Читать книгу Туман над прудом - Елизавета Порфирова - Страница 5

На набережной, как всегда, было полно народу. К сожалению, в Ижевске не так много мест, где можно просто пройтись, прогуляться, наслаждаясь природой или красивыми видами. Набережная – одно из них.

По ней можно долго идти, думая, разговаривая или просто глядя по сторонам. На ней можно остановиться и осмотреться: взгляду тут открывается такой широкий простор, который, пожалуй, не найдешь больше нигде в городе, заставленном бетонными коробками высоток. Взгляд отдыхает, блуждая по водной глади, слегка подернутой рябью от проплывающих мимо лодчонок и катамаранов, далеких катерков и мелкой рыбешки, выныривающей на поверхность за какими-нибудь крошками.

Я стою, а передо мной лежит не океан, не море, а всего лишь пруд. Большой, созданный трудом тысяч человек котлован, почти три столетия назад был вырыт и залит водами прирученной реки для нужд железоделательного завода, с которого и начинался город. Я, наверное, не ошибусь, если назову этот пруд одним из самых больших искусственных водоемом в Европе из числа тех, что не предназначены для производства электроэнергии. Площадь его зеркала составляет двадцать четыре квадратных километра. На такой территории легко бы уместились семь Центральных парков Нью-Йорка, пятьдесят четыре Ватикана, сто тридцать Эрмитажей.

А вот и заводы: металлургический и оружейный, они заполнили собой весь левый берег. Стоят, важные и нужные, пыхтя трубами, как господа сигарами. Они могут себе это позволить – ведь с них началась история этого места. С них и вот с этого самого пруда, на котором сегодня так приятно играют солнечные блики.

Я смотрела на них и не заметила, как совсем рядом со мной вдруг остановился старичок. Он оперся на перила так же, как и я, и так же, как и я, щурясь от солнца, посмотрел вдаль.

– Благодатная погода, – сказал он с удовольствием в голосе.

– Очень хорошая, – ответила я.

Старичок выглядел приятно. Одет в выглаженную рубашку и брюки, волосы сплошь покрыты сединой, на шее прицепленные к веревочке очки, а на голове особенно лихо, по-молодецки лежит кепочка. Колоритный такой старичок. Мне он понравился, поэтому я была совсем не против поговорить с ним.

– Я, кажется, где-то тебя уже видел, – сказал он, посмотрев на меня добродушным взглядом, и улыбнулся.

– Может быть, в Драматическом театре? Я играю главную роль в новой пьесе.

– Да, – кивнул старик, – пожалуй, там и видел. Фамилия у тебя очень интересная.

– Дерябина? Ну да, – улыбнулась я. – Так уж вышло.

– Небось, от самих основателей города род твой идет, – не то спросил, не то утвердительно произнес он.

– Кто знает, – пожала плечами я.

Никогда не интересовалась родословной больше, чем это было необходимо для того, чтобы не забывать свои корни. Знаю, что папина семья прибыла сюда с севера, а у мамы в роду все были коренными жителями, не считая самых первых поселенцев-рабочих, которых отправили трудиться на новенький завод во благо страны. Никто из них особенно выдающимися людьми не был. Разве только дед, Василий Викторович Дерябин, имел высокое воинское звание и занимал почетное место в определенных кругах.

Мысли о дедушке вызывали у меня улыбку. Нам не так много удалось пообщаться, но я помню, с каким упоением слушала его истории о собственных и чужих воинских подвигах, об охоте и рыбалке, которыми он увлекался. Помню, как мерила его обшитый погонами пиджак, как просила подержать в руках старый серебряный портсигар, на котором был изображен охотник и вырезаны инициалы деда. Помню, как он катал меня на плечах, а я сидела, свесив ножки, и наслаждалась сахарной ватой… Добрые истории и пара фотографий – вот все, что осталось у меня от деда. Форма давно висела в музее, куда пропал портсигар – неизвестно. Я была рада, что сумела сохранить хотя бы воспоминания.

Мы некоторое время постояли молча, глядя на мирно плавающие лодки и чаек, мечущихся туда-сюда в поисках еды. Затем старичок все тем же добродушным тоном сказал:

– Да, громадина.

Сначала я подумала, что он говорит про огромную трубу завода, похожую на очень толстую высотку. Но взгляд его был устремлен совсем не туда.

– Пруд? – уточнила я.

– Пруд, – кивнул он. – Громадина. Сколько труда в него было вложено, сколько историй было ему посвящено, сколько тайн в нем сокрыто…

– Тайн? – переспросила я.

– Тайн.

Я с любопытством ждала продолжения, глядя на старика. Тот явно был доволен, что у него нашлась благодарная слушательница. Он не смотрел на меня, но я видела, как в глазах его заиграли радостные искорки. Выдержав картинную паузу, он продолжил говорить, так искусно складывая слова в предложения, словно рассказывал все это уже тысячи раз.

– Пруд этот существует почти с самого основания города. Каждый, кто живет здесь, должен знать его историю хотя бы поверхностно. Вот ты, например, знаешь?

Он посмотрел на меня, слегка склонив голову, как учитель.

– Немного знаю, – ответила я, не вдаваясь в подробности.

Конечно, запомнить все факты, цифры, даты было сложно, но когда, для чего и как был создан пруд, я все же знала.

Старичка мой ответ вполне удовлетворил. Он кивнул, снова обратил взгляд вдаль и продолжил:

– Говорят, в воде заключена особенная сила: она умеет помнить. Один стакан воды может уместить в себя чье-то счастье или чье-то проклятье, если правильно суметь их передать. Представляешь, сколько всего способна уместить в себе вот эта громадина? Этот огромный пруд? – Тонкой, сморщенной рукой он указал на дальние берега, которые отсюда было едва видно из-за легкой дымки. – Чтобы создать это чудо, множество людей трудились годы. Сложно вообразить, сколько сил, сколько эмоций, чувств, слов было вложено в это творение! Сколько пруд видел, сколько слышал, сколько историй впитал в себя за все время своего существования! Сколько всего хранится в омутах его памяти. Вообрази…

Он замолк на некоторое время, то ли сам погрузившись в мысли, то ли предлагая мне немного обдумать его слова. Мне несложно было понять его. Я всегда была открыта для новых идей, позволяющих расширять горизонты сознания.

Сейчас, глядя на этот пруд, я не могла не верить словам старика. Все казалось правильным. Естественные океаны, моря, озера, сотворенные природой, прекрасны, но в них отсутствует нечто особенное, что есть у водоемов, созданных людским трудом. Какая-то историческая память, которая бывает, например, у старых городов. Как призраки бродят по древним улочкам Праги или Сиены, так и тени воспоминаний дремлют в глубинах вод, когда-то залитых в котлован.

– Что же он может хранить? – спросила я старика, увлекшись его повествованием.

Он снова улыбнулся, увидев теперь во мне не только благодарного слушателя, но и интересного собеседника.

– Мысли, – ответил старик, – идеи, воспоминания. Стоит вглядеться поглубже и довериться своему сердцу, и ты увидишь, как блики складываются в образы, а рябь – в слова. Пруд хранит многое в своих водах. И это могут быть не только неосязаемые миражи, но и что-то материальное…

– Как орел? – спросила я.

– Какой орел? – удивился старик.

– Ну, тот, которого сто лет назад сбросили с заводской башни… Он до сих пор, кажется, лежит на дне.

Старик кивнул.

– Пожалуй, как орел. Пруд однажды забрал его и хранит теперь в своих водах.

– Он многое забрал, – тихо сказала я, вспоминая истории о людях и предметах, навечно оставшихся в этих водах.

– Многое, – опять согласно кивнул старик. – Но иногда он возвращает вещи. Что-то, что тебе нужно. Что-то, что ты не ждешь. Что-то, что ты потерял и никогда не надеялся уже найти. Что-то, что ты потерял даже не в пруду, но именно он вернет тебе эту вещь, когда посчитает нужным.

Вот в такое уже не могла поверить. То, что пруд может забрать, это вполне естественно. Но то, что он может по собственной воле вернуть, – странно. Будь я на его месте, не стала бы возвращать маленьким людям то, что они по собственной глупости отдали ему в дар. Наверное, не стала бы.

Кажется, на моем лице отразилось недоверие, потому что старик спросил, посмотрев на меня:

– Не веришь?

– С трудом, – уклончиво ответила я.

– Что ж, – ничуть не расстроившись, произнес он, – тогда слушай. Рыбаки рассказывают истории о том, как они иногда, крайне редко, вытаскивают какие-нибудь вещи. Вещи, которые непременно оказываются им нужны или неким образом важны.

– Что же это, например? – удивилась я.

– Например, один рыбак говорил, что как-то раз, когда он отчаянно нуждался в деньгах, ему довелось поймать рыбу, в желудке которой обнаружилась одна крайне редкая монета. Он выгодно продал ее, и жизнь наладилась.

– Случайность? – предположила я.

– Может быть. А как тебе история о бывшем байкере, который однажды вытащил из ила на берегу ручку и корпус старого мотоцикла «Иж», что делали здесь на заводе? Вот тогда ностальгия по прошлому захлестнула его, и он решил открыть свой небольшой музей.

В этот раз я промолчала.

– Чего только не вылавливали, – продолжил старик. – Старые военные башмаки, погоны, звездочки с фуражек, трубки таксофонов. Один паренек достал как-то совсем новенькую, видимо, недавно попавшую в пруд, золотую цепочку. Привел в порядок, подарил девушке.

– Не боялся, что порченная? – с сомнением спросила я, имея склонность к суевериям.

– Ну что ты, – отозвался старик. – Не во всем же зло искать! Парень к пруду был добр: очисткой от мусора занимался, волонтер. Вот и пруд к нему, видать, с благодарностью отнесся.

– А вы что-нибудь находили? – полюбопытствовала я.

– И я находил. – В уголках глаз старика появились добрые морщинки. – Подцепил однажды на крючок часы. Отцовские. Он мне их подарил, когда мне только двадцать исполнилось. А я – вот глупый! – случайно в пруд уронил, когда на лодке катался. Тогда эта потеря быстро позабылась. А когда отец умер, вспомнил я про часы. Очень пожалел, что не сохранил. И поехал как-то на рыбалку, совершенно без всякого умысла, просто чтобы от проблемы отвлечься. А тут – раз! – и вместе с рыбкой на крючке весит комок ила, а в нем – часы запутались. Те самые! С той же надписью. Только царапин больше стало, цвет потускнел да механизм чистить пришлось. Вот я тогда обрадовался, – старик улыбнулся. – С тех пор и верю во все эти истории, что рыбаки рассказывают. И пруд уважаю, как брата своего старшего. А часы всегда с собой ношу, зря не достаю и из рук не выпускаю.

Он сунул руку в карман рубашки, вынул старенькие часы с крышкой, подвешенные на цепочке, бережно положил их в свою ладонь и протянул ее так, чтобы я могла хорошенько рассмотреть. Крышка была закрыта, в свете солнца полированная поверхность блестела как новенькая. По краю сверху выведена была благодарственная надпись. Все выглядело таким новым. С трудом верилось, что эти часы не одно десятилетие пролежали на дне пруда.

– Сохранил мою память пруд, – с нежностью сказал старик, словно прочитав мои мысли. – Сам громадина и сердце огромное.

Он убрал часы обратно в карман и посмотрел на меня.

– Кто знает, может, и к тебе когда-нибудь что-нибудь вернется с этими водами.

– Если только воспоминания, – предположила я.

– Воспоминания особенно ценны, – серьезно сказал старик.

Он положил руку мне на плечо, крепко сжал, улыбнулся и произнес:

– Благодатная погодка! Пойду прогуляюсь. Успехов тебе в театре!

– Спасибо! – в ответ улыбнулась я.

Старик ушел, а я долго смотрела ему вслед. Он медленно шагал по набережной, не отводя взгляда от дальнего берега, еще сильнее окутанного дымкой, чем прежде.

Потом я некоторое время постояла, всматриваясь в легкие волны, разбивающиеся о бетонные опоры набережной. Я искала образы и истории, но, видимо, не настолько сильно доверилась пруду, поэтому ничего не увидела. А может быть, здесь, где глубина совсем небольшая, хранится не так много? Возможно, чтобы что-то увидеть, нужно выплыть на середину или просто туда, где поглубже? Там, где сохраниться может больше?

Непременно проверю это однажды.

Когда через несколько лет муж предложил мне отправиться с ним на прогулку на лодке, чтобы немного порыбачить, я вспомнила про разговор со стариком и тут же согласилась. Муж даже удивился такому моему порыву.

Мы выбрали день, взяли напрокат моторную лодку, приготовили удочку, наживку, ведра и все остальное, что могло пригодиться. И отправились в те места, где можно было спокойно половить рыбу, не боясь быть сбитым большими катерами, служившими местным водным транспортом для доставки желающих на дальний берег.

Мы нашли место поглубже, около трех метров, заглушили мотор, приготовились и закинули удочки. Муж все время рассказывал мне, как и что нужно делать, а потом велел молчать до тех пор, пока не поймаем хотя бы одну рыбку. И мы молчали. Я вглядывалась в спокойно перекатывающиеся мелкие волны, блестящие на солнце так же, как тогда, когда я встретилась на набережной с тем стариком.

Я видела отражение солнца и облаков, видела контур своей головы и таинственную темноту вместо лица. Волосы мои были заплетены в две косички, как в детстве. И на какое-то мгновение мне показалось, что я сижу вовсе не в лодке, а на плечах у дедушки, и всматриваюсь не в воды темного пруда, а в прозрачное зеркало фонтана на площади. Таким ярким было это воспоминание, что рука сама невольно потянулась ко рту и я затаила дыхание, ожидая вот-вот ощутить прикосновение легкого облака сладкой ваты к губам.

– Держи крепче! – сказал вдруг муж, и иллюзия детства развеялась без следа.

Леску на моей удочке что-то тянуло за крючок в глубине пруда. Муж помог мне правильно вытащить улов, который, к слову сказать, весил немало. Мы уже предвкушали вкусный и сытный ужин, когда из-под воды показалось нечто странное, совсем не похожее на рыбу. Присмотревшись, мы увидели, что это плотный комок мокрой осоки, ила и палок, намотавшийся на крючок.