Читать книгу Дагмара - Элина Файзуллина - Страница 4

Ницца,1865 год

На следующий день в лечебницу приехал Александр. Я беседовала с Николаем, когда передо мной предстал крепкий молодой мужчина, хорошо слаженный, подтянутый и с правильными чертами лица. Над пухлыми губами раскинулись аккуратные негустые усы. Светло-карие глаза, добрые, но смотрящие с недоверием, будто я чужая здесь. Черные волосы гладко зачесаны назад, модные бакенбарды. Он показался мне пугающе большим, совсем не похожим на своего брата, худощавого, бледного и невысокого. Кожа у него была смуглая, рост внушительный. Про себя я сразу сделала вывод, что младший не шел ни в какое сравнение со старшим. Вступив в палату, он представился с холодной учтивостью, поклонился мне и тут же направил свое внимание на больного. Тот, в свою очередь, моментально преисполнился восторга от появления родного человека и потянулся обеими руками к брату, желая обнять его. Родственники некоторое время непринужденно поговорили о самочувствии пациента и делах приезжего, затем, вспомнив о моем присутствии, отодвинулись друг от друга.

– Это моя дражайшая нареченная невеста Мария София Фредерика Дагмара, принцесса Датская, – сказал Николай, нежно взяв меня за руку и поднеся ее к губам.

– Рад наконец быть с вами знаком лично, брат много о вас говорил, – довольно строго произнес молодой человек, предварительно смерив меня взглядом.

В ответ я также выказала удовольствие от встречи с ним. А после братья вновь углубились в разговор, в котором мне не нашлось места. Я покинула палату под предлогом неважного самочувствия, дабы дать возможность братьям наговориться без стеснения.

Состояние Николая заметно улучшилось после приезда Александра, и мы исполнились надежды на то, что он, несмотря на заверения медиков о безнадежности положения, пошел на поправку. С раннего утра до позднего вечера мы с Александром неотлучно ухаживали за Николаем, в основном просто разговаривая с ним, но подчас и вызываясь ассистировать лекарю при проведении процедур, а однажды больной попросил меня спеть для него.

– Я не могу петь без музыки, – возразила я.

– Александр будет тебе аккомпанировать. Он в совершенстве владеет несколькими инструментами.

– Что-то я не вижу тут ни одного инструмента, – съязвил Александр.

– Тут есть переносной клавесин, нужно попросить персонал принести его, – сказал он и многозначительно посмотрел на брата.

Александру Александровичу ничего не оставалось, кроме как подчиниться воле больного: он явно не горел желанием играть, но расстраивать Николая он не хотел больше.

Петь у меня вышло не слишком удачно из-за стеснения перед братом жениха, который обводил меня взглядом на протяжении всей песни. Мне казалось, что он невзлюбил меня с самого начала, я мучилась в догадках, что могло послужить причиной его недовольства мной. В голову лезли разные причины, впрочем, все они казались мне несущественными для того, чтобы сложить о человеке дурное мнение. Мне не доставлял ни малейшей радости тот факт, что Александр присоединился к нам, потому как при нем я не могла быть как прежде открытой с Николаем, смущалась и робела. Выражение его лица все время было настолько серьезным, что я даже побаивалась его. Сам он был не слишком говорлив, по большей части молчал, иногда по просьбе Николая читал вслух кого-нибудь из французских классиков, коих он обожал. Должна признать, читал Александр Александрович очень выразительно и чувственно, его бархатный баритон был настоящей усладой для ушей.

Улыбка на суровом лице начала появляться лишь на пятый день нашего знакомства. И тогда мне стало проще с ним общаться, в наших коротких разговорах появилась легкость. Брат жениха начал привыкать ко мне, а я к нему. Мало-помалу в наши обыденные приветствия и прощания начали вклиниваться другие фразы. Молодой человек держался застенчиво, но в поступках проявлял недюжинное благородство, сумев обаять меня, и к середине следующей недели мое пренебрежение к нему полностью сменилось симпатией.

Я чувствовала некоторую неловкость перед женихом, потому как день ото дня все больше заинтересовывалась Александром. В моем чувстве не было ничего предосудительного, порочного, но все же, когда Николай, ласково улыбаясь и держа мою ладонь своей ослабевшей рукой, расспрашивал, понравилась ли мне прогулка с его братом и не был ли он излишне прямолинеен, я терялась и, дабы побороть смущение, меняла тему. Замечал ли это больной, я не знала, однако внешних признаков недоверчивости или ревности он не проявлял. И все-таки меня посещало чувство вины перед Николаем за то, что в то время, как он мучается, я неплохо провожу время в компании другого молодого человека.

Врачи стали часто поить Николая морфином, поэтому большую часть суток он пребывал в состоянии глубокого сна, что сопутствовало нашему сближению с его родственником. Мы провели бесчисленное множество времени за разговорами, каждый из которых начинался в основном с обсуждения погоды, а заканчивался всегда дискуссией о чем-то интересовавшем нас обоих. В первые дни наши беседы происходили в саду лечебницы, однако вскоре незамысловатые ландшафты поднадоели, тогда мы стали проводить время в прогулках по городу и окрестностям. Вдруг обнаружилось, что мысли наши часто пересекаются. Чем больше Александр рассказывал о своей жизни, тем больше эти истории занимали мой ум. Надо думать, моя жизнь проходила куда менее интересно, нежели его, поэтому рассказы вел чаще он, а я была его безропотной слушательницей. Говорил он весьма красноречиво, мелодичным тембром, с живостью эмоций.

– Знаете, я, когда увидел вас тут, страшно заревновал брата, – беззастенчиво обратился он как-то вечером, когда мы вышли прогуляться на берег после тяжелого дня, проведенного у постели больного. – Подумалось: «Да кто она такая, что приехала без приглашения ухаживать за Николаем. Это должен делать я! А этой девушки вообще тут быть не должно. Ну, кто она ему? Они едва знакомы». Мои мысли были эгоистичны, прошу меня извинить. Я очень привязан к брату и всегда считал, что мы самые близкие друг для друга люди, а тут вы, проводящая с ним сутки напролет. Представьте мою ярость. Потом я осознал, что вы для Никсы все, и, вероятно, теперь именно вы стали для него ближайшим человеком. Он безмерно дорожит вами. Когда мы остаемся наедине с ним, единственная, о ком он говорит, это вы. Похвала, слова восхищения, да и только.

Признание князя несколько смутило меня, и на какое-то время я замолчала. Но он явно ждал реакции и не собирался продолжать беседу до тех пор, пока я не отвечу хоть что-нибудь.

– Скажу честно, и я приняла весть о вашем приезде без энтузиазма. Посчитала, что вы помешаете нам насладиться обществом друг друга, будете третьим лишним. К тому же, увидев вас впервые, я почему-то решила, что вы груб и дерзок. Вскоре я поменяла свое мнение, вы вели себя учтиво и сумели завоевать мое расположение.

– О, и я счел вас несносной унылой девчонкой поначалу, уж простите.

– С чего вы так решили? – надулась я и слегка кокетливо засмеялась.

– Не сердитесь, дорогая Дагмара, первое впечатление очень обманчиво. Я говорю все это не с целью обидеть вас, нет. Мне хочется быть с вами откровенным. – Я не смогла долго таить злобу на его слова, потому как меня поразила глубокая искренность, которую я узрела в его глазах. – Николай – любимец судьбы, ему несказанно повезло сделать вас своей невестой. Вы именно та девушка, которая должна быть с ним, и, что немаловажно, в вас имеются все черты, необходимые будущей императрице: вы невероятно энергичны, общительны, веселы и, самое главное, просты. Я рад за брата. Теперь, когда я воочию убедился в ваших наилучших качествах, я спокоен за Никсу. Уверен, вы составите его счастье.

– Благодарю, мне приятно это слышать. Великий князь, вы много рассказали мне о своей семье, но никогда не затрагивали тему ваших личных отношений, – подавив смущение сообщила я.

– Ох, не думал, что вас заинтересует этот момент, – робко ответил он.

– Я не настаиваю, если хотите оставить дела сердечные в тайне. Это обычное любопытство, не примите за дерзость.

– Нет, нет, никаких тайн у меня не водится, по крайней мере, от вас. Мы чрезвычайно тесно сблизились, потому я считаю возможным поделиться с вами.

– Так посвятите-же меня.

– На самом деле, я испытываю сердечную привязанность к одной особе. Наши отношения начались несколько месяцев назад, когда я позволил себе признаться ей в своих нежных чувствах. К моему удивлению, она ответила взаимностью.

Его ответ заставил меня вспотеть от волнения. Я не могла ожидать, что Александр влюблен. Он производил впечатление свободного человека.

– Как вы познакомились? – не унималась я.

– Она фрейлина моей матушки. Ее зовут, как и Мама́, Марией.

– Как ваша семья приняла ее?

– Никто из моих близких не знает о наших отношениях, даже Никса, – отчаянно вздохнул мужчина, – боюсь, они не одобрят эту связь. От меня ждут союза с какой-нибудь европейской принцессой, не меньше. Жениться на простой фрейлине мне не позволено.

– Что же вы намереваетесь делать в такой непростой ситуации?

– Решение еще не принято, но мое стремление жениться на этой женщине в высшей степени основательно и обдуманно. Если семья не пойдет на встречу, я буду вынужден пойти наперекор, даже если мне предстоит оборвать с ними отношения, – заключил он.

– В самом деле все настолько серьезно?

Собеседник кивнул.

– У вас есть ее изображение? Интересно взглянуть на ту, которая пленила вас. Она, верно, очаровательна.

Я постаралась скрыть излишнее любопытство и легкую неприязнь, которую ощутила при разговоре о другой девушке, за маской шутливости, поэтому при слове «пленила» нарочито театрально изобразила, как мне в грудь вонзается купидонова стрела, дабы не выказать обеспокоенности по поводу предмета нашей беседы. Уже после неудачной игры я осознала, что выглядела скорее глупо, чем непринужденно.

– Если честно, я не нахожу ее внешность красивой, она привлекательна, бесспорно, и мила, суть в другом – я никогда не гнался за оберткой, прежде всего меня интересует начинка. Моя женщина должна быть чем-то наполнена, разделять мои ценности, и, что самое важное, быть преданной.

Молодой человек достал из потайного кармана мундира портрет и передал мне. Со снимка на меня глядела прелестная молодая женщина, позировавшая в полный рост, внизу с краю было каллиграфически выведено «Мари Мещерская», судя по всему, ее рукой. Я долго вглядывалась в образ женщины, от которой благоразумный многообещающий представитель императорской крови счел невозможным отказаться даже ради собственного семейства. Мне хотелось раскрыть секрет обольщения этой дамы. Со снимка на меня глядела прекрасно сложенная юная дева, в глазах которой играла страстность, но не читался ум. Она и правда была лишь мила и статна, не более, что заставило меня немного разочароваться в неразборчивости Александра. Такому идеальному во всех смыслах мужчине подошла бы барышня иного толка. Мне были абсолютно понятны мотивы родителей князя в их желании женить сына на высокородной девушке, так как я в своей недолгой жизни повидала немало фрейлин и не могу сказать, что хотя бы одну из них можно было бы считать в достаточной мере достойной претенденткой на брак с членом монаршей семьи. Невзирая на то, что мой новый друг еще несколько раз в разговоре упоминал о достоинствах возлюбленной, своего мнения я не поменяла.

– Спасибо, что поделились, – только и могла вымолвить я и протянула фотографию хозяину. Больше к этой теме мы не возвращались.

В этих обстоятельствах я не имела права показывать обиду, хоть и была малость раздосадована разговором, но могла позволить себе гордо молчать, предоставив собеседнику возможность продолжить диалог.

– Вы что-нибудь слышали о Чарльзе Дарвине? – вдруг справился молодой человек после того, как с минуту мы шли молча, слушая лишь посторонние шумы. – Недавно ко мне в руки попал его научный труд по теории эволюции, весьма занятное чтиво.

– Разумеется, я имела счастье изучить сей труд. Моя сестра, как вы знаете, ныне англичанка, привозила мне книгу Дарвина, я ею весьма прониклась, хотя не скрою, чтение растянулось на месяцы, потому как я тяжело воспринимаю научный стиль повествования, то и дело приходилось обращаться к словарям и энциклопедиям в отцовской библиотеке, чтобы узнать значение терминов. Некоторые моменты его теории все-таки остались для меня неведомыми, увы, мои познания в биологии довольно скудны, учителя не делали на то упор, ведь меня готовили не к академическому труду, а лишь к тому, чтобы я поверхностно владела всеми науками, дабы суметь поддержать светскую беседу.

– Я удивлен тем, что вы читаете подобного рода литературу, Дагмара, и крайне, крайне обрадован, честно. Не каждый день встретишь даму, интересующуюся науками, – восторженно заметил собеседник. – На своей Родине я ни с кем не мог обсудить труд ученого, потому что наши люди пока что далеки от его революционных взглядов, у нас такая теория скорее вызовет негодование, нежели восхищение. Боюсь представить, какое негодование эта книга вызвала бы у набожной Мама́, она бы ее непременно сожгла в камине.

– Отчего же вас тогда работа Дарвина зацепила? Или вы не видите себя частью сообщества, в котором живете?

– Там, где я живу, другое устройство общества, милая Дагмара, большую часть населения составляют неграмотные, суеверные люди, они не привыкли думать и задаваться вопросами, их картина мира в корне отличается от вашей. Некоторая прогрессивность, присущая мне, – следствие частых путешествий в Европу и общения с разносторонними людьми, но не питайте по отношению ко мне иллюзий: я до невозможности консервативен. Да, Дарвин утверждает, что в сотворении всего живого на земле нет божественного участия, мне интересно было задуматься об этом, но принять эту мысль я не могу, ибо являюсь убежденным христианином, Бога я не предам.

– Понимаю, ведь я и сама воспитана в глубокой вере.

– Вы не находите дурным изучение трудов безбожника?

– Отнюдь, я не вижу ничего плохого в стремлении познать свежие веяния науки, какими бы они ни были, тем более, я подхожу к любому вопросу критически, без того, чтобы принимать каждое написанное в учебниках за чистую монету. Кто знает, к чему человеческий разум придет со временем. Вдруг все то, что мы знаем сейчас, в одночасье окажется пустым? Может, мы верим в то, чего и вовсе нет? Взгляды Коперника тоже осуждались на протяжении двух веков, а сейчас весь мир признал, что он единственный был прав, а все остальные ошибались.

– Вот уж не думал, что вы мыслите столь масштабно. Хотел бы я обсудить с вами многое из того, что трогает мой ум, однако на данный момент в силу постоянных переживаний за Никсу и неустойчивого настроения мой разум не готов выстраивать основательные умозаключения, чтобы состязаться с вами в соображениях о науке.

– В таком случае, великий князь, давайте вернемся в пансион, нам с вами тоже нужен отдых.

– Да, пожалуй, наша прогулка затянулась, – заметил мужчина, поглядев на часы. – Ох, да вы промерзли, у вас кожа покрылась мурашками, возьмите-ка мой пиджак, он вас согреет, – учтиво сказал мужчина, без колебаний накидывая мне на плечи свою одежду.

Я не нашла резона отказываться от предложения спутника, потому как в действительности продрогла и опасалась, что гулянье наше может обернуться для меня простудой.

Его сюртук оказался мне велик размера на четыре и смотрелся, вероятно, как пальто. Во всяком случае, мерзнуть я перестала, вдобавок весь обратный путь мои ноздри с удовольствием вдыхали приятный аромат, представлявший собой запах чистой кожи и дорогого парфюма.

Вернувшись в свою комнату, первым делом я велела служанке набрать мне в тазик горячей воды, капнула туда масло лаванды и откинулась в кресле-качалке, блаженно опустив ноги в воду. Процедура эта, вкупе с чашкой лимонного чая, помогла мне вернуть нормальную температуру тела и не заболеть.

Ночью я долго не могла уснуть, занятая мыслями об Александре: казалось, меня перестала раздражать его простота. Поначалу отсутствие в его манерах всякой претенциозности вызывало во мне досаду, потому как образ персоны из высшего света непременно должен иметь налет куртуазности. Александр не был похож на члена императорской семьи великого государства, скорее походил на скромного представителя мещанства. Мне стало стыдно от того, что я вела себя с ним горделиво. Я лежала и размышляла о том, что Александр, вероятно, презирает меня за это, и о том, как бы улучшить его впечатление обо мне.

До событий, случившихся вскоре, мы с великим князем успели серьезно сродниться. Так уж вышло, что большую часть суток я вынужденно проводила подле него, в нескончаемых разговорах мы скрашивали друг другу скуку, царившую в стенах лечебницы. Собираясь впопыхах из дома, я забыла положить в чемодан краски и кисти, поэтому писать картины во Франции мне не удалось, более развлечений здесь найти было нельзя. Бездельничать я не умела, Александр Александрович, как выяснилось, тоже, и в голову ему пришло научить меня рыбачить. Сам он был заядлым рыбаком, даже смастерить две удочки из подручных средств ему ничего не стоило. Мы встали рано поутру и отправились к местному прудику, предварительно, ещё с вечера, подкормив водившуюся тут рыбу сладкой кукурузой, купленной в ларьке у торговца-араба. Я нашла времяпровождение за ловлей карасей весьма занятным делом. Напарник поведал мне много любопытных фактов о видах рыб, тонкостях рыболовства и даже научил насаживать червей.

В один из дней, когда Николай почувствовал себя лучше, случилась сцена, которая не могла не обескуражить меня и его брата. После оживленной беседы втроем Николай на некоторое время замолчал, лицо его посерьезнело, на смену приподнятому настроению пришло уныние.

– Тебе стало больно, Никса? – затревожился Александр. – Что-нибудь нужно?

– Я хочу поговорить с вами о чем-то очень серьезном и значимом для меня.

– Все, что угодно, – одновременно ответили мы, подкрепленные интересом.

– Моя драгоценная Дагмара, за брата Сашу я не боюсь, душа у него чистая. Родной Саша, о Минни ты все знаешь из моих рассказов, она самая лучшая невеста на всем белом свете. Не описать словами, как безмерно я люблю вас обоих. Я бы очень хотел, чтобы вы двое стали супругами после моей кончины. Я знаю, что умираю, как бы все ни пытались скрыть это от меня. День-другой, и меня не станет. Саша, я вверяю тебе самое дорогое, что у меня есть. Вы оба достойны друг друга, – закончив речь, он соединил наши с Александром дрожащие от ошеломления руки над своим сердцем и поцеловал их.

Все трое не смогли подавить горьких слез. Мы были потрясены до глубины души, с минуту сидели молча, переглядываясь и пытаясь найти нужные слова. И я, и Александр осознавали, какого ревностного усердия стоило Николаю выговорить то, что он сказал, и потому невежливо было бы резко отмести его просьбу. Крепкая рука князя сильно сжимала мою ладонь, так что я отбросила мысль вырвать ее.

– Мы поженимся, брат, обещаю, – вдруг прошептал он.

Глаза больного заблестели от радости, а я смогла лишь выдавить из себя легкую улыбку.

– Назовите своего сына в мою честь, – попросил молодой человек вдобавок.

– Назовем.

Эпизод оказался для меня слишком трогательным и в то же время беспощадно горьким, что, когда мы с Александром Александровичем остались одни вечером, я дала волю захлестнувшим чувствам и разрыдалась, из меня выходило все, что копилось и чему не давался выход, пока мы были в палате умирающего.

На мой вопрос, зачем он пообещал то, что заведомо невозможно, мужчина ответил, что не смог отказать бедолаге в его, возможно, последней просьбе.

– Не будет ли вас отныне мучать совесть за то, что солгали ему?

– Будет, до конца дней. Но как я мог иначе? Дагмара, неужели вы смогли бы отказать Никсе?

Я задумалась, представила какой груз тяготел над ним в тот момент и, вздохнув, ответила:

– Полагаю, нет, вы правильно сделали, что предпочли осчастливить его напоследок.

Следующий день не сулил ничего хорошего, его по праву можно назвать одним из худших в моей жизни. День, который не сотрется из памяти никогда. Слишком ошеломительными для юной души оказались события, последовавшие после наступления полудня. У Николая стремительно стала развиваться апоплексия, затем случилась амнезия, он перестал узнавать присутствующих. Все это сопровождалось невыносимой болью в спине, от которой несчастный всем телом вжимался в кровать. Я находилась в полной растерянности, ничего подобного мне не приходилось видеть никогда до этого. Исступленная, я стояла как прикрученная к стене, не в силах ничего сделать, взгляд панически блуждал по палате. Только Александру хватало духа сохранять стойкость, он уселся на колени рядом с кроватью умирающего и, взяв его за руку, спокойно поглаживал, его глаза становились влажными, а лицо багровело, но он продолжал хранить безмятежность. В воздухе висело напряжение, все до одного понимали, что пациент доживает последние минуты своей короткой жизни. Апофеоз действа наступил через два часа: Николай погрузился в предсмертную агонию, едва слышимо произнес: «Стоп, машина» и угас.

Все, о чем я мечтала, развалилось как карточный домик. Казалось, что и моя жизнь вот-вот оборвется от горя. Александр зажмурил глаза и теперь дал волю своим чувствам, бешено заскулил и выскочил прочь из палаты. Медики накрыли тело белой простыней и стали заполнять протокол о смерти пациента. Придя в себя, я направилась вслед за Александром. Он стоял на маленьком балкончике второго этажа, облокотившись о перила и закрыв лицо руками. Я позволила себе осторожно приобнять его сзади, на что он ответил мне взаимностью, развернувшись и крепко прижав к себе.

– Такого не должно было быть… Он не мог умереть сейчас, он ещё слишком молод.

Не проронив ни слова, я зарылась в его теплые объятия и почувствовала облегчение, на мгновение забыв о своей подавленности. Внутренне опустошенные, потерянные, мы стояли так несколько минут, молча, слыша лишь биения сердец друг друга и слушая тяжелое дыхание. Укрытая под его большими руками, я ощутила себя спрятанной от любых невзгод, в абсолютной безопасности.

Спустя несколько дней к нашей безутешной компании присоединились родители Николая и Александра. Едва императрица переступила порог комнаты прощания, глаза ее наполнились безумием, и при виде бездыханного тела сына она истошно закричала:

– Сынок! Сыночек дорогой! Господи, за что Он забрал тебя!

Отцу семейства первое время удавалось сохранять спокойствие, но вскоре и он, находясь под влиянием страданий жены, сполна предался скорби. Императрица изливала свою боль громкими словами отчаяния, она вцепилась в гроб обеими руками, склонилась над телом и без устали рыдала так, что саван на покойнике промок. Ее супруг безмолвствовал, его печальные глаза все время были опущены вниз, он сильно побледнел и в какой-то момент стал выглядеть так же безжизненно, как его мертвый сын. Александр, обеспокоенный этим, подозвал врача, который увел императора в смотровую палату. У нас с Александром больше не осталось сил плакать, одно лишь чувство опустошенности и скорби.

– Не могу смотреть на страдания матери, – взволнованно прошептал молодой человек.

– Ей сейчас не помочь ничем, она должна выплакаться, тогда ей станет немного легче.

– Вы правы, Дагмара.

Успокоиться женщина смогла только к ночи, когда медики уговорили ее принять снотворное. Большой проблемой для семьи оказалось отвести ее от тела безвременно ушедшего, она не желала покидать свое место подле гроба. Мужу пришлось взвалить бедняжку на руки и уносить из комнаты, несмотря на сопротивление.

Через несколько дней всеми было решено покинуть это злосчастное место, больше ничего здесь не держало нас, и мы стали разъезжаться. Уже на перроне при прощании Александр приобнял меня и высказал слова благодарности за проявленное в тяжелый период мужество.

– Даст Бог, свидимся еще когда-нибудь. Не хочется расставаться, я очень привык к вашему обществу за это короткое время, мне будет не хватать наших задушевных бесед.

– Искренне желаю вам счастья, великий князь. Если найдете время, напишите мне, я буду рада получить от вас письмо.

– До свидания, милая Дагмара!

Когда поезд тронулся, у нас была еще минута на прощание взглядами, я до последнего всматривалась в его силуэт, пытаясь запечатлеть его в памяти, потому что была уверена – больше никогда не увижу его. Самое время было признаться себе в том, что я полюбила этого мужчину, с которым ничего теперь меня связывать не могло. Всю дорогу мой разум пытался переварить эпизоды прошедших дней. События происходили настолько стремительно, что у меня даже не было времени разобраться в своих чувствах. Теперь я могла думать, мысли перестали блуждать в поисках ответов, все стало предельно ясно, но что с того? Душа исполосована. Я в один миг потеряла любимого, затем чувства вновь всколыхнулись, сердце впустило новую любовь, но и она тут же ускользнула от меня. У меня не осталось даже фотографии Александра на память.