Читать книгу Соперница королевы - Элизабет Фримантл - Страница 13

За четыре месяца замужества Пенелопе еще не доводилось бывать в Лейзе. Все это время она находилась при дворе, завоевывая милость королевы и пытаясь разобраться в сложной паутине связей, опутывающих правительницу Англии. Среди придворных снова ходили слухи о покушении, и все изрядно волновались, сама же Елизавета была холодна, словно зимний пруд. По правде говоря, Пенелопа уезжала с легким сердцем. В ожидании мужа она сидела в спальне у очага, безуспешно пытаясь не думать о Сидни. С их последней встречи прошло около трех месяцев – три месяца мнимого счастья. Девушка подложила полено в огонь и зевнула, гадая, сколько еще ей придется ждать супруга; тот исступленно молился в часовне.

Днем Пенелопа с Жанной решили осмотреть дом и долго блуждали по темным извилистым коридорам. Когда-то здание принадлежало церкви; в темных углах скрывались резные изображения святых или креста. Здесь царила та же суровая атмосфера, что и в смитфилдском особняке, в котором Пенелопа ночевала, когда ее присутствие при дворе не требовалось. Во время каждого визита ей приходилось исполнять супружеский долг. Это происходило так же скомканно, как в первый раз, а Рич, днем отстраненно вежливый, по ночам резко преображался – его переполнял гнев. Он ни разу не поднял на Пенелопу руку, но она постоянно чувствовала исходящую от него угрозу. Немного утешало, что за стеной находится верная Жанна, однако в то же время смущало, что та вынуждена слушать изливающийся из уст Рича поток библейских цитат вперемежку с сопением и стонами. Когда муж заканчивал свое дело и уходил, Пенелопа стучала в стену, и сонная Жанна тихонько пробиралась в спальню и ложилась к ней в кровать.

– Неужели все это твое? – воскликнула француженка по приезде в Лейз. Девушки, держась за руки, взбежали по главной лестнице, ворвались в большой зал и со смехом закружились посреди огромного помещения.

– Мое, но не мое, – ответила Пенелопа, когда первый восторг утих. – Дом выглядит мертвым, будто здесь много лет никто не жил. – Она с радостью осталась бы у матери в Уонстеде, где они заночевали по пути в Лейз. Уонстед запечатлелся в ее памяти уютным и безмятежным, словно рай на земле, – залитый солнечным светом, наполненный музыкой и радостными воспоминаниями о кратких встречах с семьей, казавшимися еще слаще по сравнению с жизнью у Хантингдонов на севере, где суровая погода полностью соответствовала местным нравам.

Хмурый слуга показал Пенелопе ее покои – три проходные комнаты, выходящие окнами на север. Свет загораживали три огромных вяза; древние узловатые деревья склонились друг к другу, словно старики, обсуждающие какую-то тайну.

Жанна помогла Пенелопе раздеться и расчесать волосы, напевая недавно разученную песенку – тихонько, чтобы никто не услышал: Рич недвусмысленно дал понять, что музыка в этом доме под запретом. Когда подруга ушла, Пенелопа устроилась у очага; ее мысли вернулись к памятной ночи в Лестер-хаусе.

После разговора с Сидни она лежала в постели без сна, переполненная гневом и смущением. Господь словно в насмешку заставил ее полюбить – ибо что это, как не любовь, если жизнь в разлуке кажется бессмысленной, – однако дал в мужья человека, которому она совершенно безразлична. Рядом крепко спала Доротея. Мысль о том, что Сидни женится на ее сестре, казалась Пенелопе невозможной, невыносимой, как мысль о собственной смерти. Осознание, что он ждет в музыкальной гостиной – «всю ночь, если потребуется», – волновало и тревожило, словно луна, притягивающая море. В конце концов, не в силах противиться этому зову, девушка выскользнула из постели навстречу ночной прохладе.

В спальне было холодно; в слабом свете луны серебрился пар от дыхания. Пенелопа потуже запахнула халат, накинула на плечи шаль. Не пристало являться перед Сидни в ночной рубашке, подумала она. Впрочем, для подобного свидания ночная рубашка подходит как нельзя лучше. Не давая себе времени на размышления, Пенелопа подхватила щенка, надела домашние туфли и, неслышно, словно призрак, вышла из комнаты.

Касаясь рукой стены, девушка двигалась по темному коридору. Наконец из-под двери показался серебристый луч света. Только тогда она осознала, что именно собирается сделать. В памяти возникло постыдное слово: прелюбодейка. Вспомнив скомканные, начисто лишенные нежности события брачной ночи, Пенелопа засомневалась, готова ли пережить подобное с Сидни, однако в глубине души желала, чтобы их встреча состоялась. Если двое любят друг друга, все наверняка происходит совсем иначе. От этой мысли внизу живота приятно затрепетало.

Пока Пенелопа боролась с чувствами, мужчина, ожидающий за дверью, стал казаться еще более чужим и далеким, воплощением греха, который погрузит ее душу в безбрежный хаос или, еще хуже, подарит удовольствие, которому она не сможет противостоять.

В темноте девушка наткнулась на стул; тот с грохотом упал. Подобрав подол, она бросилась прочь. Дверь отворилась.

– Стелла, любовь моя, вернись, – с тревогой произнес Сидни.

Пенелопа промчалась по длинному коридору, взбежала вверх по лестнице и остановилась лишь в спальне. Сердце колотилось так яростно, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди.

– Что случилось? – послышался сонный голос Жанны с топчана.

– Испугалась, вот и все.

– Где ты была?

– Щенку понадобилось на двор, – ответила Пенелопа. Удивительно, как легко ей удалось солгать, и сколько еще раз придется сказать неправду, если она позволит себе поддаться искушению, а каждая ложь – новый грех.

– Так можно насмерть простудиться. – Жанна увлекла ее к себе под теплое одеяло. Щенок притулился между ними. Они уснули, а утром Пенелопа проснулась на топчане и не могла вспомнить, как там оказалась.

После этого Сидни исчез из дворца, но не из ее мыслей; его имя, словно погребальная песнь, неумолчно звучало в ушах девушки и не сходило с уст сплетников, строящих догадки о его судьбе. Он у сестры в Уилтоне; отправился в Ирландию сражаться вместе с отцом; уехал в Нижние земли[14]. Пенелопа не осмеливалась принимать участие в подобных разговорах, опасаясь, что случайно оговорится и выдаст свою тайну. Она хорошо помнила: любовь меняет человека до неузнаваемости.

Ожидая, пока Рич вернется из часовни, Пенелопа гадала, о чем он так исступленно просит Господа, за какие грехи вымаливает прощение. Вспомнив о подаренном Сидни листке со стихотворением, хранящемся в шкатулке с сувенирами, она усомнилась, нет ли и на ней греха. Грешить можно не только делами, но и мыслями, говорила леди Хантингдон. Раньше Пенелопа не придавала значения ее словам, ведь если думаешь, как бы стянуть с кухни пару слив или солгать о каком-нибудь пустяке, о подобном грехе не стоит беспокоиться. Однако на сей раз – другое дело. Если думать о прелюбодеянии так же грешно, как совершить его, тогда она грешна, ведь ее много раз посещали подобные мысли. Получается, невозможно жить, не согрешив.

На лестнице послышались размеренные шаги Рича. Внутри у Пенелопы все сжалось от тревоги. Он вошел в спальню и легонько коснулся ее плеча. На его лицо упала тень от свечи, придав ему зловещее выражение.

– Вы не спите. – Неожиданная мягкость в голосе мужа смутила Пенелопу. В ее душе зажегся огонек надежды. – Мне нужна ваша помощь.

– Помощь? – Она совершенно не представляла, чем может помочь.

– Мы с вами обязаны исполнить наш долг. – В его голосе слышался едва ли не страх, будто ему грозила пытка.

Пенелопа кивнула, по-прежнему не понимая, к чему он клонит.

– Дело должно быть сделано. Я хотел бы… – Рич затравленно огляделся, не в силах встретиться с ней взглядом. – Могу я попросить вас надеть вот это?

Он опустил ей на колени аккуратно сложенную стопку одежды.

– Это подарок?

– В некотором роде…

Пенелопа взяла из стопки первый попавшийся предмет. Это оказался черный бархатный берет, отороченный кроличьим мехом, превращавшим его из обычного головного убора в предмет роскоши. Под ним – черный дамастовый дублет изящного кроя, подбитый темно-синим шелком, лосины в пару к дублету, шелковые чулки, столь тонкие, что подошли бы самой королеве, рубашка из полупрозрачного белого льна, крахмальный воротник, на который, несмотря на скромный размер, пошло несколько акров ткани. Похоже, наряд ни разу не надевали.

– Это одежда на мальчика, – растерянно проговорила Пенелопа. – Она вам не по размеру.

Рич ничего не ответил, лишь поднял руки вверх, словно нянька, помогающая маленькому ребенку раздеться. Девушка, не задавая вопросов, повторила его жест. Муж снял с нее через голову ночную рубашку, взамен поспешно натянул белую льняную рубаху, потом передал чулки.

– Маскарад. – Пенелопа слышала, будто бы на карнавале распутные женщины наряжаются мужчинами, носят бороды из шерсти и фальшивые гульфики. Она хотела спросить Рича о смысле подарка, но не знала, как сформулировать вопрос. Ей стало страшно в чужом доме, наедине с едва знакомым мужчиной, захотелось позвать Жанну, однако потом она вспомнила свою брачную клятву – почитать мужа, быть покорной и скромной. Что Бог сочетал, человек да не разлучает. Рич застегнул на ней дублет сверху донизу, прикрепил маленький жесткий воротник, затем снял с нее чепец, закрутил волосы в хвост и надел берет. Шелковистая шерсть защекотала уши.

– Встань, дай взглянуть на тебя, – ласково сказал он. Пенелопа подчинилась. Муж подал ей Новый Завет, заложенный на послании Павла к Коринфянам. – Прочти, пожалуйста, отрывок, который я отметил. – Он поставил свечу в подсвечник, чтобы ей было лучше видно.

Или не знаете, что неправедные Царства Божия не наследуют? Рич коснулся полы дублета, с наслаждением потер ткань между пальцами, словно в ней заключались таинства рая. Не обманывайтесь: ни блудники, ни идолослужители, ни прелюбодеи, ни малакии, ни мужеложники, ни воры, ни лихоимцы, ни пьяницы, ни злоречивые, ни хищники – Царства Божия не наследуют. Он завороженно слушал, полуприкрыв глаза и приоткрыв рот. И такими были некоторые из вас; но омылись, но освятились, но оправдались именем Господа нашего Иисуса Христа и Духом Бога нашего[15].

Рич молча забрал у Пенелопы книгу, подвел к постели, взял за плечи, развернул спиной к себе и толкнул вперед. Ее лицо оказалось прижато к подушке. В ноздри ударил запах пыли и перьев.

После, когда Рич ушел, Пенелопа сняла мужской наряд и стыдливо затолкала под кровать, словно одежда могла поведать о ее позоре. Заметив темное пятнышко крови на тонкой льняной рубашке, она с изумлением догадалась, что ее брак в течение нескольких месяцев не был подтвержден, и мысленно прокляла графиню за строгое воспитание. Находись она дольше при дворе, среди ветреных фрейлин, была бы менее наивной. Ей казались выдумками их рассказы о том, что мужской член увеличивается в несколько раз, становится твердым, как палка, и из него выделяется семя. Оказалось, все это правда.

От воспоминаний о настойчивых толчках Рича и исступленном зверином рычании Пенелопу замутило. До нее дошло, что в предыдущие разы его стоны были вызваны бессилием и разочарованием. Горячая струйка жидкости между ног развенчала все сомнения – их брак закреплен. Только сейчас Пенелопа осознала, что до сих пор оставалась девственницей и, даже несмотря на принесенные обеты, могла изыскать способ разрушить супружеские узы. Стоило ей объявить, что Рич несостоятелен как мужчина, брак был бы аннулирован. От грустных размышлений ее отвлек стук в дверь.

– Это я, Жанна. Можно к тебе?

– Конечно.

– Я слышала, как Рич ушел, и решила составить тебе компанию.

– Хвала небесам, что у меня есть ты. – Позорный эпизод с переодеванием в мальчика не поддавался описанию, однако Пенелопа поделилась с Жанной, что наконец потеряла девственность, радуясь возможности разделить свои печали с подругой.

– Как бы там ни было, дело сделано, – сказала Жанна.

Да уж, подумала Пенелопа.

– Будем надеяться, он заронил во мне свое семя.

– Если бы только я знала… – протянула Жанна.

– Рич попросил меня почитать ему. – Пенелопа задумалась, стоит ли об этом рассказывать, и, решившись, поспешно произнесла: – Из послания Павла к Коринфянам.

– Прямо во время?..

Она кивнула.

– Думаешь, это пуританский обычай?

Пенелопа начала осознавать странность произошедшего и глубину своего незнания. Возможно, религиозная графиня намеренно держала ее в неведении, чтобы она была более сговорчива на брачном ложе.

Едва проснувшись, Пенелопа тут же вспомнила про мужскую одежду под кроватью. Жанна уже встала и приказала слугам растопить очаг. Что им сказать? Эти вещи слишком малы для Рича. И как объяснить кровь? Улучив момент, когда подруга отвернулась, Пенелопа вытащила подозрительные предметы из-под кровати, скатала в комок и завернула в простыню.

– Что ты делаешь? – удивилась Жанна.

– Надо как-то поступить с бельем. Здесь кровь.

Француженка поморщилась:

– Я им займусь.

– Нет, я сама.

Пенелопа испугалась, что ее настойчивость вызовет подозрения, однако Жанна, кажется, ничего не заметила.

– Вообще-то, это моя обязанность, но если хочешь – пожалуйста.

Зажав компрометирующий узел под мышкой, Пенелопа направилась в покои мужа, расположенные в дальнем крыле дома. Она точно не знала, куда идти, поэтому спросила дорогу у пажа и в конце концов очутилась перед массивной дубовой дверью. Ей не пришло в голову постучать; уже утро, слуги давно встали. Хотя, дай она себе труд задуматься, ее бы насторожило, что в покоях Рича тихо, как в склепе.

Пенелопа толкнула дверь и на цыпочках вошла в спальню. Полог вокруг кровати был задернут, из-под него доносился громкий ритмичный храп. Через несколько мгновений до нее дошло, что это не храп, а тяжелое дыхание: вероятно, внутри лежит собака, которой жарко в духоте. Девушка отдернула полог. Луч света упал на чье-то лицо. На Пенелопу удивленно смотрел обнаженный юноша. Рядом с ним, уткнувшись лицом в подушку, лежал ее муж.

От потрясения она не могла ни сдвинуться с места, ни отвести глаз.

– Не останавливайся, – простонал Рич. – Ради бога, не останавливайся. – Он нашарил рот юноши и засунул в него два пальца, однако парень отшатнулся. Рич поднял голову и увидел Пенелопу, застывшую, словно библейская жена, превратившаяся в соляной столп.

– Убирайся! – крикнул он. – Убирайся отсюда, ты… ты… сука!

Пенелопа опрометью бросилась прочь по лабиринту коридоров, пока не поняла, что заблудилась. Обнаружив маленькую винтовую лестницу, она спустилась до самого низа, различила в темноте контур двери и принялась отчаянно колотить в нее.

– Кто сюда ломится? – Дверь отворилась, за ней оказалась кухня. На пороге стоял мужчина в окровавленном переднике и с ножом в руке – вероятно, повар или мясник. – Прошу прощения, миледи, – он снял шапку. Все, кто находился на кухне, обернулись и как по команде обнажили головы.

Вперед вышла грудастая женщина:

– Миледи, вам дурно?

Не в силах вымолвить ни слова, Пенелопа лишь покачала головой.

– Вы небось повстречали призрака. Он бродит по верхнему коридору, потому мы и держим дверь на запоре, хотя вряд ли замки его остановят. Так вы его видели, миледи?

– Да. Кажется, это призрак, – онемевшими губами пробормотала Пенелопа.

– Идемте, миледи, – женщина протянула ей руку. – Бог мой, да вы холодная, как смерть. Садитесь у очага; я сделаю вам поссет[16] и пошлю за вашей служанкой. Эй, ты, – она щелчком пальцев подозвала паренька, безмозгло таращившегося на хозяйку дома, сидящую в ночной рубашке у огня, – приведи сюда новую горничную-француженку. – Она обернулась к Пенелопе: – Давайте-ка мне ваш сверток. Ума не приложу, зачем вам бродить по верхнему коридору с тюком белья. У нас прислуги больше, чем крыс в Лондоне.

Только сейчас Пенелопа заметила, что по-прежнему прижимает к груди злосчастный узел, и стиснула его еще крепче.

– Идемте ко мне в прачечную, там тепло, чисто и не воняет кухней, – понимающе кивнув, проговорила женщина.

Пенелопа покорно направилась за ней через мощеный двор в хозяйственную пристройку. Воздух там был спертый от жары и едкий от щелока. Над огнем в чане кипела вода, на рейке под потолком висели ряды простыней. Девушка опустилась на скамью и бросила сверток на пол. Оттуда вывалилась мужская одежда.

Женщина без удивления подняла ее и внимательно осмотрела, затем швырнула окровавленную рубашку и скомканную простыню в корзину с бельем, смятый до неузнаваемости воротник положила на стол, а остальное отодвинула в сторону и, тяжело вздохнув, села рядом с Пенелопой.

– Я знаю лорда Рича с младенчества. В молодости я ходила у него в няньках, так что все его причуды мне хорошо известны.

– Причуды… – повторила Пенелопа.

– С мальчиками. У некоторых мужчин бывают такие наклонности.

– Но… – К глазам девушки подступили слезы, перешедшие в рыдания. Женщина раскрыла объятия и прижала ее голову к своей объемистой груди. Разумеется, Пенелопа слышала о подобном, но не решалась произнести вслух, ибо даже помыслить о столь противоестественном деянии казалось кощунством.

– Это гораздо более распространено, чем вы думаете, юная леди. Желания плоти не всегда поддаются объяснению.

– Но он же богобоязненный человек, пуританин, – все, что она смогла сказать.

– Возможно, как раз поэтому. – В словах женщины была своя логика. – Знайте, я с вами. Коли вступите в грязь, сразу зовите мистрис Шиллинг. И помните, ваш муж в душе хороший человек, просто его терзают внутренние демоны. Уверена, у вас скоро появится ребеночек и все будет хорошо. Когда держишь на руках собственного малыша, остальное не имеет значения.

Слезы у Пенелопы высохли. Мистрис Шиллинг подала ей льняной платок и надела на нее накрахмаленный чепец.

– Ну вот, теперь вы как новенькая.

Рич позвал Пенелопу к себе лишь во второй половине дня, после ее возвращения с верховой прогулки по пустошам. Привычный аллюр Красотки действовал успокаивающе. Не обращая внимания на предостережение Альфреда поберечься, девушка пришпорила лошадь и представила, как ветер уносит прочь воспоминания об утреннем происшествии. Плащ взметнулся в воздух, словно крылья, в ушах стоял грохот копыт. На краю леса Красотка остановилась; невдалеке паслось небольшое стадо оленей. Молодой самец шагнул вперед и гордо замер, бесстрашно глядя на Пенелопу большими влажными глазами. Она тут же вспомнила своего первого убитого оленя; сожаление, что пришлось лишить жизни столь прекрасное создание, навело на мысли о Сидни.

Пенелопа часто размышляла – если бы ей достало смелости прийти той ночью в музыкальный зал и отдать свое девичество возлюбленному, что тогда? Однако по пути в покои Рича ее посетила иная мысль: возможно, неприятное открытие о муже послужит ей на пользу.

Внезапно девушка поняла: она не желает становиться жертвой обстоятельств. Если ей суждено участвовать в придворных интригах, отстаивая интересы рода Деверо, значит, пора учиться превращать недостатки в достоинства. Власть можно получить не только грубой силой или плетением политических интриг, но и используя чужие секреты. Она вспомнила молодого оленя, его бесстрашный взгляд, и почувствовала перемену в себе, словно по венам потекла не кровь, а жидкая сталь.

Пенелопа постучалась в кабинет Рича; тот открыл дверь – бледный, взволнованный. Оба сели.

– Вы сможете простить меня? – наконец проговорил он.

– Просите прощения у Господа. Но если вы имели в виду, понимаю ли я вас, то да, понимаю… – Она пристально посмотрела на него. Он отвел взгляд. – Хотя многие не поймут.

– Мой позор бросит тень и на вас, если станет известно о моих… моих…

– Ваших прегрешениях?

Рич кивнул.

– Мы еще недостаточно хорошо знаем друг друга, – продолжила Пенелопа. – Со временем вы поймете, что меня не волнует мнение окружающих. – Только сейчас, произнеся эти слова, она поняла, что так оно и есть. Ее мать страдает от изгнания и общественного осуждения. Она, Пенелопа, страдать не станет. – Нас, Деверо, непросто сбить с ног.

– Умоляю вас хранить молчание, – униженно взмолился Рич, вцепившись ей в рукав. От злобного тирана, каким Пенелопа увидела его в брачную ночь, не осталось и следа. Ее охватило неведомое доселе чувство могущества, словно за несколько часов она из девочки превратилась во взрослую женщину.

– Вам нет нужды просить, стоит лишь заключить сделку. – Пенелопа встала и принялась расхаживать по комнате, как много раз делал Лестер. На удивление, ей понравилось чувствовать свое превосходство.

– Сделку? Не понимаю, что вы имеете в виду. – Рич медленно вытер губы ладонью. – Хотите сказать, у вашего молчания есть условия?

– Именно так, – ответила Пенелопа, мысленно прикидывая список требований.

– Не просите меня отречься от пуританской веры, она единственная дает мне надежду… на искупление.