александра. – Полагаю, и тебе есть о чем мне поведать. В твоих эпистолах давно не значилось о нем ни слова.

– Здесь его печать.

– Читай же скорее, думаю, тебе не терпится.

– Позже, сейчас я решительно настроена пообщаться с тобой, милая сестрица. Николай пишет не слишком часто, но много, порой получаю по пять страниц изъяснений.

– Ведь это положительный знак, верно?

Я выразила согласие.

Она была права, мне действительно не терпелось поскорее распечатать письмо от любимого и прочитать его взахлеб, а затем перечитать еще несколько раз, чтобы уловить детали и настроение автора. Но я предпочитала читать письма от Николая в уединении, на это мне требовалось много времени, поскольку сразу после прочтения я садилась составлять ответ, пока мысли свежи. На полях я всегда рисовала для него милые рисунки карандашом, чаще всего автопортреты. Ему нравились мои художества, в каждом новом письме он отмечал качество моих набросков.

Нам подали чай, и после нескольких глотков мы принялись обсуждать жизнь Александры при английском дворе.

– В британской королевской семье не все мне рады. У меня сложились весьма добрые отношения со свекровью и супругом, а также с его сестрами, но дядя мужа, герцог Саксен-Кобург-Готский, и барон Стокмар меня не жалуют. При каждой нашей встрече, хоть они и редки, пытаются уколоть наших родителей. Они считают, что, раз корона досталась отцу случайно, нельзя называть родителей полноценными королем и королевой. К тому же, притязания Дании на Шлезвиг-Гольштейн не дадут герцогу смириться с тем, что королева Виктория выбрала именно меня в качестве своей невестки. Королева, конечно, сохраняет нейтралитет, ведь она полностью поддерживает немцев в этом вопросе, но и ко мне склонна относиться с уважением, я ее полностью устраиваю.

– Это омерзительно, – возмутилась я. – Неужели этим пруссакам не хватает такта оставить свое мнение при себе?! Почему они позволяют себе злословить на наш счет?

– Герцог Эрнст очень уважаем королевой, она не смеет возражать ему, особенно после смерти своего мужа. Я стараюсь обходить стороной этого родственничка, дабы снова не быть забрызганной грязью его острого языка.

– Как ты такое терпишь? Ты будущая королева Англии, а этот герцог, стало быть, никто, как он может высказываться?

– Успокойся, сестренка, все хорошо, я давно перестала обращать внимание на подобное. В Англии люди несколько другие, они менее сдержанны в выражении своего мнения. А что до колкостей, так они их обожают. Сарказм – их вторая после чая любовь.

– Уж я бы не стала терпеть и предприняла какие-то действия, чтобы покончить с оскорблениями в адрес моей семьи.

– Давай переменим тему, иначе мысли об этом заставят меня расстроиться.

– Ладно. А чем ты там занимаешься? Тебе не скучно?

– Больше всего при дворе мне не хватает твоего общества, – улыбнулась сестра. – В целом, мое пребывание там нельзя назвать скучным. Я много учусь, ко мне приставлены лучшие учителя страны, рисую пейзажи, читаю английских писателей в надежде постигнуть суть менталитета британцев, по-прежнему занимаюсь гимнастикой по утрам, езжу верхом и упражняюсь в музицировании.

– Я слышала, при дворе королевы Виктории устраивается много пышных балов.

– О да, балы там действительно что надо: танцы до утра, много шампанского, интересные знакомства. И хотя я не заметила в англичанах излишней тяги к роскоши, у меня сложилось впечатление, что они однозначно знают в этом толк и умеют удивить неискушенных.

– Таких, как мы? – засмеялась я.

– Именно. Никогда не задумывалась о скромности нашей датской жизни, пока не попала в Англию. Вот уж действительно оказалось, что Папа́ и Мама́ чересчур умерены. Как-никак, они монархи, могли бы позволить себе чуть больше.

– Как бы я хотела пожить твоей жизнью, Александра. Мне не по душе размеренность, царящая здесь, хочется движения, общения со многими людьми, танцев, путешествий. Хочу носить драгоценности, тиары, блистать в свете. Я бы сама придумывала фасоны платьев для своих выходов, – с воодушевлением поделилась я.

Александра разразилась хохотом.

– Полагаю, тебя утомила бы атмосфера вечного праздника и гуляний. Я бы с удовольствием отдохнула от балов, но не являться на них мне нельзя, я обязана присутствовать на всех, широко улыбаться и обменяться хотя бы парой фраз с каждым присутствующим.

– Отдохнешь здесь, у нас тут вообще балы раза два в год, – уныло ответствовала я.

– Хочешь, отправлю тебя вместо себя? Внешне мы похожи, наденешь каблуки, чтобы соответствовать моему росту, шляпку с широкими полями. Никто подмены не заметит.

– Извини, сестра, но я должна вот-вот отправиться в Россию.

– Вот мы и подошли к разговору о тебе. Когда вы с Николаем поженитесь? – поинтересовалась она. – Ваша помолвка затянулась.

– Ох, эта тема болезненна. Я жду решительных действий со стороны жениха, но пока в его письмах нет ни намека на скорый брак. Подвешенное состояние начинает угнетать. Я все думаю, не передумал ли он. После Дании Николай посетил еще несколько стран, что, если ему приглянулась другая принцесса? Европа кишит непомолвленными девицами благородного происхождения.

– Ерунда! Разве можно сыскать кого-то, кто превзойдет нашу Минни! Все образуется, вот увидишь. Дай ему время, возможно, он пока не готов обзаводиться семьей, ему хочется познавать мир.

– Я могла бы путешествовать вместе с ним, будь мы женаты.

– Милая, супругам довольно сложно путешествовать вместе из-за некоторых побочных эффектов супружества, – смущенно произнесла Александра.

– Что ты под этим подразумеваешь?

– Частые беременности, разумеется.

– Я намерена контролировать свою детородную функцию. Не хочу обзаводиться множеством детей. Одного или, может быть, двух мне вполне хватит.

– Смешная, и как, интересно, ты собираешься это контролировать?

– Найду способ. Пока что мне не приходилось об этом задумываться.

– На самом деле, это проблематично. Моя свекровь, которая произвела на свет девятерых младенцев, говорит, что постоянные беременности неизбежны, как ни старайся, особенно, если между супругами обнаружится любовная привязанность друг к другу. «Просто-напросто игнорируй свое вынашивание, не замечай его, в конце концов, любая болезнь проходит», – сказала она мне. Знаешь, я очень рассчитывала повременить со второй беременностью, однако … – она прервала разговор, и опустила глаза на свой живот.

– Ты снова ждешь ребенка?

Сестра на мир прикрыла веки в знак согласия и широко улыбнулась.

– Господи! Как я рада! Александра, лапушка, какое счастье!

– Я узнала об этом прямо перед отъездом в Данию. Не стала никому говорить, даже Эдуарду, побоялась, что он попытается отговорить меня от поездки.

– Вот и правильно. Когда бы я тебя снова увидела, если бы ты не приехала сейчас, а дождалась родов.

– Думаю, очень нескоро. Свекрови не очень-то по душе отпускать меня на родину: считает, что мое место отныне рядом с мужем.

– Да ну ее. Как ты себя чувствуешь? Тошнота не беспокоит?

– Только по утрам. Первая беременность прошла легко, роды тоже. Молю Господа, чтобы и со второй трудностей не возникло.

– Я буду ухаживать за тобой. Можешь гонять меня по своим поручениям. Хочешь чего-нибудь? Принести тебе грушу с сада?

– Дагмара, Дагмара, не суетись, мне ничего не нужно, к тому же, слуг предостаточно.

– Жаль, что ты не привезла моего племянника, я бы с радостью с ним познакомилась.

– Он еще совсем мал, ему чуть больше года. Познакомитесь, когда мальчик подрастет и сможет хотя бы поздороваться с тобой.

– Я приготовила для него подарки. Обещай, что опишешь мне его эмоции, когда они дойдут до него. И Мама́ много чего прикупила для внука, но мои дары ему куда больше полюбятся, у меня-то игрушки всякие, а у Мама́ одежки, одеяльца и серебряная ложечка.

В вечерний час, когда все члены семьи и прислуга отошли ко сну, я принялась за чтение письма от жениха. Раскрыв бумажный сверток, вместо длинного текста, которыми по обыкновению удостаивает меня Николай, я обнаружила короткое, небрежно начирканное сообщение. Почерк был явно не его. Прочитав письмо, я ужаснулась и побежала в спальню сестры.

– Беда случилась, – крикнула я, едва отворила ее дверь. – Александра, ты не спишь еще? Поговори со мной, успокой меня, милая, Александра, кошмарные новости! Александра, вставай, умоляю!

– Что такое? – испугалась Александра. – Говори тише, иначе весь дом разбудишь.

– В письме говорится, что Николай страшно болен, не встает с постели. Кажется, он упал с лошади, не помню точно, этот момент я пропустила, где-то тут об этом упоминалось, да, вот тут, точно, лошадь его опрокинула, и уже несколько дней он не может оправиться, его камергер пишет, что состояние господина ухудшается.

– Боже мой, бедный, бедный Николай. Не переживай, Минни, уверена, за ним хорошо присматривают дома, родители наверняка наняли для него лучших лекарей.

– Да нет же, Александра, он ведь не доехал еще до России, все случилось во Франции. Из близких людей с ним сейчас только камергер. Лекарей, конечно, ему наняли, но никто не дает утешительных прогнозов. Ах, Боже мой, стало быть, дела и впрямь хуже некуда, Николай не стал бы просить сообщать мне пустяковые вести. Как мне следует поступить, Александра? Зачем, ты думаешь, он просил меня оповестить?

Александра схватилась за голову.

– Ты верно рассуждаешь, похоже, ситуация критическая. Ты должна поехать к нему.

– Папа́ ни за что не позволит мне ехать, ведь так? Ты поможешь уговорить его? Тебя-то он точно послушает, Александра, ты пособишь мне, ответь?

– Минни, утихомирься же хоть на секунду, ты тараторишь так, что я половину слов не могу разобрать. Присядь, на вот, глотни воды. Мне кажется, отец легко отпустит тебя во Францию, ведь он как нельзя лучше относится к Николаю и в такой ситуации не станет противиться вашим встречам, пусть даже наедине. Твоя поездка станет носить исключительно благородный характер – ты поедешь ухаживать за больным женихом. Нет-нет, уговоры точно не пригодятся.

– Как жаль, что ты в положении, иначе бы я попросила тебя сопровождать меня, – вздохнула я.

– Ты со всем справишься сама, не переживай. Ты очень сильная, намного сильнее меня, так что моя помощь тебе совсем не понадобится. Не изнывай понапрасну всю ночь напролет, иди к себе, приготовь все необходимое и ложись в постель, поднимешься на заре и попросишь у Папа́ разрешения, и уверяю, он организует твое отбытие в тот же день, в крайнем случае – на следующий.

Я крепко обняла ее, поцеловала в обе щеки и помчалась набивать чемодан вещами.

Полночи прошли в сборах, наскоро собраться не получилось. Своеобразная цель поездки озадачила меня тем, что необходимо брать с собой. Я не представляла, сколько мне придется пробыть во Франции.

Поднявшись с кровати утром после бессонной ночи, я обнаружила себя в ужасном состоянии. В зеркале отражалось уставшее лицо, отекшие веки и бледные губы.

– Минни, поспеши в столовую, иначе пропустишь завтрак, – послышался голос матери снизу.

С ужасом я сообразила, что прилично проспала, все давно уже встали и собрались за столом. Небрежно собрав волосы и умыв лицо мылом, я спустилась к родным. Вся семья была в сборе, мать выказала недовольство моим опозданием и следовавшим за этим остыванием еды. В нашей семье не принято было начинать трапезу, пока все ее члены не соберутся за столом, и покидать стол, если хотя бы кто-нибудь еще не покончил с пищей. Посчитав, что нет смысла тянуть с разговором, я сразу поведала семейству о произошедшем с Николаем и попросила разрешения последовать к нему во Францию.

– Но Франция находится на порядочном расстоянии, – возразила Мама́. – Мы не можем отпустить тебя одну в такую даль, ты никогда еще не путешествовала без сопровождения. Нет-нет, я решительно против этой поездки.

Отец же не выказал столь бурной категоричности в этом деле, он лишь осведомился о том, где я намереваюсь поселиться, когда вернусь, сколько мне потребуется денег и может ли он рассчитывать на мое благоразумие. Получив утвердительные и вполне обоснованные ответы на все интересовавшие его вопросы, он с легкой душой согласился отпустить меня во Францию, как и предрекала Александра. Мама́ изрядно расстроило то, что ее запрет не нашел поддержки у супруга. Опечаленная, она отправилась в свои покои, не доев завтрака.

– Не обращай внимания, Дагмара, Мама́ переживает за тебя. Я поговорю с ней и все улажу. Будь покойна. Мы будем ждать от тебя вестей каждый день. Надеюсь, твое присутствие придаст сил цесаревичу, и он поправится. Постарайся заботиться о нем как следует и не возвращайся, пока ему не станет значительно лучше.

Я кинулась к отцу и расцеловала его в знак признательности на выказанное им понимание и сочувствие к моей беде.

– Стой, стой, ты еще не покушала, – остановил меня родитель. – Сядь и спокойно съешь свою порцию.

– Но я не хочу есть, Папа́, – возразила я.

– Еда уже приготовлена, мы не выбрасываем пищу, ты же помнишь?

Я покорилась, и вскоре содержимое тарелки оказалось в месте назначения.

– Надолго ты уезжаешь? – забеспокоилась Тира. – Кто будет читать мне, пока тебя не будет?

– Думаю, Александра согласится заменить меня.

– Ну хорошо, я согласна, но не задерживайся, я не в восторге от чтения Александры, она делает это без интонации.

– Надо же, какая привереда! Потерпишь.

Было решено, что я поеду в компании своей гувернантки, мадемуазель де л`Эскай. Мне были выделены карета, прислужница и тысяча крон на личные траты.

Отец сам проводил меня до вокзала, посадил в нужный вагон, поцеловал в лоб и дал несколько наставлений. Путь до Ниццы, занявший в общей сложности почти три дня, дался мне тяжело. Сон в сидячем положении или изредка прислонив голову к плечу гувернантки не насыщал организм силами, а еще сильнее истощал его. В конечный пункт я прибыла в ужасном состоянии, с ломотой в шее и онемевшими ногами, но благая цель визита придавала силу, и тотчас по прибытии я нашла в себе силы повидаться с Николаем, хотя изначально планировала отдохнуть, принять ванну и одеться в свежую одежду перед долгожданной встречей.

Увы, теплого приема не вышло, так как незадолго до моего приезда лекарь дал Николаю сильное снотворное. Мне посоветовали не тревожить крепкий сон пациента. Я покорно согласилась и отправилась в отведенные мне покои.

Мой жених лечился в местной здравнице, которая славилась тем, что принимала у себя высочайших персон. Все было обставлено по высшему разряду: фешенебельные меблированные палаты, отдельные комнаты для проживания посетителей. Работали здесь, разумеется, лучшие врачи Европы. Меня поселили в большую опочивальню с обтянутым кожей диванчиком, огромной кроватью и крупным письменным столом. Все, чего мне теперь хотелось, – это немедля погрузиться в сон, что я и сделала.

С рассветом я вскочила с кровати, искупалась, привела себя в божеский вид и помчалась к жениху. Николай встретил меня восторженно, подозвал к себе и крепко обнял. Встать с постели он все еще не мог.

– Любимая Дагмара, не могу описать, как я рад твоему приезду! – воскликнул мужчина. – Я и не надеялся, что ты приедешь ко мне. Почему не сообщила?

– Намеревалась сделать сюрприз.

– У тебя получилось. Я безумно счастлив видеть тебя. Скажи, ты скучала по мне, мой ангел?

– Очень, очень скучала. Я приехала, чтобы исцелить тебя, – робко улыбнулась я.

Лицо Николая исказилось гримасой печали.

– Вряд ли мне уже что-то поможет, даже такое серьезное лекарство, как ты, милая Дагмара.

Его слова вызвали во мне чувство безысходности.

– Нет, нет, нет! – я отвернулась от Николая в попытке скрыть от него бурю эмоций, завладевших мной, и зашагала к приоткрытому окну, чтобы пару глотков свежего воздуха успокоили мои нервы. За окном стояла выразительная погода, семья с двумя детьми веселилась, запускала воздушного змея, эти люди были наполнены счастьем и душевным покоем. От вида этой сцены мне стало еще дурнее, ведь мне казалось совершеннейшей несправедливостью, что в минуты моего отчаяния кто-то может радоваться жизни.

– Боюсь, я не оправдаю твоих надежд. Мои силы иссякают, а болезнь прогрессирует.

– Не желаю этого слышать! Умоляю, перестань говорить такие ужасные вещи.

– Как угодно. Не будем больше об этом, – поник он, но мое настроение, как и этот день, уже было испорчено.

– Нет, немного мы все же поговорим об этом. Я хочу все знать. Что за болезнь тебя поразила?

– В поездке по Италии я умудрился упасть с лошади и повредить спину. Боль была такая, что я не смог сам встать, через несколько дней я-таки встал на ноги, но ненадолго, успел лишь добраться до Ниццы, куда меня определил полечиться отец. Здесь боли усилились, и вот я прикован к постели и не в состоянии себя обслуживать. Чувствую слабость, головную боль, и меня часто тошнит.

– Неужели врачи не могут вылечить тебя?

– Увы, они разводят руками. Не могут поставить диагноз, а все лечение, которое я получаю, оказывается бессмысленным. Ох, как я жалею, что оседлал в тот злополучный день лошадь. Многое сулило беду, но я игнорировал все предупреждения: на улице бушевала метель, я был невыспавшийся, лошадь была не заезженная. Конюх предупреждал меня, что эта кобылка мне не по зубам, но я был непреклонен. Как глупо и опрометчиво!

Я смогла выдавить из себя лишь тяжелый вздох, на мой ум не приходило ни единой мысли, которую можно было бы озвучить в данных обстоятельствах. Мне хотелось прильнуть к его губам и расцеловать как в момент последней нашей встречи, на помолвке, но посторонние глаза вынуждали меня властвовать над своими желаниями. Подле него постоянно находились камергер и два лечащих врача. И если медики на короткое время оставляли пациента, когда сменяли друг друга, то невероятно докучливый камергер не отходил от своего господина ни на шаг. Следующие четыре недели, что я провела в здравнице, нам так и не удалось ни разу побыть наедине. Меня огорчал тот факт, что сам Николай не делал никаких усилий, дабы уединиться со мной и поговорить по душам, выразить свои чувства чем-то чуть большим, чем почти дружескими объятиями раз в день.

– Тебе скучно здесь? Хочешь домой? – поинтересовался он.

Я отрицательно покачала головой.

– Знаешь, наше с тобой знакомство ведь было не случайным. На самом деле я целенаправленно ехал в Копенгаген ради встречи с тобой.

– Правда? Я об этом не знала.

– Я планировал раскрыть тебе эту хитрость уже после нашего венчания, потому что побоялся, что тебя это может обидеть, но теперь уже можно признаться.

– Я внимательно слушаю, ты меня заинтриговал.

– Мой отец, император, как ты знаешь, некоторое время назад начал напоминать мне о моем долге вступить в брак, и так как не увидел с моей стороны никакой заинтересованности в этом вопросе, начал сам подыскивать мне невесту. Я не слишком торопился жениться, считая брак скучным предприятием. Но отец настаивал на своем, он захотел, чтобы я отправился в путешествие по Европе, чтобы я заезжал в каждый королевский дом и знакомился с принцессами на выданье. Итогом моей поездки должен был стать выбор будущей жены. Все эти знакомства были чрезвычайно утомительны, ни одна из представленных дам не пришлась мне по вкусу. Все изменилось, когда я вступил во дворец твоего отца. Никогда не забуду нашу первую встречу: ты смутилась при виде меня, но держалась очень достойно, много улыбалась, мы с тобой быстро нашли общий язык, наши беседы стали доставлять мне удовольствие. Не прошло и двух недель, как я написал матушке в Петербург о том, что впечатлен юной Дагмарой, счастлив находиться в ее обществе и, судя по всему, по-настоящему влюбился, и попросил разрешения сделать тебе предложение руки и сердца. Дагмара, мне приходилось видеть твой портрет, и, буду честен, твой лик совершенно не привлек моего внимания, но стоило мне увидеть тебя вживую, как я оказался пленен твоими чарами, ты невероятно мила, добра, умна, в тебе столько жизни и бойкости. Ты без труда добилась того, что я горячо полюбил мою маленькую датчанку. А больше всего я обожаю твои глазки, никогда не видел таких больших, выразительных глаз и настолько глубокого, пронзительного взгляда.

Я не смогла сдержать слез умиления и широко заулыбалась.

– Очень скоро я получил одобрение от родителей и в тот же день объяснился с тобой, любовь моя. Ты помнишь тот момент?

– Помню, как будто это происходило только вчера.

– Ты была в небесно-голубом платье, совсем простом, как и все твои наряды, волосы подобраны сеткой, мне ты показалась великолепной. Я помню каждое деревце парка, где мы гуляли, а вот о чем говорили совершенно не запомнил, ибо мысли мои витали далеко, я подбирал слова, чтобы описать тебе все мои необъятные чувства. Я должен был произвести впечатление своими речами, ибо боялся, что ты отвергнешь меня. Какое было облегчение услышать твое согласие, я был счастливейшим из мужчин. А дальше еще две недели блаженства вместе с моей Дагмарой: прогулки верхом на лошадях, катания на лодке, на одной из таких катаний я позволил себе поцеловать тебя, и казалось, сердце выпрыгнет из груди. Ты ведь помнишь? Спасаясь от палящего солнца, мы пригнали лодку под тень большой ивы, затем неловко взялись за руки, и я потянулся к тебе, ты ответила взаимностью. Тогда я словно впал в беспамятство, и ничего уже не могло спасти меня.

Еще около часа мы предавались воспоминаниям о былых временах, проведенных вместе во дворце моего семейства, пока Николая не начали мучать головные боли. После он вынужден был принять лекарство и погрузиться в сон.

Время, занятое заботами о больном, пролетало очень быстро. Идея исцелить суженого во что бы то ни стало овладела мной, и всякий раз, как доктора сообщали мне удручающие вести, я с особым рвением принималась делать все мыслимое и немыслимое, дабы облегчить состояние возлюбленного. Я послушно выполняла все предписания медиков, несколько раз находила и приглашала к Николаю целителей, некоторые среди них оказались шарлатанами, что выявилось при первом же осмотре и откровенно неверной трактовке положения вещей, другие показали весьма недурные способности к врачеванию, однако и они в одно горло декламировали, что исход болезни будет не в пользу пациента.

– Ты устала, моя милая, – начал как-то Николай, – тебе нужен отдых.

– Ты не прав, я полна сил, – попыталась бодро ответить я, но слова прозвучали откровенно неубедительно.

– Скоро станет легче, со дня на день из Петербурга приедет мой братец. Он уже в пути. Выпросился со службы, чтобы нянчиться со мной. Вы оба меня балуете, – улыбнулся он.

– Я бы справилась и одна. Мне не нужна помощь.

– Признаю, ты отлично справляешься со всеми заботами, но разворачивать жаждущего встречи со мной брата я не стану. Я скучаю по нему. Он не просто брат мне, но еще и задушевный друг. Мы с ним прямо как вы с Александрой, не разлей вода. Надо же, как получилось, твою сестру и моего брата зовут одинаково, – засмеялся мужчина.

– В таком случае расскажи мне о нем побольше.

– У Александра живой ум, отличное чувство юмора, с ним всегда есть что обсудить. Еще в детстве он твердо решил посвятить свою жизнь военной службе, и уже в шестнадцать лет отец определил его в полк. Ему нравится армейская жизнь, она ему очень подходит.

– В чем это проявляется?

– Он скромнейший человек из всех, коих я имею счастье знать: не позволяет себе никаких излишеств, питается простой пищей, всегда оставляет легкое чувство голода, хотя по нему и не скажешь, сама в этом скоро убедишься. Александр годами носит одну и ту же одежду, сам штопает порвавшиеся вещи, он даже отказался от личной прислуги, предпочитает обслуживать себя сам. Все водившиеся деньги по большей части он тратит на предметы искусства, любит живопись, сам пишет весьма недурные полотна. А еще он адепт здорового жизненного уклада.

– Надо же!

– Да, он удивительный человек, всегда вызывал у меня восхищение.

– В Дании его качества были бы оценены сполна, датчане крайне умеренны во всем.

– А в России его считают странным, – рассмеялся собеседник, – у нас среди представителей знати не принято вести сдержанный образ жизни. Расскажу тебе один забавный случай, было это года три назад, мы с братом отдыхали в Крыму, и вот на балу он … – начав с энтузиазмом рассказывать историю он вдруг замолк, лицо его исказилось от боли, затем он истошно закричал.

В испуге я отпрянула от его постели. В коридоре послышались спешные шаги, и в ту же минуту в палату забежали два медика. Они стали расспрашивать больного о симптомах и местах боли, Николай не мог ответить из-за поразившей его тело судороги. Один из врачей попросил меня удалиться из помещения, я не хотела оставлять любимого, но подчинилась.

Ожидание у дверей палаты длилось вечно, хотя на самом деле прошло от силы всего минут десять с тех пор, как я оттуда вышла и до тех пор, как медики покинули его.

– Скажите же, что с ним? – взмолилась я.

Терапевт печально вздохнул.

– Его состояние сильно ухудшилось, мы боялись этого, но надеялись, что молодой организм сможет справиться, однако наблюдаем картину сильнейшей астении, прогноз, увы, неутешительный. Вряд ли он пойдет на поправку, мы можем только постараться продлить ему жизнь на короткое время поддерживающей терапией.

– Господи! – я закрыла лицо ладонями, готовая вот-вот разрыдаться, но доктор добавил:

– Постарайтесь держать себя в руках, не стоит показывать ему свое отчаяние, не плачьте при нем, будьте веселы, скрасьте по возможности его последние дни. Сейчас ступайте, мы дали ему снотворное, он проспит не меньше трех часов.

Я ушла в свою комнату и разрыдалась. «Это невыносимо, невыносимо, невозможно», – твердила я себе.