Читать книгу СчастливаЯ, или Дорога к себе - Елия Ренес - Страница 6

Маме о Виталике не рассказываю. Не хочу видеть разочарование во мне и досаду. Подумает, а то и озвучит, что я глупенькая, наивная дурочка. И в довесок добавит, что Виталька мной наигрался. Слышать такое от мамы сейчас… нет никаких сил и желания. Мне станет сложнее в разы. Поэтому молчу и спешить с откровениями не вижу смысла. Все может опять измениться. Надо чуть-чуть подождать.

Мы лепим пельмени. Катаю тесто кружочками, говорю с ней об универе, подружках. Разговор прерывается папой. Он заходит попить воды, разрывая присутствием флер теплой атмосферы на кухне.

– Все бы ты на диване лежал, – сетует мама. – Нет, чтобы помог. Никогда за столом с нами не посидит, помощи от него не дождешься.

– Сама виновата, – парирует папа. – Когда-то я хотел помогать, но ты сама все испортила.

– Почему это она виновата? – влезаю в их разговор.

– А потому, – с удовольствием поясняет отец. – Мы только поженились, я ей хотел помочь, да вещи не так постирал.

– Ты мою любимую блузку испортил!

– Как испортил? – живо интересуюсь у мамы.

– Да так. Засунул в стиралку все белье и добавил твои красные колготки.

– Ну, он не знал, – защищаю папу и тут же его поучаю. – Что теперь из-за одного раза больше маме не помогать?

– Одного раза? – папа самодоволен. – Так было во всем! То овощи не так порезал, то суп не так сварил. Перца, видите ли, переложил.

– Потому что ты – эгоист! – делает выводы мама. – Думаешь только о себе.

– Да? А сколько подарков я тебе из Москвы привозил? Ты же вечно всем недовольна! Все тебе не так.

– Конечно! А как тут довольной будешь? Туфли привез итальянские, оказались малые. Ужас, как неприятно!

– Подумаешь, туфли, – хмыкаю я.

Пожимая плечами, искренне не понимаю, зачем расстраиваться из-за вещей. Какая разница в каких туфлях ходить? Отношения же важнее? А так получается, что он, что она – оба злопамятны, друг другу вечно все припоминают.

– На базар или в магазин как отправишь, вечно купит не то. Картошку гнилую принес. Половина на мусорке.

– Ну, не было другой! – возмущается отец. – Ты сказала – купи. Я купил.

Недовольный отец уходит. Наверное, я его понимаю. Зачем лишний раз слушать критику? Любому она неприятна. Уясняю для себя, что никогда не буду мужа ругать за ошибки, унижать его. Наоборот, буду объяснять, что не так, за инициативу хвалить, просить его в следующий раз сделать чуть-чуть по-другому. Отношения надо беречь. Видно же, как ссоры всех отравляют.

– Вот так одна все на себе и тащу, – жалуется мама. – То сумки с магазинов, то уборку одна по дому. Все сама, все одна.

Если честно, не удивительно. В этом она точно виновата сама. И тут же не выдерживаю. Мне ее жаль. Мелькает мысль подняться, обнять, но сразу же пропадает. Ни к чему телячьи нежности, они ей все равно не понравятся. Толку от них – отстранится.

– Расскажи о себе, – тихо прошу. – Ведь папа не всегда был… таким? Зачем ты за него вышла замуж?

Хочу послушать ее откровения. Когда мы общаемся так, я чувствую близость, любовь. Закрываю на кухне дверь, несмотря на гул телевизора. Не хочу, чтобы нас слышал папа, так будет надежней вдвойне.

– Из дома побыстрее сбежала, – говорит мама и усмехается. – Дурочка… Мне нравилось, что у него двухкомнатная квартира в центре, а он сам сирота. Плохо, конечно, так говорить, но это правда. Думала, будет добиваться всего, наследство досталось хорошее. Перспективный же был. Коммунист. По партии хорошо продвигался.

– Ты его любила тогда?

– Не знаю…

Мама пожимает плечами.

– Прицепился, как банный лист, не хотел отпускать. Примчался за мной на практику через всю страну и забрал. Так мы и поженились.

Свое разочарование мама уже не скрывает. Странные родители у меня. Мучают друг друга, но живут вместе. Только что и кричат о разводе, а до дела никак не доходит. Не верю… Совершенно не верю, что мама не была влюблена! Наверняка была! Просто ссорами, обидами, болью все чувства быстро остыли. Любовь лелеять надо, беречь. Каково постоянно прощать после всех оскорблений, ругательств? Осадок всё равно-то останется, чтобы при новой ссоре снова обо всём вспоминать.

– Почему ты из дома хотела сбежать?

– Родители у меня были строгие.

В небольшую паузу ее лицо озаряет улыбкой. Она кажется грустной, мама сейчас вспоминает.

– Вот и я не ласковая совсем. Не целую тебя, не обнимаю, – говорит она, будто оправдываясь. – Мама никогда меня не ласкала, не целовала. Может быть, я вся в нее получилась. Холодная.

Я молчу, продолжая катать кружочки под пельмени. Тесто получилось хорошим, тянется и не сходится резинкой обратно. Ее слова расставляют все точки над «i».

– Не переживай, – ободряю ее, так, по-взрослому. – Я тоже холодная выросла. Вся в тебя. Мне тоже не нравится сюсюкаться. Не вижу смысла.

Мама тихонько вздыхает.

– До сих пор помню. Мне было четырнадцать. Только вышла из дома с подружками, а навстречу родители. Тут же загнали домой, да еще не стесняясь так… Выразительно на словах. Мама еще подгоняла. Так было стыдно на улице!

– А загнали зачем?

– Не знаю. Они шли с гостей. Может, хотели, чтобы сидела с братьями. Сколько себя помню, мне всегда приходилось следить сначала за Женькой, потом за Егором. Ему я вообще вместо матери.

– А почему бабушка ими не занималась?

– А потому! Сейчас Егор себя как ведет? На работу съездить не может. Все боится, что у него голова закружится, и он в обморок упадет. Сидит дома, боится. Вот и бабушка такая была. Все как будто болела, пока я нянчилась с братьями вместо нее.

– Тяжело было?

– Обидно. Я ведь тоже хотела гулять вместе с подружками, радоваться жизни и юности.

Между нами возникло молчание.

Наверное, я хорошо понимаю все, о чем она говорит. Бабушка, и правда, холодная. Нет в ней того тепла, что заставит прижаться, прыгнуть к ней на колени, заглянуть в глаза, крепко обнять. Вот вроде бы она всегда добрая, всегда старается. Баловала меня постоянно. То оладушек нажарит, то перед Егором заступится, его игрушки для меня заберёт, то с кошкой даст поиграть, не ругается. А все не то. Веет от бабушки холодом. Жаловаться любит, все у нее вечно болит.

Говорит, виноват во всем детский дом. Сразу после войны она там оказалась. Маму ее посадили. Мороженщица оказалась растратчицей. Прадед мой тоже где-то сидел, там и сгинул. А пока любил жену, дарил ей туфли под каждое новое платье. Двадцать пять пар, отдельная квартира, и вдруг прабабушка осталась одна. В пять лет бабушка узнала послевоенный голод, прозябание в бедности и холод казенного дома. Для нее конфеты и сейчас лучший деликатес. Обожает шоколад так, что не помеха ей диабет.

Мама немного угрюма. Вижу, знаю, как она обижается. Ей от мамы хотелось больше тепла, понимания, ласки. Хотелось больше свободы, доверия, но… не сложилось.

– А недавно я видела Мишу, – вдруг объявляет она.

– Мишу?

– Да. Помнишь, того…

Вдруг понимаю, что она говорит о мужчине, с которым пыталась встречаться.

– И что?

– Ездит на иномарке, строит дома. Деньги стал зарабатывать. Заграницей был, свою жену туда возит, – горько вздыхает она. – А ведь он меня замуж звал. Говорил, бросай мужа. Я брошу жену.

– Надо было тогда развестись, – добавляю я довольно уверенно. – Можно было столько всего избежать.

Имею ввиду ссоры, скандалы, непонимание, разочарования и страдания на протяжении долгих лет. Не нужно перечислять вслух – мама без слов понимает.

– Могло быть все по-другому… У тебя родился бы другой брат. Отчим был бы. Наверное…

– Почему вы не развелись?

– Папа… После скандала пришел. Я ведь собрала тебя, вещи. Хотела уже уходить. А он давай просить дать ему еще один шанс, обещал все забыть.

Угу… Как же. Я слышала, как он пьяный ругался и материл жутко маму. Все не мог ей простить и не может. Новым шансом на возрождение отношений, похоже, стал младший брат. Только вот счастье не склеилось. Слушать и слышать друг друга родители не научились.

– Дура… Поверила. Пожалела. Испугалась. Хотела, чтобы у тебя был отец.

Грустный разговор, оправдания, но мне кажется, так маме легче. Она пожертвовала всем ради нас, но нужна ли нам её жертва? Во что в конечном счёте вылилось желание родителей сохранить кров и семью?

Испытываю противоречивые чувства. Когда жалуется мама на папу, хочется ее поддержать. Как начинаю думать о папе, сразу жалею его. Папе тоже несладко пришлось.

В далеком прошлом его мама погибла. Ее избил жестоко мой дед. В семейном альбоме теперь вместо фотографии дырка. Дед погиб где-то в тюремном лагере, папа его ненавидит. Так он остался с бабушкой, пока ее не схоронил.

Мимолетом я улыбаюсь. Любимая прабабушка моя… До сих пор помню, как сидела у нее на коленях, когда она гостила у нас. Длинноносая, очень добрая, сухощавая – она очень любила меня, обнимала и целовала, возила с собой на дачу. Уж какие там росли помидоры, клубника! На зависть соседям. Так жаль, что она умерла. Была у нас какая-то близость.

С другими родственниками отца не общаемся. Мама злится на них. Считает, что после смерти родителей, они воспользовались удачной возможностью и забрали себе его законную дачу. Вроде как земля отцу была не нужна, и папа простаком оказался. Еще камень в довесок. Ожидала одно, получила другое. Теперь терпит все и страдает, я у нее как отдушина.

Ее откровения для меня – это стимул.

– Мы с Виталькой ненадолго расстались, – произношу и замираю на миг.

– Как это ненадолго? – непонимающе спрашивает мама.

– Он сказал, что хочет отдохнуть, поразмыслить. Сделать паузу в отношениях.

– Паузу? Еля. Знаешь что. Забудь его, брось. Найдешь себе парня получше. Раз ушел, скатертью дорога!

Слова мамы пропускаю мимо ушей. Угу, как же, найду. Мне нужен Виталик обратно, хочу ему доказать, что лучше меня быть не может.

Мы так долго нормально общались, не ссорились. С ним почти всегда хорошо. Нет скандалов, все мирно и гладко. Еще он – мой первый мужчина. Подумаешь, ненадолго расстались? Причина-то ерунда! Подумаешь, сигареты! О них маме не нужно рассказывать. Еще начнет ругать… Навряд ли, конечно, ударит. Но… От мимолетной мысли о наказании становится внутри неприятно. Загоняю все чувства поглубже.

Тесто, кстати, закончилось. Скидываю в пакет муку.

– Я могу быть свободной?

– Да, – разрешает мама, – дальше сама.

Ухожу, но на пороге останавливаюсь.

– Можно ко мне на день рождения девчонки с универа придут?

– Куда придут? – недоуменно переспрашивает мама.

– К нам.

– И где будете сидеть?

– Можем на кухне.

На зал я и не рассчитываю. Так хочу, чтобы она разрешила. Чувствую себя семилетним ребенком, выпрашивающим у родителей милость. Неудобство, скованность, готовность услышать отказ… Внутри напряжение, но желание все же сильнее. Потому продолжаю:

– Мы не будем мешать. Тихонько посидим будним днем, потом уйдем, погуляем.

– Ну… Хорошо, – нехотя соглашается мама.

Выдыхаю. Ура! Все-таки она разрешила.

С удовольствием приглашаю девчонок, а потом жду неделю. Веду себя как обычно. Лето, досрочные каникулы, потому что сессия опять на «отлично».

– Елия. Вы не будете сидеть ни на кухне, ни в зале, – перед днем рождения вдруг заявляет мама. – Накроем стол в твоей спальне.

Блин! Почему в спальне? Там же так неудобно! Пианино, стол, двухъярусная кровать. Дивана нет, с обеденным столом будет тесно. Мои подружки – такие же гостьи.

Хорошо хоть братишки не будет. Он постоянно на улице.

Но тут без вариантов, возражать не могу. Покорно киваю. С мамой лучше не ссориться. Ощущение, что если повздорим, то весь праздник тут же развалится. Одна с угощениями я не справлюсь, торт не испеку. Да и как в дом подруг приглашать?

А мама… Мама, вижу, не хочет. Ей почему-то неприятно, что ко мне гости придут.

– Когда придут твои девочки-предевочки? – недовольно уточняет она.

– В пятницу же. Мы будем вести себя тихо…

Сейчас каникулы, папа будет с утра на работе. Клянусь, мы не помешаем! И все же почему-то обидно. Маме не нравятся мои подруги, значит ли, что ей не нравлюсь и я?

Гоню от себя чувства прочь. Думать об этом не хочется, а вот надо решить, что сделать мне для нее, чтобы сменить гнев на милость. Дома я убираюсь, веду себя ниже травы, тише воды. Делаю все для мамы, лишь бы все получилось.

Наступает тот самый день. С девчонками сидим тихо-тихо. Тесно, да. Но, может, и к лучшему. У нас есть собственный балкон и закрытая от мамы дверь.

Марина, Ольга и Даша, Света и я. Мои сокурсницы, учимся на «хорошо» и «отлично». Трое из нас нацелены получить на выпускном красный диплом. Мы болтаем, обсуждаем университет, преподавателей, мальчиков. Я бегаю с Ольгой и Светкой курить на балкон, за их спинами прячусь от мамы. Так проходит часа два или три. В конце концов, мы пьем чай с домашним тортом, и подружки уходят. Собираюсь идти вслед за ними, когда мама появляется в коридоре.

– Ну что? Ушли твои девочки? – снова язвительность в голосе.

– Да. Пойду, их провожу.

Вдруг мама хватает веник и начинает уборку. С неприятным до жути рвением, выметает воображаемый сор.

– Чтоб они никогда не вернулись, – приговаривает со злорадной улыбкой, – чтоб никогда больше к нам не пришли. Тьху, тьху, вон из дома. Тьху, тьху, тьху, выметаю следы.

Стою молча, смотрю на все в легком шоке. Что, вообще, происходит? Почему, а? Ну, почему?

– Чем они так плохи? – тихо спрашиваю. – Что они тебе сделали?

– Ничего! – утвердительно она говорит и смотрит на меня с превосходством. – Нафиг здесь они не нужны!

– Значит, я тоже тебе не нужна? Да? – раздраженно шиплю ей. – Ну, ладно!

Лечу по лестнице вниз, стараясь выкинуть картинку из памяти. Жутко обидно, до слез! Вытираю мокрые щеки. За что она со мной так? Разве я ее чем-то обидела? Что было не так? Откуда неадекват? Мы сидели тихонько, никому не мешали. Будний день, всего три часа! Обиду сменяет злость, изнутри все выжигает досадой.

Да я сама их сюда не приглашу! Никогда. Никогда! Если бы раньше знала, что все так закончится! Ужасно стыдно, ужасно! Как она так могла?

Была бы возможность, сама побыстрее сбежала! Но некуда мне идти. Что очень и очень жаль! Вот бы что-то придумать, из дома побыстрее свалить! Быстрее бы доучиться, найти работу. Не хочу бросать очное отделение, почему-то знаю, что на заочном стану хуже учиться. Хуже учиться нельзя. Вдруг повлияет на будущее место работы, карьеру?

Злюсь. Сильно злюсь. Неудивительно, что на нее папа вечно срывается. Так ей и надо! Ведет себя как последняя тварь!

Из подъезда я вылетаю, нацепляя улыбку. Пофигу! Пофигу все! Пусть остается одна! Пусть одна сидит там в квартире!

– У тебя все хорошо? – спрашивает Марина.

Она ждет меня у подъезда. В ответ киваю.

– Да. Все отлично. Идем.

Говорить ей о поступке мамы я точно не буду! Еще точно знаю, что чем дольше останусь на улице, тем будет лучше. До вечера домой не вернусь. В голове не укладывается, что с мамой произошло.

Мама не любит меня. Я больше ей не нужна, я – обуза. Но верить в это не хочется. Настроение жутко испорчено, хотя стараюсь отвлечься. Просто не понимаю… Не понимаю, что с ней произошло. Какая муха ее укусила?

Через несколько часов присмиревшей возвращаюсь домой. Так бывает всегда после ссор. Признавая зависимость от родителей и от этого их и себя ненавидя, я иду домой как на плаху. Щелкает в замке ключ, тихо и медленно открывается дверь. Мечты бросить здесь все и уйти по-прежнему остаются мечтами.

Но и дома уже давно штиль.

– Иди ужинай, – спокойно зовет мама с улыбкой.

Неужели? А зачем всем настроение портить? Мне становится обидней и легче. Все же пусть лучше так. Мир я больше люблю. Постепенно забывается ссора, пока не случается взрыв. Между скандалами всегда проходит какое-то время. Иногда больше, иногда меньше. Как повезет.

Наконец-то месяц проходит. Звоню Виталику первой. Нет сил больше ждать. В моей жизни многое изменилось, изменениями в себе так хочется побыстрей поделиться. Доказать ему, что я – лучшая девушка, какая только может быть в его жизни.

– Привет, как дела? – задаю дежурный вопрос.

– Привет. Нормально, – отвечает он.

В голосе слышится радость, но она быстро сменяется скукой.

– Чем занимался весь месяц?

– Да так. Работал и отдыхал.

– Понятно. Сегодня увидимся?

– Зачем? Ты уверена, что это надо?

– Почему бы и нет? Я могу подъехать к тебе.

Меня не смущает даже то, что это я сейчас отправлюсь к нему. Лишь бы мне помириться. Ради этого я готова на многое и радуюсь, когда слышу согласие. Надеваю лучшее платье, подправляю свой маникюр. Надо бить точно в цель, показав, как я изменилась.

Волнуюсь, неуклюже на шпильках ковыляю на остановку. Неудобно, но я терплю. Хочу ему обратно понравиться. На всякий случай в кармане зажимаю письмо. Как сказать ему все о чувствах? Буду снова а-ля Татьяна Ларина Пушкина. Если что, пусть прочитает, заодно и гордость свою сохраню. Хотя… Какая там, к черту, гордость? Все уж лучше молча потерпеть неудачу, если что-то пойдет не так.

Ну, конечно, мы помирились. Мало кто от откровенного письма устоит. Идея Татьяны Лариной уже второй раз поспешила на помощь. К хорошему же всегда привыкаешь? Один раз помогло и сразу стало привычкой.

Мы провели время вместе. Теплый разговор с ощущением долгожданного счастья, долгий секс с удовольствием, проводы.

И вот я снова одна, возвращаюсь домой.

Эйфория от того, что я добилась желаемого, перемежается чувством досады. Внутри будто кошки скребут, а почему, я не знаю. Кажется что-то неправильным, унизительным.

Успокаиваю себя. Ну, подумаешь, пошла на уступку? Проиграешь в битве, победишь в войне. Если мы с Виталькой поженимся, я быстрее оставлю родителей. Чем не прекрасный стимул оправдать собственный поступок и слабость? Да и разве может считаться слабостью стремление вновь обрести в душе счастье и мир?

Только вот счастье какое-то хлипкое… Подогреваю уверенность – он сказал, что скучал по мне этот месяц. Раз сказал, значит, точно так.

Это уже позже узнала, что в этот месяц он общался с другой. Так и сказал одним вечером, что она ему вообще не понравилась. Я же… как дура обрадовалась. Ну еще бы! Я вновь стала лучшей! Он все-таки выбрал меня!

И несмотря ни на что, отношения у нас хуже и хуже.

Да, я уже давно не курю, ношу каблуки, платья, юбки. Но мне скучно с Виталькой, и без него не могу. Одиночество страшит грустным примером сокурсниц. Снова ходить по кабакам в надежде, что к тебе принц подойдет? Угу. Как же… Пробовала. Не получилось.

– У меня будет свой дом, – говорит он мечтательно, но замуж до сих пор не зовет.

«С тобой или без тебя у меня тоже будет свой дом!» – думаю с легкой долей злорадства.

«А на огромной кухне большое окно и столешница длинная вдоль. Чтоб можно было овощи резать и смотреть на деревья и небо».

Это мама делилась мечтой, которую я с удовольствием одолжила.

Только и жду, что время вот-вот пролетит, и я закончу грызть гранит надоевшей науки. Хочется больше свободы, потому что в свободное время тружусь. Теперь я – рекламный агент. Если продам место в журнале, получу хороший процент. Все какие-то деньги. Помимо этого знакомлюсь, общаюсь с людьми. Нечего время терять.

Кто знает, а вдруг представится случай?

Что если предложат работу? Карьера, деньги, стану, наконец, независимой.

Приходится все успевать. Бегу с работы на пары. Перед лекционным залом толпа. Младший курс, своих почти никого. Слишком рано примчалась. Вижу только Панину и двух ее закадычных подруг. Иры давно с ними нет. Она уже на втором курсе сбежала. Бросила учебу от скуки и «любимых» подруг.

Отворачиваюсь от Паниной. Не хочу их всех замечать. Напоминают о неприятном. Вдруг слышу:

– Еля, привет.

Поворачиваюсь.

– Ты знаешь… – немного мнется Лерка. – Ты это… Прости меня за тот раз на первом курсе.

Теряю дар речи. Вот что ей сказать? Кивнуть? Послать?

– Ну, я пошла? – спрашивает она и, не дождавшись ответа, уходит.

Хмыкаю тихонько вслед. Прости? Вдруг ни с того, ни с сего? Да мне уже давно все равно!

У меня давно новая жизнь, я живу будущим, работой, карьерой. Не зря один сокурсник вдруг объявил, что из нашей группы студентов чего-то стоящего добьется лишь Ренес. Так и сказал, вызвав у многих досаду и зависть.

О его таких странных словах я узнала недавно. Не знаю, с чего он взял, но, если честно, приятно. Мы никогда не общались по душам, у нас разные интересы, друзья.

Ну, ладно. Как будет, так будет. Первое достижение впереди. Осталось примерно полгода, и мне вручат заслуженный красный диплом.

Улыбаюсь, смотрю в окно. А день сегодня от-лич-ный!