Читать книгу Вниз по течению. Книга первая - Елизавета Сагирова - Страница 5

Глава 3

Оглавление

«Да. Белку не ловил ни разу. Но при отходняках слышал по ночам шорохи, шаги по квартире, и чужую речь. Измена накрывала просто жуть. Не говоря уже об ужасной противной потливости, то жар, то холод. А постоянная тревога днем, переходящая в тихий ужас, как изматывает!!! Не говоря уже о том, что ни поссать, ни посрать по-человечески не получается. А вспомните потерю координации, тремор рук, мурашки по телу, а звездочки в глазах, а постоянную тошноту, а на несколько ночей бессонницу… Аааааа, я так не хочу! Кстати, действительно неплохо себе об этом периодически напоминать, а то за период своей ремиссии несколько раз хотелось выпить. Спасал сытный обильный обед»


Натка сжалась, ещё плотнее закуталась в одеяло, испытывая желание нырнуть под него с головой. Вот оно! Сейчас будут вопросы о том, что послужило причиной её морального падения, за ними последует показная жалость и предложения помощи. Сколько таких предложений она получала от мужчин? Не сосчитать. Мужчины любят чувствовать себя рыцарями. Сильными, благородными, смелыми. И если с женщинами, у которых в жизни всё хорошо, которые не нуждаются в помощи, и зачастую ни в чём не уступают этим мужчинам, быть таковым непросто, то на фоне Натки рыцарь получался практически из каждого.

Будучи помоложе и поглупее, она на это покупалась, верила в бескорыстную помощь, в слова о новой жизни, но, как правило, ею просто пользовались. Когда очередному мужчине надоедало играть в спасителя, вытаскивающего оступившуюся душу из грязи, Натка оказывалась там же, откуда была взята. Но мужчин в этом не винила и никогда не поминала лихом. Во-первых потому, что всё равно была благодарна за то, что они давали ей передышку: приводили к себе домой, отмывали, откармливали, покупали что-то из вещей, и просто были рядом, отогревая от одиночества, пусть даже временно. А во-вторых, Наткина доля вины в том, что это не длилось долго, тоже была. И немалая. Да, она со своей стороны искренне хотела всё изменить: устраивалась на работу, втягивалась в быт, даже подумывала о детях, но заканчивалось всё всегда одинаково – срывом и запоем. А уж в запое ей было бесполезно что-то говорить, стыдить, упрашивать, ругать, даже бить. Она уходила из дома всеми правдами и неправдами, сбегала из-под замков, обманывала, юлила, изображала раскаяние, давала лживые обещания, и шла на всевозможные хитрости, до которых трезвый человек никогда бы не додумался. Например, зайти в аптеку под видом того, что нужна какая-то женская мелочь вроде прокладок, а вместо них набрать в карманы фунфыриков – самое простое.

Как гласит народная мудрость – свинья везде грязь найдёт. Насчёт свиней Натка поручиться не могла, но вот то, что алкаш всегда найдёт алкаша, по запаху или с помощью некой недоброй силы, заинтересованной в этом – знала точно. Вообще, среди запойных вряд ли есть закостенелые материалисты. Каждый алкоголик в курсе, что синька от лукавого, и он – лукавый, не желая отпускать жертву из своих сетей, всегда поможет ей достать синьку. Натка слышала десятки таких историй от своих товарищей по несчастью: кто-то находил крупную купюру в луже, кто-то выносил украденную бутылку из магазина на глазах кассиров и охранников, словно вдруг становясь невидимым, кто-то обнаруживал заначку бухла у себя дома, там, где за минуту до этого ничего не было… А уж неожиданно встретить людей, которым можно упасть на хвоста – вообще рядовое событие. Вот Натка и встречала таких везде, где появлялась. А собутыльники – это гарантированный запой.

Рыцари не вышвыривали её сразу, надо отдать им должное. Искали, возвращали, били по сусалам, запирали дома, прятали одежду и обувь, даже похмеляли, если ей удавалось убедить их в том, как жизненно это сейчас необходимо. И опять отмывали, отстирывали, лечили, откармливали, любуясь сиянием своих рыцарских лат. Но Натка срывалась в новый запой, и латы ржавели, тускнели, покрываясь грязной коркой, пока, наконец, не разваливались, являя миру растерянного и до равнодушия уставшего мужика. Этот равнодушный мужик и гнал Натку прочь от себя. Гнал, чтобы иметь возможность снова жить спокойно и понятно, без сверкающих доспехов, тяжесть которых оказалась для него непосильной…

И если сегодняшний бородач Митрий тоже окажется всего лишь очередным спасителем заблудших овечек, будет очень печально. Но лучше пусть будет печально сейчас, чем позже, когда Натка позволит ему поверить в возможность её спасения. Поэтому на заданный вопрос о том, что она думает делать дальше, она ответила максимально честно:

– Плыть по течению. Куда вынесет – туда и вынесет.

Митрий опустил глаза, но не успел скрыть промелькнувшего в них разочарование.

И Натка уже ощетинилась, ожидая получить в свой адрес порцию привычного презрения, но он лишь вздохнул, сказав:

– Что ж… по течению – это тоже путь.

Какое-то время они молчали, но не скованно, а задумчиво. За эти минуты Натка с удивлением обнаружила, что ей стало хорошо. Ушла тошнотворная слабость, прояснилась голова, и главное – на душе царил почти полный штиль, чего за последние месяцы она не могла припомнить.

Неужели это опустошённая кружка сотворила такое чудо? Чем же её наполнил гостеприимный бородач? Может быть той самой элитной водкой, что стоит по несколько тыщ за бутылку и о целебных свойствах которой ходят легенды среди алкашей? Но откуда бы взяться такой роскоши у человека, живущего в строительном вагончике?

Словно услышав её мысли, Митрий невесело усмехнулся.

– Полегчало?

– Да, спасибо, – поблагодарила Натка и не удержалась от любопытства, – А что это за горилка такая была? Просто эликсир какой-то…

– А пёс её знает. Я сам не пью уж скоро шесть лет, а эту бутылку давно принёс кто-то, я уж и забыл про неё. И вот пригодилась. Ещё хочешь?

Натка торопливо кивнула. Алкаш – он всегда остаётся алкашом, и нет для него такого прекрасного состояния, которое нельзя было бы сделать ещё прекрасней несколькими глотками огненной воды.

– Только после того, как поешь, – заявил Митрий непреклонным тоном, и поднялся, сразу заполнив собой добрую четверть вагончика.

Натка не возражала. Напротив – она вдруг почувствовала, что хочет есть! По-настоящему. А здоровый аппетит был в её жизни таким же редким гостем, как и душевное спокойствие. Она ёрзала на диване от нетерпения пока бородач доставал огромную сковороду из мурлычущего в углу холодильника, и разогревал на маленькой электрической плитке жареную картошку с котлетами.

Они отужинали в тишине, нарушаемой лишь звонким щёлканьем ходиков. И ещё не успев доесть свою порцию, Натка почувствовала, как её мягко тянет в сон. Вопросительно посмотрела на Митрия из-под отяжелевших век, и он не заставил себя просить – вновь наполнил заветную кружку до половины. Строго предупредил:

– Больше не дам.

Натка смиренно кивнула. Выпитого хватит чтобы до завтрашнего утра держать абстягу на безопасном от неё расстоянии. А завтра… завтра будет завтра, и течение, по которому она плывёт уже столько лет, обязательно куда-нибудь да вынесет.

Митрий открыл узкий двухстворчатый шкаф, выудил из него подушку, кинул на диван. Натка наблюдала за ним с интересом, и без тени того беспокойства, которое начала бы испытывать не её месте «порядочная» девушка. Если сейчас бородач разденется и полезет к ней под одеяло – значит, так тому и быть, его гостеприимство заслуживают благодарности. Но всё-таки Натка надеялась, что этого не произойдёт. Не потому что Митрий был ей неприятен или она чего-то боялась – просто будет очень обидно, если этот добродушный здоровяк и романтик, пишущий картины в строительном вагончике, окажется таким же, как все мужики. А его стремление помочь незнакомой девушке – всего лишь способом залезть ей в трусы.

Митрий подошёл к дивану, нагнулся вперёд, и Натка уже набрала в грудь воздуха, чтобы невольно выпустить его в длинном вздохе разочарования, но увидела, что руки бородача тянутся отнюдь не к ней.

– Ты спи здесь, – сказал он, ловко выуживая из-за дивана дребезжащую раскладушку, – А я тряхну стариной, вспомню свои бродячие годы. Иногда полезно.

Натка с сомнением переводила взгляд с хлипкой раскладушки на могучую фигуру бородача, и хотела уже предложить поменяться местами, но он поторопил:

– Укладывайся, укладывайся. Завтра подниму в семь. К восьми наши на работу придут, нельзя чтобы тут посторонние были.

– Так ты сторож? – Натка взбила подушку, – Работаешь здесь? Я думала – живёшь.

– И живу, и работаю, – Митрий щёлкнул выключателем, погрузив вагончик в темноту, зашуршал одеждой, раздеваясь, – Удобно, знаешь ли. И на проезде экономия.

– А прописан где-то?

– Прописан в родительском доме, в области. Но там работы совсем нет, старики на пенсию живут, не сидеть же у них на шее.

Раскладушка пронзительно завизжала под весом бородача, но выдержала его. Сквозь маленькие окна вагончика лился синий свет всё тех же прожекторов, что подобно блуждающим огонькам на болоте, заманили Натку в это безлюдное место. Но теперь она об этом совсем не жалела. И теперь уже думала, что предложи ей Митрий свою помощь подобно тем, оставшимся в её прошлом мужчинам-рыцарям, она бы наверное не отказалась задержаться здесь. Тепло, чисто, уютно, немного тесно, но это такая ерунда по сравнению с остальным. А главное – хороший человек рядом. Хороший и непьющий. Но тут и назревает главный вопрос – зачем хорошему и непьющему человеку такая как она? То-то…

– А ты работаешь? – спросил из темноты Митрий и Натка грустно усмехнулась. Её усмешка была услышана и понята.

– Увольняют? Срываешься? Надолго хватает?

– За последний год – две недели самое большее продержалась, – честно призналась она, – Потом наступила на пробку и ту-ту…

– А что делать умеешь?

Натка пожала плечами под одеялом, хотя Митрий и не мог этого увидеть.

– Да что и все. На кассе могу работать. Уборщицей. Фасовщицей. Машины мыла. На фабрике у конвейера стояла.

– Образование?

На этот раз она не усмехнулась, а рассмеялась вслух.

– Да было бы у меня образование, разве бы я так жила?

– А думаешь нет? – не смутился Митрий, – Знаешь сколько я нашего брата знал с высшим образованием? А то и с двумя! Перед синькой все равны.

– Но есть те, кто ровнее других, – грустно пошутила Натка, – Ерунда. Спиться, когда есть всё для того, чтобы нормально жить… ну там образование, квартира, родные – это нужно быть совсем идиотом. А у меня и выбора-то не было.

– Выбор всегда есть, – возразил Митрий, и лишь намного позже Натка поняла, что он нарочно подначивал её, втягивал в спор, таким образом заставив рассказать о себе. Но это позже, а тогда она завелась не на шутку.

– Есть выбор, да? И какой же у меня был выбор, когда эта дрянь во мне с рождения?! Мать бухала всю дорогу, да и отец от неё не отставал. Я ещё до школы в магазин за водкой для них бегала! Таблицу умножения ещё не знала, а цену на водку да сигареты – наизусть! И сколько сдачи с какой купюры дать должны. А то не дай бог меньше принесу – мать отлупит!

– Кто ж тебе в таком возрасте водку продавал?

– Да у нас в посёлке все друг друга знали! И знали, что если мне не продадут, так мать потом сама придёт и такое там устроит! Или отец… но его не боялись, он тихий был. Выпьет и спит, выпьет и спит… а мать барагозила.

– Бабушек-дедушек не было чтоль?

– Были. Но они отвернулись от нас. Да и умерли рано, я их не помню почти. И отец умер. Мне девять лет было. Мать сразу начала мужиков домой водить, они её поили, а я…

Натка замолчала, прижавшись щекой к подушке, глядя на луч синего прожекторного света, висящий перед ней в воздухе. Митрий тоже молчал, но не в ожидании продолжения рассказа, а неловко, виновато. Потом вздохнул:

– Что ж… понятно.

Натка неожиданно разозлилась. Не на него – на себя. За свою трусость, за желание утаить правду, подменив её домыслом, который невольно должен возникнуть у слушателя после того, что она успела рассказать.

– Да ничего тебе не понятно! Думаешь, мать водила мужиков и меня им за бутылку подкладывала? Ну, она может и подложила бы, да не успела. Меня забрала её старшая сестра, тётя Валя. Добилась, чтобы мать лишили родительских прав, оформила опекунство, и увезла к себе. Я тогда как в сказку попала. Из нашей развалюхи – в квартиру с евроремонтом переехала, в большую городскую школу пошла, в бассейн, летом вообще на море с тётей Валей полетели…

Натка почувствовала предательское царапанье в горле и замолчала. Те две недели в Крыму были, наверное, самыми счастливыми в её жизни. Время, когда она уже вырвалась из когтей родительского зелёного змия, но ещё не встретила своего. Солнце, горы, пляжи, шум прибоя, солёный ветер – всё это навсегда осталось в её памяти разноцветным переливающимся калейдоскопом. Больше она никогда не была на море.

– Тётя не пила? – подождав, и не дождавшись продолжения спросил Митрий.

– Да ты что! Она такая вся… Удивительно, что они с матерью вообще были сёстрами, со стороны никто бы не подумал. Стройная, красивая, на фитнес ходила, на йогу, по-английски, как по-русски шпарила, работа у неё хорошая была, постоянно командировки, то в Москву, то за границу… вот во время её командировок я и начала куролесить.

– Друзья?

– Да какие они друзья… хотя тогда думала, что да – друзья! Я симпатичная была, и ко мне лет с четырнадцати парни начали клеиться почти взрослые, на несколько лет старше меня. В крутую тусовку приняли, ну и мне не хотелось среди них лохушкой выглядеть. Хорохорилась по-всякому, и пить, и курить начала, и… в общем ясно. Хотела быть популярной. Стала.

– А тётя что?

– Тётя… мы ругались, конечно. Она пыталась меня запирать, телефон отбирала, хахалей моих гоняла, но её же часто дома не было, а я безбашенная, мне похрен всё! А потом и вовсе стала целыми сутками пропадать, гуляла тогда уже с парнями намного себя старше, которые одни жили. Ну и постоянно тусовки, выпивка, травка… Лет с шестнадцати я дома почти не жила, появлялась только, если ночевать было негде или с очередным парнем ссорилась. А когда мне восемнадцать исполнилось, тётя Валя сказала: «Уходи. Видит бог, я сделала, что могла, но видно родительское из тебя не вытравить». Я тогда разозлилась, наговорила ей всякого… что раз для неё карьера и деньги важнее, то нечего было в моё воспитание лезть, что зря она меня с матерью разлучила… хотя мать за все эти годы ни разу даже навестить нас не приехала и меня обратно не звала. Тёте обидно конечно было. А я забрала вещи и ушла. Даже радовалась тогда, дура, что вот она – полная свобода!

– И никогда не возвращалась?

– Возвращалась. Потом уже, через два года, когда начала понимать, куда качусь. Думала, если тётя простит и обратно примет хоть на время, то новую жизнь начну, пить брошу, курить, все старые связи оборву.

– Не приняла?

– А её там уже не было. Продала квартиру и уехала в Москву, ей повышение предложили. Адреса новые жильцы не знали, а может быть она не велела говорить… Вот тут я и протрезвела. Поняла, что мосты сожжены.

Натка замолчала, глядя в полумрак вагончика, заново переживая то давнее ощущение потери, запоздалое понимание того, что нет у неё больше тыла, нет дома, из которого пусть её и выгнали, но куда наверняка пустили бы снова, сложись всё иначе. Наверное, это была та самая точка невозврата, откуда и понесло её неуклонно по течению, вниз, вниз…

– А к матери возвращаться не пробовала? – после очередной тяжёлой паузы спросил Митрий.

– Пробовала и туда, – Натка почему-то забыла, что всегда терпеть не могла такие лезущие в душу вопросы, и теперь сама, словно на исповеди, торопилась излить душу бородачу, – Но мать окончательно опустилась, в нашем доме жили какие-то чурки, которые с ней за комнаты бухлом расплачивались. Она меня даже не узнала, пьяная была в зюзю. Страшная, старая, грязная… Как ведьма! Я к тому времени уже всякого навидалась, но оттуда убежала без оглядки, так жутко стало! Снова тогда подумала, что надо завязывать, что не хочу как мать!

– Пробовала?

Натка хотела ответить, что пробовала. И это было бы правдой, ведь действительно пыталась, даже кодировалась дважды.

Первый раз, когда один из её рыцарей вызвал домой капельника и тот поставил Натке укол, должный купировать тягу к алкоголю. Хватило эффекта на пять дней, ровно на срок, понадобившийся ей чтобы отойти от последнего заплыва. Да и как потом сказали знающие люди – были такие уколы сплошным надувательством.

Второй раз её уговорили обратиться в клинику девушки с очередной работы. Хорошие попались девушки, Натка считала их подругами, да так оно наверное и было. Они не наслаждались чувством своего превосходства над несчастной алкоголичкой, они искренне хотели помочь, они собрали деньги и отправили Натку в хорошую частную клинику, где с ней беседовал психотерапевт, где у неё взяли анализы, прописали лекарства, и пригласили в группу анонимных алкоголиков. В эту группу ходить ей понравилось. Там были все свои, те, перед кем можно было не стыдиться самых тёмных сторон прошлого, те, кто не осуждал, не смотрел презрительно, и не говорил наитупейшую фразу из всех, которые ей только доводилось слышать: «Да просто не пей и всё!»

В общем, тогда она держалась полгода. Нашла друзей и парня, тоже бывшего алкоголика, с которым познакомилась на очередном собрании группы АА. Они даже сумели снять квартиру, оба работали, планировали пожениться и мечтали о ребёнке. Этот жизненный период Натка бы могла назвать счастливым, не будь в нём некой неистребимой пресности, неотступной скуки, и унылой предсказуемости, которую лучше всего охарактеризовала бы так любимая обывателями фраза «всё как у всех».

– Думала, что бросала, – наконец ответила Натка на повисший в воздухе вопрос Митрия, – Но на самом деле я никогда не хотела бросить насовсем. И наверное не хочу. Мне не нравится уходить в запои, но пить понемногу я бы продолжала. Если бы только не было похмелья…

Митрий вздохнул в темноте.

– Если бы не было похмелья – не было бы и проблемы. Я ведь раньше, как ты думал. Что можно бухать понемногу, по выходным там, или просто вечером перед сном. Но нельзя. Ты или совсем не пьёшь, или пьёшь, пока не сдохнешь. Золотой середины здесь не существует.

– Но ведь другие, – начала Натка, незаметно для себя ощетиниваясь, – Именно так и пьют! По праздникам, за компанию, просто по настроению! Значит и…

– Другие – это другие, – мягко перебил её Митрий, – Думаешь, я не искал способ научиться пить умеренно? Искал, да ещё как! Так молодость в поисках и прошла. И твоя пройдёт, если не остановишься. Пойми – не дано нам. Не знаю, что это: особенность организма, карма, гены, судьба или проклятие, но на то мы и алкаши, что останавливаться не умеем! Нужно просто принять этот факт и сделать выбор. Либо ты не пьёшь совсем – никогда и ничего, либо… вот это вот всё.

Натка сжала кулаки под одеялом. Такое она слышала уже не раз. Многие умные и не очень люди, в том числе психотерапевт в той клинике, где она лечилась, говорили ей то же самое. О неизбежности выбора: или – или. И всегда она с неосознанной агрессией пускалась в спор, пытаясь доказать скорее себе, чем кому-либо, будто способна овладеть навыком так называемого культурного пития. Заспорила и сейчас:

– А почему ты думаешь, что я именно из тех, кому не дано? Ты же меня знаешь всего пару часов!

Но Митрий не принял её вызов, вместо этого легко согласился:

– Ну не из тех, так не из тех. Тебе виднее.

Натка, уже приготовившаяся к словесной перепалке, сдулась от неожиданности. Раздражение ушло и ей стало стыдно за свой глупый наезд.

– Извини. Просто мне кажется, я не могу совсем не пить. Пробовала и словно не жила. То есть сначала, конечно, классно. Просыпаешься утром, а голова ясная, не трясёт, не тошнит. С непривычки даже пугаешься – не можешь понять что с тобой, заболела что ли? – она невесело рассмеялась, – А главное – не надо искать чем похмелиться или догнаться, не надо никуда идти, ничего покупать или занимать. Весь день твой!

– Первые дни – эйфория! – подхватил из темноты Митрий, – И кажется, что так будет всегда. Потом к этому привыкаешь. А затем становится скучно…

– Тоска! Всё одно и то же вокруг, заранее знаешь, что будет завтра, и послезавтра, и через месяц… как замкнутый круг.

– И чтобы вырваться из него нужно выпить, – грустно завершил Митрий, – Всё так и есть.

– Вот, ты меня понимаешь! – Натка чувствовала облегчение и благодарность, – А другие нет. Думают, что можно просто не пить.

– Потому что они могут просто не пить. Это не их проклятие, а наше. Это мы должны делать выбор.

– Но как его сделать?! – Натка снова повысила голос, – Как жить в замкнутом круге?

– Замкнутый круг можно разорвать не только алкоголем, – Митрий зашевелился и, Натка, скосив глаза, увидела, как его рука, кажущаяся призрачной в синем луче прожектора, указывает на стены, – Видишь эти картины? Это то, что помогло мне. Это те самые краски мира, которых не хватало без выпивки. Я не знал как их вернуть, и тогда просто пошёл в магазин, и купил. То есть в прямом смысле слова купил краски. Начал потихоньку рисовать, втянулся, и вот… сам не заметил, как они сошли с бумаги и разукрасили всё вокруг. И мир стал таким ярким, каким его никогда не мог сделать никакой алкоголь.

– Я не умею рисовать, – буркнула Натка, досадуя на то, что вместо дельного совета, который она втайне надеялась услышать, Митрий пустился в пустое словоблудие. Краски у него с бумаги сошли видите-ли! Как ещё сам с ума не сошёл с такими-то рассуждениями?

– Ты умеешь что-то другое. Ищи что тебе по душе, ищи то, что поможет тебе выразить кто ты есть. Алкоголики – чаще всего талантливые люди! И быть беде, если мы не можем открыть свой талант вовремя, тогда его место и занимает пьянка.

Натка преувеличенно громко зевнула. Вот уж в чём она сейчас меньше всего нуждается, так это в очередной болтовне о предназначениях, которые нужно обязательно исполнить, иначе хана и забвение. Про такие вещи было не раз говорено-переговорено на собраниях АА, где бывшие и не совсем бывшие алкаши чесали языками, пытаясь хоть как-то романтизировать и хоть чем-то оправдать свою унизительную зависимость. Натка сотни раз слышала о том, что пьяницы чуть ли не поголовно очень умные, одарённые, и добродетельнейшие человеки, что именно поэтому они и становятся жертвами лукавого, ведь он в первую очередь спешит добраться до хороших людей. И добирается таким вот хитрым способом. С придыханием перечислялись имена великих, порабощённых тем же зелёным змием, что терзал любого из собравшихся: Хемингуэй, Ван Гог, Пётр Первый, Эдит Пиаф, Эдгар По, Омар Хайам, Высоцкий, Есенин, Блок…

Натке нравилось слушать своих товарищей по несчастью, хоть она и понимала в глубине души, что такое разговоры – просто ещё один способ оправдать себя. А уж оправдывать себя изобретательнее алкаша не умеет наверно никто не свете! И пусть она поддакивала, соглашаясь с тем, что все они здесь на удивление светлые головы, добрейшие души, и поцелованные ангелом таланты, настолько опасные для тёмных сил мира сего, что те пытаются уничтожить их в первую очередь – в глубине души ей было смешно. Как наверное и остальным. Ведь кому, как не самим пьяницам, у каждого из которых был свой ад на земле, знать, что нет в их алкоголизме ничегошеньки возвышенно-трагического. Сплошная грязь, вонь, и блевотина.

Митрий примолк, видимо поняв, что рассуждения о высоких материях не зашли. Натка слышала в темноте его мерное дыхание, и даже подумала, что мужчина уснул, когда раскладушка под ним жалобно скрипнула.

– Спокойной ночи… Наталия, – сказал бородач уже другим, грустным и усталым голосом, таким, что Натке опять стало стыдно за себя. Может быть Митрий просто хотел поговорить на тему зловещей синей ямы, из которой сумел вырваться, и теперь гордился собой? А она не пожелала поддержать разговор, то есть сделать для своего спасителя ту единственную малость, которой могла бы его отблагодарить.

– Мить, – позвала она извиняющимся тоном, – Ты большой молодец, но мне твой способ не поможет, правда. Нет у меня никаких талантов, я самая обычная девчонка. Просто выпить очень люблю. И никто в этом не виноват, кроме меня. Я могла бы сейчас жить с тётей Валей в Москве, но выбрала другое… и не о чём тут разговаривать.

– А знаешь, – после недолгого молчания ответил Митрий, – Всё не так плохо, раз ты не боишься взять ответственность за свою жизнь на себя, а не перекладываешь её на других, как это обычно делают алкаши.

«И на этой оптимистичной ноте…» – ехидно подумала было Натка, но уснула, не успев закончить свою мысль.

Вниз по течению. Книга первая

Подняться наверх