Читать книгу Мелодия во мне - Элисон Винн Скотч - Страница 6

На седьмой день обе новости, и хорошая, и плохая, приходят одновременно. Плохая новость: Андерсона переводят в специальный центр реабилитации.

Он заходит попрощаться со мной. Я медленно сползаю с кровати, осторожно придерживая полы больничного халата. Мы неуклюже обнимаемся на прощание, насколько такое возможно с моими ушибленными ребрами и его торсом, прикованным к инвалидной коляске. Он улыбается своей неотразимой улыбкой настоящей кинозвезды. С такой улыбкой можно очаровать кого угодно: воздействие просто гипнотическое. Я уже успела прочитать в журнале «Пипл» статью, посвященную ему, а также посмотрела кое-какие клипы с его участием по каналу «Добро пожаловать в Голливуд». И сейчас мне достоверно известно, что за последние несколько лет Андерсон уложил к себе в постель такое количество женщин, что упомнить их всех не представляется возможным. К тому же он не раз и не два был замечен во всяких пьяных выходках, особенно во время съемок. Я уже знаю, что он чертовски талантлив, хотя может погубить и себя, и свое артистическое будущее. Как говорится, злейший враг человека – это он сам. А потому если вовремя не остановится и не возьмется за ум, то на корню зарубит свою кинокарьеру, которая обещает в недалекой перспективе самый настоящий взлет. Словом, я почти что в курсе всех дел Андерсона. К тому же я ему полностью доверяю. А еще волнуюсь и переживаю за него. И эта его неотразимая улыбка! Просто самая настоящая улыбка человека-полубога. Она настолько обезоруживает, что мне хочется немедленно запрыгнуть к нему в инвалидное кресло, прижаться к его груди и отправиться вместе с ним в этот самый реабилитационный центр. Впрочем, подозреваю, что я далеко не единственная женщина, которая с удовольствием запрыгнула бы сейчас к нему в кресло.

И потом, есть же еще и Питер. Я ведь замужем. Была же у меня какая-то семейная жизнь до того, как я лишилась памяти. Чувствую, как краснею при мысли о своих идиотских фантазиях. Надо же! Вообразила себе, каково это было бы – жить вместе с Андерсоном. Что за бред! Что за детские мечты! Что за глупости! Вот Саманта взгрустнула о том времени, когда нам было по двадцать. А я совсем не хочу возвращаться в то время. Мне хочется другого: просто помечтать о чем-то таком несбыточном и даже поверить в то, что это возможно.

– Дайте еще один шанс каждому, Нелл! – загадочно роняет Андерсон. По его лицу, впрочем, не видно, чтобы он сгорал от желания сию же минуту загрузить меня к себе в коляску и увезти прочь. Хотя и особого отторжения тоже не чувствуется. Я вижу, что он уже почти обрел свою былую самоуверенность. – Будем продвигаться вперед медленно и постепенно, день за днем. Это – единственный способ побороть все наши трудности.

– Практикуете психологическую терапию, не так ли? – очнулась я от своих мыслей, возвращаясь в день сегодняшний. – Больничный психотерапевт, который навещает меня каждый день, твердит то же самое.

– Представьте себе, занимаюсь этим уже много лет! – рассмеялся Андерсон. – Точнее, пользуюсь услугами психотерапевтов. Иногда даже перебарщиваю по части этих услуг. А начал с шестнадцати лет. Родители заставили, когда узнали, что я каждый день после школы стал прикладываться к спиртному.

– И почему вас потянуло к выпивке? Что заставило? – Я всячески оттягиваю момент его ухода.

– Да ничего такого! Абсолютно ничего, если толком разобраться. У меня было прекрасное детство, очень хорошие родители. Папа – зубной врач. Понятия не имею, что меня толкнуло. Но что-то же толкнуло! – Андерсон замолчал. – Зато сегодня мне нужен психотерапевт совсем по другим причинам. Кошмары донимают постоянно, почти каждую ночь.

– Получается, что мне даже повезло, что я ничего не помню.

– Ну да! Для вас – это такая своеобразная уловка-22[1]. А у меня самого тоже безвыходная ситуация во всех отношениях.

Никто из нас двоих не знает толком, как следует прощаться с посторонним, в сущности, человеком, с которым ты по воле судьбы свалился с небес на землю. Андерсон вручает мне свежий номер глянцевого журнала «Пипл»: наши фотографии уже больше не красуются на обложке. Скромная информация размещена в уголке на первой полосе. Потом он обещает, что обязательно позвонит, как только обустроится на новом месте. Или, на худой конец, напишет по электронной почте.

Я погружаюсь в изучение страниц, посвященных жизнеописаниям звезд. И в этот момент в палату заходят Рори и доктор Мэчт. На нем голубые хирургические штаны и белая куртка. Лица у обоих радостные, ибо они приносят хорошую новость.

– Скоро мама подъедет! – прямо с порога сообщает Рори, опережая мой возможный вопрос. Я улыбаюсь при виде сестры. Она всю минувшую неделю хлопотала вокруг меня, как никто. И это притом что у нее же и своих дел полно. А она бросила все: дом, работу, галерею, и всецело отдалась уходу за мной. Скорее всего, я, прежняя Нелл, не очень бы суетилась вокруг тех, кто нуждается в уходе. Характер не тот. А вот Рори справляется со своими обязанностями сиделки просто блестяще.

– У нас для вас хорошая новость! – откашливается доктор Мэчт. – Мы получили результаты всех обследований, полные расшифровки МРТ, компьютерной аксиальной томографии, внимательно изучили показания, потом направили результаты лучшим специалистам Калифорнийского университета для более углубленного исследования. И вот их вердикт: никаких фатальных травм у вас нет.

– Тогда почему я ничего не помню?

– Ну, причин может быть великое множество! – Доктор Мэчт снова откашливается. – Например, какие-то психосоматические изменения в коре головного мозга… Как следствие перенесенного стресса.

– То есть вы полагаете, что мой организм пошел на такой шаг осознанно? – Я зябко передернула плечами. Намеренная амнезия! Вот уж никогда бы не подумала, что такое возможно! А ведь сколько бессонных часов проведено в этой палате в поисках ответа на главный вопрос: почему же я потеряла память?

– Нет-нет! Ничего преднамеренного в таком явлении нет! – поспешил возразить мне врач. – Никто не говорит об осознанной реакции организма. Но иногда, особенно когда люди переживают тяжеленное травматическое событие, их мозг самостоятельно срабатывает в таких ситуациях и отключается сам, автоматически. Такая форма посттравматической амнезии. Ее называют диссоциативной. Мозг реагирует на пережитый стресс тем, что попросту блокирует все, что было с ним связано. Тем не менее при диссоциативной амнезии человек не теряет способности жить обычной, нормальной жизнью. Он даже хорошо помнит некоторые вещи из того, с чем ему приходилось сталкиваться ранее. Например, помнит всякие исторические даты, может процитировать фрагменты из текста Декларации о независимости или, – доктор Мэчт кивает в сторону телевизора, – хорошо знает, как пользоваться дистанционным пультом управления для того, чтобы включить телевизор. И многое другое помнится тоже. Например, что нужно смывать в туалете после того, как вы туда сходили. К сожалению, пока вы ничего не можете вспомнить о вашей прежней жизни в целом.

Врач замолкает, дает время усвоить то, что он только что мне сообщил. Вполне возможно, он предполагает, что моя реакция на его слова может быть разной. А вдруг я начну протестовать? Кричать? «Нет! Все это глупости! Вы что, хотите из меня ненормальную сделать? Дескать, у нее крыша поехала?» Но я молчу. В конце концов, а кто знает? Может, и поехала! Может, я уже действительно не того… Стоит мне только взглянуть на тот свой портрет на обложке глянцевого журнала, того самого, первого, который принес мне Андерсон, чтобы понять: я абсолютно не представляю себе, что я за человек, и вся моя прежняя жизнь превратилась в сплошную черную дыру.

Видя, что я никак не реагирую на его слова, доктор Мэчт возобновляет свой монолог:

– Но мы пока копаемся в сугубо теоретических проблемах. Амнезия, причем в любой ее форме, – явление крайне редкое. Я даже склонен думать, что в вашем случае какую-то черепную травму вы все же получили. Но со временем, при благоприятном развитии событий и надлежащем лечении, память обязательно к вам вернется. Хотя бы в виде отдельных фрагментов и частей прожитой жизни.

– Итак, у меня на выбор два варианта, – подытоживаю я услышанное. – Либо серьезная черепно-мозговая травма, либо мой мозг сознательно отключился после пережитого стресса.

– И как долго может продлиться такое состояние? – подает свой голос Рори.

И доктор Мэчт сразу же хватается за ее вопрос как менее сложный и рискованный.

– Этого никто не знает. Память может вернуться к ней завтра. Но, может, уйдут и долгие месяцы на то, чтобы память восстановилась в полном объеме. Завтра вас осмотрит ваш лечащий психотерапевт. – Доктор Мэчт обращается уже ко мне. – Он объяснит вам, расскажет, что надо делать для того, чтобы ускорить этот процесс. Считайте, что ваш мозг – это такой же мускул, как и все остальные мускулы вашего тела. А мускулы надо постоянно нагружать, чтобы они оставались в тонусе.

Загорается сигнальная лампочка на табло, уведомляя доктора Мэчта о том, что его уже ждут в сестринской. Он откланивается и исчезает за дверью, пообещав на прощание заглянуть еще раз, но уже ближе к вечеру, прежде чем отправиться в операционную.

– Бессмыслица какая-то! – возмущаюсь я, оставшись наедине с Рори, и начинаю здоровой рукой растирать затылок у основания шеи. – Так, будто кто-то решил сыграть со мной самую зловещую шутку из всех, которые только можно себе представить.

Я роняю руку на кровать, потом переворачиваю кисть ладонью вверх и начинаю внимательно разглядывать едва заметный шрам, который я обнаружила сегодня утром. Он тянется через всю ладонь, начиная от линии жизни и до самого запястья.

– Взгляни! – говорю я сестре и протягиваю ей свою ладонь. – Откуда у меня это?

– О, это тебе привет из детства! Поранилась о разбитую тарелку! – коротко ответствует Рори, не вдаваясь в подробности, и усаживается в кресло, стоящее рядом с кроватью. После чего принимается энергично перетряхивать содержимое своей сумочки, извлекает из нее небольшую коробочку с крохотными пончиками и две бутылки с фруктовым напитком. Она берет их обе сразу, и они слегка позвякивают, ударяясь друг о друга. Знакомый перезвон, который издают бутылки с охлажденным чаем, если начать ими чокаться. – Понимаю! Это вредно! И это вопреки всем медицинским рекомендациям. Но именно так мы с тобой всегда отмечали наши маленькие победы: подписание удачного контракта с художником, что-то еще… Ну а уж в тот день, когда я наконец уломала тебя и ты дала согласие на то, чтобы открыть галерею, мы с тобой вдвоем так наклюкались… Как никогда до и после! – Рори умолкает на мгновение, а потом добавляет со счастливой улыбкой на лице: – Мама всегда баловала нас свежими пончиками, когда мы были детьми. Увы-увы! Сегодня придется довольствоваться общепитом.

– А что мы празднуем? – спрашиваю я у сестры. – Обещание доктора Мэчта, что, быть может, когда-нибудь, лет эдак через десять, а скорее – никогда! – я вспомню, кто я есть на самом деле?

– Ничего мы не празднуем! – Рори откручивает крышку на одной из бутылок. – Просто я подумала, что тебе будет приятно. В конце концов, что еще может для тебя сделать твоя младшая сестра? Знаешь, мы все… мы все в некоторой растерянности… Чувствуем себя беспомощными, что ли. Не знаем, с какой стороны к тебе подступиться.

Сестра вручает мне пончик с фруктовой начинкой. Но стоило мне лишь слегка откусить его, и повидло тут же вываливается на мой халат.

– Ну и видок у тебя! – весело хихикает Рори. – Будто в крови перемазалась!

– И что тут смешного?

– Ты права! Ничего!

Тем не менее я тоже издаю сдавленный смешок и облизываю губы, испачканные повидлом.

– Тебе обязательно слушать этого парня? – сестра кивает в сторону телевизора. На экране маячит фигура Джейми Рэардона. – Всякий раз, когда я навещаю тебя, ты смотришь его репортажи. Тебе не кажется, что он немного мрачноват, а?

– А мне он нравится! – неопределенно пожимаю я плечами.

– А чему тут нравиться? Говорящая голова, да и только. Такая маленькая пиранья, которая снует вокруг в поисках жареных новостей.

– Нет, он не такой! – не соглашаюсь я с сестрой, будто у меня есть опыт по части умения отличить хорошего репортера от бульварного папарацци. Зато такой опыт наверняка есть у Андерсона. А Джейми ему тоже понравился. Что-то в этом парне действительно есть такое, что невольно располагает к себе. – Не знаю, но мне кажется… этот человек… С ним легко разговаривать, я думаю.

– Самое смешное, что он только что остановил меня на входе в госпиталь. Там было полно репортеров, но подошел ко мне именно он. Поинтересовался, готова ли ты дать интервью. А я ответила, что он самый настоящий кровопийца. Зарабатывает себе на жизнь, эксплуатируя чужие трагедии. Так нельзя! – Сестра красиво скрестила свои невообразимо длинные ноги, наверняка дюймов на шесть длиннее моих. – Словом, я сказала ему, чтобы он даже не мечтал о том, чтобы заполучить у тебя интервью. Тем более что тебе всегда претила любая публичность. Не в твоем характере выставлять себя напоказ.

– Ничего не помню о своем характере! И кто сегодня может рассказать мне, какой я была на самом деле?

– Я могу! Мы ведь прожили вместе двадцать семь лет! И ты ни разу за все эти годы не воспользовалась ни одним шансом, чтобы где-нибудь засветиться. И уж тем более не занималась поиском таких шансов. Я ведь фактически умоляла тебя, просила почти на коленях помочь мне с организацией галереи. Придумать что-нибудь новенькое, найти свежее решение, которое бы не повторяло избитые концепции и тренды. И тогда ты согласилась рассмотреть организацию выставки работ Хоуп Кингсли. Это та художница, на встречу с которой ты и направлялась в Сан-Франциско. То, что ты согласилась на эту встречу и на саму выставку, стало для меня самым настоящим чудом. Честное слово! Ведь поначалу ты воспринимала ее творчество как нечто второсортное, недостойное серьезного внимания. Сентиментальный вздор, не более того. А уж всем известно, сколь негативно твое отношение ко всякой сентиментальщине во всех ее проявлениях и тем, кто творит такой, с твоей точки зрения, вздор.

– Сентиментальщине?

– Ну да! Ты таких художников называешь не иначе как халтурщиками, посредственностями, не способными никого удивить. Глядя со стороны, можно было подумать, что единственное, что тебя волнует, так это взращивание юных гениев, пестование молодых талантов, но на самом деле тебя интересовало не только это.

Увы! Все эти разглагольствования сестры оставались для меня пустым звуком, и только!

– С чего ты это взяла, что я такая?

– С того, что ты чертовски талантлива. Ты даже сама не подозреваешь о том, насколько ты талантлива. Быть может, ты даже талантливее отца. Хотя, конечно, твой талант – он совсем другой! Ах, как же я завидовала тебе в детстве!

– А в чем он, мой талант? Я тоже рисую? – спрашиваю я удивленным тоном.

– Музыка! – коротко отвечает мне сестра, словно предлагая додумать все остальное уже самостоятельно.

Я мысленно прожевываю ее краткую реплику, а потом вдруг ни с того ни с сего брякаю наобум. Ясное дело, когда в голове нет никаких тормозов.

– Ты знала, что я была беременна?

– О боже! – восклицает Рори.

Я вижу, как у нее задрожала нижняя губа.

– Только, пожалуйста, не надо слез! Я ведь все равно ничего не помню! Собственно, в моем нынешнем состоянии это меня мало волнует. Я спросила лишь потому, что просто хотела удостовериться, что ты в курсе.

Сестра энергично встряхивает головой, стараясь, привести себя в норму.

– Нет, я ничего не знала! Правда! – Она умолкает, явно потрясенная услышанной новостью. – А как воспринял известие Питер?

– Мы еще толком и не говорили с ним на эту тему. Как-то мне неловко заводить такой разговор с мужчиной, который вроде бы и приходится мне мужем, но я его совершенно не помню.

– И что такого? Ты и сестру свою не помнишь.

– Верно! – соглашаюсь я. – Но он тут целыми днями торчит. Вроде и не надоедает, сидит себе, скрючившись в уголке. Хотя у меня почему-то при виде него всегда возникает некое странное чувство. Вот, думаю я, сидит мужчина. Он видел меня голой, видел выражение моего лица, когда я испытывала оргазм. Ну и другая ерунда в том же духе лезет в мою голову. Да, тебя я тоже, несмотря на все свои титанические усилия, не могу вспомнить. Но все равно с тобой у меня как-то по-другому. Где-то подспудно я все равно чувствую, что мы с тобой – родня. Понимаешь? – Я издаю короткий смешок. – И все же напрасно я завела речь о том, какое у меня лицо во время оргазма, даже в разговоре с сестрой!

– Пока все мы переживаем не самый простой период в жизни, – подытоживает сестра коротко, закрывая тему об оргазме. – Ничего! Со временем все наладится…

– Дай-то бог! – вздыхаю я. – Может, я зря себя накручиваю и напрасно цепляюсь к этому человеку. Ни в чем он передо мной не виноват.

Рори торопливо вытирает руки прямо о джинсы и поднимается с кресла.

– Ой, совсем забыла! – Она снова берется за сумочку и достает оттуда стопку DVD-записей. – Вот! Это все твои любимые! Здесь и песни, телевизионные шоу и развлекательные программы… Словом, все, что нам нравилось в детстве. Вдруг они помогут тебе вспомнить хоть что-то. – Она снова ныряет в сумочку и извлекает оттуда одними пальцами что-то еще. – А это – айпод! С функцией музыкального проигрывателя. Я записала в его память все группы, которые тебе когда-то нравились. И те, от которых ты была буквально без ума. Заставила Хью перевернуть вверх дном твою кладовку в поисках коробки, в которой ты хранила старые магнитофонные записи.

– Хью?!

– Ну да! Это же мой парень! Я тебе о нем рассказывала.

Чувствую минутный приступ раздражения из-за того, что эта столь важная для моей сестры подробность ее личной жизни уже успела начисто выветриться из моей головы. Впрочем, о чем это я? Из моей головы выветрилось все, что только можно!

– Да! Да! Прости! – спешу успокоить я сестру. – Просто отвлеклась на минуту, задумалась о своем.

– Ну так вот! Я попросила его съездить на твою квартиру и забрать эту коробку с записями. И он все исполнил в точности! Словом, я загнала в айпод все лучшее и самое любимое от Нелл Слэттери. Представляешь? Все-все-все! Сотни песен, начиная с твоей свадебной песни…

– Моей свадебной песни?! А что это была за песня?

– Джо Кокер! Его хит «Поверь в меня хотя бы чуть-чуть».

Ни имя исполнителя, ни название песни ни о чем мне не говорят, но я вежливо молчу.

– И кого там только нет, в этих записях! – торопится поделиться со мной Рори. – The Beatles и еще одна британская рок-группа – The Smiths. Вот послушай! Сразу же их узнаешь! – Она вставляет мне наушники и нажимает на кнопку «Воспроизведение записи». Страшный скрежет в ушах. Такое ощущение, будто я сижу в машине на станции обслуживания, а ее со всех сторон скребут и моют. Но музыка… Это же величайший бальзам… самое лучшее обезболивающее изо всех! И уже буквально через несколько секунд я чувствую, как на меня нисходит умиротворение. Ура! Я почти излечилась! Вопрос лишь в том, а хочу ли я сама излечиться так быстро.

– Спасибо тебе! – прочувствованно благодарю я Рори, на секунду извлекая наушники из ушей. – Ты самая лучшая сестра в мире! – Меня накрывает волна признательности. Но не переборщила ли я по части комплиментов? Самая лучшая…

– Иногда я тоже бываю хорошей, – невесело улыбается мне в ответ Рори. – Но чаще – нет.

* * *

Первый сезон сериала «Друзья» показался мне очень смешным. У меня даже возникло подозрение, что я вспомнила его. Во всяком случае, я веселилась во время просмотра так, будто действительно вспомнила. Но теоретически я смотрела сериал впервые. Тем более что Рори привезла мне лицензионный диск, выпущенный одновременно с выходом сериала в прокат. На остальных дисках тоже была целая куча всяких сериалов с совершенно незнакомыми мне названиями: «Вечеринка на пятерых», «Милашка в розовом» и прочее. Для начала я выбрала сериал «Друзья», то есть фильм с самым нейтральным названием. Еще насмотрюсь всяких ужастиков, решила я, а потом буду донимать медсестру, требуя успокоительных на ночь, чтобы заснуть.

Сюжет «Друзей» весьма незамысловат. Шестеро друзей постоянно встречаются на своем условленном месте в Центральном парке. Судя по антуражу, все они ведут в Нью-Йорке роскошную и абсолютно беззаботную жизнь. Словом, сплошной гламур. Где-то на заднем плане маячит работа, какие-то проблемы в личной жизни, но все это никак не отражается ни на ком из них. Один из героев по имении Росс узнает, что его бывшая жена Рейчел, лесбиянка по своим наклонностям, родила дочь. Желание вспыхивает в нем с такой силой, что он готов следовать за бывшей женой, словно послушная собака-ищейка. Вот такие незамысловатые коллизии на фоне шикарных апартаментов, роскошных интерьеров, стильных нарядов, которые сидят на героях, словно влитые. Красотища, да и только! Поневоле начнешь тосковать о той прошлой своей жизни, даже если ты и не помнишь о том, какой она была на самом деле. Но вполне возможно, она была такой же яркой и гламурной, как и та жизнь, которая показана в «Друзьях». И мы с Самантой тоже баловались чашечкой кофе, сидя в дорогих кофейнях с бархатными креслами. Или все вместе – я, Питер, Рори и ее приятель Хью – шлялись по всяким злачным местам, острили, весело смеялись, подшучивали друг над другом. Словом, веселились на полную катушку, на зависть всем остальным присутствующим. Я почти воочию вижу, как это все было. Или могло быть, коль скоро я ничего не помню. Да! Могло быть! И хорошо бы снова окунуться в это беззаботное прошлое…

Давай же! Вспоминай! Вспоминай, черт тебя дери!

Я нажимаю на клавишу «Пауза» и на некоторое время приостанавливаю просмотр сериала. Потом тянусь за фотографиями, веером разложенным на прикроватной тумбочке. Их тоже принесла мне Рори. На одной из них запечатлены мы с ней вдвоем: я совсем почти взрослая, и она тоже уже в подростковом возрасте. Тут же стоит дата: 1994 год. Несмотря на то что мне шестнадцать, а Рори только одиннадцать, она уже вымахала ростом выше меня. На мне какой-то ужасный прикид, летнее платье для прогулок, на Рори сиреневый сарафанчик с оборками спереди, которые, впрочем, не могут скрыть начинающую формироваться грудь. Даже в свои одиннадцать она уже самая настоящая красавица: от девочки просто невозможно оторвать глаз. Да, всю красоту, отпущенную на нас двоих, Рори забрала себе. Это точно! Наверняка везде и всегда, где мы появлялись вместе, взгляды всех окружающих были обращены на нее, и только на нее одну. На мне какое-то чудное – повторюсь еще раз! – платье в красно-белую клетку. Юбка с тремя пышными ярусами, верх с явно заниженным корсажем, отчего мои груди болтаются в разные стороны. Моя улыбка сохранила и момент фотовспышки, это благодаря металлическим брекетам на верхних и нижних зубах. Прическа на голове тоже еще та! Она совсем не красит мое лицо сердцевидной формы. К тому же в парикмахерской явно перестарались и с перманентом, и с обесцвечиванием волос. Одним словом, красотка! На запястье ленточка с небольшим букетиком. В самом углу фотографии виднеется плечо какого-то парнишки в смокинге, наверняка это мой кавалер.

Я принимаюсь пристально разглядывать фотографию. А улыбка у меня получилась какой-то жалкой, похожей скорее на гримасу, искренне огорчаюсь я. Смотрю на себя шестнадцатилетнюю и пытаюсь представить, какой же я была в шестнадцать лет. И что это был за мальчишка, с которым я тогда встречалась. И что мы с ним делали? Развлекались в многоместном фургоне его мамаши, перебрав со спиртным на какой-нибудь вечеринке, откуда улизнули, не дожидаясь ее окончания? Нет! Конечно же, нет! Ведь все они, начиная от Саманты и кончая Рори, твердят мне в один голос, что я была девочка-крепость. Наглухо застегнута на все пуговицы.

Но почему бы не вообразить себе и нечто прямо противоположное? Вот я гашу свет в салоне машины, расстегиваю лифчик и позволяю ему гладить мою грудь. И так мы ласкаем друг друга, подкрепляясь время от времени очередным глотком спиртного. А потом мы еще и отправляемся плавать голышом. Домой я возвращаюсь далеко за полночь, предусмотрительно пробравшись к себе в спальню через окно, чтобы мама ничего не заметила.

Я чувствую, как у меня начинает дергаться щека, как щиплет в носу, как больно сдавило грудь. Кажется, впервые я в полной мере осознаю, как же это ужасно на самом деле – потерять собственную память. Неужели я обречена ничего не вспомнить до конца дней своих? Неужели мой удел – это безучастное существование того, что от меня осталось? Я – как будто овощ, как трава… Не тело, а лишь пустая оболочка, такой скелет, на котором нет живой плоти и нечем заполнить зияющие дыры и провалы в собственном мозгу. Я чувствую, как слезы градом катятся по моим щекам, я смахиваю их рукой, но тщетно! Они продолжают литься с утроенной силой. А ты подумай о тех ста пятидесяти двух несчастных, уговариваю я себя, которым судьба отказала даже в таком сомнительном спасении. Господи боже мой! Вспомни других! Как же тебе не стыдно роптать! Ведь ты же осталась жива. Ты можешь дышать, смотреть, и у тебя даже есть какой-то мизерный шанс вспомнить все. Но мой мозг просто не в состоянии оценить всю чудовищность моих потерь. А потому и слезами моему горю не помочь. Но ведь еще есть время… У меня в запасе еще полно времени! Может быть, когда-нибудь… со временем я вспомню. А что, если взять и позвонить Андерсону? Возможно, вдвоем нам будет проще найти ответ на вопрос: Почему мы? Почему судьба выбрала именно нас? Слезы продолжают душить меня. Невыносимая боль! Она сейчас затмевает собой все остальное. Я хватаю айпод: слабая попытка успокоить себя. Так отвлекают детей, чтобы они не плакали. Начинают петь, включают музыку. Но в моем случае музыка мне не помощница. От нее мне становится только горше. Звуки пронзают меня со всех сторон, словно острые стрелы, и впиваются в мои кровоточащие раны.

Наверное, Алисия, медсестра, дежурящая на посту, услышала мои безутешные рыдания. Она торопливо входит в палату, осторожно вытирает щеки, прочищает мой нос.

– Что-нибудь еще, моя дорогая? – ласково спрашивает она меня.

– Ничего! – всхлипываю я. – Мне ничего не надо, и никто мне не поможет!

Сестра молча берет дистанционный пульт управления, отключает музыку и снова переключает телевизор на новостной канал, который я смотрела перед приходом Рори.

Потом она долго гладит мою спину, пока я не перестаю плакать. Я тупо смотрю перед собой, мало что соображая, но вдруг спохватываюсь:

– Позвоните, пожалуйста, моей сестре.

– Конечно! Сию минуту! – Медсестра хватает трубку и торопливо набирает номер Рори, а потом подсовывает телефон поближе ко мне.

– Рори! Это я! – выдыхаю я в трубку, заслышав голос сестры на другом конце провода. – Послушай! А какой я была раньше?

– Что ты имеешь в виду? – растерянно спрашивает сестра, и голос у нее такой, какой бывает у человека, когда его растолкали посреди ночи. – Ну да! Ты была моей старшей сестрой. Мы с тобой вместе работали в художественной галерее. Я же тебе рассказывала об этом.

– Да, да! Все это я помню! Но сейчас я о другом. Какой я была? Что за человек? Например, с кем я гуляла в юности? Тот парень на фотографии…

– Ах, это! Хм! – На другом конце провода повисает короткая пауза. – Кажется, его звали Майкл Лумис. Да, припоминаю! Он еще занимался борьбой.

– То есть мы с ним встречались, да? Гуляли по вечерам? А может, и выпивали вместе… или ходили купаться голышом, или творили какие другие глупости…

Я слышу жизнерадостный смех сестры в трубке. И это несмотря на ее полусонное состояние.

– Ах, Нелл! Ради всех святых! О каких таких глупостях ты толкуешь? – Она снова замолчала. – Впрочем, я мало что помню и едва ли я тогда была в курсе, чем вы там занимались на своих свиданиях. Как-никак я тогда училась в младших классах. Но готова поспорить на что угодно, что никакими такими глупостями вы не занимались! И уж точно не обжимались по углам и не ныряли голышом в воду!

Я тяжело вздыхаю. Невероятно! Этого не может быть! Нет и еще раз нет! Я гуляла ночами напролет, каталась вместе со своим парнем в автомобиле с открытым верхом, и мы с ним творили под луной всяческие глупости.

– То есть ты хочешь сказать, что моя жизнь была совсем не такой, как показана в «Друзьях»? Наполненной событиями, бурлящей, интересной!

А сама я какая была? Унылая? С ужасными волосами и нелепой прической на голове? Додумываю я уже про себя.

– Ты имеешь в виду этот ситком? – снова заливается смехом Рори. – Ну начнем с того, что никто из нас не ведет такую жизнь, какой живут герои этого сериала. Поэтому-то мы все и смотрим его с таким удовольствием.

Я слышу, как хрустят простыни под ее телом, когда она переворачивается на другой бок.

– С твоих слов я понимаю, что я всегда была весьма рассудительной особой. Из тех зануд, которые любят все раскладывать по полочкам и могут заговорить кого угодно. Я права? То есть ничего общего с теми девчонками, которые всегда готовы к приключениям?

И в этот момент я почему-то вспоминаю Андерсона. Вот из кого энергия буквально брызжет! Бьет ключом… Стоит ему появиться, и он тут же заполняет собой все пространство. Потом я думаю о героинях сериала «Друзья», о Монике и о Рейчел. Пытаюсь представить себе, как все было у меня. Хочу заставить себя поверить в то, что так оно и было. Неужели я даже никогда не смеялась? Вечно сидела с насупленным видом? А я хочу вспомнить, как я смеялась! Более того! Я хочу, чтобы именно через смех ко мне вернулась вся моя прежняя жизнь, будь она трижды неладна!

– Ну не зануда, конечно. Но девочкой ты была серьезной. Хотя это нам всем в тебе и нравилось. Ты была серьезной и надежной. Из тех, на кого всегда и во всем можно положиться. С твоим мнением считались, его ценили. Кстати, именно из-за своей серьезности ты и отправилась изучать право.

– Право?!

– А ты не помнишь?!

– Рори! Умоляю! – Я снова подавляю тяжелый вздох. – Сколько раз тебе повторять! Если я что-то спрашиваю, значит, я этого не помню! Понятно?

– Хорошо-хорошо! Только не сердись, пожалуйста!

Какое-то время мы обе молчим. Напряжение буквально витает в воздухе. Но вот я успокаиваюсь и снова начинаю говорить:

– Получается, что я была юристом.

Но что-то здесь не стыкуется. Я нутром это чую.

– Нет! Ты проработала по специальности всего лишь года полтора, не более. А потом мама подыскала тебе работу у одной из своих приятельниц. Она была исполнительным директором сериала «Живем всего лишь раз!».

– Мыльная опера? – спрашиваю я, чтобы удостовериться, что я права. Я уже успела посмотреть ее за долгие часы вынужденного бездействия здесь, в палате.

– Ну да! Мыльная опера! – раздраженный вздох на другом конце провода. Оказывается, ты еще можешь довести собеседника до белого каления.

Рори снова вздыхает и добавляет:

– Ты отлично справилась со своей работой. Это все, что я могу сказать по этому поводу. Вскоре ты там возглавила офис. На твои плечи взвалили всю бумажную работу, плюс контракты, плюс работа с персоналом. Словом, все-все-все! И все это у тебя получалось отлично. Знаю это не со слов других. Сама могу судить о том, как ты работала в галерее. Наверное, потому-то, что ты уже поднаторела в управленческих вопросах, ты и согласилась в конце концов перейти на работу в галерею. А еще потому, что папа всегда твердил, что у тебя острый глаз и из тебя может получиться что-то очень значительное.

– Такое же значительное, как он? – Я приподнялась повыше и глянула в окно. Может, вот он, мой пароль! Ключ к разгадке собственного прошлого! Да-да! Из меня точно могло получиться что-то значительное!

– Да! – подтверждает мои мысли сестра. – В тебе есть все задатки, чтобы стать такой же великой, как наш отец. Хотя пока тебе, конечно, еще далеко до него. – От этих слов я снова втягиваю голову в подушку. Ах так? – Не хочу тебя обижать! Пойми меня правильно! – тараторит сестра на другом конце провода. – Просто наш папа – он никогда не был вполне доволен собой. Понимаешь? И от тебя он тоже ждал чего-то такого особенного, что ли. Музыка была твоей стихией. Всегда! Не понимаю, почему он не позволил тебе сосредоточиться именно на музыке.

Рори умолкает на полуслове. По всей вероятности, решила, что сболтнула лишнее.

Какое-то время я бездумно пялюсь в потолок. И вдруг неожиданно для себя самой даю клятву: в этой жизни, в этой новой своей жизни я обязательно стану великой. Или хотя бы значительной. Я просто обязана это сделать! Хотя бы уже потому, что осталась в живых. А сто пятьдесят два других пассажира нашего злополучного рейса – нет. Вот он, мой шанс! Моя кнопка, с помощью которой я снова отмотаю свою жизнь назад. Моя кнопка быстрой перемотки! Да, я все должна делать быстро! Еще быстрее… Это единственная возможность переломить ситуацию и начать все сначала.

– Меня не устраивает статус человека, который мог, но так и не стал кем-то!

– Понимаю! – роняет в трубку Рори. Готова побиться об заклад, что сейчас она наверняка чертыхнулась себе под нос. – Но пока дела твои обстоят именно так.

– Расскажи мне что-нибудь смешное.

– Ты меня совсем не помнишь?

– Это не смешно. Я хочу чего-нибудь экстраординарного, такого… чтобы дух захватывало! И хочу веселья!

– Ну, положим, экстраординарного в твоей жизни случилось за последнее время более чем достаточно!

Я бросаю взгляд на работающий телевизор. А вот и он, мой старый добрый знакомец!

– Окажи мне любезность!

– Без разговоров, – тотчас же соглашается сестра.

– Завтра, когда пойдешь ко мне, подойди к Джейми Рэардону и скажи ему, что я готова с ним встретиться. Я расскажу ему свою историю. Да! Я сделаю это!

– Не думаю, что это своевременная затея. Ты еще слишком слаба. Ты просто не готова к такому интервью.

– Ах Рори, Рори! А к чему я вообще сейчас готова?