Читать книгу Дыхание скандала - Элизабет Эссекс - Страница 2

Не было ничего – ни предупреждения, ни знака с небес, что ее жизнь в корне переменится. Ни потопа. Ни землетрясения. Ни нашествия саранчи.

Только яркое зимнее солнце, сияющее в тихом доме так, словно это был обычный день. Словно все в Редхилл-Мэноре было по-прежнему.

Но все изменилось. Хотя холл казался умиротворяюще привычным – старинный турецкий ковер прикрывал широкие половицы, изображавшая охотничью сцену картина висела над мраморным консольным столиком, – однако раскрытый на углу стола зонтик, где его обычно оставлял папа, резал глаз напоминанием, что, хоть дом и выглядит по-прежнему, с папиной смертью все изменилось.

Заведенный порядок нарушен, привычный покой уже исчез. В камине гостиной даже не было дров, не говоря уже об огне, который прогнал бы пронизывающий до костей холод. Как ни велико их горе, жизнь должна продолжаться. И именно Антигоне придется это делать – зажигать очаги, договариваться с мясником, сажать огород.

– Поднимайся, – поторапливала к лестнице старшую сестру Антигона. – Я пришлю к тебе Салли с чем-нибудь теплым.

Антигоне следовало бы мудро подчиниться обычаю – на похоронах нет места дамам благородного происхождения – и настоять, чтобы Касси осталась дома с мамой, вместо того чтобы так жестоко выставлять ее в горе напоказ. Но Касси с присущим ей великодушием не хотела, чтобы младшая сестра осталась одна, а Антигона с присущим ей упорством была абсолютно непреклонна – папа не останется один в своем последнем путешествии.

Касси поцеловала ее в холодную щеку и, слабо пожав руку, ушла в свою комнату, в это временное убежище. Для Антигоны пока не было приюта. Слишком много надо сделать.

– Антигона! – донесся тонкий голос мамы из открытой двери маленькой гостиной в задней части дома.

Антигона шла по скрипучим половицам холла, думая, что найдет мать охваченной горем, с покрасневшими от слез глазами и носом, с растрепавшимися под чепцом волосами. С того момента, когда Антигона нашла умершего папу в библиотеке, сидящего в кресле, словно он просто закрыл глаза и обдумывал занимавшую его математическую задачу, мама погрузилась в тревогу и предчувствие несчастий.

– Что с нами будет? Откуда взять деньги? – Мама причитала, плакала, приказывала погасить везде огонь, словно они больше не могли позволить себе топить дом. Словно папа был столь беспечным, что оставил их нищими банкротами. Словно его владение отберут, и они в любой момент могут стать бездомными.

Не имея реальных сведений об их финансовом положении, Антигона как могла пыталась успокоить встревоженную мать, взяв на себя все дела: приказывала зажечь огонь, договаривалась с викарием, покупала черные ленты для одежды, писала папиным коллегам-математикам и сотрудникам Кембриджского университета, Аналитического общества, Королевского научного общества, папиному поверенному в Чичестер.

Но утреннее солнце, врывавшееся в смотревшие на восток окна зеленой гостиной, освещало не растрепанную вдову с безумным взором, а элегантную леди в темном шерстяном платье, у которой ни один волосок не выбивался из-под черного кружевного чепца, в глазах – ни намека на красноту. Мама принимала визитера.

Лорда Олдриджа.

Большего удивления Антигона испытать не могла.

Антигона знала этого довольно сурового человека только как надменного предводителя местной охоты, который владел охотничьими угодьями и ценной сворой гончих, живущих в загоне в его поместье Торнхилл-Холл, в нескольких милях от деревни.

Антигона часто издали следила за охотой в Торнхилл, но никогда там не охотилась, поскольку дам – особенно порывистых юных леди на лошадях, более быстрых и сильных, чем у всех остальных, – активно отговаривали от охоты, если не откровенно запрещали. Знакомство Антигоны с лордом Олдриджем ограничивалось его кивком или, точнее, хмурой гримасой в качестве приветствия.

Он не присутствовал ни в церкви, ни на кладбище. Хотя папа был джентльменом, ученым-математиком, его бывшим однокашником по Кембриджу и членом престижного Королевского научного общества, семейство Престон было куда ниже заносчивого лорда Олдриджа.

Но вместо того, чтобы выразить соболезнования, как предполагала Антигона, лорд Олдридж предложил свою руку. Хотя выразил это не столь романтично.

– Дорогая мисс Антигона, – обратился он к ней с формальной вежливостью, стоя перед холодным камином. – Я поговорил с вашей матерью, все улажено. Она приняла мое предложение, и вам остается лишь сделать меня счастливейшим из мужей.

Даже ударив охотничьим стеком, лорд Олдридж не удивил бы ее больше, жгучее ощущение опалившего лицо жара было точно таким же, как от удара. В трех коротких, лишенных всяких эмоциях предложениях он объяснился в любви с меньшим воодушевлением, чем если бы обсуждал местоположение норы зверя, а не перспективу обрести жену.

Все улажено!

Любая другая двадцатилетняя девушка вежливо приняла бы его довольно бесстрастное предложение. Но Антигона Престон не любая и определенно не дурочка. Она дочь своего отца, ее быстрый острый ум не находил логического объяснения внезапному желанию лорда Олдриджа сделать ее своей невестой. Уж кто-кто, а она чувствовала себя как дома не в гостиной особняка, а скорее за его порогом, когда скакала на своей прекрасной кобыле или в любую погоду бродила по лесам. К тому же она не красавица – она, конечно, не уродина, но ее обычная внешность и заурядные голубые глаза меркли по сравнению с прелестной красотой Кассандры, с фиалковыми глазами сестры, – без состояния, без семейных связей, из которых лорд Олдридж мог извлечь пользу. И она в трауре.

Все это абсурдно, странно и совершенно невозможно.

– Вы шутите, – выдавила Антигона с чем-то похожим на смешок. Любой другой ответ был бы нелепым.

Мать мгновенно шикнула на нее, побледнев от ужаса и возмутившись грубыми манерами дочери.

Реакция лорда Олдриджа была более сдержанной. Он изобразил подобие улыбки, но его лицо казалось застывшей маской.

– Я редко шучу. Мы помолвлены.

Его тон, хотя и спокойный, был именно таков, как Антигона и ожидала, зная его манеру распоряжаться на охоте – уверенный, что его желания будут выполнены в соответствии с точными инструкциями.

Другие могли съежиться от страха или броситься подчиняться каждому его слову, но Антигона не постеснялась разочаровать его. Для нее невозможно принять его предложение, все ее мысли, чувства, все в ней от макушки до пят бунтовало против этого.

Антигона не обращала внимания на мать, которая, округлив глаза, подгоняла ее принять предложение со всей быстротой и готовностью.

– Это невозможно, сэр. Мы в трауре, – уцепилась она за первый и самый вежливый аргумент, который пришел ей на ум.

Быстрый ответ лорда Олдриджа продемонстрировал, что он готов к такому возражению.

– Вот именно, – подтвердил он. – И в такое тревожное время лучше всего защитить будущее.

Тревожное? На взгляд Антигоны слово «неподобающее» подходит больше. Даже она, разделявшая веселое пренебрежение отца к светским условностям, находила поспешность, с которой улажено ее будущее, отвратительной и крайне… крайне неуважительной. Она только что вернулась от свежей могилы отца.

– Я только что понесла тяжелую утрату, сэр, – начала она тоном не менее бескомпромиссным, чем его собственный. – И хотя я благодарю за оказанную мне честь, но не могу принять ваше предложение. Я должна уважать…

– Прошу вас дать моей дочери время привыкнуть к этой чести, – поспешно перебила ее мать, обретшая наконец голос. – Конечно, пока мы в трауре, об этом и упоминать нельзя. Наше… взаимопонимание останется приватным делом… – мама запнулась, – несколько месяцев. И Антигона так юна, девочке только восемнадцать. Она воспитывалась как дочь джентльмена, но ей нужно многому научиться, чтобы стать леди Олдридж и управлять таким большим хозяйством, как Торнхилл-Холл.

Очередное изумление, такое же быстрое, но только чуть менее пугающее, чем первое с его неожиданной странностью, ошарашило Антигону, выбив дух. Ей не восемнадцать. Уже два года как не восемнадцать.

Почему мама так беспардонно лжет?

Но многозначительный, почти исступленный взгляд матери пришпилил Антигону к этой лжи, умоляя не спорить, не бросать вызов ее хрупкому авторитету перед этим незнакомцем. Богатым, могущественным незнакомцем с влиятельными связями. Антигона если и дрогнула, то только на миг.

Немедленных возражений не последовало и, к несчастью, лорд Олдридж принял молчание Антигоны за согласие.

– Да, конечно. У вас есть время, чтобы привыкнуть. И составить необходимые планы.

Антигона проглотила резкий ответ, вертевшийся у нее на языке. Его милость сильно в ней ошибся – в ней нет приспособленчества, а единственный план, который она составит, состоит в том, чтобы убедить ее бедную, находящуюся в прострации маму в безумной неуместности этого сватовства.

– Хотя наша помолвка в силу обстоятельств должна оставаться приватным делом, – продолжал лорд Олдридж, – я организовал для вас маленький подарок. Символ моего расположения, поскольку о нашей помолвке нельзя объявить официально.

Организовал! Странная снисходительность для полного надежд жениха.

В отсутствие всяких признаков одобрения со стороны Антигоны необходимый энтузиазм выказала ее мать:

– Как вы добры, милорд.

Антигона отказывалась так легко сдаться. Если этот человек думает, что может купить ее согласие безделушкой или соблазнить подарками, то он еще сильнее ошибается в оценке ее характера.

Впрочем, оказалось, что это не просто безделушка. Подарок, который лорд Олдридж извлек из замшевого мешочка, оказался изящной траурной камеей. Он осторожно держал подвеску в форме сердца, жемчуг переливался в ярком зимнем солнце, мягко маня Антигону, продуманно завлекая в вежливое подчинение.

Резная сцена изображала классическую задрапированную фигуру, склонившуюся над траурной урной. Камея, хотя и небольшая, но выполненная с отменным вкусом, должно быть, стоила целое состояние, во всяком случае, достаточное, чтобы обеспечить семейство Престон углем, мясом, чаем и освободить даже от воображаемых тревог по крайней мере на месяц.

Антигона уже видела, что в глазах матери блеснуло облегчение, равно как и точная калькуляция стоимости подарка. Мать двинулась вперед, влекомая обещанием такого благодеяния, пока Антигона пыталась найти подобающее возражение.

В таком подарке не было ничего неуместного, ничего неподобающего, ничего предосудительного. Любая другая его любезно приняла бы. Однако Антигона Престон была из тех, кто заглядывает в рот дареному коню и проверяет все зубы до единого.

Она тщательно подбирала слова.

– Я польщена, сэр. И высоко ценю продуманность такого подарка. Но все запрещает мне принять его.

Лорд Олдридж сделал странное движение ртом, довольно поджав нижнюю губу, словно сопротивление невесты скорее тайно радовало его, чем раздражало.

– Я уважаю ваши моральные принципы. Но должен настаивать.

Такое откровенное заявление заслуживало столь же незавуалированного возражения.

– И я тоже. – Тон ее был резким, но этому человеку лучше знать, что она не безмозглая курица, которую можно легко одурачить или запугать, тем самым добившись согласия. И, возможно, несговорчивостью она достигнет того, чего не сумела сделать возражениями.

Мать ахнула от ее дерзости.

– Антигона, – предостерегающе пробормотала она и схватила ее за локоть. – Ты примешь подарок. Поступить иначе, значит, оскорбить сердечную и искреннюю память о твоем отце.

Папу нисколько не заботила бы показная сентиментальность траура, но горе Антигоны было слишком свежим и слишком огромным, чтобы проявить хотя бы видимость неуважения к его памяти. Не оставалось ничего другого, кроме как принять подарок.

– Спасибо, сэр. – Ей пришлось потрудиться, чтобы голос прозвучал твердо. – Прошу простить, если я показалась неблагодарной.

– Ну вот. – Мама обрела какое-то подобие душевного равновесия. Потрепав Антигону по руке, она повернулась к лорду Олдриджу и подбодрила его кивком и улыбкой. – Ты должна позволить его милости привилегию надеть на тебя подвеску.

Антигона от природы не была послушной, но когда мать рядом, мало что можно сделать, чтобы помешать лорду Олдриджу, который встал позади и склонился над ее плечами, надевая подвеску.

Еще меньше она могла удержаться, чтобы не дернуться, не подскочить, когда сухие пальцы лорда Олдриджа задели ее кожу, застегивая замочек. Словно паук пробежал по ее шее.

Мгновение, не больше. Но было такое ощущение, словно он… пробует ее на ощупь. Так в первый раз запрягают лошадь в карету. Как странно. И неприятно.

Антигона быстро отступила, но неприятное ощущение от его собственнического прикосновения не покидало ее.

Впервые в жизни она была сбита с толку и не знала, что сделать или сказать, чтобы восстановить самообладание. Подвеска с цепочкой была изящной и маленькой, но повисла на ее шее тяжелым грузом, непропорциональным весу, и давила на грудь как ярмо, достаточно тяжкое, чтобы заставить пульс заспешить.

Лорд Олдридж, со своей стороны, похоже, обрел хладнокровие и твердость. Его рот сложился в настоящую, хоть и кислую улыбку, словно он был доволен результатами своего маленького испытания.

– Подарок, мисс Антигона, состоит из двух частей. Первая даст вам возможность думать о своем отце. Вторая, надеюсь, заставит вас думать обо мне.

И лорд Олдридж подал ей старинное кольцо с «глазом возлюбленного»[5] – маленькое эмалевое изображение его левого глаза, сделанное в давние дни, когда такие символы любви были в большой моде, когда волосы его были каштановые, а не седые, и щеки не такие впалые, как сегодня.

Хотя подобные подарки когда-то считались изысканными, Антигона находила его отвратительным – это слишком интимный подарок для человека, с которым она только что познакомилась. Как он изворотлив, что добавил эту интимную и неприемлемую вещицу к совершенно благопристойной траурной камее. Изворотлив и дьявольски умен.

– Я заказал кольцо давно, на континенте, во время гранд-тура, и все эти годы хранил его как память.

– Оно прелестное, милорд. – Мать поспешно сказала то, что не могла выдавить из себя Антигона. – Правда, замечательный подарок, Антигона?

Антигона могла только догадываться о возрасте лорда Олдриджа, но его гранд-тур состоялся по меньшей мере двадцать пять, если не тридцать пять лет назад, поскольку всю жизнь Антигоны Англия по той или иной причине воевала с Францией. И только недавний мир снова сделал поездки на континент безопасными.

– Оно, должно быть, очень старое.

Мать снова сильно сжала локоть Антигоны, удержав от дальнейших прямолинейных комментариев.

– Я уверена, Антигона почтет за честь носить такой знак вашего расположения, – сказала она.

Антигона, со своей стороны, совсем не была в этом уверена.

Но лорд Олдридж, сколько бы ему ни было лет, не вчера родился. Его гордость требовала, чтобы последнее слово осталось за ним.

– Маленький сувенир, моя дорогая Антигона, с тем, чтобы вы знали, что, хоть наше соглашение не афишируется, я присматриваю за вами.

Когда его пристальный оценивающий взгляд прошелся по ней, словно сухая змеиная кожа, Антигона испытала всю полноту отвращения – холод, обдавая морозом, заскользил по ее коже, как вьюга по льду замерзшего пруда.

«Нет!» – хотелось закричать ей. Нет, нет, нет! Даже через сто лет. Никогда.

Ей хотелось сорвать подвеску, швырнуть ему кольцо и сказать, что именно он может делать со своим проклятым «глазом».

Но она этого не сделала. Она стояла посреди гостиной в оцепенении, застывшая, как надгробные статуи на кладбище, и хотела, чтобы вернулся отец. В молчании она с изумлением наблюдала, как лорд Олдридж и мать устраивают ее будущее.

– Миссис Престон. Еще раз благодарю, что уделили мне время, мэм. – Лорд Олдридж повернулся и очень официально поклонился Антигоне. – Надеюсь, я увижу, что вы носите мой подарок, когда мы встретимся в следующий раз. До тех пор…

Ему даже не нужно было заканчивать предложение. Слова зашелестели у Антигоны в голове, словно он прошептал их ей на ухо. «До тех пор я буду наблюдать за вами».

С этим он вышел из гостиной, потом из притихшего дома. Оставив за собой безмолвное отчаяние.