Читать книгу Мы исчерпали лимит наших желаний. Беги или ты обречён - Елизавета Скалецкая - Страница 10

24 августа. Моё лицо заполняла улыбка. Почти месяц я не наблюдала Шувалова даже на дальнем горизонте. У меня было лишь два варианта, куда он мог деться. Либо он уехал куда-то, либо это затишье перед бурей. Ох, как же я хотела, чтобы это был первый вариант.

Я шла к Максиму домой, так как он позвал меня гулять, но на пол пути он сказал, что ещё не собрался.

Ах эта родная улица, здесь было проведено пол моего детства. В семье иногда ругались два разных поколения: дедушка по папиной линии, бабушка по маминой и их дети. Дом в котором мы сейчас живём пренадлежал дедушке, а бабушка жила в том же доме, что и Максим, только на два этажа выше. Поэтому, что бы никого не обижать, родители привозили меня сначала к бабушке, а потом до дедушки.

Три пятиэтажки окружали старую детскую площадку, на парковках не уступали друг другу места автомобили, кто-то гулял со своими питомцами, кто-то играл с детьми на площадке, где адским звуком скрипят качели, а кто-то покуривает на балконах сигареты, следя за всей этой красотой. Я помню, как родители привозили меня к бабушке, и я каждый день гуляла здесь с местными ребятами и девочками. С мальчиками мы ловили в бутылку кузнечиков, с девочками плели из бисера браслетики, а когда мы были все вместе, то сидели в беседке и ели, сваренных раков. И так было каждое лето, пока моя бабушка не переехала в Москву, на лучшие условия жизни. После её переезда, я уже не видела этих запачканных глиной из котлован мальчишек, красивых раскудрявенных девочек и бабуль, которые звали их с балкона домой. Но новость о том, что из села мы переезжаем в город, в дом, где жил мой дедушка, была для меня переломной, ведь я думала, что ко мне будут плохо относится мои сверстники или я не найду здесь друзей, но перейдя в новую школу я встретила его, мальчишку который был самым застенчевым в классе, но очень простодушным тогда, когда мы с ним гуляли. Сидя с ним за одной партой, мы разговаривали друг с другом с интересом и очень большим. Максим в шестом классе был пухляш, но причём тут внешность, когда к нему лежит душа. С каждым годом он преображался, становился стройным, красивым, всё более интересным и прикольным.

А вот и тот самый второй подъезд третьей пятиэтажки. Как же всё таки хорошо, что Максим живёт на первом этаже, поэтому я без проблем могу по стучать ему в окно. Через мгновенье выглянула гримаса с непричёсанными волосами, и всё, что я могла услышать из его слов это- «Я щас». Где-то через три минуты открывается дверь подъезда и выходит Максимка, который был одет в джинсы, футболку цвета хаки и тонкую, но тёплую ветровку, какой она мне и запомнилась.

– Привет.

– Привет, ты собираешься очень долго.

– Ну в наши дни парни стали ухаживать за собой тщательней.– Сказал Макс писклявым голосом, зализывая свои волосы назад.

– Куда пойдём? И кстати, где Арина? Чего ты её не позвал?

– Она в Сочи.

– Ох! Тут холоднеет, а она на море.

Я была одета в белую футболку, джинсовую юбку, а волосы были собраны в косу.

– Ну пошли для начала в магазин, возьмём чего-нибудь. Я есть хочу.

– Впрочем как всегда, у меня только пятьдесят рублей.

– Ну сырки возьмём.

– На сладкое потянуло? – с интересом сказала я.

– Ага, сто пудово.– улыбаясь ответил Макс.

По дороге в магазин мы обсуждали новый альбом исполнителя T-Fest. Максим включал его разные треки, а я внимательно их слушала и пыталась понять глубокий смысл текста.

Зайдя в магазин «Магнит», я вспоминала, что как ни как, но для нас походы в какие-либо магазины всегда были приключением. Когда-то мы свалили в торговом центре манекен, а за ним, как в домино, попадали ещё девять пластиковых людей без голов. Так же, в одном мелком магазинчике, мы воровали друг другу киндеры, потому что платить за мелкую игрушку внутри шоколада аж семьдесят рублей, было для нас ударом по пустоту карману, но хотелось же всё равно, поэтому один отвлекал продавца, а другой быстро хватал шоколадное яйцо и уходил. В аптеке мы постоянно, и сейчас тоже, покупали… нет не контрацептивы, а аскорбинки, покупали то в драже, то таблетками, и тупо жевали по двадцать штук в одни щёки. Укрепляли иммунитет! Макс в одном торговом центре брал кучу футболок и, проходя в примерочную, фотографировался, но моё лицо выглядывающее из-за занавески, всегда портило ему его отпадные фото, а в возрасте тринадцати лет я не любила носить яркие девчачьи обновки, поэтому в то время я, как и Макс, носила то, что выбирал он, а главное то, что мне всё шло, и несмотря на то, что мы с ним брали на мерку и футболки, и кофты, и ветровки с куртками, мы всё равно уходили либо с одной футболкой, либо с одной кофтой, либо ни с чем, на двоих. Максим носил футболку днём, а я брала её на ночь, спала в ней вместо ночнушки.

В этот раз мы с ним просто ходили по магазину и искали голодным взглядом какие-либо сырки, но мы же не можем без приключений. Максим взял тележку для продуктов.

– Нафига ты тележку взял, лично я сырок и в руке понести могу.

Макс посмотрел на меня, кривая в сторону тележки.

– Дроздов, вот ты вроде взрослый человек, а такой ерундой занимаешься.

– Ну ты запрыгнешь или нет?

– Конечно, спрашиваешь ещё.

Я залезла в тележку, прикрывая снизу ноги ветровой. Максим начал катать меня по всему магазину, избегая встреч с кассирами, я чуть-чуть сильно кричала от удовольствия, от порывов сладких ветров, смешанных с запахами фруктов, мяса, пива и бытовой химии. И вот мы уже прибыли на место назначения в отдел молочной продукции. Макс отдал мне свою сумку на поясе и начал выбирать сырки, вскоре остановился на тех, у которых была сгущённая начинка. Мы подъехали к очереди на кассу, и тут я услышала, что в этом мужском клатче, как я его называла, зазвенел телефон, наверное sms. Я достала его, разблокировала и увидела сообщение от мобильного банка карточки Макса: Сбербанк Онлайн. ЮЛИЯ ГЕНАДЬЕВНА Ж. перевел (а) Вам 5000.00 RUB

MAES7233 24.08.17 16:45 зачисление 5000.00р Баланс: 5019.00р

Макс, увидя это сообщение, отодвинул тележку назад.

– Поехали докупаться!

– Ура-а!

Он покатал меня по всем отделам «Магнита». Мы взяли: мороженое, две булочки, напиток, чипсы, конфетки и Доширак. Все эти продукты, как и я, лежали в тележке, поверх меня.

– Макс, я продукт.

– Овощ?

Он засмеялся, а я хлопнула его по руке. Мы подошли, а точнее подъехали на кассу, все люди смотрели на нас, как на идиотов, но нам не привыкать, а кассирша лишь улыбчиво смотрела нс, говоря, что сама чудила по молодости. Максим сказал, что арендует (беспалевно стырит) на вечер тележку, и поэтому, расплатившись, мы как идиоты катались на тележке по местностям. Некоторые улыбались и говорили, что тоже хотят покататься на таком транспорте, а другие только и делали, что тьфукали, но нам всё равно было хорошо и весело.

Мы опустошили почти всю тележку, кроме напитка, и меня конечно же. Проезжая возле банно-оздоровительного комплекса, Максим резко остановил тележку.

– Ты чего?

– Я уже за***лся катать тебя, дай хоть я полежу, отдохну, а ты меня покатаешь.

– Ладно, запрыгивай.

Я, с помощью Макса, вылезла из тележки, поправляя юбку, а Максим, уже был готов к старту. Я то разгонялась, то спокойно идя, катала этого арендатора по тротуарам нашего городка, мы то стояли по среди парка, то вместе сидели в тележке, когда я была у него на коленях.

Уже темнело. Мы вернули тележку в магазин и пошли просто прогуляться, поговорить о каких-либо новых треках или дальнейшем десятом классе. Хоть нам и исполнится в следующем году по семнадцать лет, но мы всё равно чувствуем себя мелкими спиногрызами.

– Как ты думаешь, в десятом классе легче или мрак? – спросил Макс.

– Ну я думаю легче, нежели в одиннадцатом. Хотя говорят, что десятый-подготовка к экзаменам, а одиннадцатый- подкрепление и заучивание. Я, например, хочу как следует прогулять все каникулы, да так, как в будущем больше не нагуляюсь. Чтобы у меня были просто офигенные воспоминания.

– Это да, поэтому я пробухаю все эти каникулы.

– Ага, а потом сиди откачивай тебя.

– Да не, не будет такого…

– Заранее не суди судьбу.

– Ну суди судьбу?

– Да…

– Хмм. Это что-то новенькое.

– Ага…

Мы усмехнулись, потому что вспомнили, что в рекламе tik- tak, так же рассуждали тик- таки. Этот смешок заполнял холодную атмосферу своим тёплым звучанием. Но в один момент, холодный приступ психоза оглушил своим присутствием наши тёплые смешки. На себе мы чувствовали взгляд, прожигающий своей холодной атмосферой наши плоти, он предвещал боль, переломы, крики, травлю и возможно даже смерть. В голове пролетели тысячи вопросов «почему». Почему он? Почему мы? Почему сейчас? Ведь видеть на расстоянии Шувалова это тоже самое, что видеть исчадье ада, смерть с чёрными глазами. Именно такими они мне сейчас казались.

Я и Максим услышали свист и обернулись, поэтому, когда мы увидели Шувалова, в моей голове пролетели эти мысли. Я хотела убежать, но Макс взял меня за руку. Даже если мы с ним были лучшими друзьями, я никогда не наблюдала за ним такие жесты. Мне хотелось верить, что он мне поможет. Или же мне придётся всё-таки бежать.

– Ну здравствуй, Максон. Не знал, что ты теперь с отбросами гуляешь.

Я заметила, что у Шувалова в руке была палка, резиновая, как у ментов, только без дополнительной рукояти и полосок.

– А я не вижу тут никакого отброса.

– Да ты его за руку держишь, а точнее её. И зачем ты её держишь?

– Кто? Я?

– Да, ты.

– За руку?

– За руку… А-а-а, я понял. Что, Максим, если Арины нет, то можно тебе выкобеливаться? А если я ей позвоню…

– Заткнись! Я всегда буду хранить верность Арине, а Варю я держу из-за тебя! Подонка, которого не было рядом, пока мне отбивали рёбра на поле! Тебя не было тогда, хотя я звонил и просил прийти, а что сделал ты? Ничего! Ну и кто теперь здесь отброс. Ну уж явно не она.

Что? Когда Максиму отбивали рёбра, когда у него была с кем-то стрелка?

– Максим! Почему ты мне не сказал? Почему я не знаю об этом?

Я вырвала ладонь из его руки, а Максим посмотрел на меня с глубокой жалостью. Больше всего мне не хотелось ссориться с ним и выяснять, что с ним случилось и когда это случилось.

– Варь, это было после того дня, когда этот отморозок…

Максим замолк.

– Договаривай.– подгонял его Шувалов.

– Когда он пришёл к тебе…

Я смотрела на Максима с недоумением, когда он, поджав губы, опустил взгляд на землю, а вот во взгляде Ильи я видела лишь заинтригованность.

– Это ты ему сказал?

– Да, и что?

– Зачем?!

Илья хотел подойти ко мне, но Макс взял его за локоть…

– Не надо, не подходи.

Илья посмотрел на него из под лобья и, рыча, сказал:

– Я тебя не спрашиваю, что мне делать, захочу подойду, захочу нет. Ты мне не указ.

Я, увидя, что Илья сорвался из рук Макса, начала делать небольшие шаги назад, но увидя, что он начал сжимать палку, повернулась и начала бежать, бежать, что есть силы. Я лишь слышала ускоренные шаги Шувалова и крик Макса: «Стой!» «Варь остановись!» «Не тронь её!». Я слышала, что за мной бежал и Шувалов, и Макс, но я не хотела останавливаться. Надо бежать. Если ты будешь не достаточно быстрым, то ты обречён.

Моё дыхание постепенно сбивается, и я не могу больше вытерпеть даже три метра дистанции от меня до автобусной остановки.

Когда я почувствовала, что за воротник футболки схватился Илья, моё сердце сжалось от страха. Такого страха, как сейчас, я ещё никогда не испытывала. В одно время мне было и жарко, и холодно, и плохо. Затем последовал толчок назад, отчего я свалилась на тротуар и ударилась спиной и локтями.

Илья резко схватил меня за плечи и начал долбить по железной остановке.

– Разве я разрешал тебе убегать?! (толчок). Разве я не договорил?!

В этот момент Шувалов толкнул меня на землю, отчего моё тело ныло. Это невыносимо больно, когда ты падаешь на асфальт, растирая себе ладони и колени, а из ран начинает течь кровь.

Максим подбегает к остановке, хватает Илью за футболку, подпирает его к стене остановки, собираясь его ударить. Но Шувалов отталкивает его снова.

– Не лезь, продажная крыса! Это не твоё дело! Я не хочу снова с тобой драться! Я думаю, что и ты тоже не хочешь! Так отойди! Это не твои проблемы!

Шувалов стал приближаться ко мне.

– Отойди от неё! – кричит Макс.

Илья уткнул в его грудь эту самую палку, когда Макс решил подойти.

– Стой там, где стоишь!

Илья оттолкнул его и со всей силы ударил палкой мне по бедру.

Я начала кричать, кричать от боли, от невыносимой боли, на разодранных руках отползаю на траву, так как нога онемела. А за что? За что мне досталась боль? Я сжимала то место, куда ударил меня этот… садист, мразь и монстр, иных слов, я не могу подобрать, мне было настолько больно, что я начала понимать, что физическая боль хуже душевной, в тысячи раз.

Илья снова поднял меня, но я хотела вырваться, истерически крича, но он сильно сжал мою челюсть и сжимал палкой горло, прислоняя меня к остановке.

– А я ведь тебя предупреждал.

В этот момент он вытолкнул меня на дорогу, я лишь видела ослепляющие фары машины, которая вот-вот передавит меня, поэтому я закрылась руками. А дальше всё было как под белой пеленой слепого тумана.

* * *

Меня отбрасывает на несколько метров, и я бьюсь спиной о тротуар, но только сейчас я слышу звуки шин машины, которые резко затормозили. Я поняла, что кто-то меня оттолкнул с дороги, по фантомной боли в руках. Но я оглянулась по сторонам. Тихо. Лишь жжужал незаглушенный мотор автомобиля. Илья стоит, схватившись за голову руками, чуть ли не ползая на коленях по земле, а перед машиной на асфальте лежит мой друг…

Я больше не думала о тех болях, которые мне доносили мучения. Внутри всё сжалось, как будто из тебя рвут все потроха, я перестала видеть, в прямом смысле слова. Что происходит, что же происходит, мать твою?! Мои глаза режет влажность, всё горит. Я не заметила, как сама подползла к телу Максима, того друга с кем я была счастлива, с тем, с кем мне было хорошо, тот, кто заставлял меня улыбаться и не плакать лежит на асфальте, а из его рта течёт кровь, я не вижу этого под белой пеленой в моих глазах, я в прямом смысле не дышу, я не могу дышать. Чувствую, что голову что-то сдавливает. Ощущаю на своих ладонях ещё тёплую кровь Максима. Тот из-за кого это произошло, сейчас упал перед ним и начинает трясти, что бы он очнулся.

– Макс! Прошу очнись, Макс! Не умирай! Макс! Пожалуйста! Прошу не надо, не умирай! Макс, вставай, прошу тебя!

Голову сжимает всё сильнее, она горит, а сердце… Кажется его уже нет. Этот крик разрывает мне горло, но мне было плевать! Я кричу самым душераздирающим криком, мне казалось, что столетний мёртвый бы пробудился, услышав его. Даже самому заклятому врагу, здравомыслящий человек не пожелает этого видеть, но он видит! Он видит это! Эта мразь видит его! Это всё из-за него! Я кричу до охрипления, горло больно рвёт, но мне плевать!!! Я ничего не хочу в этом мире! Просто верните мне его! Верните мне человека, ради которого умерла бы я!

Последнее, что я увидела – это мразь, которая сидела на асфальте, смотря ошарашенным лицом на труп своего друга детства, и кортеж скорой помощи, который в спешке забирал моего друга, я не хотела его отпускать, не хотела отдавать этим фельдшерам его тело, я хотела разбудить его криком, в надежде, что он проснётся, но я падаю, ударяясь головой об асфальт и ничего не чувствую, словно я была по-настоящему бездыханной. А потом белая пелена заменилась чёрным фоном.

* * *

Я открываю свои опухшие глаза и вижу белый потолок с облупленной штукатуркой. Чувствую резкий запах хлорки и спирта. Лежу на белой койке, а рядом со мной стоит капельница.

Я лежу в состоянии богомола несколько минут, а потом кричу своим ужасно охрипшим голосом. Бужу всех, кто был в палате, кто-то подбегает меня успокаивать, а кто-то зовёт врача. Я не хочу видеть все эти фальшивые лица. Мои глаза снова покрываются белой пеленой, мне страшно, мне очень страшно, я не могу себя контролировать. Я раздираю тугую повязку, которая у меня на голове, срывая её вместе со своими волосами, я поджимаю ноги под себя и бью по ним, мои руки кто-то хватает и зажимает рот, но я рыпаюсь так, что даже бы самый дикий и свирепый зверь убежал от испуга, увидя моё бешенство. Ко мне подбегает врач, но я не позволяю делать ему мне укол успокоительного, и тогда ко мне подбегает мама, моя мама, она отталкивает врача, и поднимает меня утешая, а я лишь кричу, но я слышу слова, которые в этот момент переворачивают моё состояние верх дном.

– Варечка, Варя, не надо, не кричи. Всё в порядке, всё хорошо. Он жив, слышишь? Максим жив. И ты в порядке. Скорая вовремя приехала, доченька. Они успели, с вами всё будет хорошо. Не кричи. Всё-всё. Успокойся, тише. Доченька моя, прошу…

Мама прижала меня к себе, гладит по голове, покачивает, а я лишь вырываюсь из её рук. Спрыгиваю с койки и проталкиваюсь сквозь толпу медсестёр. Бегу босиком по бесконечному больничному коридору, где стены сужаются, а люди, что сидят на скамьях, будто хотят мне препятствовать. Я бегу к нему, хоть и не знаю, где он сейчас находится. Он жив! Я докричалась! Мой друг, мой Максим!

Я оббежала большинство уголков больничных коридоров, пока не увидела, сидящих рядом с какой-то палатой, родителей Максима. Я хочу пройти туда, но меня не пускает какая-то женщина в форме.

– Нет, нет, нет. Туда нельзя, пациенту нужен покой. А пока с ним занимается следствие.

– Нет, дайте пройти!

Ко мне подбегает папа и пытается оттащить от людей в форме, но я пытаюсь вырваться.

– Нет, отпусти!

– А ну не устраивай мне тут концерт! Я сказал успокойся!

– Нет! Максим! Максим!

Я начинаю плакать, а люди, которые вокруг меня, смотрят на беспомощную девочку, которую не пускают услышать бьётся ли сердце у её друга, потому что она услышала те слова, что говорила её мама, и хотела проверить, правда ли это. Она видела, как текла из её друга кровь, и что бы он вот так был здоров? Что за чудо-врачи стали находиться в нашей «Великой» стране?

Один из врачей пробрался сквозь толпу к палате.

– Расступитесь.

Он дал мне увидеть моего друга, но на расстоянии. Максим был весь бледный, побитый, бедный человечек, которого я не уберегла, а главное, что он пожертвовал собой, чтобы уберечь меня.

Врач стоял рядом с Максимом, и я увидела, как его глаза открываются. Дыхание сразу останавливается, этот врач что-то ему говорит, на что Максим пытается пошевелить губами, а тот тем временем показывает рукой на меня, а голова Максима небрежно, как будто старая ржавая дверца от шкафчика, поворачивается в мою сторону. Он жив…

* * *

Эти три дня длились как учебный день. Долго, долго и ещё раз долго. Три дня понадобилось, что бы я пришла в чувства, три дня у меня допрашивали детали этого происшествия, и три дня мне не верили, что я просто споткнулась, упала на дорогу, а Максим, оттолкнув меня на обочину… сам попал под машину, ведь расскажи им истину… было бы ещё больше суматохи, разборок и психоза, а этого никому не надо, ни мне, ни нашим родителям, ни уж тем более Максиму, а как для себя решит Он, я не знаю.

Двадцать восьмое августа. Сегодня все ученики пошли в школу, чтобы забрать некоторые учебники, выслушать инструктаж и так далее. Но мне плевать на школу, когда в больнице лежит мой друг.

Всего хватило двух дней, что бы эта новость разлетелись по всему нашему городу. Узнали абсолютно все, даже Арина. Узнав о происшествии, она незамедлительно села в самолёт вместе с родителями. Я не чувствовала жалость ни к кому, кроме родителей Макса и самого его. Я еду на маршрутке в городскую больницу. Незамедлительно поднялась на порог, вместилась в лифт с ещё одним врачом и каким-то дядькой и прибежала в нужную мне палату. Там как раз поджидал меня врач Максима. Он кивнул мне и тихо открыл дверь. Я боялась зайти туда, но врач только тихонько подтолкнул меня.

Я стою рядом с кроватью и смотрю на него, на его перебитое лицо и руку, которая была в гипсе, но оказывается и не только она.

Услышала тяжёлый стон, Максим сморщил лицо и простонал ещё раз. Он открыл глаза и медленно повернул в мою сторону голову. Максим смотрел на меня уставшими впалыми глазами. Я не сдержала своих болезненных и, прожигающих глаза, слёз. Как же было больно смотреть на его еле дышащее тело. Почему он лежит в этой койке, а не я? Почему вместо меня, лежит и стонет от невыносимой боли мой друг, почему не я, почему он?

Я упала на колени, держа загипсованную руку моего Максима, до которой даже боялась притронуться, думая, что сделаю ему больно, и смачиваю простыню своими горькими слезами. В унисон с моим воем и нытьём, я услышала слабый и хриплый голос моего друга.

– Ва… ря, вс-стань.

Я не могла слышать этот ужасный скрежет в его горле, не могла слышать кряхтения в его словах. Я приподнялась. Смотреть на него было не в моих силах, но я не могу оставить его просьбу без внимания, ведь это по моей вине он сейчас лежит здесь и мучается, а я почему-то стою перед ним, только с огромным синяком на бедре и с ссадинами на коленях и ладонях. Я чувствую себя перед Максимом ничтожеством, которое стоит у койки более потрёпанного человека…

Все его переломы, синяки и ссадины должны были принадлежать мне.

– Макс.– меня еле слышно от охрипшего голоса.– Прости меня пожалуйста…

Я не могла сдерживать свои слёзы, я больше не могу покоряться силе воли. Слёзы просто хлынули, видя эту душераздирающую картину. По моему телу прошла не приятно щекотливая дрожь.

– Варь… Ты не виновата.

Я заметила, что на глазах Максима выступили горячие слёзы, я никогда не видела, как он плачет, но видеть это сейчас, было невыносимо больно, и я желала, больше никогда не видеть его слёз, даже если мои глаза, будут заплыты в пелене моих.

– Максим, в этом виновата только я, не надо было убегать, мне стоило только стоять и терпеть.

– Ты не виновата, только посмей извиняться. Я с тобой дружить не буду.

Он так говорит, как будто всё, что произошло, лишь маленькой царапиной отпечаталось на его душе. Я немного улыбнулась, он как всегда в своём репертуаре, но почему-то мне хотелось его прибить, хоть из глаз до сих пор текли слёзы.

– В этом есть и моя вина… Но если тебе так будет легче, я не буду плакать при тебе, но всё равно заплачу в стороне, лишь бы ты не видел этого.

Максим попытался улыбнуться, но это далось ему с трудом.

Я была с рюкзаком, в котором кое что лежало, начала его снимать и растёгивать.

– Что там?

Слабо, но с интересом спросил Максим.

Я достаю ту самую футболку цвета хаки с маленьким Дональдом Даком на левой ключице.

– Помнишь, я её давно хотела отдать, но… не было времени.

На этот раз Максим улыбнулся искренне, а я лишь безвольно пускала наружу, обжигающие глаза, слёзы.

– Не плачь. Ты когда плачешь не красивая и страшная становишься.

Я улыбнулась ему. Всё таки чувство юмора никуда не пропадёт. Я была счастлива снова слышать его голос, видеть его улыбку и понимать, что от жив, и мне кажется, что не врачи его спасли, а это я до кричалась до него. Именно в такие моменты люди понимают, на сколько именно им дорог человек.

– У тебя такой голос хриплый, ты простыла?

– Нет. Просто я кричала сильно. Что бы разбудить тебя.

– Кажется услышал, но что-то тихо было.

Он попытался усмехнуться, но потом нахмурил брови, постанывая.

– Тише. Тебе что-нибудь врач говорил?

– Ну, мне не говорили, Я слышал, как он разговаривал с моими родителями, В общем переломы руки, рёбер, многочисленные ушибы…

В его тоне звучала недоговорённость.

– И что дальше? Я так понимаю это не всё, не так ли?

– …В общем я…

– …Ты… – Подгоняла я его.

– Я больше не смогу ходить

* * *

Я провалилась в бездну, где нет никого, я больше не могла слышать ни одного шороха, ни говоря уже о разговорах. Максим лишь отвернулся и шевелил губами. Нам стоило лишь один раз прокатиться в этой проклятой тележке, а теперь мой друг будет всегда кататься в инвалидной коляске, а я буду его везти, куда он хочет.

Я вышла в коридор, еле дыша и приводя себя в чувства. К палате подошли опечаленные родители Максима. Я никогда не видела их такими подавленными, но это логично, ведь их дитя лежит в этой противной больнице ни живой, ни мёртвый.

Тётя Юля обняла меня, всхлипывая от такого горя, а дядя Серёжа сидел на лавочке, взявшись за голову руками.

К нам подходит врач Максима. Тётя Юля и дядя Серёжа в спешке подошли к нему, ожидая положительных замечаний. Александр Владимирович, так звали врача, начал показывать снимки нижних конечностей, позвоночника и грудной клетки Максима. Было видно, что это не лучшая картина для глаз родителей, когда в рёбрах вставлены железные штыки, позвоночник будто перекрутили так, что позвонки вышли из своего строя, а ноги, будто переломанные деревянные палки, которые потом были перевязаны изолентой.

– Это, конечно, жуткая картина, но я могу вас обрадовать… Это можно исправить.

Родители Максима будто поменялись в лице, будто они нашли во Враче надежду на случившееся чудо. Они стояли, смотря на эти снимки, и не понимали, как человечество смогло достичь таких высот и дать возможность исправить весь этот хаос, который творился во плоти их сына.

– Ваш сын снова сможет пойти. Ему необходима операция, но она делается не у нас.

– А где? – спросила я своим хриплым голосом.

– В Германии…

– И сколько это будет стоить?

Мама Максима была уже готова услышать оглашение круглой суммы.

Так оно и есть.

Врач назвал ту сумму, которая была немыслимой для каждого из нас.

Эти цифры окружили голову и заставляли снова терять воздух в лёгких. Я увидела, как тётя Юля села на лавку, и закрыв руками рот, заплакала, говоря под нос, откуда им взять столько денег?

А что какается меня… Я продам всё, что можно продать, даже душу дьяволу, я буду просить весь город помочь, я сделаю всё, чтобы мы снова поставили Максима на ноги, хоть я всем благодарна даже за то, что они просто спасли ему жизнь, ведь лучше живой друг-инвалид, чем никакого.