Читать книгу Герцог полуночи - Элизабет Хойт - Страница 4

Через три дня Артемис Грейвс, выходя из экипажа Пенелопы Чедвик, почувствовала благоговение. Пелем-Хаус, загородная резиденция Уэйкфилдов на протяжении последних ста лет, был самым большим домом, который ей когда-либо доводилось видеть. По сравнению с массивной постройкой из желтого камня, имевшей на фасаде несколько рядов окон, многочисленные экипажи, подъехавшие к парадному входу, казались крошечными букашками. От центрального здания отходили два крыла с колоннадами, охватывавшие широкую подъездную аллею. Вход в Пелем-Хаус был выполнен в виде высокого портика с четырьмя ионическими колоннами, а широкая лестница перед ними спускалась к подъездной аллее. Пелем-Хаус был величественным и подавляющим и, конечно же, не производил впечатления гостеприимства – так же, как и сам хозяин дома.

А потом Артемис увидела в центре портика герцога Уэйкфилда. Он был в темно-синем костюме, казавшемся почти черным, и в своем безукоризненно-белом парике, придававшем ему элегантный и вместе с тем весьма строгий вид. Предполагалось, что герцог вышел приветствовать приглашенных на этот загородный прием – хотя, глядя на его неулыбчивое лицо, этого совершенно нельзя было сказать.

– Ты видела? Она здесь!

От шипения, раздавшегося у нее за плечом, Артемис вздрогнула и едва не уронила несчастного Бон-Бона, спавшего у нее на руках. Она поправила в руках собачонку, шаль и несессер Пенелопы, потом обернулась к кузине.

– Кто?

В подъездной аллее, рядом с их экипажем, стояли еще три, и «она» могла быть любой из леди, однако Пенелопа, вытаращив глаза, прошептала:

– Она… Ипполита Ройял. Почему Уэйкфилд пригласил ее?

«Потому что мисс Ройял в прошлом году была самой знаменитой леди», – подумала Артемис, но, разумеется, не сказала этого вслух. Взглянув туда, куда указывала Пенелопа, она увидела выходившую из экипажа леди в светло-фиолетовом с золотым дорожном костюме – высокую и стройную, с темными волосами, с темными глазами и с изумительной фигурой. Артемис отметила, что мисс Ройял, по-видимому, путешествовала без сопровождения – в отличие от большинства других леди. Впрочем, всем было известно, что мисс Ройял всегда и повсюду появлялась в одиночестве.

– Я знала, что нужно привезти лебедя, – сообщила Пенелопа.

Артемис содрогнулась при воспоминании о шипящей птице, но постаралась, чтобы в ее взгляде на кузину не было заметно негодования.

– Э-э… лебедя?

– Мне нужно найти какой-нибудь способ заставить его обратить внимание на меня, а не на нее. – Пенелопа надула губы.

Артемис очень хотелось успокоить кузину.

– Но Пенелопа, дорогая, ты и так очень красивая. Тебя герцог сразу же заметит.

Артемис умолчала о том, что Пенелопа в любом случае находилась бы в центре внимания, ибо являлась богатейшей наследницей в Англии.

В ответ на ее слова Пенелопа заморгала и тихонько вздохнула.

– Добрый день, – пробормотала мисс Ройял, встретившись с ними по дороге к портику Пелем-Хауса.

– Я не позволю этой выскочке украсть у меня моего герцога, – решительно заявила Пенелопа и зашагала быстрее – очевидно, с мыслью оказаться рядом с герцогом раньше мисс Ройял.

Артемис вздохнула, представив себе, какие долгие две недели ожидали ее. Она отошла на край гравийной дорожки, почти к концу одной из длинных колоннад, и опустила Бон-Бона на траву. Старый песик потянулся и поковылял на непослушных ногах к ближайшему кусту.

– О-о, мисс Грейвс!..

Обернувшись, Артемис увидела шагавшего к ней герцога Скарборо, выглядевшего весьма щеголевато в алом костюме для верховой езды.

– Надеюсь, путешествие было приятным.

– Да, ваша светлость. – Артемис, немного смутившись, низко присела в реверансе. – Наше путешествие было замечательным. А ваше, сэр?

– Разве вы не знаете? – просияв, ответил герцог. – Я всю дорогу скакал верхом, а мой экипаж ехал сзади.

– Всю дорогу от Лондона? – Артемис не смогла сдержать улыбки.

Очень довольный собой, герцог закивал.

– Да-да, конечно. – Он выпятил грудь. – Я люблю физические упражнения, они помогают мне оставаться молодым. Но позвольте спросить, где же леди Пенелопа?

– Она прошла вперед, чтобы поздороваться с герцогом Уэйкфилдом. – Артемис нагнулась, чтобы взять Бон-Бона, и собачонка вздохнула, словно благодаря ее.

Выпрямившись, Артемис увидела кузину, протянувшую герцогу Уэйкфилду руку для поцелуя. И Пенелопа при этом обольстительно улыбалась.

Скарборо весело улыбнулся и проговорил: – Всегда словно бросает вызов, верно? Вы позволите? – Он забрал у Артемис несессер и предложил ей руку.

– Благодарю вас, милорд. – Она положила кончики пальцев ему на локоть, решив, что ей очень симпатичен пожилой герцог. А Бон-Бон, которого Артемис держала на другой руке, уткнулся мордочкой ей в плечо.

– Итак, мисс Грейвс, – Скарборо медленно повел ее к парадной двери, – у меня, к сожалению, был тайный мотив разыскивать вас.

– Правда, ваша светлость?

– О да. – Его глаза весело блеснули. – Думаю, вы достаточно сообразительная девушка, чтобы догадаться обо всем. Я подумал, что вы могли бы рассказать, что ваша кузина любит больше всего на свете.

– Ну… – Артемис задумалась, глядя на свою кузину. Пенелопа мило смеялась чему-то, но герцог Уэйкфилд даже не улыбался. – Думаю, она любит то же, что и большинство леди – дорогие украшения, цветы и разные красивые вещи. – Пожав плечами, Артемис добавила: – Очень дорогие красивые вещи.

– Конечно-конечно, моя дорогая мисс Грейвс, – энергично закивал герцог Скарборо, как будто она изрекла какую-то небывалую мудрость. – Леди Пенелопа заслуживает того, чтобы ее осыпали… всем самым лучшим. Но не могли бы вы рассказать мне о ней еще что-нибудь?

Они подошли уже совсем близко к портику, и Артемис, поспешно опустив голову, тихо ответила:

– Что вызывает у Пенелопы истинный восторг, – так это внимание. Полное, безраздельное внимание.

У герцога Скарборо оставалось время только на то, чтобы моргнуть и сказать:

– Вы чудо, мисс Грейвс, настоящее чудо.

А затем они поднялись по ступенькам к герцогу Уэйкфилду и Пенелопе. И поздоровались с хозяином дома.

Ответный поклон Уэйкфилда был коротким, близким к оскорбительному. Герцог перевел холодный взгляд со Скарборо на Артемис и проговорил:

– Добро пожаловать в Пелем-Хаус. – Он взглянул на ожидавшего рядом слугу и добавил: – Генри проводит вас в ваши комнаты.

– Благодарю вас, сэр! У вас здесь очень хороший дом, Уэйкфилд, – усмехнулся герцог Скарборо. – Признаюсь, он заставляет меня стыдиться моего загородного поместья. Правда, недавно я устроил у себя в Кларетоне музыкальную комнату. – Скарборо снова усмехнулся. – А Пелем ведь не обновлялся со времен вашего дорогого отца, верно?

Если Уэйкфилд и был задет вполне очевидным уколом, то не подал виду.

– Мой отец когда-то перестроил южный фасад на противоположной стороне здания. Уверен, вы помните это, Скарборо.

Артемис тотчас поняла, что Скарборо был ровесником отца Уэйкфилда. Но зачем же Уэйкфилд пригласил к себе в дом друга своего отца? Хотел посмотреть, как мог выглядеть его отец, будь он жив? И что чувствовал ейчас Уэйкфилд? Судя по выражению его лица… совершенно ничего.

– Он сделал все те окна, выходящие в парк, ради вашей матери, верно? – Герцог Скарборо грустно улыбнулся. – Мэри всегда любила свой парк.

И тут Артемис показалось, что у герцога Уэйкфилда задергался мускул под левым глазом. Решив разрядить атмосферу, она спросила:

– А какие инструменты у вас в музыкальной комнате, ваша светлость?

– Признаюсь… вообще никаких, – ответил Скарборо.

– У вас в музыкальной комнате нет никаких музыкальных инструментов? – изумилась Артемис.

– Нет.

– Тогда для чего она вам? – с некоторым раздражением спросила Пенелопа. – Без музыкальных инструментов это не музыкальная комната.

– О-о, ей-богу, я не подумал об этом, миледи. Должен признаться, я очень старался нанять самых талантливых итальянских художников для росписи потолков фресками. И пришлось найти самый лучший розовый мрамор. К тому же надо было следить, чтобы рабочие укладывали достаточное количество золота для позолоты стен и потолков. В результате я совершенно забыл о самих музыкальных инструментах.

Сделав большие глаза, леди Пенелопа пробормотала:

– На стены – золото?…

– О-о, конечно! – Чтобы придать вес своим словам, Скарборо энергично закивал. – Я убежден, что не следует скупиться на позолоту, верно? Иначе хозяин может показаться… чересчур экономным.

Пенелопа раскрыла свои очаровательные розовые губки.

– Я… – Она захлопала глазами.

– А теперь, когда вы указали мне на мою глупую забывчивость касательно инструментов для музыкальной комнаты… Быть может, вы могли бы высказать свое мнение. – Скарборо каким-то образом умудрился положить руку Пенелопы на свой согнутый локоть. – Например, я слышал, что итальянские клавикорды обладают наилучшим звуком, но, признаюсь, я на самом деле восторгаюсь видом некоторых французских образцов, хотя они стоят почти вдвое дороже итальянских. И я думаю… Возможно, пристрастие должно стоять впереди искусства, не так ли?

Скарборо повернулся и повел Пенелопу в дом. И он был столь ловок, что Артемис невольно подумала: «Поймет ли кузина, что ею управляют?» Она взглянула на герцога Уэйкфилда, ожидая, что он будет хмуро смотреть вслед странной паре, и оказалась права: он действительно смотрел хмуро.

Но смотрел он на нее, а не на Пенелопу.

Тихонько вздохнув, Артемис почувствовала странное стеснение в груди. Герцог смотрел на нее так пристально, как будто ничего, кроме нее, его не интересовало. Причем в глазах его, холодных, темных, явно скрывалась какая-то тайна. И Артемис, заинтригованная, проговорила:

– Ваша светлость…

– Ах, ваша светлость! – раздался вдруг чей-то громкий голос, и Артемис невольно вздрогнула.

Оказалось, что вновь прибывшие гости требовали внимания герцога. Повернувшись, Артемис быстро прошла огромный мраморный холл. Ей показалось, что она знает, что увидела в глазах герцога… Несмотря на холод этих глаз, в них скрывалось тепло.

Но что это означало… «Ох, об этом лучше не думать», – сказала себе Артемис.

На следующее утро она проснулась еще до рассвета. Ей дали комнату рядом с комнатой Пенелопы, более маленькую, чем у кузины, но огромную по сравнению с теми, в которых она обычно останавливалась.

Но в Пелем-Хаусе все было огромным.

Потягиваясь, Артемис вспоминала длинный стол в необъятной столовой, где они обедали накануне вечером. Кроме нее самой, Пенелопы, мисс Ройял и герцога Скарборо, гостями были лорд и леди Ноукс – обоим за пятьдесят, – миссис Джиллетт, хорошо известная в обществе своей склонностью к сплетням, мистер Баркли – мужская версия миссис Джиллетт, лорд и леди Оулдершо, политические единомышленники пожилого герцога, и, наконец, мистер Уоттс, также его политический союзник. Артемис была рада увидеться с леди Фебой и мисс Пиклвуд, которые тоже были там, но, к сожалению, прошедшим вечером она не имела возможности поговорить с леди Фебой. Они сидели на противоположных концах стола, а вскоре после окончания трапезы Феба ушла к себе.

Поднявшись с постели, Артемис надела свое обычное платье из коричневого сержа. У нее оставалось еще несколько часов до того, как Пенелопа проснется и будет нуждаться в ней, и за это время Артемис собиралась сделать то… что ей очень хотелось сделать.

Тихо выбравшись из комнаты, она окинула взглядом широкий коридор – коридор был пуст, если не считать проходившей мимо служанки. Приподняв юбки, Артемис побежала в глубину дома, к широкой лестнице – но не такой величественной, как в парадной части дома. Осторожно спустившись по ступеням – нет-нет, она вовсе не делала ничего запрещенного, просто ей не хотелось привлекать к себе внимание и отвечать на вопросы, – Артемис взялась за ручку двери. Ручка легко повернулась, и Артемис, открыв дверь, проскользнула в нее и оказалась на задней террасе. Затаив дыхание, она смотрела на слугу, быстро проходившего мимо нее. Когда он ушел, Артемис сбежала вниз по лестнице и вошла в парк.

В розовато-сером предрассветном свете аккуратно подстриженные кусты казались темными и мрачными. Медленно шагая по усыпанной гравием дорожке, она проводила рукой по жестким листьям кустарников. На ней не было ни шляпы, ни перчаток – ужасное нарушение этикета. Леди никогда не выходят из дома без шляпы, ведь от солнца на лице появляются веснушки – даже если его нет.

Но она никогда не была настоящей леди.

Кусты закончились перед просторной травянистой лужайкой, и Артемис, подчинившись внезапному порыву, наклонилась и сняла туфли и чулки. Держа их в руке, она по покрытой росой траве побежала к небольшой роще.

Добежав до крайних деревьев, Артемис остановилась, тяжело дыша. Сердце ее гулко билось, но на губах играла улыбка. Прошло очень много времени с тех пор, как она была за городом.

У графа Брайтмора, естественно, было загородное поместье, но ни он, ни Пенелопа никогда туда не ездили – слишком любили город. Артемис много лет не выезжала из города и не бегала по траве в свое удовольствие с тех пор…

Да, с тех пор как была вынуждена покинуть дом своего детства.

Она выбросила из головы грустные мысли. Время драгоценно, и не было смысла тратить его, оплакивая прошлые несчастья.

Солнце уже взошло, свежее и восхитительно новое, и Артемис на цыпочках побрела среди деревьев, осторожно ступая – ноги ее стали слишком нежными, так как она давно уже не бродила босиком по лесу.

Конечно, Артемис понимала, что на самом деле это не лес, а ухоженная роща, казавшаяся дикой благодаря постоянным заботам садовников, – но пусть это будет лесом, решила она.

У нее над головой птицы, просыпаясь, радостными песнями встречали новый день; вверх по стволу дерева пробежала белка и, притаившись, ждала, когда Артемис пройдет мимо; под ногами мягко шелестели листья, но иногда она ступала на голую землю, холодную, но все же приятную.

Ей сейчас казалось, что она могла бы навсегда остаться здесь – сбросить одежду и превратиться в дикое существо, покинувшее общество и цивилизацию, чтобы стать еще одним лесным обитателем. Ей не нужно было бы возвращаться назад, не нужно было бы кланяться тем, кто считал ее ниже себя или просто не замечал, словно она – обои на стенах.

Да-да, она могла бы быть свободной!

Но кто тогда будет заботиться об Аполло? Кто будет навещать его, приносить ему еду и рассказывать всякие истории, чтобы он по-настоящему не сошел с ума? Ведь он погиб бы в Бедламе, – а она не могла допустить, чтобы такое случилось с любимым братом.

Заметив впереди, среди деревьев, какое-то движение, Артемис остановилась и прижалась к толстому стволу. Это не означало, что она испугалась – кто бы там ни был, – просто ей нравилось быть одной, хотелось подольше насладиться уединением.

Внезапно она услышала шумное дыхание – и сразу же оказалась в окружении собак. Если говорить точно, трех собак – двух борзых и охотничьего спаниеля, весело вилявшего своим восхитительно пушистым хвостом. Несколько секунд Артемис и собаки просто приглядывались друг к другу. Затем она осмотрелась, но в «лесу», казалось, больше никого не было – словно собаки самостоятельно отправились на веселую прогулку.

– Значит, вы одни? – Артемис протянула к ним руку.

Услышав ее голос, спаниель с любопытством вытянул нос к ее пальцам и раскрыл пасть – словно смеялся. Она потрепала его шелковые уши, и тогда борзые ринулись вперед, чтобы выразить ей свое расположение.

Улыбнувшись, Артемис отступила и продолжила свою прогулку, а собаки побежали впереди нее. Они убегали вперед и, сделав круг, возвращались, чтобы обнюхать ее пальцы и уткнуться носами ей в руку – как будто просили разрешения снова убежать.

Артемис брела без всякой цели, не заботясь о том, куда придет. И вдруг деревья расступились – и впереди открылся пруд. На покрытой рябью воде играли лучи солнца, а в дальнем конце пруда находился мостик, ведущий к маленькой башенке на другой стороне.

Борзые стремительно бросились к пруду, чтобы побыстрее напиться, а спаниель решил просто идти, соблюдая достоинство.

Остановившись неподалеку от рощи, Артемис осмотрелась. Затем стала наблюдать за собаками, пившими воду.

Внезапно тишину нарушил пронзительный свист. И тотчас же все собаки вскинули головы. Более высокая борзая – пятнистая золотисто-коричневая сука – понеслась к мосту, другая, рыжая, бросилась за ней, а спаниель, помедлив немного, радостно залаял и побежал следом за ними.

Через несколько секунд на другом конце моста появилась мужская фигура. Мужчина был в поношенных сапогах и в старом сюртуке когда-то модного фасона, на голове же у него была шляпа с широкими полями, скрывавшими лицо. Он был высоким и широкоплечим, а двигался как большая хищная кошка.

Артемис на мгновение замерла, – потом воскликнула, изумленная. Перед ней был герцог Уэйкфилд.

Увидев мисс Грейвс, стоявшую между прудиком и рощей словно дриада, Максимус подумал: «Этого следовало ожидать». И действительно, какая другая леди могла подняться и гулять так скандально рано? Ради какой другой леди его верные собаки могли покинуть его?

И эти самые собаки прибежали к нему с таким видом, как будто хотели познакомить его с этой удивительной женщиной.

– Предательницы, – буркнул Максимус, взглянув на борзых, не потрудившись сделать выговор взъерошенному спаниелю. Посмотрев на мисс Грейвс, он крикнул:

– Доброе утро, миледи!

Герцог направился к ней, он казался диким обитателем лесной страны: шел же осторожно, стараясь казаться безобидным, но она держала себя в руках – не вздрогнула.

Когда же он приблизился, Артемис посмотрела на него с некоторым любопытством и произнесла:

– Доброе утро, ваша светлость.

Герцог кивнул и строго взглянул на собак, смотревших на мисс Грейвс с обожанием. Какое-то время они молча шли по берегу пруда. Наконец Максимус, нарушив молчание, проговорил:

– Полагаю, вы хорошо отдыхали ночью, мисс Грейвс.

– Да, ваша светлость.

– Прекрасно, – кивнул он, не зная, что еще сказать.

Обычно Максимус не допускал, чтобы кто-либо присоединялся к нему на утренней прогулке, но сейчас… По какой-то непонятной причине присутствие мисс Грейвс его успокаивало. Он искоса взглянул на нее и только тут вдруг заметил, что она шла босая. При этом ее длинные изящные пальцы сгибались, касаясь земли, и они были ужасно грязными. Это зрелище, казалось бы, должно было вызвать у него отвращение, однако то, что он почувствовал… О, это было совсем другое чувство.

– Вы ее построили? – спросила она низким, довольно приятным голосом, указывая на причудливую башню, к которой они приближались.

– Нет, мой отец, – покачав головой, ответил Максимус. – Мать видела нечто подобное, путешествуя по Италии, и она была очарована этими романтическими руинами. А у отца была склонность потакать ее желаниям.

Артемис, не останавливаясь, с любопытством посмотрела на герцога.

– Когда они были живы, мы много времени проводили здесь, в Пелеме, – продолжал он, кашлянув.

– А потом – нет?

– Нет. – Он стиснул зубы. – Кузина Батильда предпочитала воспитывать моих сестер в Лондоне, и я решил, что как глава семьи должен находиться с ними.

Артемис взглянула на него с недоумением.

– Но… Простите, разве вы не были совсем еще мальчиком, когда умерли ваши родители?

– Они были убиты.

– Что?… – Артемис остановилась. Ее босые пальцы вонзились в песок – тоненькие, нежные и невероятно эротичные.

Максимус в упор посмотрел на нее и отчетливо проговорил:

– Мои родители были убиты в Сент-Джайлзе девятнадцать лет назад, мисс Грейвс.

– Сколько лет вам тогда было?

– Четырнадцать.

Она со вздохом покачала головой.

– Вряд ли этого достаточно, чтобы стать главой семьи.

– Вполне достаточно, если глава семьи – герцог Уэйкфилд.

Они надолго замолчали. Наконец Артемис тихо сказала:

– Наверное, вы были очень сильным мальчиком.

На это нечего было ответить, и несколько минуту они снова шли молча. Борзые бежали впереди, а спаниель, увидев лягушку, начал довольно комичную охоту.

– Как их зовут? – Артемис кивнула в сторону собак.

– Это Красавица. – Герцог указал на более высокую борзую с красивой золотисто-коричневой шерстью. – А та Скворушка, дочка Красавицы. Спаниеля же зовут Перси.

– Хорошие имена для собак, – заметила Артемис.

– Это Феба так назвала их, не я. – Герцог пожал плечами.

Едва заметно улыбнувшись, Артемис сказала:

– Я была рада узнать, что она здесь. Ей нравятся светские приемы, да?

Герцог бросил на нее быстрый взгляд и со вздохом проговорил:

– Она слепая… или почти слепая, что, в общем-то, одно и то же. Феба совершенно беззащитна, и я должен заботиться о ней.

– Я думаю, ваша светлость, что она гораздо сильнее, чем вы полагаете, – проговорила Артемис. – Напрасно вы ее так опекаете.

Он отвел взгляд от ее очаровательных босых пальчиков. Кто она такая, чтобы указывать ему, как заботиться о сестре? Ведь Фебе всего лишь двадцать лет.

– Два года назад, мисс Грейвс, моя сестра упала, потому что не увидела ступеньку, и сломала руку. – Он поморщился, вспомнив белое от боли лицо Фебы. – Можете считать меня излишне заботливым, но уверяю вас, я точно знаю, что лучше для моей сестры.

Артемис промолчала, но Максимусу показалось, что она осталась при своем мнении.

Они приблизились к причудливой постройке и остановились перед ней.

– Очень похоже на башню Рапунцель, – сказала мисс Грейвс.

Круглая башня была построена из блоков темно-серого, под древность, камня и имела единственный арочный вход, довольно низкий.

– Я всегда представлял себе башню Рапунцель более высокой, – отозвался герцог.

Артемис запрокинула голову, чтобы рассмотреть верхушку постройки, и солнечный луч, упав на ее изящную шейку, высветил биение пульса у ключицы. Заставив себя отвести взгляд, Максимус добавил:

– А на эту настоящему мужчине ничего не стоило бы взобраться.

– Вы хотите сказать, что взобрались бы по этим стенам ради несчастной девушки, ваша светлость? – Мисс Грейвс взглянула на него, и ему показалось, что он увидел у нее на губах все ту же едва заметную улыбку.

– Нет. – Ему стало немного не по себе. – Я просто хотел сказать, что это возможно.

Она криво усмехнулась, и в этот момент к ним подбежал веселый Перси, положивший к ее ногам растерзанную лягушку. Потом пес попятился и уселся возле своего трофея, глядя на мисс Грейвс так, словно ожидал от нее похвалы.

– Неужели вы бросили бы несчастную Рапунцель на произвол судьбы? – спросила она, машинально поглаживая уши спаниеля.

– Если бы леди была так глупа, что позволила бы запереть себя в каменной башне, я бы вышиб дверь и взбежал по лестнице, чтобы помочь ей спастись, – сухо ответил герцог, отшвырнув носком сапога дохлую лягушку.

– Но в башне Рапунцель не было двери, ваша светлость.

– Тогда, пожалуй… Да, мне пришлось бы взобраться по стене башни.

– Но вам это определенно не понравилось бы, да?

Максимус молча смотрел на мисс Грейвс. Она что, пыталась сделать из него романтического героя? Но она явно не производила впечатления глупой и наивной. У нее были большие темно-серые глаза, но их взгляд был твердый и дерзкий – почти мужской.

Максимус усмехнулся и проговорил:

– Во всяком случае, это – не башня Рапунцель. Она называется башня Лунной Девушки. – Герцог кашлянул, не понимая, что на него нашло и зачем он об этом рассказывает. – Моя мать именно так ее называла.

– Тогда с этим должна быть связана какая-то легенда, – заметила Артемис, дерзко взглянув на него своими прекрасными серыми глазами.

– Мать рассказывала ее мне, когда я был совсем маленьким. – Герцог пожал плечами. – Рассказывала что-то о фокуснике, который влюбился в Девушку с Луны. Якобы он построил башню, чтобы быть ближе к ней, и заточил себя в этой башне.

Артемис долго молчала – словно ожидала продолжения рассказа… Потом, наконец, спросила:

– И что же?

– Вы о чем? – Герцог посмотрел на нее с удивлением.

– Чем кончается эта история? Добился фокусник своей Девушки с Луны?

– Конечно нет, – ответил Максимус с раздражением. – Она ведь жила на Луне и была недосягаема. Думаю, он умер от голода или от жажды. А может быть, просто выпрыгнул из своей башни.

– Не очень-то веселая история, – со вздохом заметила Артемис.

Герцог коротко кивнул.

– Да, верно, мне она тоже не нравится. – Ему вдруг показалось, что он оправдывался. – Мне больше нравятся истории о великанах-убийцах.

– Хм-м… – Артемис помолчала. – А внутрь можно входить?

Максимус молча подошел к арочному входу, наполовину скрытому ползучими растениями. Резким движением отодвинув их, он, все так же молча, жестом предложил Артемис войти.

– Благодарю, – кивнула она, проходя мимо герцога.

Внутри башни, сразу у входа, начиналась винтовая лестница, и Максимус, наблюдая, как его спутница подбирает юбки, чтобы подняться по ступеням, мельком заметил очаровательные лодыжки. Но тут собаки оттеснили хозяина, стремясь последовать за Артемис.

Криво усмехнувшись, герцог пошел следом за собаками.

Лестница заканчивалась на небольшой каменной площадке, и Максимус, сделав последний шаг, присоединился к своей спутнице у зубчатой каменной стены, напоминавшей стены средневековых замков.

Артемис же, опершись руками о стену, наклонилась и посмотрела вниз. Башня была невысокой – не выше одноэтажного дома, – однако с нее открывался чудесный вид на пруд и окружавшую его рощу. Красавица, вставшая на задние лапы рядом с Артемис, тоже любовалась открывшимся видом, а Перси, которому не удавалось ничего увидеть, жалобно заскулил и отошел.

Легкий ветерок шевелил прядки волос на виске мисс Грейвс, и Максимус внезапно подумал: «Она сейчас похожа на резную фигуру на носу корабля – гордая, воинственная, готовая к риску».

Поморщившись, герцог тут же осадил себя: «Хм… чрезвычайно глупая мысль».

– Она совершенно нелепая, правда? – минуту спустя пробормотала Артемис, словно разговаривая сама с собой.

– Каприз… – Герцог пожал плечами.

– Ваш отец любил развлечения? – Она внимательно взглянула на него.

Максимус вспомнил сильные руки отца и его добрые, но грустные глаза.

– Нет, не сказал бы.

– Но он, наверное, очень любил вашу мать, верно?

От этих слов у Максимуса перехватило дыхание, и он остро ощутил тяжесть потери – словно все случилось только вчера.

– Да, очень.

– Вам повезло.

– «Повезло» – не то слово, – ответил герцог со вздохом.

– Вам виднее, – ответила Артемис. Она закрыла глаза и, подставив лицо солнцу, тихо сказала: – Мой отец был сумасшедшим – так о нем говорили.

Максимус пристально посмотрел на нее. Накануне вечером Крейвен сообщил ему то, что узнал о мисс Грейвс. Ее отец, покойный виконт Килборн, был известен тем, что совершал сумасбродные неудачные инвестиции и – что еще хуже – публично нес всякую несуразицу.

Максимус понимал, что было бы вполне естественно выразить ей сочувствие, но ему уже давно опротивели вежливые, ничего не значившие слова. Более того, у мисс Грейвс хватило смелости обойтись без фальшивых слов утешения, когда он рассказал ей о своей утрате, поэтому казалось вполне справедливым проявить к ней такое же уважение.

Однако он помрачнел, представив ее маленькой девочкой, живущей с таким отцом, как покойный виконт.

– Вам было страшно? – спросил Максимус.

– Нет. – Она как-то странно посмотрела на него. – Ведь каждый всегда считает своих близких совершенно обычными людьми – что бы о них ни говорили. Разве не так?

Герцог промолчал.

А Артемис, пожав плечами, снова повернулась к солнцу и проговорила:

– Собственная семья и собственное положение – это все, что знает человек в детстве, следовательно, наши родители кажутся нам вполне нормальными людьми. Когда-то я думала, что у всех есть папа, который иногда всю ночь напролет пишет философские статьи только для того, чтобы утром в приступе ярости сжечь написанное. Лишь позже, повзрослев, я заметила, что другие отцы не ведут себя так, как мой, и тогда поняла правду.

Необычно взволнованный ее рассказом, Максимус перевел дыхание.

– А ваша мать? – спросил он.

– Моя мать была тяжело больна. – Голос мисс Грейвс оставался ровным и бесстрастным. – Она почти постоянно находилась у себя в комнате, и отец редко к ней заходил.

– У вас есть брат, верно?

– Да. – Артемис помрачнела. – Брат-близнец. Аполло… Он в Бедламе. – Она повернулась и посмотрела на герцога пронзительным взглядом широко раскрытых глаз. – Но вы ведь уже об этом знаете. Мой брат пользуется дурной славой, и вы наверняка о нем кое-что слышали. И знаете… мне пора. Я скоро понадоблюсь леди Пенелопе, – добавила Артемис, шагнув к лестнице.

Провожая мисс Грейвс, Максимус вдруг подумал о том, что хотел бы сделать своей женой вовсе не леди Пенелопу, а ее кузину (мысль, конечно, совершенно безумная, но именно это пришло ему в голову).