Читать книгу Дыхание скандала - Элизабет Эссекс - Страница 3

Мать рухнула в кресло и провела руками по лицу, словно разговор истощил ее и без того подорванные силы. Как будто это ее, а не Антигону, только что продали человеку, которого она не могла даже терпеть, не говоря уже о том, чтобы полюбить.

Человеку, который вызывал в ней чувство, близкое к страху, если не откровенную тошноту.

– Мама! – Она знала, что мать едва держится, пытаясь справиться со страхом будущего и потерей, но события дня выжали из Антигоны всю мягкость. – О чем ты думала? Ты должна знать, что я никогда не обручилась бы с лордом Олдриджем. Меня не волнует, что он богат. Все деньги мира не склонят меня принять такого человека. Это невозможно. И сегодня не время для брачных предложений. Папа еще в могиле не остыл.

– Ох, Антигона. – Лицо матери начало морщиться. – Не будь такой жестокой. – Она скомкала мокрый носовой платок.

– Я не собираюсь быть жестокой, но как, по-твоему, я себя чувствую? Или мои чувства не в счет?

– Как я могла отказать? – ответила вопросом на вопрос мать. – Он – лорд Олдридж, и явился просить твоей руки. Я чувствовала, что мой долг – принять его предложение. Когда все… не смотри на меня так… да, когда все нарушилось, мы не можем себе позволить поступить иначе. Кто знает, будет ли у нас завтра крыша над головой. Что станет с нами, если придется покинуть этот дом?

– Мама, у нас нет причин покидать дом. – Антигона старалась сдержать нараставшую досаду. – Он оформлен на папино имя.

– Но Редхилл – это подарок его дяди, лорда Байуотера. Свадебный подарок. Мы пользовались им все эти годы. И теперь Байуотер может забрать подарок назад.

– Не может, мама. Но я написала и папиному поверенному в Чичестер, и папиному кузену, лорду Байуотеру, чтобы убедиться в этом. – Антигона объясняла это, кажется, уже в пятый раз. – Ты не должна позволять горю подавлять логическое мышление.

– Не говори мне о логике. Как я могу успокоиться, пока не узнаю наверняка? И как я могла отказаться от такого предложения лорда Олдриджа?

По крайней мере они вернулись к делу.

– Потому что это абсолютно бессмысленно.

– Уж конечно, в этом есть смысл. Ему нужна жена. – Мать излагала свои аргументы так, словно они очевидны и не требуют пояснений. – Ты привлекла его внимание.

– Но почему, мама, почему? – Антигона с досадой всплеснула руками. – С чего такой старый, богатый джентльмен, привыкший поступать по-своему, захотел в жены именно меня? Гарантирую, что прежде он на меня ни разу не взглянул, если не считать критики моей манеры ездить на Резвушке.

Это на ее старшую сестру Кассандру с ее темными волосами, сияющими фиалковыми глазами, фарфоровой кожей и розовым ртом всегда засматривались, во всяком случае, один доморощенный поэт слагал в ее честь восторженные оды. А если кто-то и восхищался Антигоной, то за ее искреннюю непосредственность и веселый нрав. Характер она унаследовала не от матери.

– Его милость не одинок в своей критике, – фыркнув, сказала мать. – Ты ездишь на кобыле слишком быстро для всеобщего покоя и, прежде всего, для моего. Половина округи уверена, что ты угодишь в беду, я живу в постоянном ужасе, что ты убьешься и оставишь меня одну. Не знаю, что я буду делать, если небеса отберут у меня и тебя. – Прикрыв лицо платком, она шумно всхлипывала.

Не оставалось ничего другого, кроме как заключить маму в утешающие объятия.

– Ну-ну, – успокаивала Антигона. – Я не безрассудная, мама, – уверяла она. – Я вполне способна справиться с Резвушкой, и на ней я в большей безопасности, чем в кресле-качалке. Но, мама, если ты не хочешь, чтобы меня у тебя забрали, почему ты согласилась на предложение лорда Олдриджа?

Мать покачала головой и отстранилась, чтобы промокнуть лицо уже мокрым носовым платком.

– Ты не понимаешь.

– Очевидно. – Антигона растирала тонкие руки матери, чтобы немного согреть их. – Но тебе не нужно тревожиться. Я не уйду. Из дела с лордом Олдриджем ничего не выйдет, поскольку мы совершенно друг другу не подходим. Боже милостивый, да он так стар, что годится мне в деды.

– Нет. – Несмотря на рыдания и слабость, мать с упорством спорила с ней. – Нет ничего плохого в том, что зрелый джентльмен ищет молодую жену. Как еще он получит наследника?

Перспектива подать лорду Олдриджу чашку чаю имела такую же привлекательность, как необходимость продираться сквозь кусты колючей ежевики, но мысль подарить этому человеку наследника – в конце концов, Антигона была сельской барышней и прекрасно знала механизм этого дела, – вызывала столь невообразимое отвращение, что и обсуждать нечего.

– Мама, он древний. Ты должна понимать, что я не могу.

– Почему ты не можешь? Он не так стар и стареет исключительно красиво, он почти так же хорош, как был когда-то. Видела бы ты его в свое время! Тебе только и нужно, что взглянуть на кольцо. – Мать указала на зажатый в кулаке Антигоны подарок лорда Олдриджа. – Он мог жениться на любой женщине, на какой пожелал бы. Но он этого не сделал. Думаю, отсюда до Лондона осталась масса разбитых сердец. И теперь он выбрал не кого-нибудь, а именно тебя. Зачем тебе задирать нос? Почему ты должна сомневаться в такой фортуне?

Потому что Антигона не желала играть роль племенной кобылы даже для такого красиво стареющего охотника, как лорд Олдридж. Правду сказать, она себе представить не могла, что делает это. Даже ради наследника. У нее мурашки побежали при воспоминании о сухих, как змеиная шкурка, пальцах лорда Олдриджа. Она не могла представить себя в холодных мраморных коридорах Торнхилл-Холла или в лондонском доме. Потому что, описывая ее, чаще всего произносили слово «бойкая», а не «рафинированная» или «элегантная», что было присуще самому лорду Олдриджу и что ему следовало желать в жене. В этом нет абсолютно никакого смысла.

– Потому что он не может желать именно меня.

Но мать это не тронуло. Она сделала очередной заход, чтобы настоять на своем:

– Почему ты думаешь только о себе? А как насчет твоей сестры?

Необходимость защищать и опекать Кассандру была старой маминой уловкой, и вдвойне несправедливой, поскольку Антигона думала о сестре. Думала постоянно. Антигона годами была стойким защитником Касси, буфером, оберегавшим сестру от мира, с того дня, когда десять лет назад расквасила нос Билли Ландтрапу, за то что он насмехался над заиканием Касси. Ну и потасовка тогда вышла! Билли был выше и старше по меньшей мере на три года. Но Антигона в тот день всем дала понять, что любой, кто дразнит ее сестру, будет иметь дело с ней, бойкой, задиристой, упорной Антигоной Престон, и так дело обстояло до сих пор.

– А что с Касси? Но коли уж ты о ней упомянула, почему лорд Олдридж хочет меня, а не Кассандру? Она и старше, и гораздо красивее. Не то что бы я желала ей в спутники такого человека, его взгляд слишком расчетливый и оценивающий, но наверняка такой влиятельный лорд хотел бы иметь красивую жену. Почему он выбрал меня?

Мать пожала плечами, ее интересовало не логическое упущение лорда Олдриджа, а результат.

– Понятия не имею. Он не говорил о ней. Он сделал предложение тебе. И потом, Кассандра создана для лучшего.

Беспечные слова ударили, словно лошадь – копытом в грудь. И у Антигоны перехватило дыхание от новой боли.

– А я нет?

Слишком погрузившаяся в собственные эмоции, чтобы учитывать чужие, мать отмахнулась от ее оскорбленных чувств носовым платком.

– Ты знаешь, что я имею в виду, Антигона. Ее он прожевал бы и выплюнул, но ты… ты достаточно сильная, чтобы противостоять ему. Кассандре, с ее красотой, следует выбирать из самых значительных людей и не только в нашем затхлом уголке Западного Суссекса. И она могла бы выбрать, если бы ее видели.

– Если бы она хотела быть на виду. Но она этого не хочет, мама, и ты знаешь, что попытки заставить ее добиться светского триумфа лишь усиливают ее скованность, а с ней и заикание.

– С тобой дома она не заикается. – Мать схватила ее за руку. – Ты должна помочь ей и заставить хотя бы попытаться быть более общительной. Разве ты не понимаешь? Это наш шанс.

– На что?

– На лучшее. Увидеть, что Кассандра вышла замуж так, как того заслуживают ее красота и кроткая натура. Это первый шаг.

– Лорд Олдридж?

– Да! Поскольку ты обручена с ним, мы сможем вращаться в более высоких кругах. Нас станут приглашать в Торнхилл-Холл, а потом – в лучшие дома округи. – Впервые за несколько дней глаза матери вспыхнули, в них появился проблеск цели. И решительность. Теперь, когда она закусила удила, ее не остановить. – Мы должны убедить лорда Олдриджа дать бал. Весной лорд Олдридж поедет в Лондон на светский сезон. Мы должны добиться того, чтобы составить ему компанию. Или его сестре, леди Баррингтон. Она – хозяйка прекрасного дома и с влиянием в обществе. Мы должны не отпускать ее от себя и сделать покровительницей Кассандры. Как ты всего это не понимаешь?

– Ты хочешь, чтобы я принесла себя, свое счастье в жертву обществу, чтобы Кассандра могла удачно выйти замуж? Без единой мысли о том, что может сделать ее или меня счастливой?

Рана была страшной, словно в нее все глубже втыкали нож, пока в груди не осталось ни воздуха, ни тепла. Только леденящая боль.

Это далеко выходило за рамки нелепости, это больно. И нечестно.

Отец сказал бы: «В сентябре будет ярмарка, Антигона, девочка моя, так что ты придумаешь что-нибудь получше». Но она не могла думать. Она едва могла дышать.

– Счастье, – усмехнулась мать. – Ты читаешь слишком много романтической чепухи. Счастье состоит в том, чтобы не упускать подвернувшуюся возможность. И ни в чем ином.

Голос Антигоны звучал неровно, но ее это не волновало, если нужно умолять.

– Пожалуйста, мама. Не требуй от меня этого. Мы прекрасно справимся без лорда Олдриджа. Пройдет время, горе ослабит свои тиски, и мы снова будем счастливы. Пожалуйста. Пожалуйста, выброси из головы мысли о домах, балах и светском сезоне.

– Нет. – Мать повернулась к ней, лицо ее пылало от безрассудной смеси жадности, гнева и отчаянного страха. – Антигона, подумай! Тебе не нужно выходить за него! Тебе лишь нужно походить в невестах. Временно. Пока мы не найдем Кассандре подходящего мужа. Полгода, год, если ты сможешь с этим справиться. – Мать повернулась и принялась шагать по комнате, ее темный птичий силуэт вырисовывался на фоне окон, длинные черные юбки шелестели у ног. – Три месяца пройдет, пока тебе будет прилично присутствовать на балу, но мы можем использовать это время на планирование и организацию. Мы должны быть представлены леди Баррингтон до того, как она уедет из провинции в Лондон на светский сезон. Да…

У Антигоны было такое ощущение, словно ковер выдернули у нее из-под ног, и сила земного притяжения ослабила хватку.

Она сделала еще одну попытку, нужно попробовать заставить мать слушать:

– Мама, лорд Олдридж явно не из тех, кого можно так легко провести. Ты не считаешь, что грешно так использовать человека? Не то чтобы меня волнуют его чувства – честно говоря, не думаю, что они у него есть, – но лорд Олдридж сражает меня именно тем, что с ним не стоит шутить.

– Тогда не шути. Ты будешь сама благопристойность, доброта и сдержанность. И никаких дерзостей и прямолинейных высказываний.

Антигона пыталась найти логические доводы, чтобы противостоять неразумной, упрямой решимости матери. Все что угодно, чтобы помешать матери толкнуть их на скользкий путь к Торнхилл-Холлу.

– Мама, посмотри на меня. – Антигона указала на свои грязные башмаки и растрепанные волосы. – Ты просишь невозможного.

– В этом нет ничего невозможного, – отрезала мать. – Если только ты будешь доверять мне. Поверишь, что я знаю, как для тебя лучше. Для всех нас.

– Доверять? Мама, ты не можешь ожидать, что я поставлю свое будущее, все свое счастье на то, над чем у тебя нет контроля. – Если раньше Антигоне казалось, что из-под нее выдернули ковер, то теперь земля качнулась у нее под ногами, и она неотвратимо заскользила вниз, прочь от всего, что знала и чего хотела.

– Я могу ожидать. – Мать вихрем повернулась к ней, безжалостная, как хищный ворон. – Обещаю тебе, все будет так, как я сказала. Ты должна сделать это, Антигона Престон, сделать, как тебя просят, хоть раз в жизни не пытайся быть умнее других. Принимай ухаживания лорда Олдриджа. Принимай его подарки. Принимай неожиданную удачу. Ты это сделаешь. – Глаза матери горели решимостью. – Ты сделаешь это для Кассандры, если не для себя. Меньшего ты сделать не можешь.

Слова, которые викарий произнес меньше часа назад, снова всплыли в уме Антигоны. «Я был нем и безгласен, и молчал даже о добром; и скорбь моя подвиглась».

И поскольку она не могла заставить себя согласиться на столь губительный план, Антигона ничего не сказала.

Нет. Хотя горло у нее горело, и голова болела от непролитых слез, Антигона Престон не заплакала. Она не создана для слез.

Она проглотила шершавый камень горя и поставила себе цель – выдержать.