Читать книгу Север и Юг - Элизабет Гаскелл - Страница 3

Маргарет, снова одетая в траурное платье, возвращалась в Хелстон вместе с отцом, который приезжал на свадьбу. Ее мать осталась дома по множеству мелких причин, ни одна из которых не была бы понята никем, кроме мистера Хейла. Дело в том, что все его аргументы в пользу серого атласного платья, застрявшего на полпути между новизной и старостью, оказались неприемлемыми. Миссис Хейл сказала ему, что раз у него не хватает денег на новую одежду для жены – причем от макушки до кончиков пальцев на ногах, – она не хочет появляться на свадьбе ребенка своей единственной сестры. Если бы миссис Шоу догадалась о реальной причине ее отсутствия на свадьбе, она осыпала бы миссис Хейл ворохом новейших нарядов. Но с тех пор, как миссис Шоу была бедной мисс Бересфорд, прошло почти двадцать лет и она успела забыть все прежние беды, кроме тех неприятностей, которые возникали от неравенства в возрасте при замужней жизни. О них она могла говорить через каждые полчаса. А ее дорогая сестра Мария вышла замуж за мужчину своего сердца, с добрейшим характером и иссиня-черными волосами, так редко встречавшимися в наши дни. И, главное, он был всего лишь на восемь лет старше ее!

Миссис Шоу считала мужа своей сестры одним из самых очаровательных служителей церкви, о которых она когда-либо слышала. Просто идеал приходского священника! Возможно, ей не хватало логики в своих умозаключениях, когда она думала об участи сестры, но для ее рассуждений были характерны следующие две фразы: «Дорогая Мария вышла замуж по любви. Что еще она может желать в этом мире?» Миссис Хейл, осмелься она сказать правду, могла бы ответить ей огромным списком, в который были бы включены серебристо-серый гладкий шелк, белая дамская шляпка, дюжины нарядов для свадьбы и сотни вещей для дома.

Маргарет сообщили, что ее мать не нашла удобным приехать в Лондон. Впрочем, она не жалела, что их встреча состоится в спокойной атмосфере хелстонского пастората, а не в той безумной суете, царившей два последних дня на Харли-стрит, где ее наделили ролью Фигаро и требовали везде в одно и то же время. За эти сорок восемь часов ей столько пришлось сделать и сказать, что теперь у нее все болело от усталости. Расставание и торопливое прощание с людьми, с которыми она так долго жила в одном доме, удручали ее, вызывая печаль и сожаление о временах, которых больше не будет. И не важно, какими были те времена. Они ушли и больше не вернутся. Сердце ныло сильнее, чем ожидалось, и, уезжая домой, Маргарет знала, что будет годами скучать по этому месту, по тем моментам, которые после долгой и острой тоски когда-нибудь растворятся до расплывчатых призрачных грез. Усилием воли она отбросила воспоминания о прошлом и перешла к спокойным размышлениям о желаемом будущем.

Отринув видения памяти, девушка заставила себя вернуться в реальность и осмотрела вагон пассажирского поезда. Перед ней, откинувшись на спинку сиденья, дремал отец. Его некогда густые черные волосы стали теперь седыми и ниспадали на лоб тонкими прядями. Скулы явственно проступали под кожей – слишком сильно для прежней красоты. А ведь когда-то его лицо было округлым и симпатичным. Теперь оно утратило свою миловидность, но приобрело особую притягательность. Черты лица расслабились, но это был скорее отдых после утомления, чем спокойствие человека, который вел жизнь, лишенную тревог. Маргарет была глубоко поражена его усталым и встревоженным видом. Перебирая известные ей события в жизни отца, она попыталась найти причину появления у него морщин, которые, вне всяких сомнений, свидетельствовали о долгих страданиях и постоянной депрессии.

«Бедный Фредерик! – со вздохом подумала она. – Ах, если бы мой брат стал пастором, а не пошел на флот, он не был бы потерян для нас! Хотела бы я знать всю правду. Тетя Шоу решила не рассказывать мне о том ужасном случае на корабле, после которого он уже не мог вернуться в Англию. Мой бедный папа! Каким изможденным он выглядит! Я рада, что возвращаюсь домой и смогу позаботиться о нем и маме».

Когда отец проснулся, она приветствовала его светлой улыбкой, в которой не было даже намека на усталость. В ответ он напряженно растянул свои губы, как будто это требовало больших усилий. На его лице появилось обеспокоенное выражение. Мистер Хейл имел привычку приоткрывать рот, словно хотел что-то сказать. От этого он выглядел немного удивленным и нерешительным. У него были такие же большие и добрые глаза, как у дочери, прикрытые полупрозрачными веками.

Маргарет больше походила на отца, чем на мать. Многие люди удивлялись, что красота миссис Хейл не передалась ей. Некоторые из них считали лицо Маргарет нетипичным и даже непривлекательным. Ее широкий рот нельзя было назвать бутоном розы, который, раскрываясь, отвечал бы «да» и «нет», «не могли бы вы, сэр». Но ее ярко-красные губы имели нежный изгиб и прекрасно оттенялись смуглой кожей лица, такой же гладкой, как слоновая кость. Если ее облик обычно казался излишне высокомерным для такой юной особы, то теперь, во время беседы с отцом, он был светлым, как утро, – с милыми ямочками на щеках и взглядами, говорившими о детской радости и безграничной вере в счастливое будущее.

Она вернулась домой в конце июля. В эту пору деревья в лесу сливались в одну темно-зеленую бархатистую массу. Папоротник в подлеске сиял под косыми лучами солнца. Знойный воздух, казалось, застыл в задумчивой неподвижности. Маргарет часто сопровождала отца в его визитах к прихожанам. Ей нравилось сминать стебли папоротника и чувствовать, как они подламываются под ее ногами, испуская особый аромат. Она обожала гулять по широким полям в благоуханном теплом свете, встречая множество диких птиц и существ, наслаждавшихся солнечным сиянием. Травы, цветы, деревья – все вокруг тянулось к солнцу.

Такие забавы – по крайней мере в течение нескольких недель – оправдывали все ее ожидания. Маргарет училась гордости у леса. Она познакомилась с местными жителями и завела добрых друзей. Она говорила на их диалекте, свободно общалась с соседями, нянчила малышей, читала книги старикам, беседовала с ними о жизни, носила угощения больным и даже иногда преподавала в школе, где ее отец ежедневно учил детей Закону Божьему. После обеда Маргарет, как правило, ходила в гости к знакомым – мужчинам, женщинам или подросткам, которые жили в коттеджах, расположенных у кромки леса.

Ее прогулки на природе были прекрасными, но атмосфера в доме ей не нравилась. По-девичьи досадуя на чуткость своего восприятия, она приходила к выводу, что дела в семье идут неправильно. Ее мать, всегда такая добрая и нежная, теперь казалась сущей фурией. Миссис Хейл была недовольна их социальным статусом. Она считала, что епископ, весьма странно пренебрегая своими обязанностями, не давал ее мужу повышения в должности. Она постоянно укоряла супруга за то, что он стеснялся выпросить себе более высокий пост или паству в каком-нибудь городе. Мистер Хейл громко вздыхал и отвечал, что он был бы благодарен Богу, если бы ему удалось выполнить свой долг даже в таком маленьком поселении, как Хелстон. Однако, несмотря на эти отговорки, он становился все более подавленным. При каждой повторной попытке матери убедить его в необходимости карьерного повышения дочь видела, что отец замыкается в себе и чахнет на глазах.

Она решила примирить мать с Хелстоном. Миссис Хейл говорила, что соседство с лесом оказывает на ее здоровье плохое влияние, поэтому Маргарет начала выводить мать на прогулки по красивым широким холмам, исполосованным лучами солнца, или по затененным облаками пустошам. Она была уверена, что мать привыкла к жизни внутри дома, ограничив свою внешнюю деятельность только посещениями церкви, школы и ближайших соседей. На какое-то время это помогло уменьшить ее депрессию, но, когда наступила осень и погода стала более дождливой, миссис Хейл вернулась к мыслям о нездоровом климате. Она опять стала ежедневно жаловаться, что ее муж, который был умнее мистера Хьюма и гораздо больше соответствовал должности приходского священника, чем мистер Холдсуорт, не получил таких высоких постов, как эти два их бывших соседа. К сожалению, Маргарет оказалась не подготовленной к домашним ссорам и долгим часам недовольства.

Она наслаждалась и даже упивалась идеей отказа от многих предметов роскоши, которые лишали ее свободы в особняке на Харли-стрит. Ее естественная тяга к удовольствиям была поставлена под контроль, причем весьма жесткий. Она гордилась тем, что благодаря своим умениям способна вообще обходиться без развлечений, если этого требуют обстоятельства. Но тучи никогда не приходят с той стороны горизонта, откуда их ждешь. Раньше, когда Маргарет приезжала домой на праздники, она, конечно же, обращала внимание на жалобы матери по поводу Хелстона и социального статуса отца. Однако, погружаясь в радостные воспоминания о счастливых временах, она забывала неприятные детали.

Во второй половине сентября пришли осенние дожди. Маргарет почти не выходила из дома и томилась от скуки. Так уж вышло, что по стандартам цивилизации Хелстон располагался на некотором расстоянии от людей их круга.

– Это самое глухое место в Англии, – говорила миссис Хейл, пребывавшая в одном из своих депрессивных состояний. – Я постоянно сожалею о том, что у твоего отца здесь нет друзей. День ото дня ему приходится общаться только с фермерами и крестьянами. Он опустился на самое дно. Если бы мы жили на другой стороне прихода, ситуация была бы иной. Мы могли бы ходить в гости к Стэнсфилдам и даже Горманам.

– К Горманам? – переспросила Маргарет. – Это те Горманы, которые разбогатели на торговле в Саутгемптоне? О, я рада, что мы не навещаем их. Мне не нравятся торговцы. Нам лучше быть подальше от них и жить среди простых людей без особых претензий.

– Не будь такой привередливой, дорогая Маргарет! – сказала мать, втайне подумав о юном и красивом мистере Гормане, которого она однажды видела в доме мистера Хьюма.

– Я не привередливая и выражаю распространенное мнение. Мне нравятся люди, чья работа связана с землей. Еще мне нравятся солдаты, моряки и ученые трех так называемых «основных профессий». Вы же не хотите, мама, чтобы я восторгалась мясниками, пекарями и изготовителями подсвечников?

– Горманы не мясники и пекари. Они весьма уважаемые люди! Занимаются производством конных экипажей.

– Прекрасно. Но производители экипажей являются все теми же торговцами, которые, на мой взгляд, по части полезности не идут ни в какое сравнение с мясниками и пекарями. О, как я уставала от ежедневных поездок в экипаже вместе с тетей Шоу! И как я скучала по пешим прогулкам!

Несмотря на плохую погоду, Маргарет продолжала сопровождать отца во время его ежедневных визитов к прихожанам. Покидая гнетущую атмосферу дома, она едва не танцевала от радости. Когда они пересекали пустоши и западный ветер мягко подталкивал ее в спину, девушке казалось, что она была таким же созданием природы, как павший лист, уносимый вдаль осенним ветром. Но по вечерам вся радость улетучивалась. Сразу после чая отец удалялся в свой маленький кабинет и они с матерью оставались одни. Миссис Хейл никогда не интересовалась книгами и в первые годы брака запрещала мужу читать ей вслух, пока она занималась домашними делами. Одно время они пристрастились к игре в триктрак, но потом у мистера Хейла появилось множество забот, связанных с паствой и школой. Вскоре он обнаружил, что перерывы в игре, которые возникали из-за его профессиональных обязанностей, вызывали огорчение у миссис Хейл. Она воспринимала их как противодействие ее стараниям наладить быт семьи, и это приводило к всплескам новых упреков и обид. Поэтому, пока дети были юными, мистер Хейл начал проводить вечера в своем кабинете за чтением теологических и метафизических книг, которые ему нравились.

Поначалу, когда Маргарет приезжала сюда на каникулы, она привозила с собой большие связки книг, рекомендованных ей преподавателями или гувернантками. Позже она поняла, что летние дни пролетали слишком быстро, чтобы тратить их на чтение, которым можно было заняться по возвращении в город. Поэтому теперь на ее маленькой книжной полке в гостиной стояли только детские книги и серьезные произведения английских классиков, заимствованные из отцовской библиотеки. Пожалуй, самыми новыми и интересными были «Времена года» Томсона, «Коупер» Хейли и «Цицерон» Миддлтона. Из-за скудного запаса книг ей приходилось прибегать к другим развлечениям. Маргарет часто рассказывала матери о своей лондонской жизни. Миссис Хейл всегда слушала ее с интересом, иногда изумляясь и задавая вопросы, а порою сравнивая роскошь и комфорт особняка на Харли-стрит с простой обстановкой хелстонского дома священника.

В такие вечера Маргарет часто обрывала беседу и прислушивалась к стуку дождя по скату крыши над эркерным окном. Раз или два она ловила себя на том, что машинально отсчитывает монотонные удары капель по оконным стеклам. Все это время ей хотелось расспросить мать, задать вопросы, которые тревожили ее сердце: где теперь Фредерик, чем он занимается, сколько лет прошло с тех пор, как они слышали о нем? Но, учитывая слабое здоровье матери и ее субъективную неприязнь к Хелстону – два фактора, возникших после бунта на корабле, в котором участвовал Фредерик, – Маргарет опасалась затрагивать запретную тему. Очевидно, ее родители решили предать историю о бунте полному забвению. Поэтому, несмотря на желание Маргарет поговорить о ней, она вдруг смущалась и меняла тему беседы. Оставаясь с матерью наедине, она считала отца лучшим источником информации, а в его присутствии ей казалось, что легче будет говорить с матерью.

Вполне возможно, она не услышала бы ничего нового. В одном из писем, полученных Маргарет еще до отъезда из Лондона, отец сообщил ей, что Фредерик обосновался в Рио. Он пребывал в здравии и посылал сестре свои наилучшие пожелания. Эти скупые фразы казались высохшими костями без толики живого и яркого интеллекта, по которому она так скучала. В тех редких случаях, когда речь шла о брате, его всегда называли «бедным Фредериком». Его комнату сохраняли в том же состоянии, в каком он оставил ее. За порядком в ней следила Диксон, горничная миссис Хейл. Она сама вытирала там пыль, не позволяя второй служанке выполнять эту часть домашней работы. При каждом удобном случае Диксон всегда вспоминала день, когда леди Бересфорд приняла ее на работу в поместье сэра Джона и назначила горничной для двух милых мисс Бересфорд – красавиц Ратландшира.

Диксон считала мистера Хейла большим разочарованием в жизни юной леди – мужчиной, не оправдавшим ее надежд. Если бы мисс Бересфорд не вышла так поспешно замуж за бедного священника, то неизвестно, кем бы она стала теперь. Но Диксон сохранила ей верность даже в этом несчастном падении (имелась в виду семейная жизнь ее хозяйки). Она осталась с миссис Хейл и блюла ее интересы, считая себя доброй феей-защитницей, в чьи обязанности входила борьба со злобным гигантом, мистером Хейлом. Мастер Фредерик был ее любимцем и гордостью. Любое упоминание о нем незамедлительно смягчало строгие черты ее лица. Она еженедельно убирала его комнату, причем так тщательно, словно он мог вернуться домой тем же вечером.

Маргарет полагала, что ее отец недавно получил какие-то известия о Фредерике. Он не уведомил о них жену, но стал встревоженным и нервным. Похоже, миссис Хейл не замечала перемен в поведении супруга. Ее муж всегда отличался мягкостью характера и был готов поделиться последним куском во благо других людей. Иногда, приняв причастие у смертного ложа или услышав о каком-то зверском преступлении, он по нескольку дней мог находиться в подавленном состоянии. Но теперь им овладела какая-то отрешенность. Казалось, его мысли были заняты чем-то другим, и это угнетение разума и рассеянность не ослаблялись даже привычными повседневными делами. Ни духовное ублажение страждущих, ни уроки в школе, которые он проводил в надежде, что подрастающему поколению удастся обуздать в себе греховные и злые помыслы, – ничто не могло вывести его из этого состояния.

Мистер Хейл стал реже навещать прихожан. По утрам он либо запирался в своем кабинете, либо прохаживался по саду, высматривая сельского почтальона. Раньше тот тихо, но настойчиво стучал в ставню кухонного окна, пока кто-нибудь из обитателей дома не выходил к нему. Теперь же, если утро было ясное, мистер Хейл слонялся по дорожкам сада, а в дождливые дни задумчиво стоял у окна кабинета, дожидаясь прибытия почты. Почтальон, проходя мимо их ограды из шиповника, уважительно кланялся священнику, передавал ему письмо или едва заметно покачивал головой, после чего удалялся к большим земляничным деревьям. А мистер Хейл, посмотрев ему вслед, возвращался в дом, чтобы с тяжелым сердцем и встревоженным умом приступить к повседневным делам.

Впрочем, Маргарет была в таком возрасте, когда любое дурное предчувствие, не основанное на точных фактах, легко вытесняется ясным солнечным днем или радостными внешними событиями. Когда наступили две теплые недели октября, ее тревоги разлетелись, как пух чертополоха. Она больше не думала ни о чем, кроме красот осеннего леса. Заросли папоротника завяли, и после прошедших дождей открылось множество заповедных лужаек, которые в период с июля по август были недоступны для нее. В особняке на Харли-стрит их с Эдит учили рисованию. Во время плохой сентябрьской погоды Маргарет сожалела об утраченных моментах, когда она могла бы зарисовывать лесные пейзажи. Поэтому теперь, с наступлением приятной погоды, пока еще не было заморозков и холодов, она решила сделать серию набросков. Но едва этим утром Маргарет занялась приготовлением мольберта, как Сара, их домашняя служанка, распахнула дверь гостиной и звонко объявила: «Мистер Генри Леннокс!»