Читать книгу Арьяны. Зов крови - Елизавета Версан - Страница 2

Противное гудение врывается в сознание, разрушая остатки жуткого сна. Экран смартфона раздражает глаза слишком ярким светом. Номер незнакомый, но комбинация первых четырёх цифр пробуждает неясное воспоминание. А не скровский ли это код? Перед ответом успеваю заметить маленькие цифры – 04:18 – в правом верхнем углу экрана.

– Аня? – раздаётся резкий мужской голос, кажущийся смутно знакомым.

– Да.

– Здравствуй, это Паша Огарский, – представляется собеседник, и я с ужасом понимаю, что интуиция не подвела. В который раз, чтоб её.

До этого момента мой двоюродный брат был кем-то вроде летающего пони или единорога. Ни звонков, ни соцсетей, ни личных встреч. За все двадцать три года. Каждый мой редкий приезд в Скров на каникулы братец под завидным предлогом исчезал из дома: лагерь, сплав по реке на катамаранах с друзьями, поступление в университет, армия, отпуск и прочие миллион двести отмазок.

Всё, что известно о Пашке – он сирота, старше меня на семь лет, живёт в Скрове с нашей бабушкой Зиной. В детстве я мало думала о судьбе брата. Только спустя годы возник очевидный вопрос: почему мои родители не оформили опекунство и оставили десятилетнего племянника на бабушку? Когда решилась спросить отца напрямую, он раздражённо отрезал: «Это решение Паши». Я недоумевала, как ребёнку, лишившемуся отца и матери, позволили принять решение самостоятельно. Однако подобные разговоры, да и вообще любые разговоры о Пашке пресекались на корню, и со временем пришлось признать, что причина кроется в давнем семейном конфликте, решить который не представляется возможным.

Но вот Пашка объявился сам. Значит, больше звонить некому. Остались только мы – два человека от некогда большой семьи.

– Бабушка? – спрашиваю прямо, не желая оттягивать неизбежное.

Пашка сухо подтверждает худшее. Резкий звон в ушах перекрывает остальные звуки. Глаза застилает грязно-серая пелена. Где-то в отдалении слышится взрыв. Противный скрежет искорёженного металла врезается в голову. Едкий запах дыма раздирает ноздри.

Только не сейчас. Не отключаться.

Краем сознания пытаюсь ухватиться за единственную ниточку, связывающую с реальностью. Пашка. Он что-то спрашивает про билеты и время вылета. Я, наконец, понимаю, почему его голос показался мне знакомым – уж слишком похож на папин. Низкий, чуть хрипловатый. Правда, темп речи сильно выше и «р» местами западает. Наверное, сказываются годы учёбы заграницей и постоянное общение на английском. Если мне не изменяет память, Пашка ещё со студенчества работает над каким-то госпроектом в области робототехники. Вот и колесит по всему миру, выступая на конференциях.

Ну почему? Почему он объявился только сейчас?

Брат был так нужен мне три года назад. Когда мамы и папы не стало. Только он и мог, наверное, понять, что я чувствую. Найти нужные слова и сказать, что же мне делать, как жить дальше без них. Но, увы, этого не случилось. Пришлось разгребать всё самой, и если б не бабушка и Женька…

Боже, бабушка.

Моя несокрушимая бабушка Зина, в семьдесят лет спокойно копошившаяся в саду между пробежками и йогой. Ведь звала меня в Скров после того, как родители погибли. Может, если бы я была рядом, она сейчас была жива. И с Пашкой можно было бы наладить контакт. Но это всего лишь «бы». «Бы», пропитанное сожалением и отчаянием. А всё потому, что природа наделила меня отцовским упрямством и гордыней. Неуклонным стремлением во всём отстаивать автономию. И вот к чему это привело. Теперь не перед кем топать ножкой с надменным «Я сама». Сколько же ещё близких нужно потерять, чтобы научиться быть рядом вовремя, ценить важное здесь и сейчас, а не постфактум?

– Аня? – доносится до меня сквозь толщу собственного сознания.

– Да-да, – отвечаю на автомате. – Я сейчас же посмотрю билеты.

– Хорошо. Скинь смс, как забронируешь.

Он отключается. Вот так просто. Ни сантиментов, ни подбадривающих слов. Разговор роботов, наверное, и то теплее бы получился. Какие-то мы оба с Пашкой неправильные. Два сломленных человека, не сумевших нормально социализироваться в обществе после трагедии. Хотя откуда мне знать, как там у него дела с социализацией. Может, этот официозный тон только на меня распространяется.

Контрастный душ и пара глотков арабики включают мозг на полную мощность, и осознание случившегося, наконец, наваливается всей массой. Я сирота. Одна на всём белом свете. Не считая брата, конечно. Однако учитывая степень нашей эмоциональной близости… Да, всё-таки одна.

О-дна. О-дна. О-дна.

Большие настенные часы тревожным эхом отдаются в воспаленном сознании. Запустить бы в них кружкой, но времени на проявление эмоций нет. Нужно успеть купить билеты прежде, чем меня торкнет. А торкнет сегодня стопроцентно. Как-никак восемь месяцев без рецидивов. Пора бы уже.

Слышал бы меня Женька, точно б отчитал за пессимизм и притягивание неприятностей. Раньше я терпеть не могла всю эту блажь про материальность мыслей и творение собственной реальности. Заводилась тут же, стоило только бывшему открыть рот. А сейчас всё бы отдала за его вдохновенные речи про квантовые миры, божественное начало в человеке и мультивселенные. Лишь бы не было этой удушливой тишины.

А кто её, эту тишину, создал?

О, нет-нет-нет. Нет у меня времени на приступ самобичевания. Сейчас нужно просто вымыть кружку, включить ноутбук, заказать билеты и собрать вещи. Ни единого отклонения от программы, иначе всё полетит к чертям. Папа говорил, что дисциплина – единственная вещь в мире, способная удержать человека на краю пропасти. Не любовь, не ненависть, не жажда жизни. Только холодный рассудок и выдержка. Что ж, пришло время, наконец, внять отцовским заветам.

Уже на третьем пункте система даёт сбой, когда вкладка с подтверждением платежа начинает виснуть в шестой раз. Попытка выровнять дыхание проваливается с треском. Я с силой захлопываю крышку ноутбука и несусь в ванную, тут же подставляя голову под град холодной воды. Перед глазами на повторе мелькает нос самолёта, врезающегося на полном ходу в твёрдую землю. Пламя вырывается из-под стального брюха яростным вихрем. Стёкла иллюминаторов лопаются под давлением взрывной волны, разлетаясь на миллионы осколков по поляне.

Виски сжимаются не то от холода, не то от вспыхивающих в сознании образов. Меня тошнит. Я всеми силами цепляюсь за ощущение физического тела, сосредоточившись на болезненном спазме опустошённого желудка.

Дважды два – четыре.

Трижды три – девять.

Четырежды четыре – шестнадцать…

Наконец, шум воды перекрывает скрежет металла и крики. Видение отступает под натиском реальности. Взгляд фокусируется на тонких руках с побелевшими костяшками пальцев, вцепившихся в край унитаза. Ледяные брызги из брошенного на дно кабины рассеивателя безжалостно расстреливают стенки душевой. Я медленно поднимаюсь и выключаю воду. Из заляпанного зеркала на меня смотрит бледная шатенка со спутанными волосами, с кончиков которых срываются крохотные капли. Зрачки расширены так сильно, что карие глаза кажутся почти чёрными при слабом освещении.

То ли ещё будет.

Усилием воли заставляю себя умыться и, предварительно отжав волосы, закручиваю полотенце вокруг головы. Кажется, где-то в буфете завалялся чай с ромашкой. Это не спасёт, но хотя бы поможет подготовиться к следующему шагу.

Мне искренне не хочется набирать этот номер, но от мысли о новом приступе, грудь болезненно сжимается, грозясь вытряхнуть из себя всё содержимое. Я сейчас как спичка в наполненном газом помещении. Один неосторожный «чирк» – и всё взлетит на воздух. Так что на долгие игры с совестью времени нет. Пашка не должен оставаться там один. Я нужна ему. Даже если он сам так не считает. А мне… мне сейчас нужен друг.

Женька отвечает после третьего гудка.

– Аня? Что случилось?

Тело мягко окутывает волнами спокойствия. Боже, я уже успела забыть насколько приятный у него голос. Как вообще мне могла прийти в голову идея расстаться с ним? Сейчас это решение кажется таким нелепым. Он же мой якорь. Единственный, кто способен удержать меня от шага в неизвестность.

– Можешь приехать? Пожалуйста.

Он не тянет драматическую паузу. Не задаёт глупых вопросов. Только выдыхает простое и нужное: «Через десять минут буду».

Плечи сразу расслабленно опускаются, и в голове становится чуть яснее. Только бы удержать это состояние до приезда Женьки. Только бы удержать.

***

Солнце медленно катится к горизонту, разливаясь расплавленным золотом по поверхности воды. Море сегодня немного буйное. Широкие волны с белыми завитушками атакуют большие валуны, подпирающие подножие утёса. Женька, откинув голову назад, стоит по колено в воде. Вечерний бриз путается в густых волосах цвета спелой ржи. Он выглядит расслабленно и уютно. Хочется уткнуться в эту широкую спину, вдохнуть аромат дорогого дезодоранта, смешавшегося с запахом соли и водорослей, выброшенных на берег приливом. Я отставляю на поднос бокал с белым вином и, отцепив от кисти пару виноградин, поднимаюсь с песка. Но, когда делаю шаг в сторону Женьки, он вдруг исчезает.

– Жень! Женька!

Я дёргаюсь от звука собственного голоса и резко распахиваю глаза. В комнате царит лёгкий полумрак из-за плотно задёрнутых ночных штор. Единственным источником света служит небольшая щёлка между дверью и наличником. Судя по золотистому свечению, просачивающемуся из гостиной, сейчас где-то шесть вечера. С кухни доносится аромат запечённой курицы. Прямо как в старые-добрые. Так странно. Будто и не было этих восьми месяцев разлуки, приступа и утреннего звонка Пашки. Неторопливо потягиваюсь, разминая затёкшие мышцы, и перекатываюсь на соседнюю подушку, воровски вдыхая знакомый аромат.

– Выспалась? – спрашивает Женька с лёгкой улыбкой, когда я появляюсь в проёме кухни.

– Мгм.

Облокотившись на косяк, молча наблюдаю за тем, как он ловко нарезает овощи для салата. На барной стойке тихо жужжит серебристый ноутбук с открытой вкладкой авиакомпании. Женька отвлекается от готовки, проследив за моим взглядом, и неуверенно шагает навстречу.

– Выкупил на девять вечера. Ничего?

Я нервно сглатываю, но быстро беру себя в руки, чтобы лишний раз не волновать его.

– В самый раз.

– Вещей много складывать не стал, только необходимое. Можешь перепроверить – вдруг, что упустил.

В голубых глазах столько участия и заботы, что у меня язык не поворачивается что-либо возразить.

– Это лишнее. Тебе я доверяю больше, чем себе.

Женька рывком притягивает к себе. Держит крепко, будто вот-вот рассыплюсь. Впрочем, эта метафора не так далека от правды.

– Не знаю, что бы я без тебя делала, – бормочу тихо, уткнувшись в широкую грудь. – Спасибо.

Парень дёргается, чуть ослабляя хватку, и по-отечески целует в макушку. Я собираюсь рассказать про свой сон, но в последний момент передумываю. Мы долго стоим в молчании, пока плита характерным писком не сообщает о готовности его фирменной курицы с черри и сыром. Я замечаю на Женькином лице лёгкую растерянность и смущение, словно он сам не может поверить в происходящее. Что он вновь стоит на моей кухне, и мы обнимаемся, будто и не расставались вовсе. Но это не то, что стоит обсуждать именно сейчас. Женька, виновато улыбнувшись, направляется к плите, а я плетусь в ванную приводить себя в порядок.

От Паша Огарский в 19:04

Ок, буду ждать на стоянке. Тёмно-синий Nissan, номер О361ГР.

– Ну вот видишь. Может, всё не так плохо, – Женька подбадривающе улыбается и жадно проглатывает очередной кусок курицы, не замечая моей растерянности. А я в четвёртый раз перечитываю сообщение Пашки и всё никак не могу отделаться от навязчивого беспокойства.

– Странно это. Столько лет не знались, а тут вдруг такая любезность.

– Может, подмазаться хочет? Из-за юридических моментов. Ну, знаешь, завещание…

– Будто мне это нужно, – раздражённо перебиваю я.

– Тебе – нет, а ему, возможно, да.

Интерес к еде резко пропадает. Отставляю тарелку в сторону и тянусь за соком, но замечаю на себе пристальный взгляд Женьки и на полпути отдергиваю руку. Между широких бровей пролегла тоненькая складка. Пухлые губы плотно сомкнуты.

– Я снова это делаю, да?

– Да, – подтверждает Женька, продолжая хмуриться.

– Прости, это всё…

Он ловит мою руку и несильно сжимает, невесомо очерчивая большим пальцем выпирающую косточку. Черты его лица постепенно смягчаются.

– Не извиняйся. Но и закрываться снова не вздумай, ладно? Это нормально, что тебя сейчас штормит. Ты столько горя пережила… в одиночку, – многозначительный взгляд, в котором читается прямой укор. Хочется сбежать куда-нибудь подальше от этих глаз-рентгенов. Но в том и беда, что бежать некуда.

– Не заставляй себя проходить через это снова. Пожалуйста. Позволь другим помочь тебе.

Я со вздохом признанного поражения переплетаю наши пальцы и согласно киваю.

– Истинный сын лучшего психиатра Москвы.

– Вообще-то страны, – с напускной важностью поправляет Женька, и наш синхронный смех эхом разносится по кухне.