Читать книгу По ту сторону пропасти - Елизавета Владимировна Крестьева, Елизавета Крестьева - Страница 3

Гравий чуть слышно хрустел под колёсами глянцево-чёрного «Ягуара», который мягко прокрался на крытую мощёную площадку, обсаженную живой изгородью из туи, и пристроился около весьма женственной машины электрически-синего, режущего глаз колера.

Мама дома, подумал Григорий и слегка нахмурился, побарабанив пальцами по кожаной оплётке руля. Это странно и не очень-то кстати. А, ладно, что-нибудь сообразим…

Мать встретила его в дверях, как всегда, величественная, пахнущая жасмином и уверенной женской силой.

Иногда при виде матери Григорию вспоминались строки из Руставели:

Как прекрасное алоэ в золотых садах Евфрата,

Восседала на престоле та, чьи брови из агата.

Как рубин, уста горели, лик был светел, как кристалл,

Ни один мудрец афинский красоты такой не знал.

Кто бы дал больше сорока этой роскошной женщине? А ведь ей за пятьдесят…

– Григорий, ну, наконец-то! Ты что так долго? Почему не отвечал на звонки?

Вот попробуй, скажи ей, что телефон специально выключил, чтобы не доставала… Опять придётся врать…

– Мам, я же говорил. Мы с друзьями искали приличное недорогое кафе – дипломы обмыть. А телефон разрядился – я про него забыл.

– Мы уже говорили об этом, Гриша, – с чуть заметным, еле уловимым оттенком недовольства, сказала мать. – Если бы ты попросил, хотя бы намекнул нам с отцом…

– Мамулечка, это не обсуждается, – он быстро поцеловал бархатистую смуглую щёку и чуть потёрся о неё своей. Это всегда действовало безотказно. Тамара Георгиевна улыбнулась и заметно расслабилась, смягчились черты красивого властного лица. Возраст и прекрасный уход сообщали этому лицу тончайший налёт аристократизма, словно патина – старинной бронзе. Царица Тамара, одним словом…

Они вместе вошли в просторный холл белого особняка в стиле «таунхаус». Перетекающие друг в друга жилые уровни, сложная геометрия стен – одна из них и вовсе напоминала наполненный ветром парус, плоская крыша – непременный атрибут современности, балконы и террасы с лёгким металлическим ограждением, и, конечно – стекло, много, много стекла. Расстарались архитекторы, выписанные аж из Германии. Над ландшафтом трудились свои, местные. Отец Григория и дизайнеров выписал бы откуда-нибудь из Европ, да вот климатические условия подкачали… Приморье – хоть и самый южный в России регион, отнюдь не баловал своих жителей мягким покладистым климатом. Поэтому Эдуарду Михайловичу Геловани, основателю и владельцу крупного приморского банка «Восток», скрепя сердце, пришлось довериться всего лишь самой престижной владивостокской фирме ландшафтного дизайна. На вкус Григория, и без того маленький участок в десять соток был чересчур отягощён хвойниками и камнями, что только подчёркивало довольно холодный облик здания и его чужеродность окружающей – гораздо более скромной, природе.

Но кто бы Григория спрашивал…

Он с детства мечтал стать архитектором и ландшафтным дизайнером, разводить породистых лошадей, но родители ничего не хотели об этом слышать. Правда, орловского рысака ему всё же подарили, в честь окончания лицея с золотой медалью, но коня приходилось содержать на частной конюшне в двадцати километрах от города; так что видеться с любимым Раджой и заниматься с ним удавалось редко, от случая к случаю… По вечерам в глухой тоске он смотрел на городские огни за окном и вспоминал, как ветер свистит в ушах, и кружится от лихого счастья голова, когда он несётся верхом на коне по полю, почти распластавшись по могучей чёрной шее. Как ему хотелось порой жить в конюшне и спать на охапке соломы рядом со своим любимцем!..

Но Григорий рос воспитанным, неконфликтным и послушным парнем. И с затаённой грустью, после окончания лицея поступил на юридический и проучился три курса, прежде чем окончательно возненавидел юриспруденцию. И себя самого заодно. Его мягкость и, как он небезосновательно считал, бесхребетность, требовали срочного вмешательства.

Впервые в жизни, холодея от страха, он предстал перед всемогущим отцом и заявил, что хочет в армию, а ещё лучше на флот. И прежде чем Эдуард Геловани, который уже начал подниматься угрожающе из-за массивного рабочего стола чёрного дерева, успел хоть что-то сказать, Григорий, насколько мог хладнокровно, напомнил, что все его предки по мужской линии со времён Екатерины служили офицерами в русской армии, прадед погиб командиром батальона в Великую Отечественную, а дед служил во флоте и остался в Приморье после службы. И он, Григорий, хотел бы быть достойным своих предков.

После этого, смиренно потупив глаза, он добавил, что нуждается в большей самодисциплине и организованности, хочет укрепить тело и закалить дух. А после службы закончить университет.

Он хорошо подготовился, и почти наверняка знал, что сумеет убедить отца. Он поставил на отцовское тщеславие и фамильную гордость. Ведь как благородно господин Геловани будет смотреться в качестве отца, не только полностью обеспечившего сыну будущее, но воспитавшего его в духе пламенного патриотизма и любви к Отечеству, ныне снова очень модных во всех слоях общества!..

Удар попал точно в цель. Эдуард Михайлович так и замер с открытым ртом, совершенно не зная, что сказать на пламенную речь единственного отпрыска. И цепким тяжёлым взглядом уставился сыну прямо в зрачки. Григорию тогда показалось, что прошла вечность, и все его мышцы превратились в кисель… но он выдержал. Отцовский сканер-рентген сумел бы высветить малейший признак вранья и неуверенности. Поэтому Григорию пришлось предварительно самому поверить во всё, что он наговорил.

Наконец,, Эдуард Михайлович грузно опустился в кресло, и единственное слово упало, как камень:

«Иди».

И Григорий понял, что первый раз в жизни добился своего.

– Мама, разве ты не в городе сегодня? – спросил Григорий, переобуваясь.

Мать собиралась сегодня в салон красоты, прихорошиться дополнительно к предстоящему банкету в честь блестящего окончания университета сыном. Вот достойный повод для парадного выхода царской четы!

– А, – мать раздражённо махнула унизанной кольцами рукой. – Жанна что-то приболела, а все остальные меня не устраивают. Руки не оттуда растут… Если завтра она не выйдет, придётся ехать на Русский к Лене Строковой. Вот ещё морока. Как тебе машина, Гришенька?

– Хорошая машина, – ответил Григорий, и в памяти тут же всплыло, как отреагировала на эту машину Нина Саблина, его странная новая знакомая с непроницаемыми японскими глазами. – «Ягуар», однако! – и засмеялся.

– Не нравится? – прищурилась мать довольно холодно, уперев руки в бёдра. – Отец в салоне делал предварительный заказ на эту модель. Мы ждали её два месяца, между прочим, сын. Готовились!

Осторожнее, Григорий, услышал он где-то внутри тихий предупреждающий голос. Он настолько привык к этой фразе, что она автоматически воспроизводилась у него в голове, как только в атмосфере начинали сгущаться тучи.

– Ну что ты, мама, – улыбнулся он как можно мягче. – Я в восторге. Просто… трудно привыкнуть к тому, что у тебя теперь собственная машина. Да ещё «Ягуар».

– У Геловани всё должно быть самое лучшее, – констатировала мать без тени иронии. – Пойдём обедать, – добавила она уже спокойнее. – Дина уже накрыла на стол. Иди, умывайся и в столовую.

О, Господи, она ещё и обед успела организовать!

Совсем плохо. Если попробовать отказаться от обеда, начнёт допытываться, где и что он ел… и с кем. Придётся выкручиваться… а то и снова лгать. Лгать Григорий ненавидел и совершенно не умел. А образ удивительной незнакомки, лежащей на асфальте и спокойно глядящей в небо, ему хотелось спрятать и уберечь, как драгоценную икону от воинствующих большевиков. Это точно не для мамы…

Григорий любил родителей. Но иногда задавался крамольным вопросом: любили ли они его?.. Кем он являлся для них на самом деле? Послушным сыном, образцовой вывеской для демонстрации деловым партнёрам и сильным мира сего? Будущим наследником, которого ещё натаскивать и натаскивать, чтоб не дай Бог, не растранжирил потом накопленное добро? А может, надо было так – иметь ребёнка, чтобы… чтобы что?..

Лучше остановиться здесь. Как всегда. Опасная зона. Знак «Возможен камнепад»…

– Гриша! Григорий, ты где? – в мамином голосе металлически звенькнуло недовольство.

Вздохнув, он вытерся пушистым полотенцем и отправился в столовую. Не впервой есть на полный желудок…

Их элитный дачный посёлок располагался в пригороде, недалеко от побережья Амурского залива среди пологих сопок и традиционных для этой местности зарослей монгольского дуба. Семья Геловани въехала сюда весной, а на соседний участок ещё раньше в роскошный дом из розового кирпича заселились Алексашины – давние друзья и деловые партнёры Эдуарда Геловани.

Виталия Алексашина за глаза называли «японским богом», поскольку свой бизнес и немалые капиталы он поднял на торговле с Японией. Начав с бытовой химии и шампуней, он постепенно вырулил на автомобили и морскую технику, и не только не был съеден жестокими конкурентами, но и сам успел проглотить парочку. Вот что значит вовремя завязать связи с нужными людьми! Но хорошо зарабатывать деньги – это одно, а вот грамотно их вкладывать – совсем другое. И он предложил давнему, ещё школьному другу Эдику Геловани заняться банковским делом. Эдик неожиданно легко согласился, и дело пошло… Со временем Эдуард возвратил (с приличными процентами) деньги, одолженные Виталием, и стал вполне самостоятельным дельцом. Но благодетеля не забыл.

У Виталия росли дочки – Эльвира и Лолита, и Григорий с Эльвирой были, фигурально выражаясь, помолвлены ещё с подросткового возраста. Виталий и Эдуард любили под кружечку холодного чешского умиляться по поводу будущего ненаглядных деток. Их жёны в это время обсуждали детали предстоящего события, подвенечное платье невесты и постоянно редактировали список гостей.

Вот только знай они, как всё обстоит у «деток» на самом деле…

– Элька, – приглушённо проговорил в телефон Григорий, поднявшись, наконец, в свою комнату и стягивая на ходу рубашку. – Ты дома? Можешь говорить? А ещё лучше, сбежать? На наше место?.. Можешь?.. Отлично. Поговорить надо. – Он лукаво улыбнулся своему отражению и сдвинул зеркальную дверцу шкафа-купе, чтобы нашарить футболку. – Очень срочно. Не по телефону… Нет, случилось, но не страшное. Ну всё, жду. Давай.

Он нажал отбой и потянулся за джинсами.

Через пятнадцать минут он, воровато оглянувшись, выскочил из дома через кухню, прошёл мощёной тропинкой через неосвоенную пока территорию под сад, мимо понурых хвойных кустов, ещё не оправившихся после пересадки, и вышел задней калиткой на тропинку, которая вела через сопку на залив. Тропинка вилась круто, словно протоптанная горными козлами, и пользовались ей разве что местные пацаны. Зато она спускалась на уединённую бухточку между двумя небольшими, поросшими дубом мысками. За мыском справа располагался ухоженный закрытый пляж для жителей посёлка, а слева тянулась каменистая неуютная коса, облюбованная только чайками.

На большом ребристом камне, во время прилива торчащего в самой полосе прибоя, а сейчас устало и одиноко лежащего на берегу, рисовался силуэт тоненькой девушки с рыжевато-золотистыми растрёпанными кудряшками. Лёгкая блузка трепетала на ветерке, и Григорию невольно вспомнилась картина Пикассо с могучим атлетом и гибкой девочкой на шаре. Он залюбовался, сунув руки в карманы джинсов и улыбаясь.

Он не художник, вовсе нет, а начинающий поэт… Но у него не хватит слов, чтоб описать свою любовь…

Строки сложились моментально, и Григорий помотал головой, чтобы поскорее их вытряхнуть. «Натура поэтическая», – иногда, рассердившись, называл его отец, и в тяжёлом голосе плескался сарказм. Геловани, мол, – дельцы и вояки, а не какие-то там хлипкие интеллигентишки!..

Григорий, хорошо изучивший деяния своих предков, мог бы аргументированно поспорить с этим, но привычно отмалчивался. Зачем?.. Спорить с отцом – всё равно, что въезжать на полной скорости в гранитную скалу…

– Эля! – позвал он, наконец, и пошёл к камню.

Девушка обернулась с улыбкой и легко спрыгнула с камня. Подбежала, чмокнула в щёку. От неё пахло свежестью, морем и какой-то фруктовой жвачкой. Элька их обожала, и в её кармане всегда болталась упаковка какого-нибудь «Дирола со вкусом лесных ягод».

– Привет, – сказала она. – Ну как, нашли кафешку?

– Да, вроде, – ответил Григорий. – Пошли, достанем шезлонги.

Элька открыла это чудесное место ещё до переезда семьи Геловани, и моментально в него влюбилась. Позже они с Григорием устроили в дубовой роще небольшой тайник, куда сложили два завёрнутых в полиэтилен шезлонга, маленький складной столик, пляжный зонт и кое-какую посуду, чтоб не таскать всё это каждый раз через сопку. Теперь в любое время можно было уютно устроиться на берегу вдвоём или в одиночестве… Эта бухточка стала их убежищем, приютом для души. Тайным уединением для… дружеских встреч.

Григорий и Эльвира очень дружили. Родители их радовались и строили планы, и они тоже строили. Только по отдельности. Впрочем, они тоже очень любили обсуждать эти отдельные планы на свои отдельные жизни. Детская дружба так и не переросла в любовь. Хотя, надо признать, они честно попытались оправдать родительские ожидания. Пробовали целоваться, когда Гришке только исполнилось восемнадцать, а ей ещё шестнадцати не было. Долго смеялись. Невкусно было…

Потом, на всякий случай, попробовали ещё разок – перед тем, как Григорий призвался во флот. И опять что-то «не срослось», как нынче принято говорить. Не вспыхнуло, не зажглось, не утопило в клокочущем водовороте…

Потом долго разговаривали и твёрдо решили больше не пробовать. По нынешним временам они оказались чудовищными, архаичными пережитками, потому что ждали Любви.

Именно такой – Любви с Большой Буквы…

Дураки, одним словом.

Элька стряхнула мусор с сиденья и забралась на шезлонг с ногами, скинув шлёпанцы. Григорий сделал то же самое. Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга.

Вечерело, по спокойному мелкому заливу жидким золотом растекалось закатное солнце. Лёгкий тёплый бриз ласково прикасался к их лицам, словно нежными любящими руками. Григорий загадочно улыбался и молчал. В конце концов, Эльвира не выдержала и расхохоталась.

– Ну ладно, ладно, ты меня перемолчал, сдаюсь! Давай, вываливай, что там у тебя!..

– Догадайся, – лукаво склонил голову Григорий.

– Гришка, мне затемно надо вернуться. Я ведь утекла, никого не предупредив, и телефон не взяла, как и ты. Так что давай, переходи к сути, окей?

Григорий деланно вздохнул, взгляд его устремился в розовеющие небеса. И вдруг соскочил с шезлонга, широко распахнул руки. Лицо его сияло.

Эльвира какое-то время таращилась непонимающе, с нарастающим раздражением. Вот, выкобенивается тут не пойми зачем, а ей пора бежать!.. А то Лолка, зараза, матери донесёт, что сестра, на ночь глядя, куда-то смылась и телефон не взяла! И что тогда будет, даже подумать стра…

И тут вдруг защемило сердце, словно туда невесть как залетел осколок стекла.

Эльвира медленно поднялась, прижимая к груди тонкие руки. Осознание случившегося вползало в её голову и душу медленно, словно толчками, в такт сбившемуся пульсу.

– Ты … встретил… ЕЁ? – недоверчиво выговорила она плохо слушающимися губами.

Григорий только кивнул, и в его лучащихся тёмных глазах она без труда прочитала ответ.

Ошеломляющий ответ…

– Элька, – вдруг опомнился Григорий. – Ты чего?.. На тебе лица нет!.. – он осторожно отцепил её руки от ворота блузки. – Ты что? – испуганно пробормотал он. – Ты… ты не… Эля, да скажи уже что-нибудь!

– Я не! – мрачно буркнула Эльвира и высвободила руки. – Я в тебя не влюблена, если ты об этом, эгоистичный хмырь!

Григорий какое-то время потерянно таращился на неё, потом весело и облегчённо фыркнул и плюхнулся обратно в шезлонг.

– О, женщины, вам имя – вероломство, прав старина Шекспир… Вот уж от тебя не ожидал такой реакции! Ты что, не рада?.. Мы же договаривались когда-то, что скажем друг другу первыми, забыла?

Эльвира медленно опустилась в своё кресло. Глубоко вздохнула и подтянула ноги к подбородку. Это была её излюбленная поза, за которую её постоянно гоняла мать.

– Наверное, рада… – она уткнулась лбом в колени и тяжко вздохнула. – Просто… неожиданно так. Просто… вот всё и закончилось, так ведь?

– Что закончилось? – удивился Григорий. – Что за вселенская скорбь?..

– Не знаю… – Она печально улыбнулась и зябко обхватила себя руками, хотя было очень тепло. – Наша юность, наверное, закончилась… Ведь мы оба так ждали, что наступит время, и кто-то из нас прибежит вот так к другому, с сияющими глазами, и скажет: «Я встретил! Свершилось!» и мы бросимся друг другу на шею от счастья.

– Что-то ты не очень-то на меня бросилась. Зато с ходу бросилась в депрессию!

Он помолчал немного и задумчиво добавил:

– Но я, кажется, понимаю, о чём ты…

– Ну, рано или поздно и до тебя бы дошло, жираф, – презрительно фыркнула Эля.

Они рассмеялись, но в смехе этом слышался отзвук печали.

Где-то над их головами в глубокой вечерней синеве чертил белую полосу самолёт, словно подводя итог их дружбе и закончившейся юности. К одному из них пришла Жизнь – новая, отдельная, своя. И второму оставалось только тихонько отойти в сторону. Дружба, конечно, останется, как останется общение и доверие, но первое место в жизни друга придётся уступить навсегда.

Так лёгкой птицей улетает в небеса Юность, и уверенной спокойной поступью приходит Зрелость.

Они помолчали ещё немного, и Эля вдруг словно встряхнулась.

– Прости меня, Гришка. Вот уж не думала, что окажусь такой сентиментальной дурой! – Глаза её азартно сверкнули, и в этой славной задорной девчонке Григорий, наконец, узнал свою весёлую подружку. – А теперь рассказывай всё по порядку, не упуская ни малейшей, даже самой малипусенькой детальки…

…– А ты уверен?.. – с сомнением протянула Эльвира, когда они укладывали шезлонги обратно под полиэтилен и забрасывали их сухими листьями. – Как-то не слишком всё это… обнадёживает. Всё, что ты знаешь – имя да фамилия. Даже не знаешь, где она живёт.

– Я знаю почти всё, Эля. Имя, фамилию, скорее всего дом, судя по тому, что она посмотрела на него, выходя из машины. Знаю, что работает во второй горбольнице. Знаю, в каком кафе пьёт кофе после работы, – он многозначительно улыбнулся и поднял указательный палец. – Это, вообще-то, самое главное. Так что найти её – ноль проблем. Но подход нужен романтический, поэтому кафе – это именно то, что надо.

Они отряхнулись от листьев и побрели по тропинке вверх в сгущающихся сумерках. На крутом подъёме говорить было трудно, поэтому Эля молчала до самого верха сопки. Но уже на вершине всё же не удержалась:

– Слушай, но насколько я поняла, она вовсе не жаждет продолжить знакомство. И она… старше. Ведь старше?..

В голове это как-то не укладывалось. Гришка, звезда курса, умный, красивый, роскошный – по нему сохли, наверное, десятки сокурсниц; да и среди элитной тусовки, где им тоже приходилось вращаться, на Гришку заглядывались не только девицы, но и некоторые их мамаши пускали откровенные слюнки! А тут – какая-то непонятная из второй городской больницы… на врача не тянет, судя по рассказу… как пить дать, медсестра!..

Это ж полная катастрофа…

Но Эля слишком хорошо знала Григория Геловани, чтобы сказать всё это вслух.

– Старше, – ответил Григорий спокойно и подал ей руку там, где нужно было обойти острый скальный выступ. – Навскидку – лет тридцать.

Эля невольно вздрогнула. Григорий заметил и рассмеялся.

– Элька, тридцать лет и двадцать пять – велика ли разница? Да вообще, неужели это так важно? Важно, что это – ОНА.

– Но как, как ты можешь быть так уверен! – Элькино возмущение всё-таки прорвало плотину, она резко повернулась, сбилась с дыхания и закашлялась. – Она… кха!.. даже телефон тебе не дала! Видно, сообразила всё… правильно… кха, кха!..

Григорий, весело ухмыляясь, похлопал её по спине. Силуэты корявых низеньких дубов медленно погружались в тёплые летние сумерки, и Эльвире даже показалось, что всё это сон, ирреальность. Не может Гришка влюбиться в медсестричку из второй городской!.. Из любой городской и не городской!..

– Слушай, Элька, – он положил ей руки на плечи. – Ты чего, опекаешь меня, что ли? Ты с моей мамой контракт, часом, никакой не подписывала? А то я ей тут, душу, понимаешь, изливаю, а через полчаса меня вызовут на ковёр в папин кабинет и начнут выпрямлять мозговые извилины!

Он рассмеялся и крепко обнял её. Эльке немедленно захотелось плакать, и она зажмурилась изо всех сил в его тёплое плечо.

– Я тебя кому попало не отдам, – глухо прошамкала она ему в подмышку. – Ишь, краля выискалась, телефона даже не дала! И кому!

– Богатенькому сынку, ты хочешь сказать, – Григорий мягко отстранил её и ласково убрал с глаз непокорные кудряшки. – Да ведь так оно и есть, милая моя Элька. И это понравилось мне в ней едва ли не больше всего… Я ведь и сам их терпеть не могу, богатеньких сыночков, ты-то знаешь. Ну, пошли, темнеет уже…

Кто угодно мог бы сейчас принять их за влюблённую парочку, неторопливо возвращающуюся с романтического свидания! Но как бы он ошибся!.. Элька ещё никогда не чувствовала себя так одиноко…

– Гриш, – робко позвала она уже у самой калитки, которая вела на задний двор её дома. – Они же тебя убьют, если узнают…

Григорий нахмурился, мечтательная лёгкая улыбка сползла с лица. Он положил руки на металлическую кованую ограду и тяжело вздохнул, будто разом постарел на полвека.

– Эля, я, слава Богу, уже взрослый, хоть пока и не слишком самостоятельный. До осени никто ничего не узнает.

Он посмотрел на неё очень выразительно, и она возмутилась:

– Если ты и впрямь думаешь, что у меня контракт с твоей мамочкой…

– Ну ладно, ладно, – примирительно сказал он и взял её за руку. – Элька, об этом знаешь только ты. И всё.

– И всё, – покорно согласилась она. – Чтоб меня в унитаз засосало, если не так.

Они зажали рты ладонями и захохотали, подхрюкивая и отдуваясь. Потом Эльвира посерьёзнела.

– Осенью тебя отправляют в Англию на стажировку!

– Ну да… – Григорий передёрнул плечами. – Короче, до осени всё будет тихо, а там посмотрим.

– А если… если у неё кто-то уже есть? – выдала она, наконец, то, что грызло её изнутри. – Может, она вообще замужем!

Григорий смотрел чистыми и спокойными тёмными глазами.

– Эля, – сказал он серьёзно. – Эта женщина прекрасна и очень, очень одинока. Можешь не сомневаться. Ну, всё, я пошёл. Если что, пусть звонят мне, я всё подтвержу. Кроме совращения, – подмигнул он весело и крепко сжал на прощание её остренькое плечико. – Спокойной ночи!

Он повернулся и быстрым, лёгким шагом пошёл к своему особняку.

– Гриш! – окликнула она его. Сердце её сжималось в нелёгких предчувствиях, словно на доселе чистом безоблачном горизонте их беззаботной юности начали собираться тёмные холодные тучи.

Гришкин путь не будет лёгким… И пусть она всегда интуитивно понимала это и раньше, осознание того, что для него этот путь уже начался, заставляло её ёжиться от холода несмотря на тёплый летний вечер.

Он развернулся на ходу и посмотрел вопросительно, сведя брови «домиком».

– Спасибо, – искренне поблагодарила она. – Спасибо, что рассказал.

Он улыбнулся, и в почти сгустившейся темноте блеснули крепкие белые зубы.

– Мы ж договаривались, – напомнил он, снова повернулся и бесшумно растворился в тени.