Читать книгу Зимнее сообщение - Елизавета Клейн - Страница 6

Я бросил сердце на четыре ветра.

Какой же дул сильней, узнать бы?

Куда идти, чтобы найти ответы,

Когда развеется туман в сознаньи?

В которой части поселилась вьюга,

В какой – тепло и доброта остались?,

Ум, сердце – жить не могут друг без друга.

Сначала бросим всё, потом рыдаем.

За слабостью мгновенья – год печали,

Без цели, без идеи, без причины,

Немного не хватило – вдруг устали,

Как испытанье, проступили на лице морщины.

Я бросил сердце на четыре ветра,

Теперь одно меня лишь и тревожит:

Как сразу примирюсь я с этим?

Душа без сердца существовать не может.

Мне стало казаться, что снег никогда не растает.

Завьюженной тенью ютятся друг к другу дома.

На каменных стенах сверкает морозный орнамент.

Над городом встала лишённая цвета зима.

И все мои чувства, лишённые приоритета,

Похожи на тонкий, сверкающий искрами лёд.

Но эта зима, точно так, как минувшее лето,

Однажды ослабнет, а после и вовсе пройдёт.

Однажды дойдут до конечного пункта дороги,

Покрытые снегом, который не помнит следов.

И всё расцветёт, возвратившись к истоку в итоге.

Наш город пленён красотой антарктических льдов.

Но, может быть, мой мыслеобраз реальней предмета,

Который окажется только болезненным сном?.

Манящая, как нескончаемость космоса, Лета

Подхватит его, накрывая чернильным сукном.

Наш мир разделён на валюты, религии, страны,

И, в детские души роняющий семя войны,

Он неисцелим даже временем, лечащим раны.

А мы с каждым годом всё больше в него влюблены.

Мы стали его неотъемлемой частью и силой.

В старинных соборах витают людские мольбы.

Я буду тянуться к тебе через мрак опостылый

И сквозь лабиринт монотонно бредущей толпы.

Но этой толпой без лица, без конца, без начала,

Как шёлковой лентой, завязаны наши глаза.

Всё то, что душа второпях от себя умолчала,

Продолжат беречь обручившие нас небеса,

Как тайный Грааль из волшебных Артуровских мифов.

На роль маяка назначаются только мечты.

Года налетают на них с беспощадностью грифов

И жадно клюют под покровом ночной темноты.

И острая боль постепенно становится нормой.

Она мотивирует так же, как жёсткое «нет»,

Которое, видимо, станет прекрасной платформой

Для осуществления новых духовных побед.

Мне стало казаться, что истинна только усталость,

Что цвет никогда не войдёт в повсеместную стыдь.

Но всё может быть совершенно не тем, чем казалось.

Но очень хотелось бы верить, что всё может быть.

Жизнь стала тише забытого склепа.

Окна черны, как пустые колодцы.

Снилось, как падали торпедоносцы,

И поднимались они выше неба,

Лишь миновав заводские ворота.

Где-то шуршало тревожное море.

Обожествляя внезапное горе,

Ветер гудел, словно плачущий кто-то.

Ты так хотел дотянуться до света.

А впереди простилались равнины.

На берегу было множество тины.

Словно какая-то злая примета,

Шли корабли с боевым такелажем

Сквозь беспокойные водные мили.

Мнилось, как будто они говорили:

«Мы ничего никому не расскажем».

Кто я теперь в этом призрачном мире,

Несправедливом, опасном, жестоком?

Снилось, как дождь ударял по дорогам

И растворялся в печальном эфире.

И, постоянно мерцающий рядом,

Свет, для которого ты чужероден,

Таял во мраке глухих подворотен.

Пули летели отчаянным градом.

Синий туман, застилающий очи,

Словно стирал полосу горизонта.

На протяжённость военного фронта

Пала вуаль зачарованной ночи.

Небо казалось ещё грандиозней,

Нежели то, каковым оно было.

В млечном пути колыхались светила

Над эпицентром безжалостных розней.

Развейся серым дымом в эту ночь.

В камине догорел истлевший хворост.

Я чувствую, как сердце рвётся прочь,

Спокойно заходя в случайный поезд,

Помчавшийся неистовой стрелой

Сквозь чёрное пространство коридора.

Из сердца вон, когда из глаз долой.

На взгорьях расцветает мандрагора.

Сквозь тучу проявляется луна,

Имеющая твой печальный образ.

Зловеще-колдовская тишина

Хоронит отчуждающийся голос.

И кружат озорные светляки,

Как будто многочисленные свечи.

Мы стали бесконечно далеки.

А может, не бывало нашей встречи.

Возможно, это был всего лишь сон,

Усталость, лихорадка или кома.

Звучавшее когда-то в унисон,

Отныне совершенно незнакомо.

Бежав, по сути, только от себя,

Я знаю, что уже не отогреться.

Растрёпанные пряди теребя,

Злой ветер остудил больное сердце.

Глаза опеленала пустота

Холодная, как снег, летящий с неба,

Сырая, как бетонная плита

Уже полуразрушенного склепа.

Мой мир уничтожен внезапным порывом

Печального ветра, проникшего в душу.

Ты молча стоишь над бездонным обрывом,

 А сердце отчаянно рвётся наружу.

Ты больше не можешь лететь над долами.

Неистовый холод сковал твои крылья.

И ночь, восхвалённая колоколами,

Накрыла разрушенный мир, как мантилья.

В роскошном пространстве земного оплота

Гуляют разбитые холодом грёзы.

На тёмном краю платяного комода

Томятся покрытые инеем розы.

Зачем же душа так стремилась к покою,

Поддавшись наветам бездумного страха,

Отнявшего счастье костлявой рукою?

Теперь он – моя одинокая плаха,

Теперь он – моя опустевшая келья,

Обитель тоски, не имеющей граней.

Я вижу себя у лесного ущелья

Глазами болезненных воспоминаний.

Я вижу карету, летящую к югу.

И слышу, как ветер становится злее.

Душа принимает жестокую вьюгу,

Которая кружит внутри мавзолея,

Где надо сидеть коронованной дамой

На троне из мраморно-белого злата,

Лелея мечту, воплощённую драмой.

За всё на Земле полагается плата.

Над сумрачным замком сгущаются тучи.

Я вижу тебя в пелене урагана

На самой вершине взмывающей кручи.

В душе кровоточит горящая рана.

Мы были разбиты бесстрастной судьбою.

Ожившее сердце останется мудрым,

Когда, наконец-то, я буду с тобою.

Разрушенный мир овевается утром.

Сквозь дым облаков проливается млечность

Небесного света, который безбрежен.

У нас впереди только светлая вечность.

Над нежными кронами спелых черешен

Звенит вдохновенная песнь свиристели.

И нас, до безумия неразделимых,

Покинувших бал беспощадной метели,

Венчает лазурь в заревых переливах.

Там, за ущельем – свобода.

Там, за ущельем – мечта.

Льюсь из-под каменных сводов…

Жизнь – водопад. Я – вода.

Больно – на камни, об камни.

Проще бы – тихой рекой…

Некогда плакать. Пора мне!

Для слабаков покой.

 С комом в горле и камнем в душе,

И в массивных тугих оковах…

Я ищу свой рай в шалаше,

По земле скитаясь без крова.

Всё на что-то надеюсь, жду,

Горизонт растирая взглядом…

Я рисую свою мечту,

Тихо верю, что счастье рядом.

Только сердце меня зовёт

Не желать ничего земного.

Это временно. Всё пройдёт.

Вечны только Любовь и Слово.

Я когда-то имела с окнами и дверями большой дом,

С зелёными балконами, соседями, живущими в нём,

Там за каждой стеной гремели кастрюли и пахло борщом,

А каждый этаж был пропитан скандалами, и был разгром.

Там я танцевала в комнате, возле закрытого шторами окна,

Включая телевизор, слушала, как играет гитара, одна струна,

Смотря в отражение в шкафу, представляла балериной себя,

Стройной, грациозной, покорившей харизмой многие сердца.

Ещё я играла с ребятами на широкой площадке в «квадрат»:

Четыре равные части прямоугольника и в каждом углу игрок,

Почти не касаясь земли, каждый подавал мяч, ну, кто как мог,

И до вечера пинались друг с другом, пока коленки не задрожат.

В этом дворе все влюблялись, иногда мне казалось, что наугад,

Девчонки курили, мальчишек пленяли их легкомысленные слова,

Я же – белая ворона – не плела интриг, часто стояла в стороне одна,

И каждую ночь на небе рисовала свою жизнь, пока шёл звездопад.

Попивая чай на балконе, смотрела на огни проезжавших машин,

Как от света прожекторов на стадионе у кошки сверкали глаза,

А вдали заманчиво мигала реклама старых магазинных витрин,

И кучку пьяных мужчин на остановке куда-то манила луна.

А теперь на этой улице хочется перевернуть дом вверх дном,

Здесь слушают рок, и правит серая молодёжь, ни одного старика,

Меня там больше нет, место детства превратилось в притон,

Меж подъездами в подвалах началась наркотическая война.

Раньше за каждой стеной гремели кастрюли и готовили борщ,

Люди были живыми, зато дому от силы жить несколько дней,

Над головой плывут тучи, и постоянно льёт кислотный дождь,

На крышах воет ветер, а на деревьях уже не поёт соловей.

Я там уже не живу, но от этого не становится на душе теплей,

В моей голове: «чем я могу им помочь?», а по телу дрожь,

Неужели на этом конец? – яЯ растеряла здесь лучших друзей,

В лучах последнего заката не угасает сердца боль…

Наш мир, как дальний космос, безграничен —

Вселенная, сокрытая во тьме —

Накрыв волной, он существует вечно!

А человек похож на тень в толпе…

А сердце море чувств таит, как бездна,

Глубоко и прозрачно, как стекло,

Оно любить готово безвозмездно,

И ближнего одаривать теплом…

И капли жизни, точно хлопья снега,

С небес падут, собой заполня всё,

И вверх удастся вырваться с разбегу,

И жизни пламя с силой унесёт!

Кружится адским вихрем наше время,

А мы всегда стараемся, бежим,

Как будто обожжёмся, не успеем

Увидеть то, как мир неповторим!

Зачем живём на свете? Зачем любим?

К чему земная наша суета?

Ведь ты и я не вечны в мире будем

И не начнём всё с чистого листа!

В пути всё ближе к истине подходим —

Не смей родить сомненья и устать,

А это, как ранение без боли,

Возможно? Нет, но мы должны искать!

Но где взять силы вырваться из плена

И тяжкий груз в порыве отпустить?

Не стоит ждать незримой перемены!

Ты должен всю до капли жизнь испить!

А представьте, что кто-то закрыл все потоки струящихся звуков.

Запретил все слова, все мелодии, шёпот погоды.

И послушно, напугано смолкли – прозрачный барьер не прорвут. Сквозь,

Так не смело, лишь волны законного света проходят.

Может помните книгу, в которой наложен запрет на полёты?

Даже птиц разучили летать и раскладывать крылья.

Что сказать тут про фантик (за блеском – трусливый и с роком нелёгким),

Он боится шуршать, оставляя конфету раскрытой.

Переполненной чашке, что падает, хочется криком предсмертным

Сообщить о своих недожитых и лучших моментах;

Пошумел бы и ветер – молчат, окунувшись в безмолвность предметов.

Опоясаны страхом пред кем-то, кто облик их сменит.

Изо рта вырывается часть тишины и царапает связки.

Вы попробуйте громко кричать тишину! Получилось?

Я умею. Учился в безветренный день и увяз в нём:

Тротуар. Переход. Бах! И штекер на звук отключили.

Ох, уж эти полосы – чёрные и белые!

Всё перечеркнули частые штрихи…

Я пытаюсь выровнять поступью несмелою

Серое безмолвие за мои грехи.

Чёрным силуэтом выступает вечность,

Белой полосою отделяет смерть.

Шифрами штрих-кода каждый день отмечен,

И несёт по жизни вьюга-круговерть.

Увязаю по уши в жизненных сугробах,

И гало на небе предрекает шторм.

Ежедневный ритм хлещет по синкопам,

Выбивая почву с полотна платформ.

Если ты взбираешься высоко над всеми,

Постарайся сразу же табурет толкнуть.

Заповедью дьявола – важной теоремой —

Доброго помощника не забудь спихнуть.

Белые полоски тоньше и всё реже,

Приближают к мраку вечности земной.

Все мы в клоунаде в цирковом манеже —

Чёрная полоска становятся сплошной…

Мы одни в бесконечной борьбе…

Мы одни, от рожденья до смерти,

Где слова на могильной плите

Станут символом наших усердий.

Мы одни заигрались в богов

На забытой богами планете,

Где одни из живых мертвецов

Для других уготовили клети.

Мы одни в лабиринтах зеркал

Видим признаки собственной силы,

Где вершим без конца ритуал,

Нас уютно влекущий в могилы.

Мы одни променяли на тьму

Светлый рай и беспечную вечность,

Мы одни прославляем чуму,

Что нам саван положит на плечи…

Мы верим старшим – своим героям:

Что сад посадим, что дом построим,

Что сын родится, и от пробоин

Подлечим ялик на берегу.

Нам сладко думать, что всё возможно:

Легко, мол, кормом прожить подножным;

Мы спрячем ножики глубже в ножны,

А может, выбросим на бегу.

Легко придумывать жизнь, когда ты

В расцвете сил и ещё крылатый,

Когда не знаешь пока, куда там

Решишь подарком себя внести.

Нам всё прекрасно: сады и пашни,

Кафе и бары, мосты и башни,

И тёплый хлеб, и батон вчерашний

Сгодятся, главное – мы в пути.

Но понимаешь – всегда внезапно —

Что вот, уже наступило завтра,

А у тебя никакой этап, но

Есть шанс напрячься чуть-чуть, и смочь.

За ум берёшься, пускаешь в паспорт

Того, кто рядом, бегом и на спор

Ты строишь дом, покупаешь транспорт,

А вот и дерево, вот – и… дочь.

А мы всё катимся и петляем,

Бывает, рухнем Шалтай-Болтаем,

И, по частям себя собирая,

Зовём друзей и подруг, нас – рать!

Пусть иногда продолжает сниться,

Что мы – студенты и выпускницы,

А в зеркалах – пожилые лица…

…Но есть и порох в пороховницах,

В нас верят, значит, придётся сбыться:

Хотя бы просто из любопытства

Вернуться и доиграть!