Читать книгу Мелодия во мне - Элисон Винн Скотч - Страница 7

В жизни Джейми Рэардон оказался точно таким же, как и на экране. Идеально уложенные с помощью геля светлые волосы, бездонно-голубые глаза, похожие по цвету на яйца малиновки. Правда, в отличие от экранного образа, на его носу были рассыпаны веснушки, их телевизионная камера не улавливает. Высокий, худощавый, можно даже сказать, щуплый. Но блейзер, в котором он ведет свои репортажи перед камерой, несколько скрадывает эту почти юношескую худобу. А потому, когда Джейми предстал перед моим взором уже непосредственно в больничной палате, то в самую первую минуту он показался мне не взрослым мужчиной, а скорее таким несколько перезрелым мальчиком. Причем не просто мальчиком, а мальчиком, который вырос на ферме, затерянной на бескрайних просторах Айовы.

Итак, спустя два дня после того, как я дала себе слово обязательно добиться чего-то стоящего в своей новой жизни, коль скоро судьба подарила мне такой уникальный шанс на спасение, я почти в приказной форме потребовала от Рори, чтобы она привела ко мне Джейми, чтобы я смогла дать ему интервью. И вот он стоит перед мной, собственной персоной, так сказать. Его сопровождает доктор Мэчт. Он явно недоволен происходящим, говорит, что у него для меня есть гораздо более интересные предложения, чем то, что родилось в моем мозгу. Напоминает, что мне нельзя переутомляться, а интервью наверняка потребует много сил, но я лишь нетерпеливо отмахиваюсь от него. Ничегошеньки он не понимает! Не понимает, что судьба подарила мне шанс сделать в своей жизни что-то по-настоящему значительное. И вот он, мой первый шаг по пути к этой главной цели. Один шанс, судя по всему, я уже бездарно упустила. И вот появился второй. Так кто бы отказался от такой возможности, окажись он на моем месте? Плюхнуться с небес на землю так, что отшибло всю память, а потом с удивлением обнаружить, что, оказывается, в той прежней жизни на самом деле было мало чего стоящего. А проще говоря, то вовсе была и не жизнь, а так, какое-то унылое прозябание. И вот надо начинать все с чистого листа. Возможно, кое-кто струсил бы. Но только не я! Я имею в виду себя нынешнюю, родившуюся заново Нелл.

Перед с встречей с Джейми я подверглась получасовой психологической обработке со стороны Рори. Она была явно на взводе, явилась ко мне в сопровождении матери. Та послушно маячила у нее за спиной и лепетала нечто маловразумительное о том, что личная жизнь человека есть дело приватное и нельзя все свои проблемы выставлять напоказ. Неужели я не понимаю всей опрометчивости такого шага? Но я уже все для себя решила. И точка! В конце концов, кому интересно, что за тайны нароет Джейми Рэардон в своем интервью? – заявила я несговорчивым тоном своей матери и сестре. Какое значение имеет вся моя прошлая личная жизнь для широкой публики? Разве в ней есть нечто постыдное, что-то такое, что следует скрывать? Или бежать прочь от паблисити? Напротив! Наступил момент, когда мне надо не бегать от людей, как, судя по всему, я это делала раньше, а идти им навстречу! Вот я и делаю первый шаг на этом пока еще новом для себя пути. Я ткнула пальцем в свой портрет на обложке глянцевого журнала. Да стоит только взглянуть на эту унылую особу, чтобы понять, что от нее надо бежать и бежать, чтобы убежать как можно дальше! Словом, я была непреклонна. Они обе даже заикаться стали от неожиданности. Мама лишь пробормотала заплетающимся языком, что я, должно быть, совсем с ума спятила, между тем как в той прошлой жизни я была почти что само совершенство, и мне вовсе не надо убегать от самой себя. Впрочем, мы с мамой прекрасно понимали, что никакая это не правда и что мама изрядно лукавит. Но тут, к счастью, в палате возникла медсестра Алисия. Она пришла измерить мое давление и положила конец нашей перепалке.

Джейми извлек свой диктофон только тогда, когда мы с ним остались в палате одни. Он устроился на краешке кровати, словно старый добрый знакомый, хрустнул костяшками пальцев, давая понять, что готов к работе, и только тут до меня дошло, что мне и сказать-то ему особенно нечего. Я даже растерялась в первое мгновение. Надо же! Вот дуреха! Даже не подготовилась к интервью, не собралась с мыслями… Наверняка прежняя Нелл категорически не одобрила бы такой расхлябанности.

– Если честно, то я даже не задумывалась над тем, с чего начать наш разговор. Вы ведь наверняка в курсе того, что я ничего не помню из моей прошлой жизни, а потому едва ли вы сумеете извлечь что-то интересное из нашей беседы.

– Не переживайте! – ободрил он меня. – Давайте просто поболтаем для начала. Вот видите! Я даже не стану включать запись.

– О’кей! – согласилась я, мысленно заставляя себя расслабиться. – Итак, начнем с того, что я точно помню и знаю на данный момент. Я в курсе всех сюжетных перипетий сериала «Друзья», первый сезон. Я смотрю все репортажи Джейми Рэардона по кабельному телевидению. А в остальное время, то есть остальные шестнадцать часов в сутки, я просто сплю. Нет, еще вот это! – Я ткнула пальцем на айпод, лежавший у меня на коленях. – Здесь записаны все музыкальные хиты последних двух десятилетий. Вот вам три темы для нашей беседы. Об этом я могу поговорить.

– Из ваших слов я понимаю, что если вы и дальше продолжите поглощать массовую культуру такими темпами, то очень скоро либо станете самым настоящим экспертом в этой области, либо просто умрете от скуки!

– Точно! В самое яблочко! – рассмеялась я в ответ.

– Иными словами, вы пригласили меня для интервью исключительно потому, что вам нечем больше заняться, да?

А парень умница! Это видно невооруженным глазом. Пусть он и всего лишь репортер местной телестудии. Что из того? Он прост в обращении, располагает к себе, вызывает доверие. С первых же минут общения с ним возникает чувство, будто вы давно друг друга знаете и даже дружны.

– Не совсем так! – не соглашаюсь я с ним и снова принимаюсь обдумывать причины, побудившие меня согласиться на интервью. – Не знаю, поймете ли вы меня правильно… Вполне возможно, мои слова покажутся вам полным бредом. Но дело в том… что есть у меня такое чувство… Словом, все, что мне рассказывают о моем прошлом, как-то никак не хочет укладываться в моей голове. Рассказы моих родных не находят никакого отзвука ни в моем сознании, ни в моей душе. Такая неудобоваримая, а то и вовсе неприемлемая информация, понимаете?

Я умолкаю в поисках подходящего слова, чтобы как можно точнее выразить собственные ощущения.

– Вырисовывается довольно банальный сценарий моей прошлой жизни: все эти годы я словно бежала по удобной колее, даже не задумываясь над тем, что эта колея уже езжена-переезжена.

И тут на меня нисходит озарение. На какую-то долю секунды я даже напоминаю самой себе некую сверхпопулярную героиню из известного телевизионного шоу, названия которого я, конечно же, не помню.

– Понимаю! Глупо все это! – Я слегка откашливаюсь. – Но после всего пережитого… После такой встряски… Как ни странно, но сейчас мне хочется перетрясти и всю свою прошлую жизнь тоже. Перетрясти и начать сначала. Более того, мое новое «я» требует от меня не только начать все сначала, но и не повторять всего того, что делала прежняя Нелл.

– Совсем это не глупо! – возражает Джейми и смотрит на меня таким открытым и честным взглядом, что я ему верю. Конечно, я понимаю! Он – профессионал. Такие, как он, умеют заговорить зубы кому угодно, но все равно я покупаюсь на его доброжелательную реакцию. – Во всяком случае, лично мне это не кажется глупостью! – Он слегка откашливается. – Но каковы бы ни были ваши мотивы, толкнувшие дать согласие на это интервью, знайте, что я вам крайне признателен за то, что вы согласились со мной встретиться.

– Я вам интересна потому, что свалилась с неба и осталась жива?

– Нет! – Он энергично встряхивает своими соломенными кудрями. – Нет! Я благодарен вам именно за то, что вы согласились на разговор со мной. – Джейми слегка склоняет голову набок, что делает его похожим на курицу, устраивающуюся на насесте на ночлег, и начинает внимательно разглядывать меня. – А вы держитесь молодцом… ведете себя просто по-геройски… с учетом того, через что вам пришлось пройти.

– Это, наверное, потому, что я ничего не помню. В противном случае от моего героизма не осталось бы и следа. Уверена в этом на все сто! Срабатывает ведь элементарное чувство самозащиты, инстинкт самосохранения, что ли. А тут такая психологическая травма. Если бы я запомнила момент катастрофы и все, что было потом, то я бы до конца жизни лечилась у всевозможных психотерапевтов.

Я вдруг вспомнила Андерсона, вспомнила, как он рассказывал, что, несмотря на сильнейшие снотворные, просыпается каждую ночь в холодном поту от тех кошмаров, которые ему снятся.

– Так что, как видите, особой моей заслуги в этом геройском поведении нет. Сами подумайте!

– И все равно! Я вам очень благодарен! Если хотите знать, ваша история, то есть вы! – она изменила и мою жизнь тоже. Я ведь с восемнадцати лет мечтал вырваться за пределы Айовы. Надеюсь, сейчас у меня получится!

– То есть, получается, вы хотите использовать меня в качестве буксира? Или подъемного рычага?

Глаза его делаются огромными-огромными, как блюдца, и сам он выпрямляется, словно от удара хлыста.

– Да шучу я! Шучу! – Я тороплюсь разрядить ситуацию. Кто он, этот парень? Почему его лицо так мне знакомо? И почему я веду с ним себя так, словно мы знаем друг друга много-много лет?

– Вы совсем не такая, какой я ожидал вас увидеть. Ничего от той женщины, про которую я собирал информацию, готовясь к встрече с вами.

Ну наконец-то! Хоть кто-то разморозит меня! Как говорится, кто ищет, тот всегда найдет!

Но вслух я роняю нечто очень нейтральное.

– Так вы собирали обо мне информацию? Интересно! Тогда наверняка вы обо мне знаете гораздо больше, чем я сама.

– Элинор Слэттери, тридцать два года. Имя дали в честь знаменитой песенки The Beatles «Элинор Ригби», но родные и друзья зовут вас просто Нелл. Выросли в Бедфорде, штат Нью-Йорк. У вас есть младшая сестра, Рори Слэттери. Она на пять лет младше вас. Вы дочь Френсиса Слэттери, гения живописи, стоящего у истоков поп-арта начала шестидесятых. Он дружил с Энди Уорхолом. А потом вдруг исчез, ушел в затвор, стал настоящим отшельником, и уже много лет о нем ничего не слышно.

– Вот как? – Я чувствую, как ускоряется мое сердцебиение. – А я думала, что папа уже умер.

– Умер? С чего вы взяли? – Он разражается жизнерадостным смехом, видно, забыв о том, что речь вообще-то идет о жизни и смерти. – Жив-здоров, насколько мне известно. Во всяком случае, мне не доводилось читать сообщений о его смерти.

Я судорожно вздыхаю, пытаясь осмыслить услышанное. Мама говорила, что его больше нет. Наверное, я просто неправильно истолковала ее слова. Нет – это просто значит, что его нет с нами. То есть она имела в виду, что он ушел от нас, исчез из нашей жизни. Вот я и решила, что отец умер. Я молча грызу заусенец на своей здоровой руке, той, что со шрамом.

– Продолжайте! – роняю я после короткой паузы.

– Но какое бы искусство он ни представлял, андеграунд или не андеграунд, как художник он был великолепен. Вполне возможно, он великолепен и до сих пор. Собственно, именно благодаря его творчеству вам с сестрой и удалось организовать свою галерею. Вы продали несколько его ранних работ, то есть с самого начала подогрели к себе интерес и со стороны посетителей, и в среде специалистов, потом очень быстро наладили связи с известными коллекционерами, которые почти в полном составе явились на ваш самый первый вернисаж. И буквально за пару лет завоевали себе очень солидную репутацию в мире искусства. А ведь ваша галерея открылась менее шести лет тому назад. Рори только-только выпорхнула из ворот колледжа.

– А что вы имели в виду, когда сказали, что он стал отшельником? Что такое уйти в затвор? Поясните, пожалуйста.

– Уйти в затвор? – растерянно переспрашивает он, видно, вполне искренне удивляясь тому, что именно ему приходится заполнять те пустоты в моей памяти, в которых раньше хранилась информация о моих родных и близких. – Ну это я так образно выразился. Просто в один прекрасный день он собрал свои вещи и исчез в неизвестном направлении. Вам тогда, насколько я помню, было тринадцать лет. И с тех пор живет себе где-то в полном одиночестве. Как тот же Сэлинджер, к примеру! – Он сконфуженно умолкает. – Впрочем, имя Сэлинджера мало что вам скажет сейчас.

– Ничего не скажет! – соглашаюсь с ним я.

Мысленно пытаюсь представить себе, какой я была подростком: длинные волосы, брекеты на зубах, платьице в мелкую клетку со смешными оборками и воланами. И меня вдруг почему-то накрывает волна такой острой жалости к этой немного несуразной девочке. Можно лишь догадываться, какой эмоциональный удар пришлось ей (то есть мне!) пережить, когда отец оставил семью. Бросил всех нас именно тогда, когда я больше всего нуждалась в его присутствии, в его советах, в его помощи, чтобы стать самой собой, нащупать свой собственный путь в жизни. Конечно, я молчу и не собираюсь высказывать все свои горестные мысли Джейми. С чего бы это мне делиться с ним сокровенным? Ведь мы же видим друг друга в первый раз. Но все равно я очень хочу, чтобы именно этот парень собрал для меня воедино тот пазл, в который превратилась вся моя прошлая жизнь. Так пусть же он решит для меня эту головоломку! А потом преподнесет мне ее в качестве подарка, в нарядной такой упаковке, с бантом, все как положено.

– Я смотрю, вы не пользуетесь никакими пометками или записями в блокноте. Помните все наизусть?

– Не все, конечно! – слегка краснеет он. – Но не скрою, я готовился к разговору с вами. Ведь для меня это интервью – поистине уникальный шанс. Впервые в жизни!

– Хорошо! Продолжайте!

Пока никаких дополнительных вопросов об отце. Новость, которую только что сообщил мне Джейми, слишком существенна, слишком грандиозна, чтобы начать трепаться о ней прямо сейчас. К тому же в ней есть что-то мазохистское. Что ж, посмотрим, что еще приготовил нам Джейми. Какие еще клубки семейных тайн он успел размотать?

– Вы окончили университет третьей на своем курсе по полученным баллам. Ходили слухи, что у вас совершенно уникальный талант к музыке. Такой же, как у вашего отца к живописи. Но в студенческие годы вы отдавали предпочтение не музыке, а теннису.

– То есть? – переспрашиваю его я непонимающим тоном.

– То есть ваш отец был настоящим художником. В этом было его призвание. А ваше призвание – музыка. Вот таким вот диковинным образом перемололись ваши гены, вобрав в себя и талант к живописи, и талант к музыке. – Джейми умолк, потом недоуменно повел плечами. – Честно, я не очень силен по части генетики. Никогда не задумывался над этими вопросами.

Я кивнула, давая понять, что его объяснение принято.

– Продолжайте!

– За ваши успехи в теннисе вам дали стипендию для поступления в Лихайский университет, штат Пенсильвания, но вы выбрали Университет Бингемтона, а окончили уже Нью-Йоркский университет по специальности «юриспруденция» со степенью бакалавра. Пятью годами позже вышли замуж за Питера Хорнера, а незадолго до замужества вы вместе со своей сестрой открыли собственную художественную галерею. Сравнительно недавно вы расстались с Питером Хорнером. А потом случилась эта ужасная авиакатастрофа в Айове. И теперь вы здесь. Вот, пожалуй, и все!

Сравнительно недавно рассталась с Хорнером! Я не ослышалась?

– Минуточку-минуточку! – Я приподнимаюсь на подушках и подаюсь вперед, стараясь как можно ближе придвинуться к Джейми, словно это может помочь мне понять должным образом смысл того, что я только что услышала. – Я рассталась со своим мужем?

– Ну и дурак же я набитый! А вы не знали? – Щеки его мгновенно из розовых стали ярко-пунцовыми. Вот почему я с самого начала поверила ему. Он ведь так естественен во всех своих реакциях. Плохо контролирует себя, если допускает промах или ошибку, не вполне владеет собственными эмоциями. Хороший репортер, безусловно, но еще не заматерел, не умеет прятаться за бронированным щитом профессиональных навыков. – О боже! Так вы ничего не знали? – Джейми вскакивает с моей кровати и начинает нервно расхаживать по палате. – Какой же я болван! Я был уверен, что вы в курсе! Как же вы этого не знали?! – Джейми замедляет шаг возле меня и начинает буравить своим взглядом. И в эту минуту он очень похож на восьмилетнего мальчугана. – Пожалуйста! Держитесь! Только не надо сердечного приступа!

– Вы имеете в виду сугубо медицинскую реакцию, да? – спрашиваю я и вижу, как у него дергается голова. – Успокойтесь, Джейми! Никакого инфаркта со мной не случится! Уверяю вас!

А вот свою семейку мне стоило бы придушить! Надо же! Как ловко они меня обманывают. Сначала про отца. Теперь вот это! Что еще? О ком еще они умалчивают? Что еще прячется в темных закоулках моего прошлого? Ведь они же все уверены, что в своем нынешнем состоянии я просто ничего не вспомню.

– Дурак, дурак, дурак! – продолжает казнить себя Джейми. – И кто меня тянул за язык? Ведь предупреждал же доктор Мэчт: ничего такого, что могло бы вас расстроить… Что вы еще просто физически не готовы ко всякого рода дискуссиям или чересчур эмоциональным новостям! – Джейми снова усаживается на мою кровать. – Простите, ради бога! Честное слово! Я не хотел причинить вам вред.

Я сосредоточенно кусаю нижнюю губу. Пытаюсь понять, насколько новость о разрыве с мужем потрясла меня. Ответ лежит на поверхности. Совсем не потрясла. Хорошо, что хоть еще догадалась, что вообще-то такие новости не из числа приятных. От них, как правило, нормальные люди огорчаются.

– А почему мы с ним расстались? – спрашиваю я просто, безо всякого притворства в голосе.

– Я не уверен, что нам стоит продолжать этот разговор, – мнется в нерешительности Джейми.

– Послушайте меня, Джейми. Вы мне нравитесь. Сама не знаю почему, но вы мне нравитесь. И я вам доверяю. Судя по всему, вы единственный человек из тех, кто меня окружает в данную минуту, кто преисполнен желания рассказать мне правду о моей прошлой жизни. Изложить факты, которые я – будь оно все неладно! – никак не могу вспомнить сама. А потому пожалуйста! Прошу вас! Расскажите мне всю правду, какая бы она ни была.

Джейми шумно вдыхает и начинает энергично тереть ладонями свои щеки.

– У меня большие сомнения насчет того, имею ли я право так поступать.

Я внимательно разглядываю его, прикидываю, как постараться и сделать так, чтобы перетянуть его на свою сторону. Первое, что приходит в голову, – попытаться манипулировать и заставить его перепрыгнуть через расселину, пока еще разделяющую нас. Пусть станет рядом со мной по одну сторону ущелья. Он ведь такой милый, такой почти что родной. Похож на старый любимый свитер, который долго провалялся без дела в одном из ящиков комода. Но вот он случайно попался мне на глаза, я извлекаю его на свет божий и вижу. Да! Это именно то, что мне подходит! То, что мне надо именно сейчас!

– Джейми! Вы хотите поучаствовать в операции по освобождению Нелл Слэттери? Иными словами, вы хотите мне помочь вырваться на волю из стен этого госпиталя?

Из той бездны мрака, в которой я оказалась. Добавляю я мысленно.

– Конечно! – неожиданно серьезно заявляет он. – Очень хочу!

– Расслабьтесь! Я не прошу вас закладывать мне свою душу! – шучу я мрачным тоном. – К тому же, насколько мне известно, у журналистов не может быть души, уже по определению.

Ха-ха-ха!

Смеемся мы вместе.

– У меня есть душа! – возражает он, отсмеявшись. – Потому-то я так и расстроился. Не хотел вас огорчать!

Хотел! Еще как хотел!

Я молча киваю в знак согласия. А сама думаю: возможно, именно поэтому меня к тебе и потянуло. Сработал внутренний инстинкт. Вполне возможно, у меня он и не так уж сильно развит, но я умею прислушиваться к тому, что он мне подсказывает. Что дальше? Рассказать ему для начала всю мою историю, как я ее себе представляю, с учетом всего того, что я узнала уже непосредственно от него? Ведь, в сущности, сейчас я делаю свой первый шаг на пути к себе, но уже другой себе.

– Вы меня совсем не расстраиваете! Напротив! Вы меня просвещаете. Рассказываете мне о том, о чем другие пока по неизвестным мне причинам умалчивают.

Джейми резко кивает. Кажется, он понял, о чем я толкую. В конце концов, он ведь журналист. И законы распространения и обмена информацией ему хорошо известны. И медиум, и транслируемое им сообщение могут кардинально изменить любой порядок вещей.

– Вы же понимаете! – пускаю я в ход свой самый весомый аргумент. – Не хуже меня знаете, что море журналистов осаждает стены этого госпиталя. И все жаждут поговорить со мной, заполучить от меня хоть какую-то информацию. Я ведь слышу, как они бесконечно звонят на сестринский пост. Наблюдаю, как они все толкутся возле вас, когда вы выходите в эфир. Однако из всех я выбрала вас. Именно вас! Так сделайте мне одолжение! Расскажите мне все, что я должна знать… что я хочу знать. А я, в свою очередь, обещаю вам исключительные права.

– Исключительные права?

– Ну да! Право распоряжаться полученной от меня информацией. Право доступа не только ко мне, но и к моим близким, ко всей истории моей жизни. Иными словами, можете использовать меня по полной для того, чтобы вырваться из столь надоевшей вам Айовы. Из этой дыры, как вы сами говорили.

Он молча проглатывает мои слова, и по выражению его лица я понимаю, что я его сделала. Рыбка заглотила наживку! Да! Он хочет всего того, что я ему только что наобещала! И это его желание гораздо сильнее, чем намерение быть со мной добрым и обходительным. Что ж, такова человеческая натура. Инстинкт самосохранения еще никто не отменял.

– А сейчас расскажите мне вот что! Коль скоро мы с вами заключили договор о сотрудничестве и вы добровольно согласились поучаствовать в операции по освобождению Нелл Слэттери, то для начала просветите меня, почему мы с Питером расстались. Итак, коротко и быстро! Действуйте решительно! Смело срывайте этот пластырь с моей раны.

Какое-то время Джейми пожирает меня глазами, видно, желая удостовериться, что я достаточно сильна физически и говорю совершенно искренне. Кажется, он удовлетворен увиденным.

– Хорошо! Договор так договор! – Он застывает в неподвижной позе на какое-то мгновение, а потом обрушивает на меня очередную новость. – Он вас обманывал!

– Хм! Вот как! – говорю я и принимаюсь разглядывать свои пальцы: израненные кутикулы, изломанные ногти, заросшие кожей лунки. Прислушиваюсь к своему пульсу. Наверное, моя реакция на это известие должна быть более болезненной. Я точно знаю, что она должна быть более нервной. Черт-черт-черт! Так почему же ты не расстраиваешься? Почему не рыдаешь от злости? Почему не поклянешься, что никогда более не заговоришь с этим типом? – И с кем же он мне изменял?

– С какой-то своей коллегой по работе. Если честно, то я не сильно копал в этом направлении. Сама тема меня не очень заинтересовала. – Джейми слегка покачивает головой. – Кстати, я и в своих репортажах ее ни разу не коснулся. Одно могу сказать – он съехал от вас. Точнее, это вы его выставили за дверь. Где-то месяца четыре тому назад.

– Да? Но врач сообщил мне, что на момент авиакатастрофы я была беременна. Срок около восьми недель.

– Вот этих подробностей я не знал! – Лицо Джейми искажает страдальческая гримаса. Снова нормальная, человеческая реакция. – Если вы захотите, я постараюсь навести кое-какие справки… в пределах дозволенного, разумеется! Есть ведь черта, которую я в любом случае не имею права пересекать. Какая трагедия! Какая беда! И это после всего того, что вам довелось пережить!

Мои глаза затуманивают невесть откуда поступившие слезы. Нет, не из-за Питера! Меня растрогало участие Джейми. Впрочем, может, и из-за Питера. И слезы в связи с изменой мужа – это и есть моя естественная реакция на случившееся. Хотя я совершенно не помню, как я отреагировала на эту новость на самом деле. Джейми застывает на месте. Он явно растерян, не знает, как ему вести себя дальше. Я глажу руками щеки и делаю глубокий вдох, стараясь протолкнуть внутрь тот комок, который застрял у меня в горле.

– Для журналиста вы чересчур нравственный человек, – роняю я после короткой паузы и даже пытаюсь изобразить на своем лице некое подобие улыбки.

– Ничего подобного! – Джейми улыбается мне в ответ. – Поверьте мне на слово! Мои коллеги распотрошили беднягу Андерсона по полной программе. Все его прошлое вывернули наизнанку. Кто уже только не засветился в репортажах о нем. Старые подружки со своими откровениями, пассии на одну ночь, тоже честно отработавшие свои пятнадцать минут эфира. Соседи, которые не смогли пробиться со своими сплетнями на первые полосы таких известных изданий, как журнал «Эсквайр». Но в отношении вас подобное поведение кажется мне недостойным. Хотя бы уже потому, что человек вы непубличный. А потому, несмотря на все мои журналистские инстинкты, – Джейми снова слегка откашливается, – мне не хотелось бы давать этой истории ход. Я имею в виду любовную интрижку мужа, вашу беременность и прочее. Все остальное – пожалуйста! Я так и старался поступать в своих репортажах, и информацию в основном собирал именно по этим направлениям.

Я молча откидываюсь на подушки и смотрю в окно. Ярко-синее летнее небо над Айовой. Ни единого облачка! Солнце уже клонится к закату. Совсем скоро на безбрежные поля вокруг ляжет ночная тень. Еще один день отойдет в прошлое. А навстречу ему спешит уже новый. И так день за днем, до бесконечности, и в каждом из них ничего нового для меня. Вместо головы – какая-то бездонная воронка, которую ничем и никогда не заполнишь.

– Из всего того, что вы нарыли обо мне, какое у вас складывается впечатление о моей прошлой жизни? Я была счастлива, по-вашему?

– Ах, Нелл! Ради бога! – Джейми отводит глаза в сторону. – Разве я вправе отвечать на такие вопросы? Наверняка найдутся люди, которые сумеют ответить на этот вопрос лучше меня.

Я закрываю глаза в знак того, что ответ принят. Потому что оба мы прекрасно понимаем и вполне отдаем себе отчет в том, что, к большому сожалению, таких людей рядом со мной сейчас нет.

* * *

Когда я просыпаюсь в очередной раз, за окнами уже темно. Чувствую страшную усталость во всем теле. Такого спада не было уже несколько дней.

– Нелл! – слышу я голос Питера. В углу маячит его фигура.

– Почему ты мне ничего не сказал? – сразу же набрасываюсь я на него и с раздражением закрываю глаза. Одно желание: чтобы он поскорее исчез, растворился в небытии, как и положено бывшему мужу. – Ты должен был! Должен был рассказать мне обо всем сам! – Голос мой звенит, ударяется о стены палаты, заполняет собой все пространство и взрывает царящую в нем тишину.

Конечно, это должен был сделать ты! А если не ты, так Рори! А если не Рори, так моя мать! Сколько же слоев кожуры мне предстоит снять со своей прежней жизни, пока я докопаюсь наконец до истины?

Но ничего такого я вслух не произношу. Не хочу давать волю своему негодованию. К тому же я не уверена, что отныне могу доверять кому-то из них. Да и с какой стати мне им доверять, даже если они примутся уверять меня, что вели себя корректно и были честны по отношению ко мне?

– Сам знаю, что должен был! – Голос Питера дрожит. Но я не чувствую к нему ни капли жалости. Только одно отвращение. Еще не хватало мне после всего, что со мной случилось, упиваться жалостью к бывшему мужу. Или умиляться его эгоизмом. – Пойми же! Мне было велено молчать. Сказали, никаких дополнительных стрессов. Врачи вообще строго-настрого приказали нам никоим образом тебя не расстраивать. Ну вот я и молчал!

Жалкая отговорка! Не более того!

– Отлично! – резко говорю я. – Но теперь, как видишь, я все знаю!

– Прости! – лепечет Питер и тут же начинает плакать. – То есть я хотел сказать тебе, что я уже тысячу раз просил тебя простить меня… просто ты не помнишь… Но я-то помню! Мне очень жаль, что все так получилось.

– У меня нет сил на дальнейшее выяснение отношений. А если в прошлом подобные семейные сцены и имели место, то я их, к счастью для себя, не помню. И это просто замечательно. Зачем женщине помнить о том, как ее муж спал с другой?

– Позволь мне рассказать тебе, как все было на самом деле! – просит меня Питер умоляющим тоном. – Может быть, это поможет.

– Поможет? Кому? Мне или тебе? – Я нащупываю рукой кнопку вызова. Сейчас вот нажму, явится сестра и заберет его отсюда к чертям собачьим!

– Нам обоим. Именно так. Нам обоим! – Питер не говорит, а скорее бормочет себе под нос. – Больше всего на свете я хочу, чтобы ты позволила мне восстановить наши прежние отношения. – Он начинает поправлять бейсболку, потом срывает ее с головы и долго мнет в руке, прежде чем снова натянуть на голову. Давно не мытые волосы прилипли ко лбу. Горе последних двух недель кардинально изменило его облик. Куда подевались румянец и пухлые щеки? Лицо осунулось и постарело. Вообще-то, думаю я, странно все это для той, прежней Нелл. Ведь это мне следовало бы умолять его о том, чтобы он дал мне второй шанс. Умолять, рыдать, ползать на коленях… Даже сквозь ту пелену, которой затянут для меня весь окружающий мир, я вижу, как он хорош собой, как красив. Почему же я не могу оценить по достоинству все плюсы ситуации? Вот он здесь, предо мной, терпелив, полон раскаяния. Более того, вероломный изменник даже просит меня о том, чтобы я его простила и мы смогли бы начать все сначала.

– А до этого… в той прежней жизни я тебе дала такой шанс начать все сначала?

Вот он, этот мрачный водораздел в моей жизни, уныло размышляю я. С одной стороны – немота и беспамятство, с другой – злость и негодование.

– Да, ты была добра. Очень добра! Я старался изо всех сил… в смысле загладить свою вину…

Голос Питера снова предательски дрогнул. Так бы ему сейчас и врезала! Прямо в подбородок!

– Ты же прекрасно знаешь, что я все равно ничего не помню.

– Да! – согласно кивает он с обреченным выражением лица. Дескать, здесь он бессилен мне помочь.

Мне хочется крикнуть ему:

Здесь мы все бессильны, не так ли? Так какого черта ты пристаешь ко мне с тем, чего хочется тебе? А как насчет меня? Ты спросил меня, чего хочу я? А я вот страстно хочу вспомнить свое первое свидание. Или отца… представить, каким он был на выпускном вечере по случаю окончания школы.

– Итак, этот младенец… он…

Питер не выдерживает и начинает рыдать уже во весь голос. Я вижу, как сотрясается от рыданий все его тело. Тогда я перевожу взгляд на потолок и молча жду, когда завершится это шоу по демонстрации безутешного горя. Наконец он как-то справляется с собой.

– Я ничего не знал! – Он смотрит мне прямо в глаза. – Честно! Я ничего не знал о твоей беременности. Ты ведь ни словом не обмолвилась об этом…

Он отирает слезы с лица тыльной стороной руки.

– Но это мой ребенок! Мой! Мы… мы же помирились! – Голос его дрожит, но он продолжает говорить. – И сейчас, зная, что я потерял… и как много это значит для нас обоих… я готов сделать все, что угодно… все, что угодно! Только бы ты дала мне второй шанс!

– С какой стати мне давать тебе второй шанс? – Я прислушиваюсь к негромкому гулу работающих медицинских приборов. Хочется лишь одного. Чтобы Питер поскорее ушел, и тогда в палате будет слышен только этот шум работающих машин.

– Я хочу помочь тебе вспомнить прошлое, рассказать тебе о том, как ты любила меня, как мы любили друг друга… Думаю, у меня бы это получилось! Я бы рассказал тебе о том, какими мы были, поделился бы своими воспоминаниями о том времени. – Он откашливается, прочищает горло. Чувствуется, что уже почти пришел в себя. – И о том, кем мы стали, тоже бы рассказал.

Я молчу. Для этих целей у меня уже есть Джейми. В первое мгновение мне хочется выпалить что-то обидное. Дескать, опоздал, голубчик! Я уже наняла себе Джейми для рассказов о моем прошлом. Но запрятанный где-то очень-очень глубоко во мне внутренний голос советует не делать пока таких резких выпадов. Странно! Но я повинуюсь. Действительно, не стоит усугублять ситуацию. Она и без того взрывоопасна. К тому же, вполне возможно, Питеру уже известно о Джейми. А потому, несмотря на все отвращение, которое я испытываю к своему мужу сейчас, пусть все идет своим чередом. Хотя бы непосредственно в данную минуту. Ведь я уже не та, какой была прежде. Я – новая! Размягченная, почти сентиментальная и почти согласная смотреть на мир сквозь розовые очки.

– Умоляю тебя, Нелл! Пожалуйста! – канючит Питер, четко уловив мое внутреннее смятение. – Я готов на все!

Я вздыхаю и смотрю на часы в углу палаты. Еще только 8.35 пополудни. Джейми появится со своим очередным репортажем лишь утром. А Андерсон уже уехал в свой реабилитационный центр. Придется звать на помощь сестричку, чтобы она загрузила для просмотра новые серии «Друзей», а музыкальные записи на своем айподе я уже прослушала столько раз, что батарейка села окончательно и даже быстрая подзарядка не спасает дело. И что мне прикажете делать весь вечер до отхода ко сну?

Я снова закрываю глаза, и куда-то в сторону уходят и моя злость, и недоверие к этому человеку. Ярость исчезает, будто опухоль, вырезанная рукой опытного хирурга.

– Хорошо! – негромко роняю я. – Рассказывай! Расскажи мне нашу историю, как ты ее себе представляешь. Хотя не могу обещать тебе, что это что-то изменит в будущем.