Читать книгу Гамбит Королевы - Элизабет Фримантл - Страница 4

Глава 1

Оглавление

Дворец Уайтхолл, Лондон, март 1543 г.

Недавно прошел снег, и крытые башенки дворца Уайтхолл сливаются с бурым небом. Внутренний двор по щиколотку утопал в слякоти; несмотря на то что во дворе между булыжниками проложили нечто похожее на тропинки, посыпанные стружкой, легкие туфли быстро промокли, а подолы юбок липли к ногам. Катерина дрожала, глядя, как конюх помогает Мег спешиться, и плотнее куталась в толстый плащ.

– Приехали, – бодро сказала она, хотя не испытывала никакой радости, и протянула Мег руку.

Падчерица раскраснелась от холода и быстрой езды. Нежный румянец окрасил ее щеки, круглые карие глаза кажутся ясными, почти прозрачными. Она немного испугана и похожа на хорошенького лесного зверька. Катерина понимала, каких усилий стоит Мег удерживаться от слез. Она тяжело перенесла смерть отца.

– Пойдем скорее в тепло! – сказала Катерина.

Два конюха уже расседлали лошадей и сноровисто обтирали им бока пучками соломы, добродушно подшучивая друг над другом. Серый мерин Катерины по кличке Кубок вскинул голову; зазвенела сбруя. Он фыркнул, испуская струйки пара, словно дракон.

– Успокойся, малыш, – увещевала его Катерина, беря под уздцы и гладя по бархатному носу. Мерин тыкался мордой ей в шею. – Его нужно напоить, – обратилась она к конюху, передавая ему повод. – Вас, кажется, зовут Рейф?

– Да, миледи, – отвечает молодой парень. – Я помню Кубка; я делал ему припарки. – Конюх смущенно покраснел; он еще не привык беседовать со знатными особами, за чьими лошадьми он ходит.

– Да, он хромал. Вы хорошо его полечили.

Конюх расплылся в улыбке:

– Благодарю вас, миледи!

– Это мне нужно вас благодарить, – возразила Катерина и отвернулась.

Рейф повел мерина к конюшне. Она сжала руку падчерицы, и они направились к парадному входу.

После смерти мужа она словно оцепенела от горя; так прошло несколько недель. Ей очень не хотелось ехать ко двору, но ее вызвали вместе с падчерицей. Нельзя отказываться, если тебя призывает дочь короля. Кроме того, Катерина любит леди Марию; они знакомы с детства. Мать Катерины состояла в свите матери Марии, Екатерины Арагонской – разумеется, еще до того, как король от нее отрекся. Одно время у Марии и Катерины даже был общий учитель. В те дни все было проще; потом мир перевернулся с ног на голову, произошел великий раскол, страна разделилась надвое. Вряд ли ей велят оставаться при дворе. Мария с уважением относится к трауру.

Когда Катерина думала о Латимере и о том, что она сделала, чтобы помочь ему уйти, внутри у нее все начинало закипать. Чтобы оправдать себя, она вспоминает, как ужасно он мучился, как извивался, кричал и молил ее помочь ему. С тех пор она все ищет в Священном Писании оправдание своему поступку, но в Библии не говорится об убийстве из сострадания. Катерина обречена на вечные муки – и поделом ей: она убила мужа!

По-прежнему держась за руки, Катерина и Мег вошли в большой зал, где пахло мокрой шерстью и дымом. В зале полно народу; здесь оживленно, как на рыночной площади. Придворные стояли в нишах или гуляли в галереях, щеголяя красивыми нарядами. Некоторые сидели по углам, играют в «лису и гусей», в карты или в кости, громко называя ставки. Крупный выигрыш или проигрыш встречался радостными криками и улюлюканьем. Катерина исподтишка наблюдала за Мег. Девушка озирается по сторонам, расширив глаза от изумления. Мег еще никогда не бывала при дворе; она вообще почти нигде не бывала. После Чартерхауса, где тихо и все в черном, королевский дворец наверняка стал для нее настоящим потрясением. Две женщины в своих траурных одеждах выглядят воронами среди стаек экзотических разноцветных птиц – придворных дам, порхающих мимо. Все весело смеются; роскошные платья покачиваются при ходьбе, как в танце. Дамы украдкой оглядываются по сторонам, проверяя, восхищаются ли окружающие их красотой. Иногда они награждают завистливыми взглядами тех, кто одет наряднее их. В моду вошли маленькие собачки; многие дамы носят их в руках, как муфты. Иногда собачки бегут за ними следом. Даже Мег невольно улыбнулась, заметив, как одна такая собачка едет на длинном шлейфе платья своей хозяйки.

Снуют пажи и оруженосцы; проходят парами лакеи с корзинами дров. Корзины тяжелые, и удержать их можно только вдвоем. Дрова предназначены для огромных каминов в парадных покоях. В банкетном зале накрывали к ужину длинные столы; целая армия кухонных слуг носилась с горами блюд и тарелок. Музыканты настраивали инструменты; нестройные аккорды в конце концов превращаются в нечто похожее на мелодию. При звуках музыки Катерина невольно вскинула голову; мелодия захватывает ее, уносит и кружит в танце. Она глубоко вздохнула и опустила голову. Ей нельзя танцевать.

Катерина и Мег остановились, пропуская отряд стражников. Катерина похолодела. Что, если они идут кого-то арестовать? Ее охватила тоска. Так не хотелось ехать! Но вызов есть вызов. Она вздрогнула от неожиданности, когда кто-то внезапно подкрался к ней сзади и закрыл ей глаза руками; сердце готово было выскочить из груди. Вдруг она рассмеялась:

– Уилл Парр!

– Как ты догадалась? – удивился Уилл, опуская руки.

– Братец, кого-кого, а тебя я везде узнаю по запаху. – Она шутливо зажала нос, изображая отвращение, и развернулась к брату лицом. Он радуется как ребенок. Уилл подошел к ней с друзьями, только что снял шапку, и его рыжие волосы прилипли к голове. У него разные глаза – один голубой, другой светло-карий… Смотрит лукаво, как может смотреть только Уилл.

– Леди Латимер, уже не припоминаю, когда я в последний раз видел вас. – Друг Уилла вышел вперед. Он весь какой-то вытянутый: длинноносый, длиннолицый, длинноногий. И глаза у него удлиненные. Он похож на ищейку. Однако кажется, что в его внешности все гармонично, и он не выглядит уродом. Наверное, дело в его непостижимой уверенности, которая происходит оттого, что он, Генри Говард, – старший сын третьего герцога Норфолка и наследник титула.

– Граф Серрей! – Улыбка преобразила лицо Катерины. Может быть, при дворе все же не так плохо, раз здесь столько старых друзей. – Вы по-прежнему сочиняете стихи?

– Сочиняю. Вы, возможно, порадуетесь, узнав, что я очень вырос на этом поприще.

Когда-то, еще в детстве, Серрей посвятил ей сонет. Позже Катерина и Серрей часто смеялись, вспоминая, как он рифмовал «больно» и «вольно». При воспоминании о детстве в ней просыпается искренняя радость. Она вспоминает, что свои стихи Серрей называл «юношескими заблуждениями».

– Примите мои соболезнования, – проговорил Серрей, посерьезнев. – Но я слышал, как страдал ваш муж. Может, для него переход в мир иной стал благом…

Катерина кивнула. Она уже не улыбалась. Что ответить? Неужели Серрею что-то известно? Она пытливо посмотрела в лицо другу детства, боясь увидеть признаки осуждения. Вдруг кто-то проведал, при каких обстоятельствах умер Латимер, и сейчас новость стремительно распространяется по дворцовым коридорам? Может быть, Хьюик что-то заметил, когда осматривал покойного? Быть может, ее грех запечатлен во внутренностях мужа… Последнюю мысль она прогоняла прочь. То, что она дала Латимеру, не оставляет следов. Кроме того, в голосе Серрея не было слышно укора, в последнем она не сомневалась. А если она изменилась в лице – что ж, она сейчас охвачена горем… И все же сердцебиение у нее участилось.

– Позвольте представить вам мою падчерицу, Маргарет Невилл, – спохватилась Катерина, взяв себя в руки.

Мег топчется позади; на ее лице едва скрываемое выражение ужаса. Она боится этих мужчин, пусть даже один из них, Уилл, практически ее дядя. Смущение Мег передалось Катерине. После того, что случилось в Снейпе, Катерина старалась держать ее подальше от мужского общества, но теперь его не избежать. Кроме того, рано или поздно Мег придется выйти замуж. Катерина, наверное, обязана устроить судьбу падчерицы, но пока, Бог свидетель, Мег не готова.

– Маргарет. – Серрей поднес к губам руку Мег. – Я знавал вашего батюшку. Он был выдающимся человеком.

– Да, – прошептала Мег и слабо улыбнулась.

– А меня ты своей сестре не представишь? – подал голос еще один спутник Уилла.

Он был тоже высок, ростом почти с Серрея. Друг Уилла взмахнул бархатной шапочкой, украшенной страусовым пером размером едва ли не с метелку для камина; друг Уилла театрально раскланялся, и перо качнулось из стороны в сторону. Катерине вдруг стало смешно; ей стоило больших трудов сохранить серьезный вид. Незнакомец одет пышно; на нем черный бархатный дублет с соболиным воротником; в прорезях видна алая атласная подкладка. Заметив, что Катерина обратила внимание на его воротник, он погладил его рукой, словно желая подчеркнуть свое высокое положение. Катерина пыталась вспомнить законы, регулирующие использование предметов роскоши. Кому по статусу положено носить соболя? Она старалась понять, кто этот человек. Его руки унизаны кольцами; на ее взгляд, их обилие не свидетельствует о хорошем вкусе. Пальцы у него тонкие, суживаются к кончикам. Оставив наконец воротник, он разгладил пальцем усы. Потом провел по нижней губе – нарочито медленно и без улыбки. Неожиданно ее обдало жаром – не от красноречивого жеста, а от глаз, ярко-синих, как барвинок, непристойно синих, и от его обезоруживающе прямого взгляда. Она смотрела на него лишь мгновение, заметила взмах ресниц и поспешила опустить голову. Неужели он ей подмигнул? Какая наглость! Он ей подмигнул… Нет, должно быть, показалось. Но почему она вообразила, что этот разряженный нахал ей подмигивает?

– Томас Сеймур, это моя сестра леди Латимер, – объявил Уилл, которого, судя по всему, позабавила разыгравшаяся перед его глазами сцена. Катерине следовало догадаться, что перед ней Томас Сеймур, обладатель сомнительной репутации «самого привлекательного придворного», предмет бесконечных сплетен, детских влюбленностей, разбитых сердец, супружеских ссор. Мысленно она готова была признать: Сеймур и правда красавец. Но Катерина не подпадет под его чары, она ведь не молоденькая дурочка.

– Для меня большая честь, миледи, – произнес Сеймур медовым голосом, – наконец-то познакомиться с вами по-настоящему. – Серрей закатил глаза. Хорошо, хоть он не влюблен!

– «Наконец-то» и «по-настоящему!» – выпалила она, не успев вовремя прикусить язык. Ей очень хочется поставить нахала на место. – Боже правый! – Она прижала руку к груди, изображая преувеличенное удивление.

– В самом деле, миледи, я много слышал о вашей притягательности, – невозмутимо продолжал Сеймур, – а увидев вас своими глазами, стал косноязычен.

Интересно, подумала она, не добавляет ли ей притягательности в его глазах недавно обретенное богатство. Весть о ее наследстве должна была дойти и до королевского двора. Во всяком случае, Уилл не стал держать язык за зубами. Неожиданно Катерина разозлилась на брата за его болтливость.

– Косноязычен? – повторила она вслух. Сеймуру не привыкать к светским беседам, а вот ей не так-то легко придумать остроумный ответ. Чтобы не встречаться с ним взглядом, она смотрела на его рот. Он, как нарочно, облизывал чувственные губы розовым языком. – Как вы думаете, Серрей, у Сеймура действительно косой язык? – Серрей и Уилл покатились со смеху, а она лихорадочно пыталась придумать что-то еще. Наконец ей это удалось, и она защебетала: – Смотрите, как бы он не довел вас до беды!

Все трое одновременно хохочут. Катерина рада; находчивость не покинула ее даже в присутствии этого красавца, смутившего ее покой.

Мег ошеломленно смотрела на мачеху. У нее не было случая узнать такую Катерину – остроумную и находчивую придворную даму. Катерина наградила ее ободряющей улыбкой, а Уилл представил ее Сеймуру; Сеймур оценивающе посмотрел на девушку, будто собирался ее съесть. Катерина взяла падчерицу за руку со словами:

– Пойдем, Мег, мы опоздаем к леди Марии.

– Так неучтива – и так мила! – с притворной улыбкой произнес Сеймур.

Катерина сделала вид, что не слышит. Она поцеловала Серрея в щеку и, отойдя на безопасное расстояние, полуобернувшись, вежливо кивнула Сеймуру.

– Я провожу вас, – сказал Уилл, проскальзывая между сестрой и Мег и беря обеих под руки.

– Уилл, – прошептала Катерина, когда они оказались на лестнице, где их никто не слышал, – буду тебе очень признательна, если ты не станешь обсуждать с друзьями мое наследство!

– Сестрица, не спеши меня обвинять. Я ничего никому не говорил. Все выплыло само собой, это было неизбежно, но…

– Интересно, с чего бы Сеймур так рассыпался в любезностях насчет моей притягательности? – отрывисто спросила она.

– Кит! – засмеялся Уилл. – По-моему, он в самом деле имел в виду твое обаяние.

Катерина раздраженно вздохнула.

– Неужели всегда обязательно изображать сварливую старшую сестрицу?

– Извини, Уилл. Ты прав, не ты виноват в том, что люди болтают.

– Нет, извиниться следует мне. Тебе и так нелегко пришлось. – Он взял двумя пальцами складку черной материи у нее на юбке. – Ты в трауре. Мне следовало вести себя разумнее.

Они молча шли по длинной галерее в покои леди Марии. Уилл о чем-то задумался. Катерине показалось, что Уилл ей завидует. Он не прочь был бы носить траур по жене. Супруги возненавидели друг друга с первого взгляда. Анна Буршье, единственная наследница пожилого графа Эссекса, считалась завидной невестой. Их мать очень радовалась, когда ей удалось женить на Анне единственного сына. От Анны Буршье ожидали многого; не в последнюю очередь надеялись, что титул Эссекса позволит Паррам на ступеньку-другую подняться по общественной лестнице. Но брак не принес бедному Уиллу ни детей, ни титула, ни счастья. Более того, Анна опозорила мужа. Графский титул король пожаловал Кромвелю, а Анна бежала с каким-то провинциальным священником. Уилл никак не мог отделаться от сплетников. В его присутствии часто шутливо упоминали «церковных крыс», «клерикальные просчеты» и «убежища священников». Естественно, Уилл не видел в произошедшем ничего смешного, но, как ни старался, не мог добиться согласия короля на развод.

– Ты сейчас думаешь о своей жене? – спросила Катерина.

– Откуда ты знаешь?

– Уилл Парр, я знаю тебя лучше, чем тебе кажется.

– Она родила своему попу, будь он проклят, еще одного внебрачного отпрыска!

– Ах, Уилл, король рано или поздно сжалится над тобой, и тогда ты сделаешь Лиззи Брукс честной женщиной.

– Лиззи теряет терпение, – пожаловался Уилл. – Когда я вспоминаю, какие надежды матушка возлагала на мой брак, на что она пошла ради того, чтобы мы поженились…

– Наверное, к лучшему, что матушка не дожила до этих дней и не стала свидетельницей скандала.

– Больше всего ей хотелось, чтобы Парры снова пошли в гору.

– Уилл, наша кровь и без того хороша. Наш отец служил отцу нынешнего короля, его отец служил Эдуарду Четвертому, а мать была статс-дамой при королеве Екатерине. – Она загибала пальцы. – Хочешь еще?

– То было давно, – проворчал Уилл. – Отца я даже не помню.

– У меня и самой о нем сохранились лишь смутные воспоминания, – призналась Катерина. Впрочем, она ясно помнила тот день, когда скончался их батюшка; тогда она очень злилась из-за того, что ей в столь юном возрасте – ей исполнилось шесть – пришлось идти на похороны! – И потом, сестрица Анна была фрейлиной всех пяти королев, а теперь она в свите королевской дочери. Очень может статься, что и я присоединюсь к ней.

Тщеславие брата раздражало ее. Так и подмывало сказать: «Если ты так хочешь, чтобы Парры возвысились, тебе следует дружить с нужными людьми, а не с каким-то там Сеймуром». Пусть Сеймур и дядя принца Эдуарда, но король слушает не его, а его старшего брата Гертфорда, лорда первого адмирала.

Уилл досадливо вздохнул, и они стали проталкиваться в толпе придворных, которые стояли у ко ролевских покоев. Затем Уилл снова сжал ее руку и спросил:

– А какого ты мнения о Сеймуре?

– О Сеймуре?

– Да, о Сеймуре…

– Почти никакого, – сухо ответила она.

– Разве ты не находишь его великолепным?

– Не особенно.

– Я надеялся, что мы сможем женить его на Мег.

– На Мег? – выпалила она. – Ты что, с ума сошел? – От лица Мег отлила краска.

А Катерина подумала: «Да он съест бедную девочку заживо!»

– Мег пока не собирается ни за кого выходить. Труп ее отца еще не успел остыть!

– Да я ведь только…

– Нелепая затея, – отрезала Катерина.

– Кит, он не такой, каким ты его считаешь. Он один из нас.

Видимо, Уилл имел в виду, что Сеймур, как и Парры, сторонник новой веры. Катерине не по душе, что ее зачислили в стан сторонников Реформации; своими мыслями и убеждениями она предпочитает ни с кем не делиться, при дворе безопаснее держаться уклончиво.

– Серрею он не нравится, – заметила она.

– Ах, да ведь это всего лишь семейные распри. К религии его неприязнь не имеет никакого отношения. Говарды считают Сеймуров выскочками. К Томасу это не относится.

Катерина досадливо вздохнула.

Уилл подвел их к новому портрету короля, предлагая полюбоваться им. Он написан совсем недавно; подойдя поближе, Катерина почувствовала запах краски; цвета яркие, а детали прорисованы золотом.

– Это последняя королева? – спросила Мег, указывая на унылого вида даму в остроконечном английском чепце, стоящую рядом с королем.

– Нет, Мег, – прошептала Катерина, прижимая палец к губам, – последнюю королеву здесь лучше не упоминать вовсе. Это королева Джейн, сестра Томаса Сеймура, с которым ты только что познакомилась.

– Но почему королева Джейн, когда после нее у короля было еще две жены?

– Потому что королева Джейн подарила ему наследника. – Катерина не упомянула о том, что Джейн Сеймур умерла прежде, чем успела надоесть королю.

– Значит, это принц Эдуард. – Мег указала на мальчика, уменьшенную копию отца, стоящего в той же позе.

– Да, а это, – Катерина указала на двух девочек, в углах картины, – леди Мария и леди Елизавета.

– Вижу, вы любуетесь моим портретом, – послышался чей-то голос сзади.

Катерина и Мег испуганно обернулись.

– Уилл Соммерс! – певучим голосом произнесла Катерина. – Так это ваш портрет?!

– Разве вы меня не видите?

Приглядевшись, Катерина заметила Уилла Соммерса: его изобразили на заднем плане.

– Ах, вот вы где! А я и не заметила. – Катерина обернулась к падчерице: – Мег, познакомься с Уиллом Соммерсом, королевским шутом, самым честным человеком при дворе.

Соммерс протянул руку к голове Мег и достал у нее из-за уха медную монетку. Девушка радостно засмеялась. Катерина улыбнулась довольно: Мег так редко веселится.

– Как вы это сделали? – шепотом спросила она.

– Волшебство, – ответил Соммерс.

– Я не верю в волшебство, – заявила Катерина. – Но ценю хороший фокус.

Еще улыбаясь, они вошли к леди Марии. Дверь, ведущую во внутренние покои, охраняла любимица Марии Сьюзен Кларенси в яично-желтом платье.

– У нее болит голова, – прошипела Сьюзен вместо приветствия, потом принужденно улыбнулась. – Так что не шумите! – Оглядев их с ног до головы, она прибавила: – Какие скучные и черные! Леди Марии ваши наряды не понравятся… – И тут же закрыла рот рукой: – Ох, простите меня! Я забыла, что вы в трауре.

– Уже забыто, – успокоилась Катерина.

– Ваша сестра во внутренних покоях. Извините, мне нужно… – Не договорив, Сьюзен вышла и тихо прикрыла за собой дверь.

Они оказывались в комнате, где сидели несколько статс-дам. Все они вышивали. Катерина кивнула им в знак приветствия; затем заметила сестру Анну, которая расположилась в нише у окна.

– Кит, какая радость наконец видеть тебя! – Анна встала и заключила сестру в объятия. – И Мег! – Она расцеловала Мег в обе щеки. Теперь, когда они очутились в женском обществе, Мег заметно успокоилась. – Мег, иди посмотри на гобелены. Кажется, на одном из них изображен твой отец. Интересно, найдешь ли ты его.

Мег побрела в противоположный конец зала, а две сестры усаживаются на скамье у окна.

– Итак, сестрица, что случилось? Объясни, почему меня так срочно вызвали ко двору? – Катерина с удовольствием смотрела на сестру, улыбчивую, с нежной кожей. Светлые прядки выбились из-под чепца, лицо идеально овальное.

– Леди Мария будет крестной матерью. Она пригласила на крестины немногих избранных.

– Значит, не одну меня… Что ж, рада слышать. Кто же станет ее крестницей?

– Дочка Райзли. Ее зовут…

– Мэри, – со смехом хором закончили сестры.

– Ах, Анна, до чего же я рада тебя видеть! У меня дома так мрачно.

– Я навещу тебя в Чартерхаусе, когда принцесса… – Анна испуганно закрыла рот рукой и округляет глаза. – Когда леди Мария меня отпустит. – Склонившись к самому уху Катерины, она прошептала: – Леди Хасси отправили в Тауэр за то, что она назвала ее «принцессой»!

– Помню, – кивнула Катерина. – Но ведь это было очень давно, и потом, она упорствовала. Леди Хасси – совсем другое дело. Не наказывать же человека за слово, случайно слетевшее с языка!

– Ах, Кит, тебя давно не было при дворе, ты уже забыла, каково здесь жить?

– Змеиное гнездо, – прошептала Катерина себе под нос.

– Говорят, король послал Хьюика лечить твоего мужа.

– Да. Не знаю почему.

– Судя по всему, он простил Латимера.

– Да, наверное.

Катерина никогда до конца не понимала роли Латимера в восстании, которое называлось «Благодатным паломничеством». Тогда, как говорили, поднялся весь Север. Сорок тысяч католиков воспротивились реформам Томаса Кромвеля. Несколько вооруженных до зубов предводителей мятежников приехали в Снейп. В большом зале велись нескончаемые споры. Все много кричали, но Катерина даже в общих чертах не понимала, из-за чего стоит такой шум… А потом Латимер стал готовиться к отъезду – против воли, как он признался жене. Мятежникам требовались предводители, такие, как он. Катерина так и не поняла, как им удалось убедить мужа, ведь Латимер был не из тех, кого можно угрозами склонить на свою сторону. Он считал дело мятежников правым. В конце концов, по приказу короля разрушали монастыри, вешали на деревьях монахов. Уничтожили весь прежний жизненный уклад, королева стала изгнанницей, а девица Болейн играла великим королем, как хотела. Так говорил ее муж. Но чтобы восставать против короля… нет, это было не в обычае того Латимера, которого она знала.

– Ты никогда ни о чем не рассказывала, – продолжила Анна. – Я имею в виду восстание. И о том, что произошло в Снейпе.

– Об этом я предпочла бы забыть, – ответила Катерина, давая понять, что не желает больше говорить на неприятную для нее тему.

Тогда при дворе ходило много слухов. Все знали: когда армия короля вынудила мятежников отступить, Латимер поехал в Вестминстер, чтобы молить короля о прощении, а мятежники решили, что он переметнулся к врагам, и послали в Снейп Мергитройда и его приспешников. Мергитройд ограбил замок, а Катерину и Мег взял в заложницы… поводов для сплетен было предостаточно. Но даже сестре Анне ничего не известно о мертвом ребенке, ублюдке Мергитройда. Не знает она и того, что Катерина отдалась зверю, чтобы спасти от него Мег и Дот. Их троих объединила мрачная тайна. Девушек она спасла, но интересно, что думает обо всем Господь – ведь по церковным канонам измена есть измена. Катерина часто гадала, почему всех остальных предводителей восстания повесили, среди них Мергитройда – именем короля казнили двести пятьдесят человек, – а Латимер уцелел. Может быть, он в самом деле выдал своих бывших друзей? Во всяком случае, так считал Мергитройд. Она предпочитает верить, что Латимер, как он ей говорил, никого не предавал… иначе ради чего все мучения? Но правды она уже не узнает.

– Анна, ты что-нибудь слышала о Латимере? Почему его простили? Что говорят при дворе?

– До моих ушей, сестрица, ничего не дошло. – Анна тронула Катерину за рукав, положила руку ей на плечо. – Не думай об этом. Все прошло.

– Да. – Но Катерина не могла не думать о прошлом. Оно, словно червь, вгрызается в настоящее, заражает его… Она посмотрела на Мег; ее падчерица внимательно разглядывала гобелен, стараясь найти на нем отца. Хорошо, что его лицо не заткали сверху!

Катерина снова посмотрела на Анну, милую, верную Анну, у которой в жизни все просто. Есть в ней какая-то свежесть, неиспорченность… Похоже, в ней больше жизненных сил, чем кажется на первый взгляд. Неожиданно Катерину осенило. Она догадывалась, почему сестра так расцвела и похорошела. Наклонившись к сестре, она положила руку ей на живот и спросила:

– Ты ничего от меня не скрываешь?

Интересно, не догадывается ли Анна, что Катерина немного ревнует к ее плодовитости? Ответ написан у нее на лице; на щеках играет румянец. Как бы Катерина хотела оказаться на ее месте!

– Кит, и как это ты все сразу понимаешь?

– Чудесная новость! – Слова застряли у Катерины в горле. Ее вдовство – тяжкое, непреодолимое бремя; теперь о ребенке она может лишь мечтать. В ее возрасте у нее нет ни одного ребенка, носящего ее имя, только мертвый младенец, о котором никому не известно.

Должно быть, прочитав ее мысли, Анна в знак утешения накрыла ее руку своей со словами:

– Сестрица, для тебя еще не все потеряно. Ты непременно снова выйдешь замуж.

– По-моему, двух мужей вполне достаточно, – решительно возразила Катерина, показывая, что не желает больше говорить на эту тему, и прошептала: – Но за тебя я рада. Если у тебя родится дочь, она не будет католичкой, и леди Марию ты в крестные не позовешь.

Сестрица Анна приложила палец к губам: «Ш-ш-ш», и сестры таинственно улыбнулись друг другу. Анна дотронулась до крестика, висящего у Катерины на шее.

– Мамин крестик с бриллиантами. – Она приподняла его, любуясь игрой света. – Помню, в детстве он казался мне таким большим!

– Просто ты тогда была маленькой.

– Матушка скончалась уже давно.

– Да, – кивнула Катерина и подумала, как долго вдовела их мать.

– И жемчужины… – Анна любовно погладила их. – Совсем забыла, что они почти розовые. Ах, смотри! Петелька порвалась! – Она склонилась к сестре. – Попробую завязать… – Высунув от напряжения кончик языка, она осторожно связала порванные концы.

Катерина порадовалась близости сестры. От нее пахло, как от спелого яблока. Катерина чуть развернулась к ней, чтобы Анне было удобнее. Перед ее глазами оказалось родословное древо Тюдоров. Она отчетливо видела то место, откуда недавно стерли инициалы «Е.Г.». Бедная маленькая Екатерина Говард, последняя королева! Должно быть, раньше здесь находились ее покои. Конечно, если не считать покоев самого короля, эти комнаты лучшие во дворце.

– Ну вот, – сказала Анна, удовлетворенно вздыхая и отпуская крестик. – Ты ведь огорчилась бы, если бы потерялась одна из маминых жемчужин!

– Анна, что случилось с последней королевой? Ты мне почти ничего не рассказывала. – Голос Катерины понизился до шепота, пальцы рассеянно гладили царапины на деревянной обивке.

– С Екатериной Говард? – одними губами переспросила Анна, и Катерина кивнула в ответ. – Кит, она была так молода… Даже моложе Мег! – Обе невольно покосились на Мег, едва вышедшую из детского возраста. – Ее не готовили к тому, что она займет высокое положение. Норфолк извлек ее из дальних закромов семейства Говард. Она должна была помочь ему удовлетворить его амбиции. Ты не представляешь себе, Кит, какие у нее были манеры! Грубая, невоспитанная пустышка! Зато она была хорошенькой, и король просто таял при виде ее… – Она умолкла в поисках нужного слова. – При виде ее прелестей. Екатерину погубила ненасытность.

– Ты имеешь в виду мужчин? – спросила Катерина еще тише.

Сестры придвинулись друг к другу, голова к голове, вполоборота к окну, чтобы никто не подслушал.

– Почти мания.

– Анна, она тебе нравилась?

– Нет… наверное, нет. Она была невыносимо тщеславна. Но такой судьбы, какая выпала ей, я никому не пожелаю! Попасть на плаху в таком молодом возрасте… Кит, это было ужасно. По очереди допрашивали всех придворных дам… Я понятия не имела, что происходит. Некоторые, должно быть, знали, что она вытворяла; она продолжала тайно встречаться с Калпепером – под самым носом у короля!

– Она была всего лишь девочкой. Не следовало укладывать ее в постель к такому старику, пусть он даже и король. – Сестры какое-то время сидели молча. Вдали за ромбовидными стеклами виднеется озеро; над ним летит стая гусей. – Кто допрашивал тебя? – спросила Катерина наконец.

– Епископ Гардинер.

– Тебе было страшно?

– Кит, я просто окаменела! Гардинер очень скользкий тип. И ему лучше не перечить. Однажды он у меня на глазах сломал мальчику-хористу палец за то, что тот сфальшивил… Но я ничего не знала, поэтому со мной он ничего не мог поделать. Правда, все мы помнили, как было с Болейн…

– Конечно, Анна, все произошло, как тогда.

– Вот именно, как тогда. Король отказался видеться с Екатериной Говард, как раньше с Анной. Бедняжка была вне себя от страха. Бегала, рыдая, по длинной галерее в одной рубахе. Я до сих пор помню ее крики. В галерее было много народу, но никто не смотрел в ее сторону, даже ее дядя Норфолк. Представляешь? – Анна опустила взгляд на подол своего платья, выдернула нитку. – Хвала небесам, меня не выбрали для того, чтобы прислуживать ей в Тауэре. Кит, я бы этого не вынесла. Стоять рядом и смотреть, как она поднимается на плаху… снимать с нее чепец… обнажать шею… – Она вздрогнула.

– Бедное дитя, – прошептала Катерина.

– Поговаривают, король собирается жениться в шестой раз.

– Кого ему прочат в жены?

– Как всегда, это только слухи. Обсуждают всех незамужних, даже тебя, Кит.

– Какой вздор! – пробормотала Катерина.

– Правда, большинство готово поставить на Анну Бассет, – продолжила Анна. – Но она совсем девчонка, она еще младше его предыдущей… Вряд ли ему захочется снова жениться на такой молоденькой. Екатерина Говард нанесла ему тяжкий удар. А ее родня как ни в чем не бывало подсовывает королю юную Анну. Ей заказали новый гардероб, чтобы было в чем щеголять при дворе.

– Ах, двор! – Катерина вздохнула. – Ты знала, что Уилл хочет сосватать Мег за своего приятеля Сеймура?

– Меня его планы нисколько не удивляют. – Анна закатила глаза. – Они с ним неразлучны.

– Не бывать этому! – резко воскликнула Катерина.

– Значит, его чары на тебя не подействовали?

– Нисколько. По-моему, он… – Она никак не могла подобрать нужные слова; и поняла, что, сама того не желая, весь последний час неотступно думает о Сеймуре. – Ну, ты и сама понимаешь.

– Они тебя не поймут. – Анна кивнула в сторону группы молодых фрейлин, сидящих у камина; притворяясь, будто шьют, они болтали без умолку. – Видела бы ты, как они оживляются, когда он проходит мимо! Хлопают крыльями, как бабочки в сачке.

Катерина пожала плечами, внушая себе, что она – не одна из этих бабочек.

Мег отошла от гобелена и подсела к ним. Молодые фрейлины перешептываясь, оглядели ее с головы до ног, когда она проходила мимо.

– Ну что, Мег, нашла отца? – спросила сестрица Анна.

– Да. Я уверена, что это он – на поле боя рядом с королем.

Все оживились, когда из внутренних покоев Марии вышла Сьюзен Кларенси и тихо, но властно объявила:

– Она будет одеваться. – Повернувшись к Катерине, добавила: – Подобрать платье она просила вас.

Взглянув на кислое лицо Сьюзен, Катерина спросила:

– Сьюзен, что бы вы посоветовали? Что-нибудь неяркое, спокойное?

Сьюзен смягчилась:

– О нет. Думаю, что-нибудь, что подбодрило бы ее.

– Конечно, вы совершенно правы. Значит, выберем яркое платье.

Сьюзен принужденно улыбнулась. Катерина помнит, как лучше обращаться со скользкими придворными; их положение так непрочно! Искусству не наживать себе врагов она научилась от матери.

– И еще, – продолжила Сьюзен, когда Катерина оправляла на себе платье и чепец, – она хочет, чтобы ваша падчерица пришла к ней вместе с вами.

Катерина кивнула:

– Пойдем, Мег. Нельзя заставлять ее ждать.

– Я должна идти? – шепотом спросила Мег.

– Да, должна. – Катерина довольно резко схватила Мег за руку и тут же пожалела о своей несдержанности. Мег такая застенчивая! Мысленно выбранив себя за то, что она испугала падчерицу, Катерина продолжила: – Хоть леди Мария и дочь короля, ее не надо бояться. Сама увидишь. – Погладив Мег по спине, она заметила, как исхудала девушка; лопатки торчат, как крылышки.

Леди Мария сидела в своей спальне, облаченная в шелковый халат. Вид у нее был болезненный, лицо одутловатое. Она уже не юная девушка. Катерина прикинула, на сколько лет Мария моложе ее, – года на четыре, а лицо уже морщинистое, и глаза лихорадочно блестят. Отец ее не жалует, и это дурно сказывается на ней. Теперь она хотя бы живет при дворе, где ее место; отец больше не отправляет ее в захолустные замки. Правда, ее положение по-прежнему шатко. После того как король разорвал страну на части, доказывая, что его брак с ее матерью нельзя считать законным, на бедной Марии лежит бремя незаконнорожденности. Ничего удивительного, что она так цепляется за старую веру; католицизм – ее последняя надежда на признание и на выгодный брак. Увидев Катерину, Мария скривила тонкие губы в улыбке:

– Катерина Парр! Как я рада, что вы вернулись!

– Миледи, для меня большая честь оказаться здесь, – ответила Катерина. – Правда, сейчас я приехала только на крестины. Мне сказали, что вы станете крестной матерью для малышки Райзли.

– Только на сегодня? Как жаль!

– Я в трауре по покойному мужу.

– Да, – тихо проговорила Мария, поднимая руку, закрывая глаза и на миг сморщившись.

– Вам больно? Хотите, я приготовлю вам целебный отвар? – предложила Катерина и, наклонившись, погладила лоб Марии.

– Нет, не надо. Отвары у меня скоро из ушей польются, – возразила Мария, выпрямляясь и глубоко вздыхая.

– Возможно, вам станет легче, если я помассирую вам виски.

Мария кивнула в знак согласия. Встав у нее за спиной, Катерина начала круговыми движениями массировать ей виски. Кожа на висках тонка, как пергамент; под ней просвечивают голубые жилки. Мария закрыла глаза и запрокинула голову Катерине на живот.

– Примите мои соболезнования, – сказала она. – Мне искренне жаль лорда Латимера.

– Вы очень добры, миледи.

– Прошу вас, Катерина, возвращайтесь поскорее. Вы нужны мне. Мне нужны верные друзья. Я могу доверять лишь вашей сестре и Сьюзен. Хочу, чтобы рядом со мной были те, кого я хорошо знаю. В моих покоях столько дам… со многими из них я почти не знакома. Помните, в детстве у нас был один наставник, ваша матушка была фрейлиной моей… Мне кажется, что мы почти родственницы.

– Считаю за честь, что вы так думаете обо мне, – ответила Катерина, только теперь понимая, насколько Мария одинока. По праву ей давно следовало выйти замуж за какого-нибудь прекрасного иностранного принца, родить целый выводок наследников престола и дать Англии союзника в виде великой страны. А ее много лет подряд перевозят из одного отдаленного замка в другой. Король то благоволил к ней, то сердился; ее считали то законной, то незаконнорожденной. Никто не знает, что с ней делать, и меньше всех – ее отец.

– Катерина, вы по-прежнему придерживаетесь истинной веры? – спросила Мария, понижая голос до шепота, хотя в комнате нет никого, кроме Мег. Девушка робко переминалась с ноги на ногу. – Знаю, ваш брат – сторонник Реформации, ваша сестра и ваш покойный муж тоже. Но ведь вы, Катерина, долгое время жили на Севере; старая вера там еще очень распространена.

– Я следую вере короля. – Катерина надеялась, что из ее уклончивого ответа ни о чем нельзя догадаться. Она прекрасно знала, как обстоят дела на Севере, когда речь заходит о вере… Она не может думать о религии, не вспоминая грубых рук Мергитройда, запаха немытого тела… Она попыталась отогнать от себя неприятные воспоминания, но не получилось.

– Вера моего отца… – вздохнула Мария. – Он по-прежнему в глубине души католик, хотя и порвал с Римом. Разве не так, Катерина?

Катерина слушала невнимательно; перед ее глазами – ее мертвый ребенок, его круглые вытаращенные черные глаза, так похожие на глаза его отца… С трудом взяв себя в руки, она ответила:

– Да, миледи. Вопросы веры сейчас не столь прямолинейны, как раньше. – Ей вдруг подумалось, что она не лучше других скользких придворных. И все же сейчас не время признаваться в том, как она прониклась новой верой. Мария будет разочарована… Вся ее жизнь – цепь разочарований. Катерине невыносимо было думать о том, что она, сказав правду, еще больше огорчит свою подругу детства. – Да, – негромко продолжила она. – Очень жаль, что все так запуталось.

Мария рассеянно перебирала четки; бусины щелкали, когда она передвигала их по шелковому шнурку.

– А это ваша падчерица?

– Да, миледи, позвольте представить вам Маргарет Невилл.

Мег робко шагнула вперед и, как ее учили, сделала глубокий реверанс.

– Подойди ближе, Маргарет, – поманила ее Мария, – и садись, садись! – Она жестом указала на стоящий рядом с ней табурет. – Сколько тебе лет?

– Семнадцать, миледи.

– Семнадцать… Наверное, ты уже с кем-то помолвлена?

– Была, миледи, но он скончался. – Катерина велела ей отвечать так. Ни к чему упоминать, что ее нареченный был одним из тех, кого повесили за измену после «Благодатного паломничества».

– Что ж, мы скоро найдем нового, верно?

Покосившись на падчерицу, Катерина заметила, как та бледнеет.

– Можешь помочь своей мачехе одеть меня.

Процесс одевания тянулся бесконечно. Мег от волнения то и дело что-то роняла, а мысли Катерины возвращались к Сеймуру и его наглому взгляду, к его ярко-синим глазам. Воспоминание о нем тревожило и пугало ее. Она заставила себе вспомнить нелепое подпрыгивающее перо и его рисовку. Все чрезмерно. Ей с трудом удалось сосредоточиться на том, что она делает.


Мария выглядела нездоровой; просто чудо, как ей удавалось удержать младенца на руках. Ее крестница, крепкая девочка с развитыми легкими, своими воплями способна была напугать самого дьявола. Таинство проводил епископ Гардинер; лицо у него мясистое, оплывшее, как восковая свеча. Он говорил медленно, тянул фразы, его монотонный голос то и дело коверкал латинские слова. Катерина невольно представила, как он допрашивал ее сестру, и поняла: такой способен запугать до обморока. Вспомнила она и о сломанном пальце мальчика-хориста. Говорят, Гардинер все ближе и ближе подбирается к королю; король советуется с ним так же часто, как с архиепископом Кентерберийским. Малышка громко кричит; она раскраснелась, умолкает, лишь когда ее головку окропляют святой водой. После этого она совершенно затихает, словно из нее изгнали дьявола. У Гардинера самодовольный вид, как будто это его заслуга, а не божья.

Король на крещении не присутствовал. И Райзли, отец малышки, выглядел смущенным. Он похож на хорька с острым носом; глазки у него беспокойно бегают по сторонам. Он – лорд-хранитель печати. Некоторые уверяют, что на самом деле Англией управляет именно Райзли вместе с Гардинером, но при взгляде на него так не подумаешь. Катерина замечает, что его мутные глазки часто и встревоженно косятся на дверь. Иногда он рассеянно щелкает пальцами, не слушая, что там бубнит Гардинер. Пренебрежение со стороны короля может означать все что угодно – ведь прихоти короля меняются во мгновенье ока. Возможно, Райзли в самом деле правит Англией, но власть без королевской милости мало что значит. Райзли наверняка хорошо изучил характер короля, недаром он в прошлом был ближайшим помощником Кромвеля. Как только ветер подул в другую сторону, он успел вовремя отдалиться от бывшего покровителя. Вот еще один человек, которому нельзя доверять.

После завершения церемонии все гуськом выходили из часовни. Первой появилась Мария; она вцепилась в желтый рукав Сьюзен Кларенси, как будто боялась упасть. Ее свита следовала за ней по длинной галерее сквозь толпу придворных, которые расступались при ее приближении. Среди них Сеймур; две молодые девицы глупо захихикали, когда он, улыбаясь и сняв шапку, поклонился им. Катерина отвернулась, делая вид, будто внимательно слушает старую леди Баттс. Та язвит по поводу нарядов молодых фрейлин, которые превратно истолковывают закон о роскоши, и жалуется, что от прежней придворной учтивости ничего не осталось. Раньше все было по-другому, неужели в наши дни все разучились выказывать уважение к старшим? Катерина краем уха услышала, как Сеймур произнес ее имя; он что-то говорил о ее украшениях. Все его комплименты неискренни – в этом нет никаких сомнений. Она покосилась на него и сдержанно кивнула, а затем снова повернулась к леди Баттс, чтобы слушать поток нескончаемых жалоб.

После того как свита Марии вернулась в ее покои, Сьюзен Кларенси выгнала всех в приемную и проводила Марию во внутренние апартаменты. У Марии был такой вид, словно она вот-вот потеряет сознание. Едва закрыв дверь, фрейлины сняли тяжелые чепцы-арселе, расшитые драгоценными камнями, расшнуровали тесные корсеты. Они болтали и смеялись. Все разбились на группки; кто-то читал, кто-то вышивал. Слуги обносили дам сладким вином со специями. Катерина уже собиралась уходить, когда снаружи послышался какой-то шум; громко стучали в дверь. Слышно пение, которое сопровождалось звуками лютни и топотом ног. Фрейлины поспешно надели чепцы, зашнуровывали лифы платьев, заправили выбившиеся из прически пряди, при этом пощипав себя за щеки и кусая губы. Двери распахнулись, и в комнату в танце вошли менестрели в масках. Все радостно захлопали и закричали. Вошедшие исполняли какой-то сложный танец в фигурах по восемь человек. Дамы из свиты Марии проворно отошли к стенам. Катерина встала на табурет, чтобы лучше видеть, и потянула к себе Мег. Атмосфера постепенно накалялась; вот-вот начнется вакханалия.

Сестрица Анна подозвала к себе молодую фрейлину:

– Передай Сьюзен, что леди Марию просят выйти; у нас гости.

Поняв, из-за чего поднялась такая суматоха, Катерина едва не ахнула от изумления. В самом центре танцующих – сам король! Он прихрамывал, ему с трудом удавалось подпрыгивать. На нем костюм менестреля, одна штанина черная и другая белая. Такой наряд выглядел на нем нелепо… Катерина помнила, как он приходил вот так же много лет назад. Неужели он в самом деле считает, будто его не узнают в маскарадном костюме? Придворные, конечно, притворялись, будто не замечают короля. Ему, наверное, хочется, чтобы ему радовались как человеку, а не только как монарху. Раньше он тоже неожиданно врывался, как теперь, окруженный своими приближенными; тогда, на голову выше их всех, живой, мускулистый, он действительно производил сильное впечатление. Катерина прекрасно помнила, каким он был раньше – сама она тогда была почти девочкой. Но сейчас ему тяжело приходится. Вряд ли он смог бы танцевать и даже стоять на месте, если бы его не поддерживали с двух сторон. Дублет едва не лопался на животе… Видимо, он совсем отчаялся. Не понимает, как нелепо он выглядит рядом с молодыми, пышущими здоровьем пажами и оруженосцами.

Мег смотрела на происходящее, разинув рот.

– Это король, – прошептала Катерина. – Когда он снимет маску, ты должна изобразить удивление.

– Но почему? – ошеломленно спросила Мег.

Катерина пожала плечами. Что тут ответишь? Нужно поддерживать игру. Королю кажется, что он еще молод и любим, хотя последнее время от него исходит лишь страх.

– Мы при дворе, Мег, – ответила она. – Здесь часто невозможно ничего объяснить.

Танцоры окружили юную Анну Бассет; она довольна, лукаво взмахивает руками. Ее мать, леди Лиль, зорко наблюдала за тем, как ее зрелая шестнадцатилетняя дочь кружится среди мужчин под жадным взглядом короля.

– Боюсь, история повторяется, – прошептала сестрица Анна. Ей ничего не нужно уточнять; все присутствующие, кроме, возможно, леди Лиль, которой тщеславие затмило разум, прекрасно помнят судьбу юной Екатерины Говард. Круг распадается; Анну Бассет подталкивают к краю. После того как музыка смолкла, король снял маску, и все изумленно ахнули.

Придворные упали на колени; дамы низко присели в реверансе. Их разноцветные юбки были похожи на экзотические цветы.

– Ну кто бы мог подумать – сам король! – крикнул кто-то.

Катерина опустила голову, разглядывая пятно на дубовой половице, борясь с искушением ткнуть сестру в бок – только бы не рассмеяться. Здесь смешнее, чем в итальянской комедии.

– Полно! – гремел король. – Мы пришли с неофициальным визитом… Вставайте, вставайте. Ну-ка, посмотрим, кто здесь. Где наша дочь?

Толпа расступается; леди Мария вынуждена выйти вперед. Она улыбнулась, что бывает редко, и как будто сразу сбросила много лет. Крупица отцовского внимания способна победить время. Вошли еще несколько придворных и окружили короля.

– Уилл тоже здесь, – говорит Анна. – Со своими друзьями.

Катерина издали заметила нелепое перо, которое покачивалось над головами придворных. Внутри у нее все сжалось, и она потянула Мег прочь, но неожиданно путь ей преградил сам король.

– А, и леди Латимер здесь! Почему вы прячетесь, миледи?

От короля исходило зловоние; ей захотелось достать из сумочки на поясе ароматический шарик, но она удержала себя.

– Я не прячусь, ваше величество, просто немного ошеломлена. – Она не сводила взгляда с его груди. Туго зашнурованный черно-белый дублет, инкрустированный жемчугом, как будто поддерживает его, но ниже видны складки жира. Похоже, если он снимет дублет, совсем растечется.

– Примите наши соболезнования по случаю кончины вашего супруга, – сказал король, протягивая ей руку. Она поцеловала кольцо на его среднем пальце.

– Как вы добры, ваше величество! – Она осмелилась поднять на него взгляд. Лицо у него рыхлое, одутловатое. Глаза похожи на изюмины в непропеченном тесте. Что стало с красавцем, каким он когда-то был?!

– Мне сказали, что вы хорошо ухаживали за своим супругом. Вы славитесь своими целительскими талантами. Старикам нужно, чтобы за ними ухаживали. – Не дав ей ответить, он склонился к ее уху. У короля одышка; он обильно полился туалетной водой с амброй. – Приятно видеть, что вы вернулись ко двору. Вы выглядите аппетитной даже во вдовьем наряде!

Катерину обдало жаром; она мучительно придумывала, что бы ответить, но ей удалось выдавить из себя лишь несколько слов благодарности.

– А это кто? – загремел король, когда, хвала небесам, отодвинулся от Катерины. Он поманил рукой Мег, и она присела в глубоком реверансе.

– Моя падчерица, Маргарет Невилл, – объявила Катерина.

– Встань, девочка, – приказал король. – Мы хотим разглядеть тебя получше.

Мег послушно встала. Катерина заметила, как дрожат ее руки.

– Ну-ка, повернись! – велел король. Осмотрев ее со всех сторон, словно кобылу на аукционе, он вдруг громко крикнул. Мег в ужасе вздрогнула. – Какая пугливая! – захохотал король.

– Она привыкла к уединенной жизни, ваше величество, – заступилась за падчерицу Катерина.

– Ей нужен спутник, который ее переломит, – возразил король и повернулся к Мег. – Скажи, по нраву ли тебе кто-нибудь?

К ним широким шагом подошел Сеймур, и Мег покосилась на него.

– Ага! Мы видим, тебе понравился Сеймур! – воскликнул король. – Красивый малый, верно?

– Н-нет, – запинаясь, ответила Мег.

Катерина больно лягнула падчерицу по лодыжке.

– По-моему, она хочет сказать, что Сеймуру далеко до вашего величества, – мгновенно польстила она, сама себе удивляясь.

– Но его считают одним из красивейших мужчин при дворе! – наигранно недоумевал король.

– Хм… – Катерина склонила голову набок, соображая, как бы поизящнее ответить. – Это дело вкуса. Некоторые предпочитают более величественную зрелость.

Король громко расхохотался:

– Ну, мы, наверное, сосватаем вашу Маргарет Невилл и Томаса Сеймура. Моего зятя и вашу падчерицу… а что, прекрасная партия! – Подхватив Катерину и Мег под руки, он повел их к шахматному столу.

Катерина так и смогла придумать, как бы вежливо отпроситься. Им поспешно принесли два стула, и король грузно опустился на один из них, а Катерине жестом приказал сесть напротив. Словно ниоткуда появилась шахматная доска, и король подозвал Сеймура, чтобы тот расставил фигуры. Катерина не смела даже посмотреть в его сторону: ее переполняют смешанные чувства, и она боялась, что все написано у нее на лице.

В углу стояли леди Лиль с дочерью; леди Лиль бросала на Катерину испепеляющие взгляды, явно пыталась придумать, как бы ей снова подтолкнуть дочь к королю. Пусть радуется, что Катерина выбыла из игры. Она дважды вдова. Кроме того, ей уже за тридцать. Не станет же она тягаться с шестнадцатилетней Анной Бассет! Королю нужны сыновья. В жены он возьмет Анну или кого-то вроде нее. Он хочет сыновей, это всем известно.

Но вот игра началась.

– Ферзевый гамбит, – заметил король и, съев белую пешку, стал перекатывать ее между пальцами. – Хотите разбить меня в центре поля? – Он поднял на нее глаза-изюмины, утонувшие в рыхлом лице. Дышал он с присвистом, как будто ему не хватало воздуха.

Оба играли быстро и молча. Король подхватывал с блюда пирожное, отправлял в рот, облизывал губы, затем взял жирными пальцами ладью, сделал ход и с криком «ага!» – блокировал ей путь. Затем наклонился к ней и сказал:

– Вам тоже понадобится муж, не только вашей падчерице.

Катерина рассеянно провела слоном по губам. Фигурка гладкая, как масло.

– Может быть, когда-нибудь и я снова выйду замуж.

– Я мог бы сделать вас королевой, – прошептал король, брызжа слюной.

– Вы только дразните, ваше величество. – Катерина беззаботно расхохоталась, хотя это далось ей с трудом.

– Может быть, – проворчал в ответ король. – А может быть, и нет.

Он хочет сыновей. Весь мир знает о том, как страстно он мечтает о сыновьях. Анна Бассет родит ему целый выводок. Или девица Талбот, или Перси, или еще какая-нибудь Говард – нет, только не Говард; у него уже было две королевы из семейства Говард, и обе закончили жизнь на плахе. Ему нужны сыновья, а у Катерины в двух браках не было никого, если не считать мертвого ребенка, о котором она не никому не рассказывала. И вдруг странная мысль поразила ее: ей хочется ребенка от Сеймура, красавца Сеймура, мужчины в расцвете лет. Большой грех, когда у такого красивого мужчины нет потомков. Катерина поругала себя за такую нелепую мысль. Но мысль не хотела уходить, она упорствовала, зрела в ней, и ей пришлось призвать всю свою силу воли, чтобы не смотреть на Сеймура, сосредоточиться на игре и забавлять короля.

Катерина выиграла. Группка зрителей испуганно подалась назад, предчувствуя громкий взрыв, когда она воскликнула:

– Шах и мат!

– Вот что нам в вас так нравится, Катерина Парр, – со смехом произнес король. Придворные успокоились. – Вы не потакаете нам, нарочно проигрывая, как все остальные, которые думают, будто нам нравится всегда побеждать. – Он взял ее за руку. – Вы честны, – продолжил он, притягивая ее к себе, гладя по щеке своими восковыми пальцами. Придворные не сводили с них глаз; Катерина заметила, как лукаво улыбается ее брат. Король приложил руку к губам и, прижав влажные губы к ее уху, прошептал: – Позже посетите нас тет-а-тет.

Катерина не сразу нашла нужные слова.

– Ваше величество, ваше приглашение – большая честь для меня, – сказала она. – Я польщена тем, что вы предпочли провести время со мной. Но ведь мой муж совсем недавно скончался, и я…

Он прижал палец к ее губам со словами:

– Молчите! Вы – образец верной жены, что нас восхищает. Мы дадим вам время, чтобы оплакать мужа.

Затем он подозвал одного из своих придворных, и тот помог ему встать. Опираясь на него, король с трудом заковылял к двери. За ним последовала вся свита.

Молодой придворный нечаянно задел ногу. Король замахнулся и влепил ему звонкую пощечину; все испуганно умолкли.

– Прочь с глаз моих, идиот! Хочешь, чтобы тебе отрезали ногу за неуклюжесть? – взревел король, и несчастный испуганный юноша тут же исчез. Его место занял другой; все продолжалось как прежде. Как будто ничего не случилось.

Катерина поискала глазами сестру. Атмосфера совершенно изменилась. Теперь все окружили ее, говорят ей комплименты, перешептываются у нее за спиной. Только Анна Бассет и ее мать отвернулись. Катерина подошла к сестре, перед ней почтительно расступились.

– Анна, мне нужно уйти отсюда, – сказала она.

– Леди Мария уже ушла почивать, никто не станет возражать, если ты сейчас уйдешь, – ответила сестра. – Кроме того, – она толкнула Катерину в бок, – похоже, сейчас ты в фаворе: что ты ни сделаешь, все хорошо.

– Сестрица, это не шутки. За такого рода милость нужно платить.

– Ты права, – согласилась Анна, внезапно посерьезнев. Обе вспомнили всех несчастных королев.

– Он всего лишь флиртовал. Он ведь король… Наверное, считает себя обязанным… он не серьезно…

Катерина пробормотала:

– Лучше мне хотя бы временно держаться подальше от двора.

Сестрица Анна кивнула:

– Я провожу тебя.

Почти стемнело; редкие снежинки кружились в свете факелов под аркадами. Утренняя слякоть успела замерзнуть; конюхи осторожно ступают по скользким булыжникам. Прибывает большая партия гостей; они шумно спешиваются. Судя по целой армии пажей и слуг, выбежавших навстречу вновь приехавшим, прибыли какие-то важные персоны. Катерина заметила Анну Стэнхоуп с глазами навыкате и тонкими губами. Они знакомы с детства. Стэнхоуп всегда была высокомерной и самодовольной; в юности она иногда занималась вместе с Марией и Катериной. Сейчас она проплыла мимо, задрав нос. На ходу она задела Анну плечом, словно не заметив ее, сделала вид, что не знает сестер Парр.

– Есть вещи, которые никогда не меняются, – фыркнула Катерина.

– Она стала совершенно невыносима после того, как вышла за Эдуарда Сеймура и стала графиней Гертфордской, – объяснила Анна. – А ходит-то как… можно подумать, будто она – королева.

– В ее жилах течет кровь Эдуарда Третьего, – напомнила Катерина, закатив глаза.

– Как будто мы не знаем, – вздохнула Анна. – Можно подумать, она позволит кому-то об этом забыть!

Паж принес Катерине и Мег их меховые накидки; они поспешно оделись и прощались с сестрицей Анной. Та взбежала по каменным ступеням, возвращаясь во дворец. Катерине будет не хватать легкости и близости, которая всегда объединяла их с Анной. Возвращение в Чартер-хаус вовсе не радовало ее, хотя ей не терпелось поскорее уехать из Уайтхолла.

Присев на скамью в нише, они ждали, пока им приведут лошадей. У Мег был утомленный вид. Катерина закрыла глаза, прислонившись затылком к холодному камню. Она вспоминала, как мучился Латимер, представляла, как сейчас, должно быть, тяжело его дочери. Хвала небесам, после ужасных событий в Снейпе Дот заботилась о Мег как родная сестра. Тайна тяжким бременем нависла над Катериной. Теперь у нее появилась еще одна тайна – обстоятельства смерти Латимера непрестанно жалят ее, как гарпии. Но Богу известно все. Для него измена есть измена, а убийство есть убийство, какими бы ни были побудительные мотивы. Во всяком случае, так ее всегда учили. Хотя о будущем Катерина старалась не думать, душа ее представлялась ей черной, обугленной и скорчившейся.

– Миледи Латимер! – Чей-то голос выводит ее из раздумий.

Открыв глаза, она увидела Сеймура и невольно вздрогнула.

– Маргарет, – обратился он к Мег, улыбаясь с видом человека, который всегда получает что хочет. – Будьте так добры, передайте мои извинения вашему дядюшке. Мы с ним условились встретиться в большом зале, а мне нужно обсудить с леди Латимер одно дело до того, как вы уедете.

– Дело? – переспросила Катерина, как только Мег скрылась за дверями. – Если вы намерены попросить руки Маргарет… – начала она, но он ее перебил:

– Вовсе нет. Нет… хотя она славная девушка… к тому же в ее жилах течет кровь Плантагенетов. – Он немного волнуется, что удивило Катерину, ибо она почувствовала себя так же, оставшись с ним наедине. Он подошел к ней, пожалуй, слишком близко – ближе, чем позволяют приличия. Как гармонично его лицо! У него решительный подбородок, высокие скулы, высокий лоб с хохолком волос посередине, как лук, который призывает посмотреть на него.

– Ах! – воскликнула Катерина. От него исходил мускусный мужской запах; он снова посмотрел на нее своими ярко-синими глазами, и она почувствовала, что внутри у нее все тает; ей бы убежать, но его глаза ее просто парализовали.

– Нет, дело у меня другое. – Он протянул к ней руку; на его ладони что-то лежало. – Кажется, ваша?

Катерина опустила глаза и увидела жемчужину.

– По-моему, нет. – Она машинально потянулась рукой к маминому крестику и нащупала зазубренные концы сломанной цепочки, которая держала центральную жемчужину.

Как жемчужина очутилась у Сеймура? Она была ошеломлена, он словно показал ей фокус, как Уилл Соммерс, который вытащил из-за уха Мег медную монетку. Она некоторое время смотрела на жемчужину, злясь на Сеймура, как будто он нарочно выломал ее.

– Как она у вас оказалась? – Голос у нее был сдавленный, сердитый, она злилась на себя за то, что тоном выдала свое настроение. Ей показалось, что его глаза видят ее насквозь.

Он зашептал, и его шепот в тишине показался очень громким:

– Я видел, как она выпала из вашего кулона в длинной галерее, и попытался привлечь ваше внимание. Потом я снова увидел вас, в покоях леди Марии, но король… – Он умолкает.

– Король, – повторяла Катерина. Она почти забыла о том, как король флиртовал с ней!

– Я так рад, что нашел вас, прежде чем вы уехали! – Его лицо расплылось в широкой, притягательной улыбке, обнажившей острые звериные зубы. Глаза его сощурились и вдруг перестали быть угрожающими; они стали яркими, манящими.

Она не ответила на улыбку, но и жемчужину не взяла; жемчужина по-прежнему лежала у него на ладони. А Катерина не может отделаться от чувства, что ее провели.

Сеймур уселся рядом с ней на каменную скамью и сказал:

– Возьмите.

Катерина взяла жемчужину с его ладони.

– Или вот что, еще лучше. – Его словно только что осенило. – Отдайте мне ожерелье, я отправлю его к своему ювелиру и прикажу починить его.

Она обернулась к нему, надеясь найти в нем хоть какой-нибудь изъян. Но нет, в нем все прекрасно: и идеально разглаженные оборки шелковой рубашки, и аккуратно подстриженная бородка, и то, как его шапочка лихо сдвинута набекрень, и даже его ужасное длинное перо. Алая атласная подкладка, видная в прорезях дублета, напоминает окровавленные губы. Ей захотелось дотронуться до него. Снег лежал на его бархатных плечах, и кончик его носа покраснел. Катерина с улыбкой сняла ожерелье, передала ему, сама себе удивляясь. Она вовсе не собиралась так поступить, но что-то в его открытой улыбке и выражении лица говорило о том, что она все же ошиблась в нем.

Сеймур взял у нее ожерелье и, прежде чем спрятать под одеждой, на миг поднес к губам. Ее словно ударила молния, как будто он поцеловал не ожерелье, а ее шею.

– Берегите его. Оно принадлежало моей матери и очень дорого мне. – Ей удалось взять себя в руки и ответить со своей обычной прямотой.

– Уверяю вас, миледи, я буду беречь ваше ожерелье как зеницу ока, – заверил он, добавляя после паузы: – Искренне соболезную вам по поводу кончины вашего мужа. Уилл говорил, что он очень страдал.

Ей совсем не нравится, что брат обсуждает с Сеймуром ее и ее мужа. Интересно, о чем еще они говорили?

– Да, страдал, – кивнула она.

– Должно быть, вам невыносимо было видеть его страдания.

– Да. – Она по-прежнему смотрела на него; похоже, на его лице отражается неподдельная забота. Из-под его шапочки выбился локон; ей с трудом удается удержать руку – так хочется заправить его за ухо. – Невыносимо.

– Ему повезло… ведь о нем заботились вы.

– Вы думаете, ему повезло? – вскинулась она. – Нисколько! Нельзя назвать везением то, что случилось с ним. – Ее голос резок и сух. Она ничего не могла с собой поделать.

Сеймур пристыженно пробормотал:

– Я вовсе не хотел…

– Знаю, вы ничего плохого не имели в виду, – перебила она его, видя, как Мег спускается по ступенькам. – Мег вернулась, нам пора ехать. – Она встала и заметила, что конюх Рейф с лошадьми уже ждет их.

Мег направилась прямо к нему. Похоже, девочка нарочно избегает Сеймура после разговоров об их браке?

– И еще жемчужину, – напомнил Сеймур.

Слегка смутившись, Катерина раскрыла ладонь. Жемчужина лежала там. Ей показалось, что ее снова провели.

– Ах да, жемчужина! – спохватилась она и передала ему бусину.

– Вы знаете, как выращивают жемчуг? – спросил он.

– Конечно, знаю! – Внезапно она разозлилась на себя за то, что этот красавец пытается вскружить ей голову сладкими речами и банальностями; наверное, все эти хихикающие фрейлины тают от каждого его слова, когда он рассказывает им о жемчуге, рассыпаясь в двусмысленностях, и уговаривает их раскрыть створки своих раковин и лечь с ним в постель.

– А вы – песчинка в моей раковине, – бросила она, готовясь уйти.

Но Сеймура не так легко было смутить.

– Но, может быть, когда-нибудь и я стану жемчужиной, – сказал он, целуя ей руку.

Затем он взбежал вверх, перескакивая через две ступеньки. Плащ развевался за его широкой спиной. Катерина вытерла тыльную сторону ладони о платье и сердито выдохнула. Из ее рта вырвалось облачко пара. Жаль, что она не сказала: если он рассчитывает на легкую победу над вдовой, ошибается. Она не согласится на это даже за тысячу золотых ожерелий. Неожиданно ее охватила тоска. Без мужа она чувствовала себя неприкаянной, она ужасно скучала по нему, ей так хотелось к нему вернуться!

На лестнице какая-то суматоха; разговоры и взрыв смеха. Подняв голову, она увидела, что на ступеньке сидит юный паж; рядом с ним перевернутое блюдо с тартинками, которые разбросаны повсюду. Мимо проходили придворные; они смеялись, пинали тартинки ногами, втаптывали их в пол, дразнили мальчика. На круглом румяном мальчишеском лице смущение и стыд.

Катерина инстинктивно хотела ему помочь, но ее опередил Сеймур. Он опустился на колени, не жалея шелковых панталон, и стал подбирать тартинки. Шутники тут же умолкли и трусливо отошли подальше; всем известно, что Сеймур – зять короля и ему необходимо оказывать уважение. Глядя на их лица, можно было подумать, что Сеймур перевернул мир с ног на голову, встав на колени, чтобы помочь безвестному пажу. Он легонько хлопает мальчишку по спине, смешит его. Они некоторое время сидят рядом, весело болтая, затем Сеймур помог мальчику подняться, и Катерина услышала, как он сказал:

– Не бойся. Я замолвлю за тебя словечко перед поваром.

Когда они ушли, Катерина рассеянно подняла руку к шее, где висел мамин крестик. Правильно ли она поступила, что отдала ожерелье Сеймуру? В конце концов, она его почти не знает. Конечно, он приятель Уилла; этого достаточно, чтобы не сомневаться в его честности… А как по-доброму он отнесся к несчастному пажу! Наверное, она перестала доверять мужчинам после Мергитройда.

– Матушка, – сказала Мег, – смотрите, что подарил мне дядя Уилл! – Она достала из-под плаща книгу и протянула Катерине.

Катерина вдруг снова разозлилась на своего брата; наверное, дал девочке какую-нибудь из запрещенных книг, Лютера или, хуже того, Кальвина. Втягивает бедную девочку в религиозные распри, а она еще ничего толком не понимает, но увидела заглавие и вздохнула с облегчением: перед ней всего лишь «Смерть Артура».

– Чудесно, Мег, – улыбнулась Катерина, возвращая книгу и молча ругая себя за излишнюю подозрительность. Она дала шпоры коню, тот перешел на трусцу. Верховая поездка успокаивает ее, но ей уже не терпится поскорее вернуться домой, в Чартерхаус. Пусть там мрачно, но она хотя бы знает, что творится в его стенах.

– Не могу дождаться, когда покажу ее Дот, – говорит Мег. – Она любит, когда я читаю ей романы.

Гамбит Королевы

Подняться наверх