Читать книгу Жены и дочери - Элизабет Гаскелл - Страница 3

В десять часов утра в тот знаменательный четверг экипаж из поместья Тауэрз приступил к работе. Молли была готова задолго до того, как он впервые появился на горизонте, хотя было условлено, что она с обеими мисс Браунинг должна будет сесть в него не ранее последнего, четвертого раза. Она тщательно умылась с мылом, и теперь личико ее сияло чистотой; что же до кружев, платья и лент, то и они поражали белизной. Девочка набросила на себя черную накидку, принадлежавшую ее матери; богато расшитая тесьмой и кружевами, она выглядела на ребенке причудливо и старомодно. Впервые в жизни Молли надела лайковые перчатки; до той поры ей случалось носить лишь хлопчатобумажные. Они оказались слишком велики для ее маленьких и пухленьких, будто перевязанных, пальчиков, но, поскольку Бетти заявила ей, что они предназначены на вырост, то все было в порядке. Девочка не находила себе места от волнения и даже едва не лишилась чувств от долгого утреннего ожидания, хотя Бетти говорила ей, что когда с нетерпением ждешь чего-либо, то время тянется невыносимо медленно. Молли не сводила глаз с извилистой улочки в ожидании экипажа, пока по прошествии двух часов он наконец не приехал за нею. Ей пришлось сесть на самый краешек, чтобы не помять новые платья обеих мисс Браунинг; при этом не слишком подаваться вперед, дабы не досаждать толстой миссис Гуденоу и ее племяннице, которые заняли передние места; словом, сам факт того, что она сидела среди них, вызывал большие сомнения, но еще большие неудобства доставляло ей осознание того, что ее намеренно поместили в самый центр экипажа, выставив на обозрение всего Холлингфорда. День был слишком торжественным, чтобы маленький городок продолжал жить своей обычной жизнью. Из верхних окон выглядывали служанки; жены лавочников стояли в дверных проемах; домохозяйки выбегали из своих домов, держа на руках младенцев; а детвора, слишком маленькая для того, чтобы знать, как следует вести себя прилично при виде графской кареты, приветствовала ее радостными воплями. Женщина у сторожки распахнула ворота и присела в низком реверансе перед разряженными гостями. И вот они въехали в парк; а когда вдали показалось поместье, в экипаже, битком набитом дамами, воцарилась благоговейная тишина, которую нарушило едва слышное замечание племянницы миссис Гуденоу, особы приезжей, которое она позволила себе, когда они остановились перед полукруглыми ступенями, ведущими к дверям особняка.

– Кажется, это называется «подъезд», не правда ли? – поинтересовалась она.

Но ответом ей стало единодушное «Тише!». Все было настолько торжественно и величественно, что Молли перепугалась не на шутку и ей отчаянно захотелось домой. Но она позабыла о своих страхах, когда гости отправились на прогулку по великолепным садам, ничего подобного которым она и представить себе не могла. По обеим сторонам тянулись зеленые бархатные лужайки, купающиеся в солнечных лучах и переходящие в лесистый парк; если где-то и были низкие изгороди и канавы, разделявшие мягкие полотнища травы, то Молли их не заметила; а то, как ухоженный сад незаметно сменялся дикой природой, попросту очаровало ее. Неподалеку от особняка виднелись стены и заборы; но все они были увиты плетистыми розами, жимолостью и прочими только-только начинающими цвести вьющимися растениями. Повсюду были разбиты клумбы, багряные, темно-красные, голубые и оранжевые; зеленые лужайки пестрели полевыми цветами. Молли крепко держалась за руку мисс Браунинг, пока они неспешно прогуливались по парку в обществе еще нескольких дам; процессию возглавляла одна из дочерей миледи, которую явно изумляло безудержное восхищение, которого удостаивались различные достопримечательности, крупные и не очень. Молли держала язык за зубами, как и подобает особе ее возраста и положения, разве что время от времени облегчала душу глубокими судорожными вздохами. Вскоре они вышли к нескончаемому ряду сверкающих теплиц и оранжерей, где их поджидал помощник садовника. Впрочем, растения внутри интересовали Молли куда меньше, чем цветы на открытом воздухе; но леди Агнесса обладала более утонченным естественнонаучным вкусом и потому принялась распространяться то об одном редком растении, то о другом, которое требует тщательного ухода, пока Молли не почувствовала, что очень устала и вот-вот лишится чувств. Девочка была слишком застенчивой, чтобы заговорить сразу, но в конце концов, опасаясь устроить неприличную сцену, если она не выдержит и расплачется, или, что еще хуже, упадет бездыханной на какой-нибудь особенно ценный цветок, она стиснула руку мисс Браунинг и выдохнула:

– Можно мне вернуться в сад? Здесь нечем дышать!

– О да, конечно, милочка. Пожалуй, тебе и впрямь трудно понять все это. Но рассказ очень поучителен, да и латынь в нем присутствует.

И она поспешно отвернулась, дабы не упустить ни единого словечка из лекции леди Агнессы об орхидеях, а Молли повернула назад и вышла из душной оранжереи. На свежем воздухе ей моментально стало лучше. Оставшись в одиночестве и без назойливого присмотра, она переходила от одного замечательного местечка к другому, оказываясь то в открытом парке, то в замкнутом цветочном саду, где сонную тишину нарушало лишь пение птиц да журчание фонтана, а ветви деревьев, переплетаясь над головой, заключали в объятия голубое июньское небо. Она шла куда глаза глядят, словно бабочка, порхающая с цветка на цветок, нисколько не заботясь о том, где находится, пока наконец не устала настолько, что захотела вернуться обратно в особняк. Но как это сделать, Молли не знала, да и вдобавок, лишившись защиты и протекции обеих мисс Браунинг, боялась встретить там незнакомых людей. Жаркое солнце напекло ей голову, и та начала болеть. Она вдруг увидела огромный раскидистый кедр на лужайке, и густая тень под его ветвями, где так покойно можно отдохнуть, с неудержимой силой поманила ее к себе. В тени стояла и деревянная скамейка. Усталая Молли опустилась на нее и вскоре заснула.

Спустя некоторое время она очнулась от дремоты и вскочила на ноги. Рядом стояли две дамы и разговаривали о ней. Обе были ей совершенно незнакомы, и, испытывая смутное убеждение, что она совершила нечто недостойное, а еще страдая от усталости, голода и утреннего перевозбуждения, Молли расплакалась навзрыд.

– Бедная девочка! Она наверняка приехала сюда с кем-то из гостей из Холлингфорда и заблудилась, – сказала старшая из двух дам.

На вид ей можно было дать лет около сорока, хотя на самом деле ей не исполнилось еще и тридцати. Внешностью она обладала самой заурядной, но на лице ее застыло суровое выражение; ее платье было настолько богатым, насколько это вообще возможно для утреннего туалета; голос у нее оказался глубоким и ровным – такой в низших слоях общества назвали бы попросту грубым и хриплым; но это был не тот эпитет, который можно было применить к леди Куксхейвен, старшей дочери графа и графини. Вторая дама выглядела намного моложе, хотя на самом деле была на несколько лет старше своей спутницы; поначалу Молли даже подумала, что более красивой женщины еще не видала в жизни, и та действительно была очень мила и привлекательна. Дама ответила леди Куксхейвен голосом негромким и печальным:

– Бедняжка! Не сомневаюсь, что она переутомилась из-за жары, да еще и эта ее тяжелая соломенная шляпка. Давай-ка я развяжу ее, милочка.

Молли наконец-таки обрела дар речи, чтобы пролепетать:

– Меня зовут Молли Гибсон. – И, опасаясь, что ее примут за незваную гостью, добавила: – Я приехала сюда с обеими мисс Браунинг.

– С обеими мисс Браунинг? – переспросила леди Куксхейвен, вопросительно глядя на свою спутницу.

– Полагаю, это те две высокие молодые женщины, о которых говорила леди Агнесса.

– Ах, вот оно что. Я видела, как она вела за собой целую группу гостей. – Вновь устремив взгляд на Молли, она осведомилась: – Ты ела что-либо, дитя мое, с тех пор, как попала сюда? Ты выглядишь немножко бледной. Наверное, это из-за жары?

– Я ничего не ела, – жалобным голоском отозвалась Молли. И впрямь, перед тем, как она заснула, ее мучило острое чувство голода.

Обе дамы вновь негромко заговорили друг с другом. В голосе старшей прозвучала неприкрытая властность, как бывало всегда, когда она обращалась к кому-либо из посторонних.

– Посиди здесь, милочка, и никуда не уходи. Мы вернемся в дом, и Клэр принесет тебе что-нибудь поесть, прежде чем ты соберешься обратно. Отсюда до особняка никак не меньше четверти мили.

С этими словами они ушли, а Молли выпрямилась на скамейке, ожидая обещанную посланницу. Она понятия не имела, кто такая Клэр, да и есть уже особенно не хотелось, но девочка отдавала себе отчет в том, что идти без посторонней помощи не сможет. Наконец она заметила, что к ней возвращается красивая леди, за которой следовал лакей с небольшим подносом в руках.

– Видишь, как добра к тебе леди Куксхейвен, – сказала та, которую звали Клэр. – Она сама выбрала для тебя блюда к этому маленькому ленчу; а теперь ты должна хоть немного поесть, после чего тебе наверняка станет лучше, милочка… Вы можете быть свободны, Эдвардс, я сама отнесу поднос обратно.

Ей принесли хлеб, холодного цыпленка, конфитюр, бокал вина, бутылочку содовой воды и кисточку винограда. Молли дрожащей рукой потянулась за водой, но была слишком слаба, чтобы удержать ее. Клэр сама поднесла ей горлышко ко рту, она сделала долгий глоток и сразу же почувствовала себя лучше. Но вот съесть что-либо девочка так и не смогла; как она ни заставляла себя, угощение не лезло ей в горло; да и голова у нее болела чересчур сильно. Клэр явно пребывала в недоумении.

– Попробуй хотя бы виноград, так будет лучше всего. Ты обязательно должна что-нибудь съесть, иначе я даже не представляю, как доведу тебя до дома.

– У меня сильно болит голова, – пожаловалась Молли, поднимая отяжелевшие глаза на свою собеседницу.

– Ах, какая досада! – нежным голосом проговорила Клэр, словно она ничуть не сердилась, а лишь констатировала факт.

Молли вдруг почувствовала себя виноватой и очень несчастной. Клэр продолжала, но теперь в ее голосе появились и суровые нотки:

– Понимаешь, я не знаю, что с тобой делать, если ты не съешь чего-нибудь, чтобы набраться сил и самой дойти до дома. А я вот уже три часа слоняюсь по этому парку и устала так, что ты даже себе не представляешь, да и к тому же пропустила свой ленч.

И тут ей в голову, очевидно, пришла новая идея, потому что она сказала:

– Давай-ка ты приляжешь на скамейке на несколько минут, а потом попробуешь съесть немножко винограда, а я подожду тебя и сама съем кусочек чего-нибудь вкусненького. Ты точно не хочешь этого цыпленка?

Молли сделала так, как ей было сказано, откинулась на спинку скамейки и стала по одной лениво отщипывать виноградины, наблюдая за тем, с каким аппетитом ее собеседница принялась за цыпленка и конфитюр, запивая все это вином из бокала. Она была настолько красива и изящна в своем трауре, что даже та поспешность, с которой она поглощала угощение, словно боялась, что кто-либо застанет ее за этим действом врасплох, не мешала Молли восхищаться всем, что она делала.

– Ну что, милочка, ты готова идти? – поинтересовалась женщина, съев подчистую все, что было на подносе. – Ладно, идем, ты уже почти доела свой виноград, умница. А теперь я отведу тебя к боковому входу, и мы поднимемся ко мне в комнату, где ты сможешь прилечь на часик-другой. После сна головная боль у тебя непременно пройдет.

И они двинулись в путь. Клэр несла пустой поднос, к некоторому стыду Молли; но девочка и так едва-едва переставляла ноги, так что предложить свою помощь в чем-либо еще попросту опасалась. «Боковой вход» оказался каменной лестницей, ведущей из приватного декоративного сада в приватный же холл, застеленный циновками, или переднюю, в которую выходило множество дверей и в которой стоял легкий садовый инвентарь, а также луки и стрелы, принадлежавшие молодым девушкам из особняка. Должно быть, леди Куксхейвен заметила, что они идут, потому что встретила их в холле, едва они успели войти туда.

– Как она себя чувствует? – спросила леди Куксхейвен, после чего, окинув взглядом тарелки и бокалы, добавила: – Надеюсь, ничего серьезного! Клэр, ты, конечно, молодец, но принести поднос мог бы и кто-нибудь из мужчин. Такая погода уже сама по себе является сущим наказанием.

Помимо воли Молли вдруг захотелось, чтобы ее красивая спутница поведала леди Куксхейвен о том, что это она расправилась с плотным ленчем, но той, похоже, подобная мысль даже не пришла в голову. Клэр ограничилась тем, что сказала:

– Бедняжка! Она еще не пришла в себя. По ее словам, у нее болит голова. Я намерена уложить ее в собственную постель, чтобы она немножко поспала.

Молли услышала, как леди Куксхейвен, смеясь, что-то сказала мимоходом Клэр. Девочка готова была провалиться сквозь землю, поскольку ей послышалось, будто она проговорила нечто вроде: «Скорее всего, просто объелась». Однако же Молли чувствовала себя слишком скверно, чтобы долго терзаться подобными мыслями. Маленькая белая кроватка в милой и прохладной комнате неудержимо влекла ее к себе. Легкий ветерок шевелил муслиновые занавески на распахнутых окнах, в которые вливался сладкий воздух из сада. Клэр укрыла ее легкой шалью и задернула портьеры, отчего в комнате стало уютно и темно. Когда она уже собиралась уходить, Молли приподнялась на локте.

– Прошу вас, мадам, не позволяйте им уехать без меня. Пожалуйста, пришлите кого-нибудь разбудить меня, если я засну. Я должна вернуться вместе с обеими мисс Браунинг.

– Не волнуйся, милочка, я обо всем позабочусь, – ответила Клэр, оборачиваясь в дверях и посылая Молли воздушный поцелуй.

Но, выйдя из комнаты, она и думать забыла о девочке. Экипажи были поданы в половине пятого пополудни, подгоняемые леди Камнор, которая вдруг почувствовала, что устала развлекать гостей, неуемное восхищение которых стало изрядно раздражать ее.

– Почему бы не отправить оба экипажа, мама, и не избавиться ото всех сразу? – предложила леди Куксхейвен. – Эта отправка по частям чрезвычайно утомительна.

Как следствие, поднялась ужасная суматоха и гости поспешили к экипажам, в беспорядке усаживаясь в них. Мисс Браунинг уехала в фаэтоне (который леди Камнор именовала «чевиотом», поскольку название рифмовалось с именем ее дочери, леди Чевиот, или Гарриет, как она была упомянута в «Книге пэров Великобритании»), а мисс Фебу увезли вместе с остальными в просторном фамильном экипаже наподобие тех, что мы сейчас называем «омнибусами». Обе полагали, что Молли уехала с другой, тогда как на самом деле она крепко спала на кровати миссис Киркпатрик – в девичестве просто Клэр.

В комнату вошли служанки, чтобы прибраться в ней. Их разговор и разбудил Молли, которая села на кровати и, откинув со лба волосы, попыталась сообразить, где она находится и как здесь оказалась. Опустив ноги на пол, она встала и, к невероятному изумлению служанок, поинтересовалась:

– Пожалуйста, скажите мне, мы скоро уедем отсюда?

– Господи, спаси и помилуй! Нам и в голову не приходило, что кто-то может спать в постели! Вы – одна из дам, которых пригласили в гости из Холлингфорда, милочка? Но ведь они все уже уехали час или более тому!

– О боже, что же мне делать? Та леди, которую все называют Клэр, пообещала разбудить меня вовремя. Папа будет очень беспокоиться, не зная, где я и что со мной, а о том, что скажет Бетти, мне и думать не хочется.

Девочка заплакала, а служанки, явно обескураженные, обменялись взглядами и с сочувствием уставились на нее. Но в этот самый момент из коридора донеслись шаги миссис Киркпатрик. Своим мягким музыкальным голоском она негромко напевала какую-то итальянскую арию, направляясь к себе в комнату, чтобы переодеться к ужину. Служанки вновь обменялись многозначительными взглядами, и одна сказала другой:

– Пусть разбирается сама.

После этого они занялись уборкой в соседних помещениях.

Миссис Киркпатрик открыла дверь и как громом пораженная застыла на пороге, в недоумении глядя на Молли.

– Боже мой, я совсем забыла о тебе! – проговорила она наконец. – Нет-нет, не плачь, прошу тебя, иначе ты приведешь себя в непотребное состояние и тебя никому нельзя будет показать. Разумеется, это я виновата в том, что ты проспала, и, если сегодня вечером я не сумею отправить тебя обратно в Холлингфорд, ты переночуешь у меня, а завтра утром мы постараемся отвезти тебя домой.

– Но папа! – всхлипнула Молли. – Он привык, что я всегда готовлю ему чай. Кроме того, у меня нет с собой ночной сорочки и всего прочего.

– Прошу тебя, перестань расстраиваться из-за того, что невозможно поправить. Я одолжу тебе все необходимое, а твоему папе придется сегодня обойтись без твоего чая. Просто в следующий раз не засыпай в чужом доме, ведь тогда можно оказаться среди людей, которые совсем не так гостеприимны, как здешние хозяева. Ну а теперь, если ты перестанешь плакать и успокоишься, я узна́ю, можно ли тебе выйти к десерту вместе с мастером Смитом и маленькими леди. Ты отправишься в детскую, где выпьешь с ними чаю, а после вернешься сюда, расчешешься и вообще приведешь себя в порядок. Полагаю, ты должна радоваться тому, что оказалась в таком роскошном особняке, как этот. Многие маленькие девочки не могут и мечтать ни о чем подобном.

Разговаривая, она занималась собственным туалетом, готовясь к ужину: сняла черное траурное утреннее платье, облачилась в пеньюар, распустила свои мягкие золотистые волосы, отчего те рассыпались по плечам. Затем она принялась оглядываться в поисках различных аксессуаров к платью, не умолкая при этом ни на минуту.

– У меня самой есть маленькая дочка, милочка! Так вот, она отдала бы что угодно, лишь бы иметь возможность погостить здесь, у лорда Камнора, вместе со мной, но вместо этого ей придется все каникулы провести в школе. Глядя же на тебя, можно подумать, что мысль о том, чтобы остаться здесь всего на одну ночь, причиняет тебе невероятные страдания. Что до меня, то я была ужасно занята, общаясь с этими надоедливыми… я хотела сказать, очаровательными особами из Холлингфорда, а человек не может думать обо всем сразу.

Молли, несмотря на то, чтобы была еще сущим ребенком, моментально перестала плакать при упоминании о маленькой дочке миссис Киркпатрик и даже осмелилась задать вопрос:

– Так вы замужем, мадам? Я подумала, что вас зовут мисс Клэр.

Миссис Киркпатрик добродушно ответила:

– Я не похожа на женщину, которая побывала замужем, верно? Вот и остальные удивляются. Тем не менее я вот уже семь месяцев как вдова. И у меня не появилось ни единой седой волосинки, в отличие от леди Куксхейвен, у которой, хоть она и моложе меня, их уже великое множество.

– Но почему вас называют Клэр? – продолжала расспрашивать Молли, которой эта женщина показалась весьма любезной и общительной.

– Потому что я была мисс Клэр, когда жила с ними. Красивое имя, не правда ли? Я вышла замуж за мистера Киркпатрика; он был всего лишь младшим приходским священником, бедняга, но при этом происходил из очень хорошей семьи, и, если бы трое его родственников умерли, не оставив после себя наследников, я бы стала супругой баронета. Но Провидение рассудило иначе. К тому же всегда следует довольствоваться тем, что имеешь. Двое из его кузенов женились и обзавелись большими семьями, а бедный дорогой Киркпатрик умер, оставив меня вдовой.

– Но ведь у вас есть маленькая дочка? – спросила Молли.

– Да, есть. Моя дорогая Синтия! Я бы хотела, чтобы ты с нею познакомилась. Она стала для меня единственным утешением и отрадой. Если у меня будет время, я покажу тебе ее фотографию, когда мы с тобой будем ложиться спать. Но сейчас я должна идти. Не годится заставлять леди Камнор ждать, тем более когда она просила меня сойти вниз пораньше, чтобы помочь ей принять других гостей. Я сейчас позвоню в колокольчик, а когда придет горничная, попроси ее отвести тебя в детскую. И пусть она объяснит нянечке леди Куксхейвен, кто ты такая. После ты выпьешь чаю с маленькими леди и сойдешь с ними вниз, к десерту. Ну вот! Мне очень жаль, что ты проспала и осталась здесь. А теперь поцелуй меня и не плачь. На самом деле ты очень красивая девочка, хотя цветом волос и лица совсем не похожа на Синтию! Ах, Нанни, не будете ли вы так добры, чтобы отвести эту юную леди… как тебя зовут, милочка? Гибсон?.. мисс Гибсон к миссис Дайсон, в детскую, и попросить позволить ей выпить чаю вместе с маленькими леди, а после этого отправить ее вместе с ними вниз, к десерту. Миледи я все объясню сама.

Лицо Нанни моментально просветлело, стоило ей услышать фамилию Гибсон, и, удостоверившись, что Молли действительно дочка «доктора», она согласилась выполнить просьбу миссис Киркпатрик с куда большей готовностью, чем ей обычно было свойственно.

Молли была послушной девочкой и очень любила детей. Поэтому в детской она быстро подружилась с маленькими леди, как ей и было велено, и даже сумела оказаться полезной миссис Дайсон, играя в кубики с самой младшей из них, пока ее братья и сестры наряжались в кружева, муслин, бархат и широкие блестящие ленты.

– Итак, мисс, – сказала миссис Дайсон, когда ее собственные подопечные были готовы, – что я могу для вас сделать? У вас ведь нет с собой другого платья, не правда ли?

Да, действительно, другого платья у нее не было, а даже если бы и было, то едва ли оно было бы лучше ее нынешнего, пошитого из плотного белого канифаса. Поэтому ей оставалось лишь ополоснуть лицо, вымыть руки и позволить нянечке расчесать и надушить свои волосы. Молли подумала, что предпочла бы провести всю ночь в парке и заснуть под чудесным раскидистым кедром, чем пройти неизвестное, но наверняка тяжелое испытание под названием «сойти к десерту», что и нянечки, и дети явно полагали главным событием дня. В конце концов лакей передал приглашение, и миссис Дайсон в шуршащем атласном платье, выстроив своих подопечных, направилась вместе с ними к дверям столовой.

Вокруг накрытого стола в ярко освещенной комнате уже сидела большая компания мужчин и женщин. Каждый из разодетой детворы бросился к своей мамочке, или тете, или иному родственнику, и только одной Молли подойти было не к кому.

– Кто эта высокая девочка в плотном белом платье? Полагаю, это же не одна из дочерей миледи?

Дама, к которой и был обращен этот вопрос, поднесла к глазам лорнет, окинула Молли взглядом с головы до ног и тут же опустила его.

– Француженка, как мне представляется. По-моему, леди Куксхейвен намеревалась пригласить к себе француженку-гувернантку, дабы она занялась воспитанием ее маленьких дочек, чтобы они с раннего детства овладели языком. Бедняжка, она выглядит совершенно потерянной!

С этими словами она поманила Молли к себе. Девочка бросилась к ней, ища защиты, но, когда леди обратилась к ней по-французски, она жарко покраснела и смущенно ответила:

– Я не говорю по-французски. Меня зовут Молли Гибсон, мадам.

– Молли Гибсон! – громко сказала леди, словно подобного объяснения ей было явно недостаточно.

Лорд Камнор услышал и слова, и тон, которым они были произнесены.

– Ого! – воскликнул он. – Так ты – та самая маленькая девочка, которая спала в моей кровати?

Он пытался подражать глубокому басу медведя из сказки, который задавал такие же вопросы маленькой девочке, но Молли не читала «Трех медведей» и потому решила, что милорд гневается по-настоящему. Задрожав, она лишь сильнее прижалась к леди, которая подозвала ее к себе и в которой она видела свою спасительницу. Лорд же Камнор продолжал веселиться, полагая свои слова весьма удачной шуткой, поэтому все то время, пока женщины оставались в комнате, он подтрунивал над Молли, то величая ее Спящей Красавицей, то намекая на Семерых Спящих и прочих известных сонь, каких только мог вспомнить. Он и понятия не имел, какие страдания причиняют впечатлительной девочке его шуточки, которая уже сочла себя сущей грешницей за то, что проспала отъезд, вместо того чтобы бодрствовать и оставаться на ногах. Если бы Молли имела привычку складывать два и два, то, пожалуй, она нашла бы себе оправдание, вспомнив о том, что миссис Киркпатрик клятвенно обещала разбудить ее вовремя. Но сейчас она могла думать лишь о том, что стала нежеланной гостьей в таком роскошном доме и что в глазах остальных выглядит непрошеной самозванкой, явившейся без приглашения туда, где ее никто не ждал. Раз или два девочка мельком подумала о том, где сейчас обретается ее отец и не скучает ли он по ней, но мысль о таком знакомом и близком домашнем уюте и счастье породила у нее комок в горле, и она решила, что не должна думать об этом, чтобы не расплакаться. А тут еще чутье подсказывало ей, что раз уж она осталась в поместье Тауэрз, то чем меньше она будет привлекать к себе внимание и причинять неудобства хозяевам, тем лучше для нее.

Она вышла вслед за дамами из столовой, втайне надеясь, что никто не заметит ее. Но это было решительно невозможно, и Молли немедленно стала предметом разговора этой внушающей благоговейный ужас леди Камнор и ее доброй соседки за ужином.

– Вы не поверите, но я сочла эту юную леди француженкой, когда впервые увидела ее. У нее черные волосы и ресницы, серые глаза и бледная, почти бесцветная кожа, что так часто встречается в некоторых провинциях Франции. А еще, насколько я помню, леди Куксхейвен пыталась найти образованную девушку, которая бы стала приятной компаньонкой ее детям.

– Нет! – отрезала леди Камнор, и на лице ее, как показалось Молли, отразилось отвращение. – Она – дочь нашего доктора здесь, в Холлингфорде; нынче утром она приехала вместе с остальными школьными попечительницами, но потом перегрелась на солнце и заснула в комнате Клэр, каким-то образом умудрившись проспать все на свете, и проснулась только тогда, когда все экипажи уже уехали. Завтра утром мы отправим ее домой, но сегодня ей придется остаться у нас. Клэр оказалась настолько добра, что согласилась приютить ее у себя в комнате.

Подобные речи весьма смахивали на обвинительные, и Молли чувствовала себя как на иголках. В этот момент к ней подошла леди Куксхейвен. Тон ее голоса был таким же глубоким, а манеры – столь же резкими и властными, как и у матери, но Молли каким-то образом угадала, что за всей этой показной суровостью скрывается добрая душа.

– Как ты себя чувствуешь, дорогая моя? Выглядишь ты уже гораздо лучше, чем тогда, под кедром. Значит, ты останешься у нас на ночь? Клэр, тебе не кажется, что мы могли бы показать мисс Гибсон несколько альбомов с гравюрами, которые наверняка заинтересуют ее.

Миссис Киркпатрик подплыла к тому месту, где стояла Молли, и начала осыпать ее знаками внимания и милой болтовней, пока леди Куксхейвен перебирала тяжелые тома в поисках того, что могло бы заинтересовать девочку.

– Бедняжка! Я видела, как ты вошла в столовую и ужасно стеснялась при этом; я хотела, чтобы ты подошла ко мне, но не могла подать тебе знак, поскольку в этот момент ко мне обратился лорд Куксхейвен, рассказывая о своих путешествиях. А, вот замечательная книга – «Портреты выдающихся деятелей Великобритании». Давай я сяду рядом и расскажу тебе, кто они такие. Можете более не беспокоиться, леди Куксхейвен, я сама позабочусь о ней, положитесь на меня!

Услышав эти слова, Молли почувствовала, как щеки у нее вспыхнули жарким пламенем. Ах, если бы только они оставили ее в покое и не утруждались, выказывая ей свою доброту, и «не беспокоились» бы о ней! Слова миссис Киркпатрик приглушили благодарность, которую она начала испытывать к леди Куксхейвен за то, что та искала для нее что-либо, способное развлечь ее. Но, разумеется, это было сплошным беспокойством, и ей ни в коем случае не следовало оставаться здесь.

Вскоре, однако, миссис Киркпатрик позвали аккомпанировать леди Агнессе, которая вознамерилась спеть, и Молли смогла наконец насладиться обретенной свободой. Она тайком огляделась и решила, что роскошью и великолепием этот особняк ничем не уступает королевскому дворцу. Большие зеркала, бархатные шторы, картины в позолоченных рамах и множество свечей в подсвечниках и канделябрах украшали просторный салон, и повсюду небольшими группами стояли леди и джентльмены в потрясающе шикарных нарядах. Молли вдруг отчего-то вспомнила детей, которых сопровождала в столовую, к каковым, похоже, относилась и она сама, – но куда же они подевались? Очевидно, отправились спать еще часом ранее, повинуясь незаметному знаку своей матери. Молли спросила себя, а не может ли уйти и она – если только сумеет найти обратную дорогу в блаженное уединение спальни миссис Киркпатрик. Но от дверей ее отделяло изрядное расстояние, да и до миссис Киркпатрик, на заботу которой она рассчитывала более, чем на чью-либо еще, тоже было далековато. То же самое можно было сказать и о леди Куксхейвен, и внушающей благоговейный трепет леди Камнор, и ее забавном и добродушном супруге. Поэтому Молли осталась на месте, переворачивая страницы с гравюрами, которые ее ничуть не привлекали. Посреди этой ослепительной роскоши на сердце у нее становилось все тяжелее и тяжелее. Вскоре в комнату вошел лакей и, оглядевшись по сторонам, направился к миссис Киркпатрик, которая сидела за фортепиано, в самом центре группы гостей, вознамерившихся потрафить своим музыкальным вкусам. Она готова была аккомпанировать каждому, кто хотел продемонстрировать свои вокальные данные, и с улыбкой охотно удовлетворяла любые просьбы. Она встала и направилась к Молли, затаившейся в уголке.

– Милочка, за тобой приехал твой папа и привел с собой пони, на котором ты и поедешь домой. Увы, я лишусь компаньонки на сегодняшнюю ночь, но ничего не поделаешь, поскольку ты, полагаю, должна будешь покинуть нас.

Уехать! Молли вскочила на ноги, дрожа от радости, и едва не закричала от восторга. Но последующие слова миссис Киркпатрик привели девочку в чувство и охладили ее пыл.

– Ты должна пожелать леди Камнор покойной ночи, дорогая моя, и поблагодарить ее милость за проявленную доброту. Она стоит вон там, подле статуи, и разговаривает с мистером Кортни.

Да! Она была именно там, в сорока футах, которые показались девочке сотней миль! Ей предстояло пересечь огромное пустое пространство, а потом еще держать речь!

– Я действительно должна подойти к ней? – спросила Молли самым жалобным и умоляющим тоном, на какой только была способна.

– Непременно. И поспеши, ведь в этом нет ничего особенно страшного, не правда ли? – отозвалась миссис Киркпатрик чуточку резче, чем раньше, ибо понимала, что ее ждут у фортепиано, и хотела как можно скорее покончить с очередной досадной проблемой.

Молли постояла еще минуту, после чего, подняв глаза на свою собеседницу, негромко попросила:

– Вы не могли бы подойти вместе со мной?

– Нет! Только не я! – отрезала было миссис Киркпатрик, но потом, видя, что лишь согласие поможет ей поскорее управиться с этим делом, взяла Молли за руку и, проходя мимо гостей у фортепиано, одарила их обворожительной улыбкой и проговорила в своей благовоспитанной манере: – Наша маленькая гостья очень застенчива и скромна, и она хочет, чтобы я сопроводила ее к леди Камнор, дабы она могла пожелать ей спокойной ночи. За нею приехал отец, и она покидает нас.

Молли не помнила, как так получилось, но после этих слов она выдернула свою ладошку из руки миссис Киркпатрик и, опередив спутницу на шаг или два, подошла к леди Камнор, величественно ужасной в платье пурпурного бархата. Присев перед нею в реверансе, как учили девочек в школе, она сказала:

– Миледи, приехал мой папа, и я уезжаю с ним. Позвольте пожелать вам доброй ночи, миледи, и поблагодарить вас за вашу доброту. Поблагодарить вашу милость, я имею в виду, – поправилась она, вспомнив наставления мисс Браунинг в том, что касалось этикета в обращении с графами и графинями, равно как и их отпрысками, каковые она получила утром по дороге в Тауэрз.

Каким-то образом ей удалось выскользнуть из салона; впоследствии, вспоминая об этом, она уверилась, что так и не попрощалась ни с леди Куксхейвен, ни с миссис Киркпатрик, ни «со всеми остальными», как та непочтительно называла гостей.

Мистер Гибсон сидел в комнате экономки, когда Молли вбежала в нее, к вящему неудовольствию величественной миссис Браун. Обхватив отца за шею обеими руками, девочка воскликнула:

– Ой, папа, папа, папочка! Я так рада, что ты приехал! – А потом разрыдалась, судорожно гладя его по лицу, будто не веря, что это и вправду он.

– Что за глупости, Молли! Неужели ты действительно думала, что я брошу свою маленькую девочку и ей придется жить в поместье Тауэрз до конца дней своих? Ты ведешь себя так, словно сама поверила в это. А теперь поспеши. И не забудь надеть свою шляпку. Миссис Браун, могу я одолжить у вас шаль, или плед, или что-либо еще в этом роде, что она могла бы набросить на себя?

Он не стал говорить о том, что еще не прошло и часа с тех пор, как он вернулся домой после долгого обхода, оставшись без обеда и изрядно проголодавшись. Но, узнав о том, что Молли не вернулась из Тауэрз, он сел на свою уставшую лошадь и поехал к обеим мисс Браунинг, коих и застал терзающимися угрызениями совести и полными раскаяния. Впрочем, он не стал выслушивать их слезливые извинения. Примчавшись галопом домой, он сменил коня, велел оседлать пони для Молли и, не обращая внимания на увещевания Бетти, которая выскочила следом, умоляя его захватить юбку для верховой езды для девочки, направился прямиком в конюшню и ускакал, «ругаясь на чем свет стоит», как выразился конюх Дик.

Миссис Браун успела выставить на стол бутылку вина и тарелочку с печеньем, прежде чем Молли вернулась из долгой экспедиции в комнату миссис Киркпатрик, «до которой отсюда чуть не четверть мили», как сообщила экономка горящему нетерпением отцу, пока тот ожидал появления дочери в утреннем наряде, изрядно, впрочем, подрастерявшем прежний лоск. Мистер Гибсон считался любимцем всех домочадцев в поместье Тауэрз, как обычно и бывает с семейными врачами; во время тревог и отчаяния он нес им надежду, и миссис Браун, страдавшая подагрой, получала особое наслаждение от возможности побаловать его, когда он позволял ей подобные вольности. Она даже вышла с ними на конный двор, чтобы плотнее укутать Молли шалью, когда девочка уже уселась в седло своего косматого пони, высказав благоразумное предположение:

– Смею надеяться, что дома ей будет лучше, мистер Гибсон, – сказала она, когда они уже выезжали со двора.

Оказавшись в парке, Молли пришпорила своего конька, пустив его рысью, так что в конце концов мистер Гибсон был вынужден окликнуть ее:

– Молли! Здесь повсюду кроличьи норки, и мчаться с такой быстротой небезопасно. Остановись.

Она натянула поводья, и он, поравнявшись с нею, поехал рядом.

– Мы въезжаем под деревья, там уже темно, и ехать быстро попросту нельзя.

– Ох, папа! Я еще никогда так не радовалась в своей жизни. Я чувствовала себя зажженной свечой, к которой подносят гасильник.

– В самом деле? Откуда ты знаешь, как чувствуют себя свечи?

– На самом деле я не знаю, но я действительно чувствовала себя именно так. – А потом, после небольшой паузы, девочка добавила: – Как я рада быть здесь! Так здорово ехать верхом на свежем воздухе и слышать, как хрустит росистая трава под копытами, и чувствовать ее запах. Папа! Ты здесь? Я тебя не вижу.

Он подъехал к ней поближе, на случай, если она испугалась ночной темноты, и накрыл ее руку своей.

– Ага! Я так рада, что ты рядом. – Молли крепко стиснула отцовскую руку. – Знаешь, папа, мне бы хотелось заказать себе такую же цепочку, как у Понто, длины которой хватило бы на самый долгий твой обход. Я бы соединила нас ею, а когда соскучилась бы по тебе, то потянула бы за нее, а ты, если бы не захотел приехать, потянул бы в ответ. Но зато я была бы уверена, что ты знаешь о том, что нужен мне, и мы никогда не теряли бы друг друга из виду.

– Твой план повергает меня в смятение, как-то путано ты излагаешь его подробности. Но если я тебя правильно понял, то мне придется разъезжать по стране подобно ослику на общинном лугу, с путами на ногах.

– Я не возражаю против того, что ты называешь меня путами, если только они соединят нас с тобой.

– Зато я решительно возражаю против того, чтобы ты называла меня осликом, – заявил он в ответ.

– Ничего подобного! Я тебя так не называла. По крайней мере если у меня так получилось, то это не нарочно. Но какое же удовольствие сознавать, что я могу быть настолько невежливой, насколько захочу.

– И это все, чему ты научилась в обществе важных людей, в котором провела весь день? Я-то рассчитывал, что ты продемонстрируешь такую вежливость и церемонность, что даже прочел несколько глав «Сэра Чарльза Грандисона»[4], дабы соответствовать моменту.

– Я очень надеюсь, что никогда не стану лордом или леди.

– Знаешь, в утешение тебе могу сказать следующее. Я уверен, что лордом тебе не стать никогда; что же до второго, то и здесь твои шансы тысяча против одного, в том, разумеется, смысле, какой ты вкладываешь в свои слова.

– Я бы рисковала безнадежно заблудиться всякий раз, когда мне требовалось бы принести свою шляпку, или уставала бы от бесконечных переходов по коридорам и роскошным лестницам задолго до того, как мне бы удавалось выйти в парк на прогулку.

– Но ведь тогда у тебя была бы своя личная горничная, не забывай.

– Знаешь, папа, думаю, что личные горничные еще хуже знатных дам. А вот против того, чтобы стать экономкой, я бы не возражала.

– Нет! Иметь под рукой буфет и десерты – это, конечно, очень удобно, – задумчиво протянул отец. – Вот только миссис Браун рассказывала мне, что мысль о предстоящем обеде или ужине частенько не дает ей спать по ночам, так что следует принять во внимание волнение и беспокойство. Тем не менее в любом положении всегда есть свои плюсы и минусы.

– Что ж, пожалуй, ты прав, – серьезно ответила Молли. – Бетти, например, все время жалуется, что я когда-нибудь сведу ее в могилу зелеными пятнами на своих платьях, которые почему-то пачкаются, когда я сижу на вишневом дереве.

– А мисс Браунинг сказала мне, что довела себя до мигрени, раздумывая о том, как могло так получиться, что они забыли тебя в особняке. Боюсь, что сегодня вечером мысли о тебе приведут их обеих в полное расстройство. Кстати, как такое действительно могло случиться, гусенок?

– Понимаешь, я отправилась прогуляться по саду в одиночестве. Он такой красивый! А потом я заблудилась и присела отдохнуть под большим деревом, и ко мне подошли леди Куксхейвен и эта миссис Киркпатрик. Потом миссис Киркпатрик принесла мне ленч, а после уложила спать на свою постель. Я думала, что она разбудит меня вовремя, но она забыла, и все гости уехали без меня. А когда они стали планировать, чтобы я осталась у них до завтра, мне не хотелось говорить, что я очень-очень хочу домой, но при этом все время думала о том, что ты будешь беспокоиться обо мне.

– Выходит, что праздник получился унылым и мрачным, а, гусенок?

– Только не утром. Я никогда не забуду утро, проведенное у них в саду. А вот что касается остального дня, особенно после полудня, то еще никогда в жизни я не была так несчастлива.

Мистер Гибсон счел своим долгом заехать в Тауэрз и принести милорду и миледи свои извинения, а заодно и поблагодарить их до того, как они вернутся в Лондон. Он застал их в хлопотах, они готовились к отъезду, и ни у кого не нашлось достаточно свободного времени, чтобы выслушать его, за исключением миссис Киркпатрик. Последняя, хотя и должна была сопровождать леди Куксхейвен, дабы нанести визит ее бывшей ученице, выкроила минутку, чтобы принять мистера Гибсона от имени всего семейства, а заодно в своей обворожительной манере заверила его, что никогда не забудет того профессионального внимания, которое он оказывал ей в прежние дни.