Читать книгу Дыхание скандала - Элизабет Эссекс - Страница 7

Антигона не могла спать. Она была в безопасности в своей спальне, рядом с комнатой Касси и напротив комнаты мамы – которые, несмотря на поздний час, были еще на балу, – но не находила облегчения. Голова шла кругом от мыслей, и почти во всех них присутствовал коммандер Уильям Джеллико.

Уилл, как он просил называть его. Уилл.

Одно упоминание его имени приводило Антигону в беспокойство, тревожило, загоняло в тупик, вызывало ощущение, что она не может вдохнуть достаточно воздуха, чтобы выжить. И желание что-то делать. Что-то увидеть за темными стенами комнаты.

Дома, в Редхилл-Мэноре, она выбралась бы из окна посидеть на карнизе, посмотреть на звезды, если погода хорошая, или скользнула бы вниз, в знакомые объятия старого тиса, который тянул ветки к ее спальне, навестила бы свою кобылу в конюшне на другой стороне окруженного стеной сада. Но в Нордфилде нет перспективы такого легкого побега. Длинный прямоугольный конюшенный двор, расположенный под прямым углом к западному крылу дома, находился тремя этажами ниже.

Где-то внизу в этом деловитом улье стояла Резвушка. Когда лорд Олдридж прислал свою карету – модную четырехместную коляску, – он попросил, чтобы Антигона взяла с собой кобылу. Он даже послал конюха, чтобы тот вел кобылу за каретой.

С какой целью лорд Олдридж это сделал, Антигона не знала, но его упорство продолжало точить ей мозг, пока она не поняла, что, сидя у окна и задаваясь вопросами, она никакого облегчения не получит.

В гардеробе, рядом с небольшим запасом ее платьев соседствовала старая шляпная коробка, куда Антигона тайком сунула сверток привычной одежды – свободные бриджи и старый редингот, которые часто надевала дома, когда хотела проехаться верхом на Резвушке. И она рассудила, что в Нордфилде будет куда менее заметной, явившись в конюшню в этот ночной час в образе конюшенного мальчишки, чем в платье или в амазонке. Лучше просто раствориться среди местных работников. Никто так не безлик для аристократии, как вездесущие слуги.

И нет ничего легче. Когда в доме столько гостей, приехавших со своими слугами, можно спрятать волосы под шапку, опустить голову, спуститься по черной лестнице в задний холл и оттуда пройти по длинному коридору к колоннаде, которая вела к конюшенному двору.

Конюшня в Нордфилде была чистая, как того требовал скрупулезный вкус леди Баррингтон и обеспечивали добросовестные работники, но даже самая прилежная метла не могла изгладить успокаивающий теплый запах животных, чистой лошадиной шкуры, сухого сена и овса. Антигона подождала, пока ее глаза привыкнут к сумраку, потом пошла по ряду к широкому стойлу, где ее кобыла навострила уши, безошибочно узнав в темноте шаги своей хозяйки.

О, она умница и красавица, ее черная как смоль Резвушка. Оказаться рядом с ней, вдохнуть знакомый запах, почувствовать теплую силу – все это утихомирило большую часть тревог Антигоны. Прислониться к мягкой шкуре лошади, почувствовать прикосновение ее бархатистой морды – само по себе успокоение.

Снаружи, в стороне от крыла, где разместились верховые лошади, двор был со всех сторон освещен фонарями, поскольку кареты всех фасонов и размеров развозили своих владельцев с бала. Перекликались кучера и конюхи, мальчишки и лакеи. Громыхали колеса, позвякивала упряжь, копыта стучали по булыжникам.

Но в стороне от упряжных лошадей и карет все было тихо и мирно. Сотоварищи Резвушки дремали или лениво жевали сено. Антигона проверила, есть ли в стойле вода, и пошла набрать ведро. Только она переступила через порог, как у стойла Резвушки послышался голос, он эхом отдавался под сводами:

– Ну, что у нас здесь? Привет.

Треугольник света, проникавшего в приоткрытую дверь, высветил лорда Олдриджа.

Антигона не смогла удержаться и нырнула назад, прочь от света, хоть и побранила себя за это. Это шанс. Шанс показать ему, что она на самом деле настоящий сорванец, неисправимая девчонка, как назвала ее миссис Стаббс-Хей. Доказать, что она безрассудная, бесшабашная и совершенно не подходит для того, чтобы стать леди Олдридж.

Но одно дело – принять решение переступить черту, и совсем другое – действительно сделать это.

Антигона подвинула тяжелое ведро. Сейчас она откроет себя. Она ему скажет…

– Вижу, тебе нравится моя лошадь.

Его лошадь? Негодование словно кислотой обожгло горло, но Антигона сдержала нрав и понизила голос, казалось, до самых подметок своих сапог.

– Сэр?

Олдридж сделал шаг-другой к стойлу Резвушки, что казалось для него совершенно нехарактерным, Антигона никогда не видела, чтобы он совершал бесцельные прогулки. Он всегда шагал решительно и целеустремленно. Наверное, он пьян.

– Она красавица, правда? – В его голосе не было раздражения и досады, с какими он разговаривал через дверь библиотеки. Его тон был добрым, почти льстивым. Словно лорд Олдридж втайне радуется. Словно он счастлив.

Он точно пьян.

– Да, сэр. – Антигона ответила, поскольку ответ казался необходимым. Но она тщательно соблюдала дистанцию.

– Мм… – Лорд Олдридж даже говорил как пьяный. Наверное, расслабился, всю ночь потягивая бренди. Но прекрасный коньяк ему не достался. – Я впутался в большую неприятность, чтобы заполучить эту кобылу. У меня на нее большие надежды.

Черт! Этот откровенный, собственнический тон остановил Антигону. И ужаснул. Она покрылась холодной испариной, словно шла сквозь густой туман.

– Что вы имеете в виду?

Ей не следовало спрашивать. Или нужно было потрудиться замаскировать и голос, и яростное возмущение, потому что лорд Олдридж повернулся к ней и вгляделся в темноту, пытаясь рассмотреть.

– Как тебя зовут, приятель? Я тебя раньше тут не видел.

– Я с почтовой станции. – Антигона выпалила первое пришедшее на ум подходящее объяснение и украдкой двинулась к двери.

– Хорошая работа? – Олдридж потянулся погладить кобылу, но Резвушка, столь же застенчивая с чужаками, как и Кассандра, уклонилась от его ласки и отступила.

Эта инстинктивная демонстрация неповиновения и безразличия к воле лорда Олдриджа придала Антигоне сил, Резвушка ее лошадь, и подходит только к ее руке, только к ней одной.

Но лорд Олдридж, как всегда, истолковал ее молчание в свою пользу.

– Ты, похоже, сильный парень. Я могу дать тебе работу. Собираюсь выставить эту кобылу на скачки и получить от нее потомство. Я положил глаз на одного жеребца, хочу приобрести его, он ей очень подойдет. – Отвернувшись от кобылы, Олдридж снова посмотрел на Антигону и медленно шагнул к ней. – Ты хотел бы работать в конюшне? Я всегда ищу добрых парней для Торнхилл-Холла.

Вот почему он хотел жениться на ней. Это не имело никакого отношения к ней как к личности, как к жене или матери наследника, которого, как считалось, он хочет иметь. Он сделал ей предложение только потому, что думал получить таким способом кобылу.

– Нет, сэр. Мне нужно идти. – Антигона сделала еще шаг к выходу, хотя ей ужасно не хотелось оставлять свою кобылу с этим жадным человеком. – Меня ждет работа. – Оставив всякое притворство, Антигона пошла прочь так быстро, как только несли ноги, пока не уперлась плечом в дверь и не толкнула ее.

– Помни, что я сказал. Приходи в Торнхилл. Когда захочешь. Я буду ждать.

Антигона промчалась по мощенному булыжником двору и выскочила за ворота, будто за ней по пятам гнался дьявол. Она бежала так, что легкие жгло огнем. Когда она обогнула дом сзади, ей пришлось прислониться к надежной каменной стене, чтобы перевести дух и глотнуть прохладного ночного воздуха.

Он хочет ее кобылу. Он хочет забрать Резвушку на племя, использовать ее, невзирая на то, чего хочет Антигона, что она думает, советует. Он действует так, словно Резвушка уже принадлежит ему, будто Антигона просто вручила ему лошадь и позволила делать все, что он пожелает.

И, если Антигона выйдет за него, у него будет полное право так поступать.

Но она не собирается выходить за него. Потому что он смотрит на нее так же, как на Резвушку – как на племенную кобылу, не считаясь с тем, что Антигона думает и чего хочет. Обе они окажутся в его распоряжении, и он будет волен поступать с ними в свое удовольствие. Демонстрировать своим друзьям или какому-нибудь мальчишке на конюшне. Чтобы произвести впечатление своими приобретениями.

Если раньше Антигона была в холодной испарине, то теперь чувствовала себя просто больной. Она нагнулась, уперлась руками в колени, стараясь вдыхать медленно и долго. Стараясь прогнать дурноту, которая подкатывала к горлу при мысли, что высохшие руки лорда Олдриджа коснутся ее или Резвушки.

Резвушка не будет страдать от этого. И она тоже.

Но нужно терпеть фальшивую помолвку, пока Касси или мама – помоги им Господь! – не найдут кого-то, кто поможет им сохранить крышу над головой. Лорду Олдриджу лучше было бы обручиться с мамой. Она по крайней мере его обожает.

Стук колес заставил ее повернуть голову. Красивая карета с гербом, запряженная четверкой отлично подобранных серых лошадей, выехала из ворот конюшенного двора, проехала по круглой подъездной аллее, усыпанной гравием, и остановилась перед домом. Засверкали огни, это лакеи вышли с фонарями осветить путь.

Словно смотря пьесу, которую выдумала в своих фантазиях, Антигона увидела, как красивый молодой джентльмен, тот, что первым танцевал с Касси, виконт Джеффри, помог пожилой даме, должно быть, матери, сесть в экипаж.

Антигона двинулась ближе к кованым воротам конюшенного двора и увидела, как элегантная красивая девушка, вероятно, сестра виконта, легким шагом последовала за матерью. Семья в сборе, все улыбаются друг другу.

А потом появился он, во весь рост шагнув в парадную дверь. У Антигоны затрепетало сердце. Даже с такого расстояния безошибочно ясно, что это Уилл Джеллико. Он небрежно придерживал локтем шляпу. Факелы в руках лакеев бросали золотые блики на его светлые волосы, делая Уилла еще красивее, если такое вообще возможно.

Конечно. Уилл Джеллико – брат Джеймса, виконта Джеффри и сын графа Сандерсона. Как она не сообразила? Она читала его имя в «Морской хронике». Папа говорил, что этот мальчик, как он называл Джеллико, из соседних мест. Но она была слишком увлечена и очарована обретением нового друга, чтобы думать о чем-то еще.

Антигона прижалась к металлическим прутьям ворот, пытаясь разобрать слова, но услышала только смех, виконт Джеффри подгонял брата в ожидавший экипаж.

Карета с гербом торжественно проехала по аллее и двинулась на запад, Антигона, не позволив себе остановиться и подумать, кинулась в конюшню за своей лошадью, чтобы пустить резвую кобылу следом.

– Поторапливайся, Уилл, и прекрати зевать. Послушай, дружище, еще рано. Ты обрадуешься, что приехал. Вот увидишь.

– Извини, – сказал Уилл своему старшему брату Джеймсу, когда карета, доставив сестру и мать домой, в фамильное поместье, выкатилась из ворот Даун-парка и направилась в сторону города Питерсфилда. – Ночь была долгая, не уверен, что понимаю такое времяпрепровождение, к тому же я не привык столько времени стоять торчком без доброй четырехчасовой дремы.

– Вот ленивец. Ты только и делал во флоте, что дремал?

Уилл не потрудился исправить мнение брата о флотской жизни лекцией о четырехчасовых вахтах, которые сменяются четырьмя часами отдыха, или изложением причин, по которым он часто не мог заснуть, даже если пытался, а добродушно воспринял подтрунивание Джеймса. У них разная жизнь, вот и все.

– Так куда мы направляемся? – спросил Уилл, когда карета покинула Даун-парк.

– К другу. Увидишь, – только и сказал брат.

Поэтому Уилл занял мысли навигацией. Гемпшир не сильно изменился за те годы, что Уилл провел в море. И куда он ни смотрел, он все еще узнавал пейзажи своей юности. Каменные стены, через которые они когда-то прыгали на пони. Сады, где они с братом воровали яблоки и устраивали поединки, швыряя гнилые плоды друг другу в головы.

И поскольку от десятилетней привычки постоянно знать положение корабля в море так просто не избавиться, Уилл пытался сверять их путь с картой, которую мысленно держал в голове, пока кучер отца Здоровяк Хэм вез их по тихим дорогам на северо-запад, к Питерсфилду.

Уилл слышал, как Здоровяк Хэм подбадривает лошадей, старательно выбирая дорогу, на которою в этот утренний час изредка ложились полосы лунного света. Но когда они въехали в Питерсфилд и направились к Портсмут-роуд, Уилл несколько оживился. Он проезжал по этой дороге на север всего неделю назад, когда обязан был представиться в адмиралтействе в напрасной надежде обрести новое назначение. Он ездил по этой дороге на юг несколько раз за минувшие десять лет, поскольку она вела к королевским верфям в Портсмуте, откуда он обычно отправлялся повидать широкий мир.

Но сегодня они не собираются на край света. Карета свернула в ухоженный жилой район, где Здоровяк Хэм остановился в череде экипажей перед богатым домом из красного кирпича.

Не дожидаясь лакея, Джеймс вышел из кареты.

– Идем, Уилл. Обещаю, что танцев не будет, – поддразнил он, поднялся по ступенькам и вошел в дверь дома под номером шесть.

Судя по местоположению дома, оживленному движению и тому, что все гости были мужчинами, Уилл предположил, что дом принадлежит какой-нибудь куртизанке или чьей-то любовнице, которая открыла свой салон для бесед и забав.

Как ни странно, Уилл поймал себя на том, что у него нет на это настроения.

Он повернулся к Здоровяку Хэму.

– Как по-твоему, мы тут надолго?

– Не могу точно сказать, мастер Уилл. Не могу. Хотя его милость, ваш брат говорит, что миссис Суон держит хороший дом.

– Так это миссис Суон?

Уилл снова посмотрел на весело освещенный дом. Сквозь неплотно задвинутые шторы на окнах он видел комнату, заполненную в основном мужчинами, которые разговаривали и курили. Похоже, там тесно и жарко.

– Оперение не по вашему вкусу, мастер Уилл? – расхохотался кучер, намекая на фамилию хозяйки.[8]

– Думаю, да. Меня здесь ничто не искушает. – Исключительно мужская компания привлекала его столь же мало, как и общество девиц на выданье и их предприимчивых мамаш. Он достаточно времени провел в кают-компании на фрегате, в этом маленьком замкнутом мужском мире.

– Тогда куда? Я не могу держать лошадей в упряжи и мгновенно доставлю куда угодно, если у вас на уме другая цель, юный сэр.

– Спасибо, Хэм, нет необходимости. Просто, на мой взгляд, внутри чертовски жарко. Пусть себе Джеймс наслаждается, а мои мысли сегодня склоняются к леди другого сорта, чем знаменитая миссис Суон.

Уилл вышел из кареты размять ноги. Дождь утих, превратившись в изморось, но погода Уилла никогда не волновала. Годы в море сделали его невосприимчивым к ее переменчивости.

– Хорошо. – Кучер окликнул конюхов, болтавшихся сзади: – Прогуляйте их немного. – Он подождал, пока конюхи распрягли лошадей и медленно повели по переулку, чтобы они не остыли на холодном ветру.

– Значит, леди? – вернулся к прежней теме Здоровяк Хэм, поставив тормоз, повернулся всем своим крупным телом оглядеть карету, потом слез с козел. – Увлеклись девицей? Никогда не думал, что услышу такое от вас! И когда мы пожелаем вам счастья, юный сэр? – весело поддразнил он.

– Ох нет, Хэм. Ничего подобного. – Уилл неловко рассмеялся над своим невольным признанием. – Я даже не в состоянии различить их. Забавная порода, эти девицы.

– Ха-ха! – Здоровяк Хэм нагнулся проверить, правильно ли поставлены камни под колеса, чтобы карета не покатилась.

– Да уж, они такие. Значит, она ведет брачную охоту?

– Я так тебе скажу, старина Хэм: сам толком не знаю, кто охотник, а кто добыча.

– Ох, с этими девицами никогда ничего не знаешь, – мудро ответствовал Здоровяк Хэм. – Они другие создания, хозяин Уилл, совсем другие. Лучше уж иметь дело с одной из этих птичек. – Он большим пальцем ткнул в сторону дома. – Да и дешевле выйдет!

Уилл мог только согласиться.

– Лопни мои глаза, если ты не прав, Хэм.

– Так поэтому вы так рано улизнули из бального зала лорда Баррингтона?

– Черт бы побрал твою бдительность, Хэм, – беззлобно сказал Уилл. Кучер отца всегда следил за тем, что происходит. – Там тоже было ужасно жарко. Во всех отношениях.

– Как скажете, хозяин Уилл. Как скажете.

– Я сказал. И делу конец.

– Ладно. Думаю, немного влаги вам не повредит. Я пошлю Робби… эй, Робби!.. за элем, если вы не против.

– Отличная идея, Хэм. – Уилл взял себе за правило пить все, что предлагают, кто бы ни предлагал, и быстро расплачиваться. Этот принцип делал его своим и среди высших офицеров, и в команде матросов. – Спасибо.

– Робби. – Кучер вытащил из кармана монету и отдал прибежавшему на его зов кучеру.

– Стойте, – вмешался Уилл. – Твои денежки тут не годятся, старина Хэм. Я сейчас на волне и ставлю, – сказал он, вынув деньги из жилетного кармана.

– Спасибо, хозяин Уилл. Вы всегда имели понятие. Правильное понятие. Беги, парень. – Здоровяк Хэм хлопнул парня огромной лапищей по спине, подгоняя к дому на углу. – И принеси нам кувшин, а то и три, кое-чего доброго, темного и крепкого.

– Вы заказываете пиво или девчонку за стойкой?

– Один черт, – весело расхохотался великан. – Кофе, пиво и женщины лучше, когда они добрые, темные и крепкие. Заставляют человека почувствовать жизнь.

Как только Робби умчался, внимание Здоровяка Хэма отвлеклось от выпивки, женщин и даже от скотины, как остряки-щеголи вроде Джеймса привыкли называть породистых лошадей. Уилл повернулся и, проследив за взглядом Хэма, увидел в стороне молодого парня на отличной лошади.

– Что-то не так? – спросил он Здоровяка Хэма.

– Наверняка, – сказал великан. – Что-то не так с этой кобылой и парнишкой на ней. Не могу только понять, что именно. Ладно. Эй, ребята, накиньте на лошадей попоны, – приказал он, двинувшись назад к карете.

Вскоре на каждой из четверки лошадей красовалась безукоризненная попона темно-желтого и голубого цветов Сандерсона и торба с овсом, чтобы лошади подкрепились, пока ждут хозяев на холодном ночном воздухе.

Уилл неторопливо обошел большую дружелюбную компанию кучеров, лакеев и конюхов, слонявшихся вокруг, пока их хозяева коротали время за кларетом, картами и всеми удовольствиями, что мог предложить дом номер шесть. Слуги тоже не скучали. Они расставили на булыжниках жаровни, чтобы прогнать сырость, и послали мальчишек в таверну на Шип-стрит за ведрами пива. Хозяин был рад обширной клиентуре и даже послал барменов улестить толпу кружками эля и дымящимся пуншем. Всадники передавали друг другу фляжки всевозможных размеров с разнообразным содержимым.

Среди таких людей, кто работал и трудом зарабатывал свой хлеб, Уилл чувствовал себя комфортнее, чем рядом со своим братом или в привилегированном кругу его друзей-аристократов. Хотя он сам офицер определенного ранга и с определенными привилегиями. Люди вроде тех, что он видел сейчас, составляли команды его кораблей и день за днем трудились на судне. Они были костяком флота. Среди моряков давно ходило высказывание покойного адмирала Нельсона: «На корме выше честь, но на носу лучше люди». Не принижая роли своих товарищей-офицеров, Уилл всегда так считал.

Вернулся Робби с элем, и Уилл с удовольствием взял предложенную кружку. Он скользнул глазами по игрокам в кости, собравшимся вдоль бордюра, они ставили по одному пенни.

– Сыграете, молодой сэр? – приветливо предложил Хэм.

– Нет, спасибо, – покачал головой Уилл. – Не хочу мешать.

Флот научил его, что у богатого человека единственный способ порядочно играть с теми, кто беднее его, это проигрывать. И точно так же, как у лорда Баррингтона, Уилл не имел никакого желания растрачивать заработанные тяжким трудом деньги, даже по пенни за раз. Жизнь, особенно жизнь на флоте, достаточно рискованна и без того, чтобы испытывать судьбу в азартных играх.

Отвернувшись от компании молодых людей, Уилл допил пиво и медленно пошел между каретами. Приветствуя старых приятелей, Здоровяк Хэм неторопливо шагал впереди него, вскоре они вернулись к одинокому парню, к которому Хэм присматривался раньше.

Парень как парень, как любой другой в его возрасте, одет в старомодный редингот, а не в ливрею, как большинство вокруг. Худой, неуклюжий, явно в последней стадии мальчишества – парнишка, как назвал его Здоровяк Хэм, – слишком юный для мужчины, но слишком взрослый, чтобы привыкнуть к тяжелому труду и позднему времени.

И все-таки что-то тревожило ум Уилла, хотя он вряд ли понимал, что именно. Мальчишка, должно быть, местный, поскольку без ливреи, и взялся посторожить огромную красавицу-кобылу черной масти, пока ее хозяин развлекается.

Парень стоял к ним спиной и вытаскивал из седельной сумки попону, чтобы прикрыть лошадь, когда Здоровяк Хэм заговорил:

– Она у тебя красавица.

Парень чуть из кожи не выпрыгнул, когда у него за спиной замаячил великан, но сумел пробормотать «о да», опустил голову и прикоснулся к шапке в знак уважения к более высокому положению Здоровяка Хэма и его должности кучера, что легко было определить по буквам на его ливрее.

– Я Хэм, сокращенно от Хэмборн, – сказал он мальчишке. – Меня прозвали Здоровяк Хэм. – Он тряхнул мясистым кулаком в качестве приветствия.

– Мистер Хэмборн. – Парень снова уважительно поддернул шапку, пряча яркие глаза, и отступил в тень лошади, стесняясь их компании.

Волосы на затылке Уилла приподнялись.

Черт побери. Этого не может быть.

Нет. Отблеск чего-то знакомого в голубых глазах, должно быть, плод его разыгравшегося воображения.

– Хватит и Здоровяка Хэма, приятель. Вижу, ты присматриваешься к моей четверке, – ворчливо сказал Хэм. – С чего бы это?

Парень – если это действительно был парень, а не предприимчивый пугающий друг Уилла, – лишил Уилла возможности приглядеться поближе, нырнув под шею своей лошади.

– Они, по виду, первостатейной резвости.

– Эти серые принадлежат графу Сандерсону. Я сам растил их от первогодков и приучал к упряжи вместе с графом. – Голос Здоровяка Хэма был полон гордости за четверку. Но Хэм выказал великодушие и, окинув взглядом кобылу, обошел ее и опытными руками провел по ее холке. – Твоя тоже хороша.

– Чистокровная, – ответил предполагаемый мальчишка, его голос был окрашен гордостью наездника.

– Редкая красавица, – согласился Здоровяк Хэм.

Подросток снова опустил голову и промямлил:

– Спасибо, сэр.

Парнишка начал поворачивать своенравную кобылу крупом к ним. Мелькнули огромные копыта, и Уилл мгновенно отскочил назад, подальше от них.

– Скажи-ка мне, приятель, что ты делаешь здесь в такой поздний час? – спокойно спросил Здоровяк Хэм, тем временем пытаясь остановить парня, и взялся за уздечку на морде лошади.

Кобыла отреагировала мгновенно, она резко отскочила вбок и так яростно вскинула голову, что стряхнула руку здоровяка Хэма.

– Извините, господа, – сказал проказник, ловко справившись с кобылой, и вскочил в седло. – Моя кобыла стесняется незнакомцев.

Уилл долго сомневался и не решался уступить интуиции. Но именно интуиция хранила его живым и невредимым десять долгих опасных лет в море, и он научился слушать ее и слушать хорошо. В глубине души он знал, что здесь что-то не так, как должно быть, но, когда увидел, как «парень» перекидывает длинную ногу через седло, все понял.

В тыле, утвердившемся на кобыле, не было ничего мужского. Каковы бы ни были чувства Уилла, он узнал – а он давно забыл о тонкостях и дурацких правилах света, о том, как вести пресную беседу с достигшими брачного возраста девицами, – он узнал свою «корму». В тот момент, когда парень перекинул невероятно длинную ногу через седло, Уилл инстинктивно понял, что округлости пониже спины принадлежат женщине. Женщине, чью «корму» он меньше трех часов назад с энтузиазмом разглядывал в библиотеке лорда Баррингтона.

– Лопни мои глаза, Престон, это вы.