Читать книгу Туман над прудом - Елизавета Порфирова - Страница 3

Дима не понимал, что именно привело его на это занятие. Он не очень любил сидеть и на обычных парах, а тут зачем-то пришел на открытый семинар для всех желающих. Именно желающих, а он желающим совсем не был. По крайней мере, он не был желающим слушать очередную скучную историческую лекцию. А вот желающим провести вечер в шумной компании друзей он был всегда.

Увидев сегодня днем объявление о том, что в Удмуртский Государственный университет прибудет какой-то именитый профессор, чтобы провести несколько семинаров, посвященных истории Ижевска, Дима даже не посчитал нужным оценить эту новость как интересную. Он благополучно забыл о ней уже через несколько шагов. Это неудивительно, ведь впереди его ждал более увлекательный семинар: практическое занятие по программированию. Здесь он был силен, и это интересовало его намного больше, чем какая-то история.

Когда все пары в этот день завершились, Дима одним из первых покинул аудиторию и поспешил к выходу. Стоял теплый сентябрьский день, и где-то там далеко, на набережной, его уже, наверное, ждали друзья: Витька с гитарой, Артем, недавно в третий раз проколовший одно и то же ухо, Оля с Аней, бывшие одноклассницы Витьки, и Валера, прозванный Пушкиным за талант к стихосложению. Все они, вероятно, уже собрались или скоро соберутся. Набережная была их любимым местом встречи. Они проводили там время ежедневно и почти всегда в полном составе. Это давно стало традицией, и нарушать ее Диме совсем не хотелось.

Он мчался по коридорам, торопясь выйти на улицу, и совсем не ожидал, что возле открытой двери одного из множества кабинетов кто-то вдруг придержит его за руку и скажет:

– Вы чуть не прошли мимо. Семинар состоится здесь.

Дима изумленно обернулся. Голос принадлежал светловолосой и голубоглазой девушке-студентке, совершенно ему незнакомой и одетой в официальную черно-белую пару. Говорила она ласково, почти нежно, а улыбка ее очаровывала. Дима на мгновение даже потерял дар речи, но все же собрался с мыслями и произнес:

– Я не иду на семинар.

Девушку его ответ нисколько не смутил. Она продолжала все так же очаровательно улыбаться, не убирая своей легкой ладони с плеча юноши.

– Аркадий Модестович ждет Вас. Без Вас мы не начнем.

Дима ничего не мог понять, поэтому предположил:

– Вы, наверное, ошиблись. Я не собирался ни на какой семинар.

Он протянул руку, чтобы освободить ее из плена прекрасной женской ладони, но почему-то ему это не удалось. Вроде и хватка у девушки была не крепкой, вроде и Дима никогда не был слабаком, но сейчас его плечо так и осталось прикованным к руке улыбающейся незнакомки.

Девушка вновь не проявила ни капли смущения. Более того, свободной рукой, такой же женственной и тонкой, она указала на список, висящий на стене возле открытой двери, почти перед самым носом у Димы.

– Ваше имя в списке, Дмитрий, – произнесла она все тем же ласковым тоном.

Дима уставился в листок с напечатанными буквами. Заголовок гласил: «Участники семинара по истории Ижевска». Ниже ровным строем друг под другом расположились имена пятнадцати студентов, среди которых невероятным образом уместилось и имя Димы. Еще ниже значилось: «Лектор: доктор исторических наук, профессор Ош А. М.». Еще ниже стояла личная печать ректора университета.

Дима был серьезно озадачен. Он точно знал, что не записывался ни на какой семинар, но его имя стояло в списке, подтвержденном печатью ректора.

В тот момент он вдруг понял, что не может отказаться. Вот он стоит здесь, возле аудитории, где пройдет лекция, видит свою фамилию среди участников, знает, что его, лично его, ждут. Не может же он теперь уйти? Это просто невозможно, нелогично, неправильно.

Осознав это так ясно, как только мог, Дима вздохнул и прошел в дверь кабинета. Плечо его теперь свободно выскользнуло из руки девушки, а желание поскорее оказаться на набережной отчего-то поутихло. В кабинете он оглянулся и увидел лишь одно свободное место. Находилось оно в конце самого дальнего, третьего ряда. Всего в каждом ряду стояло по пять одиночных парт, за которыми уже сидели ровно четырнадцать студентов, ожидая начала лекции.

«Видно, действительно, ждали только меня,» – смущенно подумал Дима, который очень не любил заставлять кого-то ждать.

Как только он сел, двери закрылись и все присутствующие в аудитории словно затаили дыхание в ожидании. Профессора Дима сначала даже не заметил. Тот стоял у окна, и его скрывала длинная темная штора. Но сейчас он вышел. Тень его отделилась от тени шторы и стройным силуэтом легла на стену позади. Дима сразу отметил, как высок и худ этот человек. Седина волос и густых усов, а также квадратные очки на овальном морщинистом лице словно бы подтверждали его высокое звание доктора исторических наук. Взгляд темных глаз за очками был таким внимательным, что Диме вдруг стало очень неловко за то, что на самом-то деле он вовсе не любитель истории и оказался здесь случайно.

Профессор остановился прямо напротив среднего ряда, заложил руки за спину, зорко оглядел каждого и, наконец, произнес:

– Здравствуйте! Рад видеть вас всех здесь.

Голос его был тих, но говорил он четко и ясно. Каждый слог слышался в замершей атмосфере аудитории. Шум города за окном вдруг как-то отдалился, словно кто-то невидимый намеренно приглушил его ради этой лекции.

А лекция была, как показалось Диме, невероятно скучной. Сначала он еще слушал слова лектора, будучи впечатленным его внешним видом и общим настроем аудитории. Но через некоторое время в очередной раз убедился, что история – совсем не его наука. Не скрываясь, он все чаще стал поглядывать на дверь и на наручные часы, ожидая окончания повествования.

Говорил профессор, конечно, хорошо. Голос его был уверенным, повествование очень сдержанным, основанным на убедительных фактах. Речь лилась свободно, не была захламлена лирическими отступлениями, задумчивым кашляньем и личной оценкой. Некоторые события он описывал так ярко и красочно, что даже к Диме на время возвращался интерес. В такие моменты юноше казалось, что профессор смотрит прямо на него, словно бы знает, что сумел зацепить слушателя своей историей, и изо всех сил старается теперь не упустить.

Но Дима неизменно упускался. И вновь, и вновь он поглядывал на часы и на дверь, пока, наконец, где-то в глубине коридора не раздался долгожданный звонок и профессор не прервал свою лекцию заключительной фразой:

– Что ж, благодарю вас всех за внимание! Завтра мы продолжим, и я расскажу о том, сколько всего пришлось пережить Ижевску и Воткинску в годы революции.

В благодарность слушатели зааплодировали. Профессор сдержанно улыбнулся, слегка поклонился и сделал шаг назад. Тогда все поднялись со своих мест и стали продвигаться к выходу. Проходя мимо профессора, каждый с почтением благодарил его и обещал прийти на следующий день. Когда подошла очередь Димы, он, как и все, тоже сказал «Спасибо!», однако не стал ничего обещать.

– Пожалуйста, Дмитрий, – ответил ему профессор своим тихим, но уверенным, вежливым голосом. – Приходи и завтра.

Диме не очень понравилось, что его имя запомнили, ведь теперь на каком-нибудь совещании Аркадий Модестович мог заявить перед другими преподавателями о том, что этот юноша не просто опоздал на семинар, но и вел себя недостойно. А еще Диме не понравилось, что этот незнакомый профессор желает видеть его завтра. Поэтому он отреагировал на приглашение кривой улыбкой и неопределенным пожатием плечами и поспешил покинуть кабинет.

Светловолосая, голубоглазая девушка все еще стояла возле двери. Всем уходящим она желала доброго вечера, посылая вслед очаровательную улыбку. Когда вышел Дима, она пожелала доброго вечера и ему, а еще добавила:

– Завтра будем ждать Вас. Прошу, не опаздывайте.

Даже ее улыбка, которая была, пожалуй, самой очаровательной из всех предыдущих, не подняла Диме настроения. Он был огорчен и растерян. Ему никак не удавалось понять, почему его ждали сегодня, для чего ждут завтра и зачем его имя стоит в списке участников семинара.

В таком вот угнетенном состоянии он покинул университет и пошел в сторону набережной.

Дима даже не заметил, как оказался на месте. Мысли его были так далеки все это время, что он совершенно не видел дорогу перед собой. Ноги сами принесли его куда нужно, и вот он уже пожимает руку Валере Пушкину и кивает головой Витьке, тренькающему на гитаре.

Ребята собрались давно, успели обсудить все, что с ними произошло, и даже спеть пару любимых песен. Они не ждали, что Дима появится, но, когда тот пришел, захотели узнать, что же его так задержало и почему он такой невеселый.

Дима рассказал им о странном семинаре, но не смог толком объяснить, почему именно пошел на него.

– Что хоть рассказывал этот профессор? – с сочувствием спросила у друга брюнетка Оля. – Было что-нибудь интересное?

Дима покачал головой и сказал неохотно:

– Что-то об истории основания Ижевска. О заводе, о Дерябине, о первых домах… Я почти не слушал.

– Ясно, – понимающе протянула Оля. – Я бы тоже не слушала. Все эти древности – такая скука.

Дима кивнул. Ему было очень стыдно перед друзьями за то, что время с ними он променял на какой-то семинар, который, к тому же, оказался совершенно неинтересным. Он постарался припомнить хоть что-нибудь из рассказа профессора, чтобы оправдаться перед ребятами. Самым ярким впечатлением оказалась история про пожар:

– Оказывается, когда-то давно полгорода почти сгорело в один день.

Друзья сделали вид, что впечатлились такой новостью. Впрочем, Валера, кажется, действительно впечатлился и, судя по знакомому ребятам выражению лица, уже начал сочинять первые строчки будущего стихотворения по этому поводу.

Больше Диме нечего было сказать, поэтому он стал просто смотреть на тонущее в пруду осеннее солнце. Они сидели на одной из лавочек, расставленных вдоль набережной. Мимо по мощеной улице постоянно проходили люди. За перилами Дима видел легкую рябь на поверхности пруда. На соседнем берегу возвышались, отражаясь в воде, трубы завода.

Быстро темнело, и дороги с каждой минутой все больше напоминали мигающие новогодние гирлянды: фары машин светили ярче по мере того, как сгущались сумерки.

Витька продолжал что-то наигрывать, девчонки увлеченно беседовали, Валера строчил новое произведение в блокнотике, который всегда носил с собой, а Дима просто старался ни о чем не думать и наслаждаться видом заката.

Вдруг прямо над его ухом раздался голос:

– Здравствуйте еще раз, Дмитрий!

Дима даже вздрогнул от неожиданности: перед ним стоял Аркадий Модестович Ош, все в том же костюме, все в тех же очках.

– Здравствуйте, – пробормотал молодой человек неуверенно.

– Позвольте поговорить с Вами наедине, – наставительным, но очень вежливым тоном произнес профессор.

Дима отчего-то очень перепугался, но отказать не смог, поэтому кивнул и встал.

Профессор пересек мостовую и остановился прямо у перил, устремив свой взгляд в сторону старого завода. Дима последовал за ним. В какой-то момент он обернулся к друзьям в поисках поддержки, но те были увлечены каждый своим занятием и лишь подбадривающе улыбнулись ему в ответ.

Дима подошел к мужчине и остановился немного позади него. Он не знал, чего ожидать, поэтому приготовился к самому неприятному: сейчас его будут отчитывать за то, что он так открыто выражал свою скуку, сидя на лекции.

– Что Вы знаете об этом заводе, Дмитрий? – спросил профессор, не оборачиваясь.

Дима сразу подумал, что это проверка его внимательности: ведь именно об истории завода рассказывал сегодня Аркадий Модестович.

– Ну, – начал юноша неуверенно, – с него начинался город…

Профессор кивнул.

– А что еще? – спросил он.

Тон его был совсем не суровый, и это заставляло Диму чувствовать какой-то подвох.

– Ну, – снова начал юноша, – там оружие делали…

– Оружие делают и сейчас, конечно, – добавил Аркадий Модестович. – Но Вы правы, главное здание уже не функционирует. А слышали ли Вы, что это здание – не просто точка начала отсчета города, но его сердце?

Дима предпочел промолчать, так как не знал точного ответа на этот странный вопрос. Профессор продолжил, поясняя:

– Именно с этим местом связано развитие всех важнейших событий в жизни города: здесь была сосредоточена рабочая сила, первые улицы начались отсюда, первый мощеный тротуар и первые электрические огни появились именно здесь. Часы на башне задавали ритм жизни всего поселения. На развитие этого завода было направлено огромное количество ресурсов, в том числе и интеллектуальных. Здесь люди больше всего страдали. Здесь чаще всего находили свое призвание. Отсюда начала свое движение революционная волна, здесь же было организовано контрнаступление и восстание. С вершины этой башни пал символ царской власти. Любите ли Вы историю?

Профессор так мелодично и выразительно говорил о важности завода, что Дима незаметно для себя самого уплыл с его речью в туманное прошлое и даже позабыл на некоторое время, где находится. Вопрос Аркадия Модестовича резко вернул его к реальности. Молодой человек растерялся и не нашел ничего лучше, как честно ответить:

– Я больше по программированию…

Профессор повернул голову и внимательно посмотрел на собеседника темными глазами из-за очков. Затем сказал:

– Уважительно. Но что же мешает Вам любить и историю тоже?

– Ну… – Дима не знал, как бы так сказать, чтобы не обидеть профессора. – Мне это не очень интересно.

– Хм, – задумчиво протянул Аркадий Модестович, снова возвращаясь к созерцанию башни старого завода. – История – часть Вашей жизни. Разве Вам не интересна хоть какая-нибудь часть Вашей жизни?

Дима задумался. Ему эта мысль показалась не очень правильной, и, чувствуя, что профессор расположен к доброжелательному разговору, он рискнул оспорить сказанное:

– История – это прошлое, оно нереальное и не связано именно с моей жизнью.

– Нереальное, – повторил профессор задумчиво, – нереальное… Как же оно может быть нереальным, если происходило в реальности?

Дима почесал шею, придумывая ответ.

– Ну… Оно же было раньше. Сейчас его уже нет. Поэтому обсуждать сегодня то, что было в прошлом, не очень… эм… важно.

– Вы хотели сказать – бесполезно? – уточнил мужчина, и в голосе его послышалась не злость, как ожидал Дима, а какое-то лукавое любопытство.

– Ну, в общем-то… – неуверенно сказал юноша. – Наверное.

– А что же по-Вашему полезно сегодня? – продолжил спрашивать профессор.

– Компьютеры, программирование, – тут же нашелся Дима. – Современные науки. Для будущего.

– Хм, – снова сказал Аркадий Модестович и на некоторое время замолчал, словно бы обдумывая услышанное.

Солнце уже совсем село, стало темно. Небо почти слилось в единое полотно с поверхностью пруда. Людей на набережной становилось все меньше, но друзья еще, кажется, были здесь: по крайней мере, Дима слышал звук гитары.

– Интересно, что Вы считаете будущее более реальным, чем прошлое, – наконец произнес профессор каким-то глубоким голосом. – Ведь будущее еще не пришло, и, в сущности, оно никогда не наступит. Оно всегда будет настоящим. А вот прошлое случилось, и события, которые были в прошлом, произошли на самом деле. Разве это не подтверждает реальность прошлого и нереальность будущего?

Дима мыслил совсем иначе. Для него главным критерием оценки будущего служило то, что в будущем находится его жизнь. И чтобы жизнь эта была прожита с пользой, нужно создавать ее с помощью современных реалий. Он постарался объяснить свою мысль, и у него это, кажется, даже получилось, но профессор все же заставил его усомниться:

– Все верно, но согласитесь: каждая жизнь имеет прошлое и не каждая – будущее.

Дима не нашелся, что сказать в ответ. Тогда профессор продолжил:

– Я нисколько не умаляю важность будущего в жизни, особенно для Вас, молодой человек. Я лишь говорю о том, что не следует отрицать важность прошлого. Прошлое создает настоящее и будущее. С прошлым мы связаны более крепкой нитью, чем с будущим. О прошлом мы можем говорить, мы можем видеть его, можем прикоснуться к нему, если речь идет о памятниках…

Аркадий Модестович вновь обернулся к юноше и, глядя на него темными глазами, сказал:

– Прошлое реально, Дмитрий. Оно вокруг нас. Не стоит списывать его со счетов.

Тон его теперь был наставительным. Дима почувствовал, как ему внушают чужую правду. И пусть правда эта была очень убедительной, молодому человеку не нравилось такое внушение. Задетая гордость не позволила Диме открыто согласиться с профессором. Все внутри него бунтовало и протестовало. Но спорить он, конечно, не мог: разве переспоришь доктора наук?

Тем временем доктор наук продолжал внимательно смотреть на юношу. Кажется, он видел его насквозь со всеми переживаниями и протестами. Может быть, поэтому голос его звучал так пугающе, когда он задал Диме следующий вопрос:

– Придете ли вы завтра на семинар?

Дима был растерян. Ему не хотелось продолжать этот разговор и тем более не хотелось идти ни на какой семинар.

Он ничего не сказал, но профессор и сам уже знал ответ.

– Что ж, – произнес он все так же пугающе, – прошу Вас хорошо подумать об этом. Может быть, Вы поспите, а после все же примете правильное решение. Доброй ночи!

Аркадий Модестович кивнул в знак вежливости, последний раз пронзил Диму взглядом своих темных глаз, развернулся и побрел прочь по опустевшей набережной.

Несколько секунд Дима смотрел ему вслед, но профессора вскоре поглотил такой плотный туман, что ничего было не разглядеть. Туман поднимался от пруда, и за ним уже не было видно других берегов.

Прошла еще пара секунд, и туман сгустился настолько, что юноша не мог различить ничего дальше собственной вытянутой руки. Никогда еще с ним не случалось подобного. Он даже не был уверен в том, бывает ли туман настолько густым.

Дима прислушался, но ничего не услышал: ни шума машин, ни голосов, ни гитары. Туман поглотил звуки, и наступила страшная тишина. Тишина, которая очень пугала юношу. Ему не нравилось стоять здесь, в тумане, в беззвучии и неизвестности, одному. Он попробовал окликнуть друзей, но голос его прозвучал как-то глухо, словно в запертой комнате, обитой плотной тканью.

Тогда Дима наугад двинулся в ту сторону, где раньше находились ребята, но, пройдя достаточное количество шагов, не обнаружил ни друзей, ни даже лавочки, на которой они сидели. По спине пробежал холодок. Пришла в голову идея позвонить, но когда он достал телефон, то увидел, что на месте значка сети мигает предупреждающий знак. Связи не было.

Некоторое время Дима просто стоял на месте, вглядываясь в густую серость тумана и пытаясь увидеть за его завесой хоть что-нибудь. Отчаявшись в своих попытках, он медленно побрел, вытянув перед собой руки и делая небольшие шаги. Прислушался, и ему даже показалось, что в глухой тишине раздается странный гул, похожий на звучание одновременно тысячи голосов.

Никто не встречался ему на пути. Лишь изредка выплывали из тумана стволы деревьев. В такие моменты Дима обязательно дотрагивался до них. Это немного успокаивало нарастающую в нем панику и давало надежду на то, что мир в тумане все же существует, просто сейчас он невидим.

Ног своих Дима тоже не видел, но чувствовал, что все еще идет по твердой поверхности. В какой-то момент со стороны пруда подул ветерок, всколыхнув клубы серого тумана. После этого стало вдруг заметно холоднее, как бывает в последние недели осени, когда уже вот-вот готов выпасть снег.

Внезапно до слуха юноши донесся странный шум. Уже не просто фон из тысячи приглушенных голосов, а звук вполне определенный. Действительно, шумел народ. Гомон, шорох, выкрики и шаги слышались где-то совсем недалеко, как раз в том направлении, куда шел сейчас Дима.

Юноша обрадовался: наконец-то он не одинок! Люди, встревожившись из-за тумана, собрались вместе, чтобы решить, что теперь делать! Вот уж странная погодная аномалия! Но как же хорошо, что он наконец нашелся!

Дима, почувствовал себя намного увереннее и, ускорив шаг, направился туда, где звучали голоса, но очень скоро понял, что сколько бы он ни приближался, голоса при этом отдалялись. Толпа людей определенно куда-то шла, а он шел за ней по пятам.

«Что ж, – подумал Дима, – догоним».

И ускорился. Несколько раз он споткнулся обо что-то и чуть не упал, но скорость не сбросил. Он двигался по возможности аккуратно и при том быстро, на каждом шагу ожидая, что прямо перед ним выскочит стена какого-нибудь дома, перила набережной, фонарный столб или что-нибудь еще. Но пока ему удавалось всего этого избегать.

Он бежал за толпой и не знал, как далеко успел уйти от прежнего места. Он даже не знал точно, где находится: в таком густом тумане давно уже перемешались все направления.

Наконец, шум толпы усилился настолько, что Дима смог расслышать отдельные голоса. Продолжая двигаться вперед, он стал прислушиваться внимательнее, желая услышать от кого-нибудь объяснение: откуда взялся этот загадочный туман и что делать дальше.

Скоро он понял, что настиг толпу. Голоса звучали совсем близко, словно бы люди стояли буквально в шаге от него. Вот только он почему-то не мог ни до кого дотронуться: стоило ему протянуть руку туда, где, как ему казалось, стоял человек, как ладонь проваливалась сквозь белое марево и не нащупывала абсолютно ничего. Это было странно, ведь несколько раз он точно видел, как мимо него кто-то проходил: то промелькнет старомодное пальто, то чей-нибудь платок вынырнет словно из пустоты и взметнется вверх.

Диме вновь стало страшно. Он почувствовал себя окруженным не просто туманом, а призраками. Он даже подумал, что сам вдруг стал призраком и заблудился. Жуткие мысли роились в его голове, и среди них была одна особенно неприятная: почему здесь так холодно?

Несмотря на сомнения и страхи, Дима продолжал идти вперед. Он знал, что окружен людьми, слышал звучащие вокруг голоса, твердившие что-то о заводе, работе, царе и новой жизни. Юноша понимал, что происходит нечто странное, но не мог повернуть назад. Вдруг совсем рядом раздался громкий, твердый и очень уверенный голос. Кто-то, словно бы произносил речь, и его слова отчетливо и звонко прорезали глухой туман:

– …похороним царское самодержавие!..

Дима был настолько оглушен и ошеломлен, что остановился как вкопанный, стараясь понять, что происходит. Толпа тем временем ликующе зашумела и двинулась дальше. Много, много призрачного народу прошествовало мимо замершего на месте Димы, он слышал их голоса, шелест их одежды и топот сапог.

И вдруг шум этот был прерван гулким, страшно громким звоном огромного колокола. Дима по привычке поднял голову на звук, хотя знал уже, что ничего не увидит. Звон повторился, к нему присоединились колокола поменьше. Их громогласное пение все продолжалось и продолжалось, пока, наконец, спустя несколько минут, не затихло и не повисло где-то высоко в тумане звенящей тишиной.

Дима был совершенно разбит. Но теперь он хотя бы мог предположить, куда привели его ноги: к собору Александра Невского, стоящему совсем недалеко от набережной.

Странно, как он тут очутился? Ему представлялось, что он идет более-менее прямо, а оказалось совсем не так. Странный туман путал направление и расстояние и тем пугал еще больше.

«Это какая-то неприятная шутка, – попытался объяснить последние события Дима. – Кто-то разыгрывает меня. Ведь я не сплю?»

Юноша совершенно точно помнил, что не ложился спать. Он так ясно осознавал себя здесь и сейчас, что мог абсолютно точно сказать, что бодрствует. Но найти реалистичное объяснение происходящему ему все же не удавалось.

Он еще раз проверил телефон: тот все так же отказывался ловить сеть. Тогда, не имея других идей, Дима побрел туда, где, как ему казалось, дорога шла в гору: любая из улиц, идущая на подъем, привела бы его к центру города, а значит – к дому.

Становилось все холоднее. Скоро Дима заметил, что под ногами у него что-то хрустит. Он присел, чтобы рассмотреть, что это, и очень удивился, увидев снег. И был это не просто легкий слой, припорошивший землю, а глубокий сугроб, лежащий на улице уже не одну неделю.

Вот теперь уже Дима точно уверился – творилось что-то неладное. Но паниковать было нельзя. Сердце билось как бешеное, но юноша дал себе твердое слово, что не станет бояться. Собрав волю в кулак, он выпрямился во весь рост и почти нос к носу столкнулся с чудовищем.

От ужаса у него перехватило дыхание. Он вскрикнул и отпрянул, но, присмотревшись, почти сразу понял, что страшное чудовище – всего лишь лошадь, а точнее, ее морда. Остальное тело животного скрывалось в тумане, но бело-серую голову было прекрасно видно.

Лошадь смотрела на Диму своими черными глазами. Уши ее шевелились, огромный нос и губы двигались. На белую лоснящуюся шерсть падали легкие снежинки.

Дима совсем не ожидал увидеть тут лошадь, да еще и оснащенную уздечкой. Казалось, животное было соткано из тумана, не верилось, что оно настоящее.

Чтобы убедиться, что лошадь существует, Дима протянул руку. Но не успел он коснуться мокрого носа, как животное внезапно фыркнуло, и юноша, вздрогнув, отвел ладонь. В этот момент кто-то за спиной у него громко и возмущенно вскрикнул:

– В кольцо взяли!..

Дима вздрогнул, обернулся, но не увидел ничего, кроме тумана. Когда он повернулся обратно, морда лошади уже пропала, зато вновь послышался гул голосов. Их было уже не так много, как в первый раз, но звучали они отовсюду. Дима вновь оказался окружен невидимыми людьми.

И уж чего он совсем не мог ожидать, так это того, что кто-то с силой пихнет его в живот. Дима согнулся пополам, так и не сумев увидеть своего обидчика. Где-то рядом послышались звуки ударов, словно кого-то били палками. Слышалось ржание лошадей, возмущенные крики людей, ругательства.

В этой суете Диму вновь ударили, теперь в плечо. Он успел заметить нечто, похожее на приклад винтовки, но увернуться ему не удалось. Он невольно отступил на шаг назад, услышав совсем рядом:

– Держись, брат. Партии нужны сильные ребята.

Рассмотреть своего собеседника Дима не мог, туман скрывал от него все, кроме отдельных фрагментов. Крики усилились, и вдруг прямо в лицо юноше ударила струя холодной воды. Он в панике закричал, пытаясь закрыться руками. Кто-то приказал:

– Давай, сильней напор! Отгонит всякое желание народу голову морочить!..

Вода забила сильнее. Дима, рубашка которого уже насквозь промокла, безуспешно пытался скрыться и пятился назад. Вдруг он наткнулся на кого-то спиной и тут же отпрянул от испуга. Затем на пути ему попался еще кто-то, но сразу исчез в неизвестном направлении. И тут его толкнули с такой силой, что Дима покачнулся, споткнулся и упал, распластавшись на ледяном снегу в мокрой рубашке.

Едва переведя дыхание после падения, Дима тут же поднялся на колени. Он был слегка оглушен и не сразу понял, что вокруг вновь воцарилась тишина. Еще некоторое время он оставался на месте и прислушивался, затаившись. Но ничего не происходило. И хотя тело его дрожало от холода и болело от ударов, кровь, казалось, кипела как никогда. Неизвестная опасность разбудила что-то непривычное внутри, но сейчас это было ему только на руку: если бы он не горел изнутри странным жаром, то непременно окоченел бы.

Разум его тоже пылал. Он не мог находиться на месте, ему нужно было двигаться, искать выход из этого жуткого тумана. Люди-призраки, скрывающиеся в нем, на деле оказались более реальными, чем он думал. Он ничего не видит и не знает, что происходит, но в любой момент из ниоткуда на него могут напасть, его способны серьезно покалечить и даже убить!

Оставаться на месте нельзя: рано или поздно жар пройдет и тело замерзнет. Идти дальше опасно. Но других вариантов нет.

Все еще стоя на коленях, Дима сунул руку в карман джинсов и в третий раз достал телефон. Экран был разбит, корпус залило водой. Теперь аппарат даже не включался. В каком-то отчаянном порыве злости Дима закинул его куда-то далеко в туман и яростно всхлипнул. Но сдаваться было нельзя.

Вдруг под рукой у него что-то зашелестело. Опустив голову, юноша увидел листок бумаги, помятый и влажный от снега. На нем, среди прочего текста, ярко выделялась надпись: «Теперь каждый рабочий будет знать на своем опыте, что никаких свобод нет на Руси, а есть только насилия, штыки и нагайки, что царские манифесты – один обман…» Внизу так же четко значилась подпись и дата: РСДРП, 14 января 1906 года.

Изумленный Дима поднялся на ноги, стряхнул припорошивший листок снег и еще несколько раз перечитал текст.

«Что же это за?..» – начал было размышлять он, но тут рядом с ним послышалось цоканье копыт, а затем раздался грубый голос:

– Ну-ка, дай сюда!

Прямо перед глазами юноши оказался вдруг лошадиный бок со свисавшей с нее мужской ногой в стремени. Кто-то выхватил из рук у Димы листовку.

– Большевистские козни, – все так же грубо и неприятно усмехнулся всадник, лица которого Дима не видел. – Проучить вас всех надо!.. Эй, ребята!

Со всех сторон вновь послышались шаги. Кто-то опять окружал. И этот кто-то был опасен.

– Стойте! – вскрикнул Дима, но тщетно.

Два или три человека приблизились к нему. Из-за тумана он видел только их огромные руки, а в руках – штыки и дубины. Позади путь ему преграждала лошадь с грубым седоком. Бежать было некуда.

Тогда Дима дико закричал и попробовал прорваться мимо окруживших его мужчин, но его толкнули и повалили на грязную землю. Дима свернулся в калачик, стараясь стать как можно менее заметным. Послышался смех, а затем все тот же грубый голос сверху произнес:

– Полежи, подумай.

Дрожащий от страха юноша услышал, как хлюпающие в грязи сапоги начали отдаляться. Он лежал, не двигаясь, готовый разреветься. Тут раздались другие голоса и другие шаги. А затем кто-то весело крикнул:

– Гля, кто идет!

Уже знакомый Диме грубый всадник в ответ мрачно произнес:

– Иди свой дорогой. Не тронем.

Вновь раздался смех, и веселый голос сказал:

– Слыхали? Не тронет, говорит! Конечно, не тронет! Как же он нас тронет, если мы его сами сейчас, царского прихвостня!..

И вновь звуки ударов, стоны и крики. Затем несколько громких хлопков, и все смолкло.

Все это время Дима лежал, не двигаясь. Ему было очень плохо. Он даже не заметил, что валяется в грязи, а не в холодном снегу, и что вокруг стало намного теплее. Туман все так же клубился рядом, давил своей неизвестностью и глухотой. Он был по-прежнему плотным, и в нем раздавался едва заметный шум тысяч голосов, словно пчелиный рой.

Полежав еще немного, Дима осторожно приподнял голову и прислушался. Ничего, кроме знакомого шума. Никаких шагов, никаких криков. Медленно и неуверенно он в очередной раз поднялся на ноги и пошел вперед. Он помнил, что где-то рядом был собор, и, еле передвигая ногами, побрел в том направлении, где, как ему казалось, находился Центр.

Он шел и шел, то хлюпая кроссовками по грязи, то хрустя ими же по выпавшему снегу. Никаких зданий не попадалось на пути, не было и деревьев. Внезапно – как и все, что происходило ранее, – откуда-то сверху донесся странный шум, словно шелест тысячи крыльев. Дима вскинул голову, прикрывая ее руками, и присел, ожидая чего-то плохого.

Из тумана на него посыпались листы бумаги. Много-много листов, больших и маленьких, исписанных черными и красными буквами. Они шуршали и шелестели, сталкиваясь друг с другом, падали ему на плечи и голову, соскальзывали и исчезали в тумане возле колен.

Дима хотел было схватить один листок, но тут громкий голос, перекрывший шум бумаги, отвлек его. Человек говорил, но туман съедал его слова, превращая их в невнятный гул. Лишь несколько фраз прозвучали отчетливо, будто специально выхваченные кем-то из целой речи:

– … за нами стоят тысячи наших товарищей!.. вновь гордо взовьется красное знамя!..

Словно грохот землетрясения пронесся волною в тумане крик ликующих людей. Он оглушил и напугал Диму: только-только юноша был один, и теперь опять окружен тысячами взявшихся из ниоткуда призрачных людей.

Радостные возгласы продолжались. Тут и там среди воодушевленного гомона слышались слова «свобода», «равенство» и «братство». Их произносили громко самые разные голоса: женские и мужские, голоса молодых, стариков и даже детские. Дима побрел вперед, ища источники этих голосов, стараясь найти хоть кого-то, увидеть, наконец, живые лица. Ведь все они были рядом, их было много, и ему очень не нравилось, что они постоянно ускользают от него, оставаясь неизвестными.

Но все было, как и прежде: фрагменты одежды, мелькающие руки, сапоги, платки. Невозможно было дотянуться и схватить, невозможно было разглядеть. Можно было только слышать и чувствовать, как эти люди сами касаются тебя.

Дима был потерян. Он шел сквозь ликующий, торжествующий народ, но знал, что совершенно одинок.

Странный, незнакомый звук, похожий на гудок, заставил его обернуться. Он раздавался откуда-то сзади, где, как считал Дима, находились набережная, пруд и завод. Он был громок и отчего-то тревожен.

Настроение толпы резко изменилось. Ликование превратилось в беспокойство, послышались испуганные возгласы, чей-то плач. А затем загремели выстрелы.

Услышав громкие хлопки и осознав, что это, Дима в панике пригнулся, закрывая голову. Он понимал, что от невидимых пуль это не спасет, поэтому побежал, стараясь в тумане отыскать хоть какое-то укрытие. Несколько раз он с кем-то сталкивался, несколько раз слышал чьи-то приказы и ругательства. Гул вокруг подсказывал ему, что он опять окружен спешащими людьми.

Грохот выстрелов становился все громче. Дима уже почти на четвереньках продвигался куда-то со страшной скоростью, не думая даже о том, что может внезапно налететь на стену дома, столб, дерево или ухнуть с невидимой лестницы. Он бежал от обстрела.

Дорога вела вверх, как раз туда, где должна была располагаться Центральная площадь. Но Дима уже ни в чем не был уверен. Под ногами он видел лишь вытоптанную грязную траву, а вокруг – все тот же непроглядный туман.

Так, двигаясь вслепую и на большой скорости, он неожиданно наткнулся на чью-то широкую спину. От столкновения повалились оба. Почти сразу кто-то схватил Диму за шиворот и швырнул вперед. Он вскочил на ноги, готовый защищаться. Колени его тряслись, голова кружилась, но он не желал больше валяться на земле и чувствовать на себе удары тяжелых сапог. Уж лучше так, стоя, в бою.

На плечо ему легла крепкая ладонь. Дима в панике обернулся, но в тумане кроме самой руки и части плеча ничего больше не было видно. Голос, принадлежавший, по-видимому, хозяину ладони, произнес:

– Если что, беги. Не следует тут всем умирать. Кто-то должен продолжить дело. Красные еще не сдались.

Дима сделал шаг, стараясь разглядеть говорящего, но тот уже отступил и исчез в тумане. Невидимые враги опять окружали, снова послышались возмущенные голоса и ругательства, затем последовали удары и выстрелы. Послушавшись совета, Дима бросился бежать, но далеко уйти не сумел.

Четыре руки крепко схватили его. Голова закружилась сильнее, и, сам не заметив как, скоро Дима обнаружил себя полулежащим возле старой деревянной стены. От страха и усталости сознание его было путанным, туман все так же клубился непроницаемыми серыми облаками.

Где-то рядом слышались шорохи и стоны множества людей. Кто-то тихо переговаривался. Более-менее придя в себя, Дима ощупал стену и убедился, что она совсем не призрачная. Воодушевленный, он пополз вдоль нее, чтобы узнать, что это и где он.

Стена некоторое время шла прямо, а потом вдруг свернула под углом вправо. Вторая стена оказалась точно такой же. Потом и она свернула направо. Третья и четвертая стены тоже через некоторое время свернули направо. Дима понял, что он находится внутри деревянного здания. Почему-то не было в нем ни дверей, ни окон. А люди, с которыми Дима, казалось, вот-вот должен был столкнуться, проползая вдоль стены, исчезали, так и не появившись.

Все, что оставалось теперь, – ждать, что же будет дальше. Юноша вновь привалился спиной к деревянной поверхности. Вдруг раздался скрип открываемой двери, которая для Димы почему-то не существовала, послышались тяжелые шаги и голоса:

– Этого. И того: больно крепкий.

– И то верно.

Вновь раздались удары и стоны. Ругательство оборвалось свистом хлыста и резким криком. Кого-то потащили, снова скрипнула дверь, и опять остались только приглушенные разговоры и тихие стоны.

Дима был измучен и не знал, что делать. Он лежал, глядя в одну точку и утонув в тревожных воспоминаниях. Краем уха он слышал странную и жуткую какофонию барабанов, колоколов и все того же гудка, но даже удивиться и испугаться был не в силах.

На фоне этой страшной, сводящей с ума полифонии он уплыл так далеко, что не заметил даже, как кто-то бодро приблизился к нему, поднял за локоть, хлопнул по плечу и радостно сказал:

– Очнись, брат! Азин пришел! Все хорошо.

А затем ушел.

Наступила тишина. Дима вновь стоял один в тумане. Уже не было рядом деревянной стены и стонущих людей. Под ногами чувствовалось что-то мягкое, похожее на землю или траву. Дима сделал шаг вперед и прямо перед собой увидел вдруг деревянный памятник. За ним, в тумане, едва виднелся силуэт еще одного, такого же. Юноша сделал несколько шагов и оказался менее чем в полуметре от белой холодной стены. Она продолжалась вправо, влево и вверх настолько, насколько можно было разглядеть.

Дима легко коснулся ее пальцами, почувствовав прохладную поверхность камня. Он прошелся немного в сторону, вдоль стены, и увидел вделанную в нее бронзовую табличку. Приглядевшись, он сумел прочитать следующее: «Вечная память борцам, павшим за дело рабочего класса в 1918 году».

Вдруг юноша почувствовал, что серый туман вокруг него становится ощутимо плотнее. Он сжимался и сгущался, сливаясь воедино с каменной кладкой. Дима с неописуемым ужасом наблюдал, как из клубящихся облаков формируется белая стена, точно такая же, как та, которой он только что касался пальцами. Такая же холодная и твердая.

Она окружала его, сжималась, замуровывая, не оставляя никакого выхода. Со всех четырех сторон и даже сверху и снизу давили на него теперь белые мраморные стены. Дима закричал и стал задыхаться. Паника овладела им. Он принялся бить руками и ногами, топать и громко звать на помощь. Но стены продолжали сжиматься.

И вот он уже чувствует их спиной и грудью, понимает, что еще немного – и его просто раздавит здесь, неизвестно где…

С последним отчаянным криком Дима поднял голову от одиночной парты и увидел перед собой уже знакомую аудиторию. У доски, прямо перед средним рядом, стоял профессор Ош.

Дима смотрел на него во все глаза, не понимая, что происходит, и до сих пор задыхаясь. Он все еще видел сжимающие его стены и беспроглядный туман, но так же ясно видел теперь, что сидит на своем месте в кабинете, на семинаре профессора.

Никто не заметил его странного поведения, словно бы ничего и не произошло. Впрочем, Дима не знал, кричал ли он на самом деле или нет. Вероятно, он уснул, сам того не заметив, и ему приснился жуткий сон, навеянный повествованием Аркадия Модестовича. Растерянный, юноша все никак не мог успокоиться: воспоминания о тумане, бьющей в лицо холодной воде, криках радости и ужаса всплывали одно за другим. Он все ожидал очередного неожиданного нападения, странных звуков или чего-то еще, опасного, непонятного.

Но все было спокойно. Только голос профессора звучал мерно и ясно. Оказалось, что он уже заканчивает лекцию. Совсем скоро Аркадий Модестович произнес:

– Осенью 1919 года рабочий Ижевск готовился к встрече своего первого мирного Октября.

Он выдержал паузу, затем продолжил:

– Благодарю вас за внимание. Завтра поговорим о том, как менялся Ижевск в мирные годы после революции. До свидания!

Вновь, как на первом семинаре, раздались благодарные аплодисменты, студенты встали из-за своих парт и двинулись к выходу. Дима последовал за ними. Его все еще слегка трясло от пережитого, и он старался понять, почему совершенно не помнит прошедшую ночь и целый учебный день.

Он оказался последним среди студентов, покидающих аудиторию. Ему хотелось поскорее выбраться отсюда, поэтому он наспех поблагодарил преподавателя и потеснился к выходу, но Аркадий Модестович остановил его:

– Дмитрий, подойдите ко мне.

«Будет ругать за то, что уснул», – хмуро подумал Дима, но все же послушался и подошел.

– Как вам сегодняшний семинар? – спросил седовласый профессор, внимательно разглядывая его из-за очков.

Дима не знал, что ответить. Он молчал, не в силах вымолвить ни слова. Тогда Аркадий Модестович произнес:

– Вижу, вы потрясены.

Юноша как-то нервно кивнул, думая, не извиниться ли за то, что уснул на семинаре, а то еще, чего доброго, напросится на неприятности за невежливое отношение.

Профессора его кивок вполне удовлетворил, и он продолжил:

– История – штука интересная. Может быть такой живой и яркой, что иногда не понимаешь, где ты находишься: в истории или в реальности.

Дима удивленно вскинул голову и посмотрел прямо в глаза профессору. Черные, как ночь, они были внимательны и как-то странно хитры.

– Надеюсь, – продолжил Аркадий Модестович, – прошлое больше не кажется Вам чем-то несущественным, нереальным? Сумели ли Вы прочувствовать его, чтобы понять важность предмета? Сможете ли Вы теперь поймать нить, связывающую прошлое с настоящим? Сможете ли увидеть прошлое в окружающем Вас мире?

Дима не знал, что ответить на все эти вопросы. Он до сих пор никак не мог понять, что же произошло на самом деле. О чем спрашивает профессор: о сне или о своем семинаре?

Но Аркадий Модестович и не ждал ответа. Убедившись, что слова его достигли цели, он подошел к двери и произнес, выглядывая в коридор:

– Милая, ну как? Вышло?

Из темноты коридора, почти так же, как из странного тумана, показалась тонкая женская рука. В ней было что-то плоское, Дима не сразу понял, что именно. Она передала это профессору. Тот, поблагодарив, вернулся к юноше и протянул ему то, что получил от девушки. Дима с изумлением узнал свой собственный телефон.

Он тут же похлопал себя по карманам и убедился, что при нем аппарата нет. Да и не может быть другого такого в городе, с самодельным рисунком на корпусе!

Он неуверенно протянул руку, бережно, словно что-то хрупкое, взял телефон и осмотрел его. Он точно помнил, как во сне выкинул бесполезный кусок пластика и металла прямо в густой туман. Сейчас телефон был абсолютно цел и прекрасно ловил сеть.

– Экран мы заменили, все остальное починили, – сказал вдруг Аркадий Модестович. – Имущество и жизнь студентов я беру под свою ответственность. А вот за их память и образ мышления ручаться не могу.

Дима еще раз посмотрел прямо в глаза профессору и, наконец, нашел в себе силы, чтобы спросить:

– Кто вы? Что произошло?

Преподаватель с готовностью ответил:

– Я Аркадий Модестович Ош, доктор наук. Только что вы посетили мой семинар, посвященный истории Ижевска.

Он приятно и вежливо улыбнулся, однако Диму такой ответ не удовлетворил.

– Но… – начал было он, однако профессор жестом остановил его.

– На сегодня, пожалуй, хватит истории. Приходите завтра, на следующий семинар.

Аркадий Модестович снова вежливо улыбнулся, кивнул в знак прощания и отошел к окну, встав рядом с колышущейся на ветру длинной шторой.

Смущенный, Дима покинул кабинет. В коридоре ему все так же очаровательно улыбнулась девушка. Она пожелала молодому человеку доброго вечера, он что-то буркнул в ответ и поспешил скрыться за поворотом.

Уже спускаясь по главной лестнице, Дима вдруг подумал, что будет настоящим глупцом, если покинет сейчас профессора, так и не узнав у него, что все-таки произошло: был это сон, гипноз, или что-то еще. Не дав себе передумать, юноша резко развернулся, скрипнув резиновой подошвой кроссовок по бетонному полу, и помчался обратно в аудиторию.

Дверь была распахнута. Девушки уже не было. Решив, что она зашла внутрь, Дима вбежал туда, на ходу придумывая, как бы правильно сформулировать вопрос. Сразу с порога он начал:

– Профессор!.. – но тут же осекся.

Аудитория была пуста. Ни девушки-блондинки в черно-белой паре, ни седого профессора в очках. На какое-то мгновение Диме показалось, что за шторой кто-то стоит. Он шагнул туда, распахнул ткань, но не увидел ничего, кроме темнеющего неба и широкой улицы за окном.

Всего за пару минут профессор и его молодая помощница бесследно исчезли.

Дима шел по улице к набережной, где его уже наверняка ждали ребята. Солнце клонилось к закату. Взгляд его блуждал бесцельно по окнам и вывескам на домах, мимо которых он проходил.

В его душе не остыло до конца волнение после произошедших событий, поэтому так резко остановился он возле большого административного здания, над главным входом которого значилось: «Государственная инспекция труда». Ему вспомнились лозунги, заученные еще на таких нелюбимых уроках истории в школе: «Мир! Труд! Май!»

– Свобода, равенство, братство… – произнес он едва слышно.

В смятении он пошел дальше, но не успел пересечь и нескольких улиц, как на пути у него вырос огромный Свято-Михайловский собор, сияющий золотом в заходящем солнце. Рядом с ним притаился небольшой обелиск. Он не был уже таким монументальным, но облик свой с годами все же сохранил. Белый холодный камень и список имен тех, кто пал жертвой в годы революции.

Дима почувствовал, как его бросило в холод, а затем щеки запылали жаром. Словно очутившись снова в том страшном сне, он осторожным шагом приблизился к монументу и коснулся его пальцами. Ему вдруг показалось, что опять сгущается вокруг туман, что он окружает и сковывает его.

Он сделал шаг назад и глубоко вздохнул. Вспомнились слова профессора: «История – часть Вашей жизни… Прошлое реально. Оно вокруг нас».

Прошлое было прямо перед ним, белым обелиском тянулось в небо, крепко сдерживаемое землей, не способное упорхнуть и развеяться. Он ощущал его теперь как никогда прежде.

Шумели улицы, звучали голоса самых обычных людей, а Дима слышал, как ликуют они от счастья и как кричат от боли. Он продолжил свой путь, но теперь взгляд его уже не блуждал бесцельно по сторонам. Он искал и находил символы прошлого. Они были повсюду.