Читать книгу По ту сторону пропасти - Елизавета Владимировна Крестьева, Елизавета Крестьева - Страница 4

Она брела по длинному и, похоже, мраморному коридору, закутанная в чадру, и на лбу подрагивали золотые монеты, вплетённые в кружево. Куда ведёт этот нескончаемый коридор с редкими, вытянутыми арочными окнами, забранными частыми позолоченными решётками?

Наконец, она оказалась у высоких дверей, покрытых резьбой и инкрустациями. Затейливо изгибались драконы и змеи, гордые львы поднимались на задние лапы. Она хотела потрогать льва, но испуганно отдёрнула руку, потому что животное грозно оскалило пасть. Как такое может быть, в бессильном изумлении подумала она, но тут двери сами собой начали медленно отворяться, и сердце заколотилось где-то у самого горла, неприятно отдавая в гортань.

Тронный зал, ахнула она про себя. А что я-то здесь делаю?..

В высоком и невероятно просторном сводчатом зале было тихо и сумрачно, словно в готическом соборе. Его мощь и величие подавляли, заставляя ощутить собственное ничтожество…

Я не ничтожество, сердито подумала она и храбро перешагнула порог.

В самой глубине пространства, пронизанного отдельными лучами солнца из узких прорезей в куполе, виднелся трон на высоком постаменте из белого камня. Каким-то образом она вдруг оказалась у его подножия, хотя не сделала ни шага. Высокая фигура в одеянии из золотой парчи величественно поднялась с сиденья и начала медленно, шаг за шагом, ступень за ступенью, спускаться к ней… Шуршание парчи и тяжесть шагов заполнили всё её дрожащее, перепуганное существо. Но она стиснула зубы и решительно откинула вуаль покрывала.

На неё смотрел молодой человек неземной красоты. В ласковых тёмных глазах отсвечивали золотые искры. Он нежно обхватил её лицо ладонями и произнёс мягким, чарующим голосом:

– Доброе утро, княгиня. Как тебе спалось, краса моя ненаглядная?

Его губы накрыли её рот, она вздрогнула от сладкого, невероятно сильного ощущения и…

Проснулась.

В пыльное окно и вправду светило солнце, весёлым и жарким лучом дотрагиваясь до лица. Нина сонно зажмурилась и с силой выдохнула, прогоняя остатки наваждения. Похоже, вчерашний парень с княжеской биографией умудрился пробраться и в её сны…

Вот настырный!

Она криво усмехнулась, потёрла заспанные глаза и села в кровати. Будильник на столе показывал половину десятого, и она недовольно поморщилась. Редко она так долго спала по утрам. Видимо, вчерашний день чересчур перегрузил эмоциями и усталостью… Поздно вставать ей почему-то казалось неким кощунством. Утренние часы вроде как самые продуктивные, по словам всяких умных физиологов…

Позавтракав остывшей овсянкой и яйцом «в мешочек» она села с кружкой кофе на подоконник, на своё излюбленное место. Впереди ещё три свободных дня, если на работе не случится очередной аврал. Авралы случались то и дело, и раньше Нина всегда старалась уехать куда-нибудь из города, «забыв» телефон. Но сейчас, как ни странно, ей хотелось аврала, чего угодно, только не бестолкового сидения в душной квартире. Надо хоть окна, наконец, помыть… А то мать опять ей навыговаривает, когда вернётся.

Впрочем, сегодня воскресенье, даже если окна и в самом деле помыть, мать всё равно будет недовольна – работать-то в воскресенье нельзя.

В общем, надо уже сделать что-нибудь или мотать на море. Судя по всему, сегодня опять будет жара… Раньше в такой вот летний знойный денёк они бы с Анькой…

Стоп. Стоп, стоп, стоп.

Она сполоснула кружку и побрела в ванную за тазиком и мочалкой. Чтобы не доставали мрачные мысли, лучше заняться делом. А мать – ну, так она всё равно найдёт, к чему прицепиться, если будет не в духе.

И тут в дверь позвонили.

Странно, подумала Нина. Родители в церкви, они обычно не возвращаются так рано. Да и дверь почти всегда открывают своими ключами…

Гостей не намечалось никаких.

Разве что какие-нибудь электрики-сантехники?.. Стоп, сегодня же воскресенье.

Сердце вдруг замерло и потом начало часто-часто бухать в грудную клетку.

Уймись, сердито приказала ему Нина, идя по коридору. Чего выдумываешь?.. И глянула в глазок.

И вздохнула – то ли с облегчением, то ли разочарованно. Попробуй, пойми женское сердце, говорил когда-то один старый знакомый…

На пороге стояла Ирка – длинный зелёный сарафан, расшитый по подолу диковинными цветами, плетёные браслеты на изящных сухих запястьях, русая коса через плечо, чуть близорукие зелёные глаза. Самодельная лоскутная сумка в контраст сарафану.

Ирка всегда оставалась Иркой – в городе ли, в поселении. Самобытная, чуть простоватая, с виду этакая «девочка-припевочка», а на самом деле – натура сложная и поэтическая. И очень добрая. Ирка-миротворец, как её прозвали друзья-поселяне.

– Ну, привет, – улыбнулась она и сняла с плеча сумку. – На порог-то хоть пустишь? Я нажарила твоих любимых пончиков!

– Только я могу купиться на пончики, – усмехнулась Нина, приходя в себя от неожиданности. – Правда, не всякие, а только твои. Привет, – она обняла Ирину и поцеловала в щёку. – Давай, заходи…

В тесной кухоньке с трудом помещались стол, плита, посудный шкафчик и втиснутая в угол мойка. Нина плюхнула на плиту чайник и привычно уселась на широкий подоконник. Ирка пристроилась за столом, достала пакет с пончиками. Выложила на тарелку аппетитные румяные колечки со следами сахарной пудры. Нина, только что выпившая чашку пустого кофе, ощутила, как рот наполняется слюной. Иркины пончики… Но где-то внутри тенькнул знакомый колокольчик. Ирина редко появлялась в городе, разве что навестить родных или что-то купить. Она почти безвылазно жила у себя на поместье, утверждая, что там ей настолько хорошо, что никуда не тянет. Родные очень любили её и помогали, чем могли, хотя сами пока не решались оставить городскую жизнь. Но Ира Протасова – художница, рукодельница, на все руки мастерица, действительно не нуждалась в бешеных и суматошных городских ритмах. Её работы на поместье стали ещё вдохновеннее, ещё поэтичнее. Один из поселян-соседей помог ей организовать собственный небольшой сайт, а давняя подруга семьи Протасовых периодически пристраивала её творения в сувенирные магазинчики, где они охотно раскупались. Люди уже начинали спрашивать работы Ирочки Протасовой. Что-то было в них, в этих картинках, шкатулочках, тарелочках и досочках, расписных платках-парео и вышитых рубашках… Что-то тёплое, живое, настоящее.

Такая вот она, Ирка.

И она явно не просто так сейчас сидит у Нины на кухне…

Ирка трещала весело о погоде, покупках и всякой прочей ерунде, и Нина поддакивала ей и в нужных местах улыбалась. И ждала.

– Мы соскучились по тебе, – вдруг, без всякого перехода, тихо сказала Ира. – Мы всё ждём, ждём. А Аня говорит, что это она во всём виновата.

Вот оно.

Приехали, Нина Савельевна. Вылезайте, конечная. Поезд дальше не пойдёт…

– В чём это она… виновата? – подняла она, наконец, на Ирку смятенные чёрные глаза.

Ира молчала, разглядывая нарисованные на клеёнке фрукты. Над кружкой с остывающим чаем вился тонкий парок. За приоткрытым окном лениво шелестел размякший на солнце старый тополь.

– В том, что ты… депресснячишь, – вымолвила Ирина, и в кухне снова повисло тяжёлое молчание.

Надо было сопротивляться. Надо было возмутиться – громко, решительно; рассердиться всерьёз – мол, что за несусветная чушь! Да как вы подумать могли такое! Подруги, называется! Нина уже открыла рот, но захлебнулась первым же глотком воздуха. Тоска привычным горьким обручем сдавила грудь. Всё ведь именно так и обстоит. И зачем лицемерить? Зачем притворяться перед самыми дорогими людьми? Разве так поступает Любовь?

Так поступают трусы.

Нина была хорошо осведомлена о своих недостатках, но трусости среди них вроде бы не числилось… вплоть до этой весны. Кажется, прокуратор Иудеи что-то такое говорил о трусости… что-то крайне неприятное.

Поэтому она сползла с подоконника и уселась с другого торца стола. Подпёрла руками голову, помассировала неприятно ноющие виски.

– Ира, – сказала она мрачно. – Я понимаю прекрасно, что ты с самыми благими намерениями… но не знаю, что тебе на это сказать. Знаю только, что в душе у меня полный кавардак… и я не могу с этим… хм… пожалею твои нежные уши, ехать к беременной Аньке и делать вид, что всё нормально…

Она вдруг осознала, что на глазах закипают жгучие, злые слёзы и задрала голову в потолок. Это всё Ирка, яростно подумала она, с её вселенской добротой!.. Все они белые и пушистые, одна я со своей тоской и одиночеством, словно мрачный холодный монстр в океанской пучине… Никому не нужное пустое место.

– Ты думаешь, ты одна такая, кому чужое счастье… как ком в горле?.. – вдруг тихо спросила Ира, и когда до Нины дошёл ошеломляющий смысл сказанного, она столь резко опустила голову, что жалобно хрустнула шея.

Ирина смотрела печальными зелёными глазами.

– Уж не хочешь ли ты сказать… – начала Нина недоверчиво, но Ирина вдруг встала и уставилась в окно невидящим взглядом.

– Нина, – сказала она с неприсущей ей твёрдостью. – Нам всем пора уже замуж. Пора девичества закончилась. Всему своё время, и нам уже пора. Просто мы немного заигрались в девчонок-подружек. Всё это было хорошо, но времена изменились – пора меняться и нам. Зависть, конечно, нехорошее чувство, но вообще-то нужное. Оно даёт тебе понять: так, дорогая, ты хочешь того же что и у неё, так ведь? Так действуй! Встряхнись! Иначе я тебя съем. Вместе с твоей дружбой…

Она повернулась, взглянула и мягко, и одновременно строго – как учительница на расшалившуюся первоклашку, и продолжила:

– Пойми, Нина, мы все останемся подругами – настоящими подругами только в одном случае. Сама догадаешься? Или подсказать?

Нина с мрачной усмешкой откинулась на спинку стула и сложила на груди руки.

– Когда все станем добропорядочными семейными матронами с кучей детишек, ты хочешь сказать?

– Не обязательно с кучей. Но с детьми, да. И с мужьями. И… с поместьями.

Нина сморщилась, будто целиком разжевала лимон.

– Ну вот, приехали… – пробормотала она. – Опять я со своим свиным рылом в калашный ряд…

– Неправда! – горячо воскликнула Ира и даже подалась к ней всем телом. – Я прекрасно знаю весь этот твой напускной цинизм. Мол, не верю я в сказки, и это всё не про меня. Про тебя! И про меня. То, что у Аньки получилось – это её личная победа, её результат. Она молодчина, ты знаешь, через что ей пришлось пройти, но она точно знала, чего хочет, и сложа руки не сидела. И нам нельзя, Нинуля, сложа руки сидеть… Надо действовать.

– И что, как ты намерена действовать, чтобы всё-таки охмурить Сашку? – невинно поинтересовалась Нина и тут же пожалела об этом.

Подленько получилось, чего уж там…

Ирка будто обмякла, глаза снова подёрнулись печальной дымкой. Вернулась на место и отхлебнула остывший чай.

Нина, сгорая от стыда, включила плиту подогреть чайник.

– Прости меня, Ириш, – пробормотала она, не глядя на подругу. – Я, как видишь, злая стала совсем…

– Да нет, – вяло ответила та. – Злая, да честная. Я сама уже себя задолбала с этим Сашкой. Я очень хочу отцепиться от него, – она подняла на Нину затравленные глаза. – Только соберусь – а он опять мимо проходит, а я опять…

Она спрятала лицо в ладони. Нина уныло молчала, не зная, что сказать, и не умея утешить. Утешать вообще не её специальность – только разве что правду-матку резать, отчего и подруг-то, кроме Аньки с Иркой, у неё так и не состоялось. Какие уж тут подруги с ядовитым жалом вместо языка…

– Но я намерена действовать, – подняла вдруг голову Ирка. – Проедусь по стране, по всем слётам, которые ещё на это лето остались. Денег подкопила немного, да и родные не оставят. В конце сентября побываю на дольменах на «Восхождении», а потом домой. Короче, Нинка! Я еду искать жениха, – она весело рассмеялась, и в глаза её вернулось лучистое тепло. – Челюсть-то с пола подбери! – И рассмеялась ещё громче.

Звуки этого тёплого смеха каким-то образом проникли под толстую броню Нинкиной злости и тоски и там, под бронёй что-то отозвалось, затеплилось и начало прорастать наружу. Нина медленно улыбнулась, пораженная до глубины души. Милая, домашняя, уютная Ирочка – и вдруг – «проедусь по стране»!.. Вот так «пердимонокль», по излюбленному Аниному выражению!..

– Ну, ты даёшь! – высказалась она, наконец, и засунула в рот пончик, чтобы больше ничего не говорить.

Пончик восхитительно таял во рту. Нина замычала от удовольствия, и с удивлением поняла, что к ней возвращается вкус жизни. Панцирь застарелой тоски продолжал кусками сваливаться с измученной души. Ирка-миротворец сделала своё дело – недаром же её так прозвали!

– А ты намерена действовать? – спросила вдруг Ирка и робко взглянула на подругу.

Пончик застрял у Нины в горле, она фыркнула, закашлялась и отпила сразу полкружки чая, который, к счастью, успел остыть. Ирка тут же вскочила и начала весьма энергично хлопать её по спине.

– Прек…рати… – придушенно захрипела Нина и попыталась вывернуться. – Больно же!.. Акха!..

Она сердито плюхнулась обратно на стул, всё ещё кашляя.

– Ну, по стране я точно не поеду, – отдышавшись, саркастически заметила она. – У меня работа, знаешь ли.

– Работа, которую ты ненавидишь, – тихо сказала Ира. – Работа, которая убивает твою душу. Это не мои – твои собственные слова!

– Кто-то и эту работу должен выполнять, – привычно и устало возразила Нина.

Этот разговор уже неоднократно происходил между ними троими, и всем навяз хуже горькой редьки.

– Нина, – Ира поднялась и потянула с подоконника сумку. – Я не умею спорить и доказывать – и не люблю. Это больше по Аниной части. Ты знаешь сама, что ты не права. В общем, мне пора. Ещё хочу в магазин, нитки подкупить, пряжу и бусин всяких, по мелочи. В два часа папа повезёт меня в Родняки. Так что, если надумаешь, созвонимся. Ты ведь выходная завтра?

– Выходная, – нехотя ответила Нина и тоже поднялась. – Спасибо за предложение. И за пончики. И… за миротворчество.

Ира довольно рассмеялась и крепко обняла подругу, Нинины ноздри заполнились ароматом лаванды и розмарина. И ещё чего-то неуловимого… Духи придумывала Аня, это было её страстью и высоким творчеством. Она подбирала ароматы индивидуально под женщину, стараясь прочувствовать её, составляя сложные духи из эфирных масел и душистых трав, которые выращивала и заготавливала сама. Нине достались вербена, кедр, жасмин и южная нотка сандала. Она ни за что не рассталась бы с заветным флакончиком и подушечками-саше, которыми перекладывала свои вещи. Эти духи нежно обнимали, облекали неповторимой аурой, которая словно вплеталась в сложный и загадочный узор женской души.

– Помогло хоть миротворчество? – весело осведомилась Ира, уже обуваясь перед входной дверью.

– Помогло, – сказала Нина и улыбнулась. – Ты права, наверное… Но я ещё не готова… действовать. По крайней мере так… решительно.

– Это ничего. Но с Аней надо встретиться. Ей и так плохо – токсикозит. И ещё из-за тебя переживает. Она же знает, что ты не любишь её мужа.

– Муж – объелся груш, – проворчала Нина. – Он её чуть до ручки не довёл, забыла?

– Он – хороший человек, – немедленно бросилась на защиту Ира. – Просто… сложный. И он очень её любит. Их путь – это их путь, это не наше уже дело.

– Ладно, ладно, не читай мне моралей, а? – вяло отмахнулась Нина. – Я… подъеду к полвторому.

Ирина просияла и даже несколько раз подпрыгнула в искреннем восторге. И снова крепко обняла подругу тонкими, но сильными руками.

– Нина, у нас всех всё будет прекрасно, – в её голосе звенело вдохновение. – У нас с тобой будут и мужья, и дети, и поместья. Аня просто задаёт нам тон. Какая у них любовь, Ниночка! Неудивительно, что мы с тобой малость подзавяли. Но никто не отменял нашего с тобой собственного счастья, моя дорогая! Просто надо действовать. Ну, всё, побежала! Пока! Подъезжай!

… – Что это? – глаза Нины округлились. – Во имя всего святого, Ира, что здесь творится?

Они только что приехали в Родняки, и Нина в ужасе обозревала грандиозную стройку, бурно кипевшую в самом центре поселения, где некогда была просто утоптанная площадка для общих сборов с оборудованным на ней скромным кострищем и простецкими деревянными лавочками.

Но что тут творилось теперь!..

Ирина весело хихикнула:

– Почаще надо в поселение приезжать или, хотя бы, с подружками перезваниваться! – Она повернулась к отцу, крепкому седовласому мужчине, который вёл машину:

– Пап, ты высади нас здесь и езжай ко мне. Мы минут через двадцать подойдём. А вообще вещи выгрузи в доме, да езжай – тебе же ещё к Русе сегодня.

– Ну, как скажешь, дочь, – ответил Анатолий Михайлович. – Маме вечером не забудь позвонить.

– Не забуду, пап, – она чмокнула его в щёку и открыла дверцу. – Пойдём, Нин, я тебе всё объясню и покажу!

– До свиданья, дядь Толь, – попрощалась Нина и выбралась из машины.

Скромная полянка для скромных посиделок бесследно канула в Лету… Теперь это место выглядело так, будто в него врезался метеорит. Где-то слева на дне глубокой ямы рычал экскаватор, вгрызаясь хищного вида ковшом в её стены. На выровненной бульдозером площади рядами лежали вывороченные булыжники, а в самом центре среди скопления всякой техники в земле торчали бетонные основания фундамента будущего здания. Люди в разноцветных касках и разномастных спецовках деловито сновали туда-сюда, похожие на ярких фантастических насекомых. В некоторых из них она узнала старых знакомцев-поселян, остальные, очевидно, являлись наёмными рабочими. На деревянном постаменте, возвышавшемся на краю чудовищного безобразия, о чём-то спорили три человека с бумагами в руках, оживлённо жестикулируя и тыча в бумаги. Что-то в одном из них, в чёрных джинсах, футболке и залихватски повязанной алой бандане, было смутно знакомым, но она так и не поняла, кто это. Хаос и размах происходящего потрясли её настолько, что она зажмурилась и потёрла лицо, словно желая проснуться.

Ирка хихикнула где-то рядом, и Нина стремительно развернулась к ней.

– Ну?!.. – выпалила она рассерженно. – Что?! Это?! Такое?!

– Просто забавно очень на твою физиономию смотреть, – фыркнула Ира. – Картину можно писать. «Шок – это по-нашему».

Нина хмыкнула и забралась на большой камень, одиноко лежавший рядом. Как удачно, что она надела удобное платье в спортивном стиле с мягкими кедами-баретками, позволяющими лазить почти везде! И снова окинула взглядом панораму, словно срисованную с помпезной картины советских времён: «Даёшь ДнепроГЭС!» или что-нибудь там такое.

– Подожди, дай, догадаюсь, – сделала она отрицательный жест прежде, чем Ира приступила к объяснениям. – Не иначе, наш олигарх приступил к строительству… только чего? Школы?..

– Бери больше, кидай дальше! – рассмеялась Ирина. – Центра Творчества и Развития Человека! А может, даже, дальневосточного филиала Академии Родовых Поместий. Не решили пока. А там – махнула она в сторону гигантского карьера – закладывают кратерный сад по пермакультурному проекту ученика Зеппа Хольцера. В Австрию за ним летали! – Ира явно пребывала в полном восторге. – Вон он, ученик – на помосте. С переводчиком.

Нина ошалело переваривала услышанное. Да что за массовое помешательство тут без неё произошло?!

– Вы все с ума, что ли, посходили? – от возмущения она чуть не свалилась с камня – пришлось соскочить. – Это Анькин олигарх вам мозги посворачивал – Да это же… это…

– Я понимаю, – спокойно отозвалась Ира. – Выглядит пока чудовищным варварством. Но, поверь, олигарх, как ты его называешь, ни к чему нас не принуждал. Просто выразил готовность профинансировать стоящие проекты. И Аня, между прочим, одна из последних согласилась на такие кардинальные перемены. Да мы тут весь июнь спорили до хрипоты из-за этого проекта. Тебя ж не было…

– Да при чём тут я, – мрачно буркнула Нина. – Я ж даже не кандидатка в поселяне…

Ирина нахмурилась. Она не любила, когда её подруга подчёркнуто отстранялась от Родняков. И прекрасно понимала, что причина не в нежелании Нины поселиться вместе с ними, а в сложных жизненных обстоятельствах подруги. Но Ире не нравилось и то, что Нина как-то и не пыталась хотя бы сделать шаг, чтобы начать менять эти обстоятельства… Она рассеянно поковырялась в сумке, чтобы ничего не отвечать и вдруг обнаружила, что в сумке нет телефона. Опять она, по всегдашней забывчивости, оставила его у папы в машине!

– Нина! Я телефон у папы забыла! Побегу, пока не уехал, – подходи! Потом вместе к Ане сходим, ладно?

Нина невольно улыбнулась. В этом вся Ирка – слегка суматошная, лёгкая, светлая. Как птичка. Такая родная.

– Лети уж, – сказала она вслед стремительно убегающей подруге. – Ласточка…

Аккуратно, старясь по возможности не выпачкаться, она пошла по развороченной земле в сторону карьера. Может, всё-таки и есть в этих грандиозных переменах какой-то смысл… Но сердце щемило оттого, что её тихие, уютные Родняки, пристанище её души, похоже, уходят в прошлое… Меняется всё, бежит время, улетают крылатыми птицами дни, а она словно застыла на краю высокого обрыва во времени и в пространстве, залипла в вязкой тягучести своей бессмысленной маленькой жизни…

Как выбраться?

Как перемениться?

Как… переродиться?

Нина обошла карьер, задумчиво разглядывая ползающий по дну экскаватор, букашек-людей, продвигающихся по уступам-террасам и направляющих движения ковша. Только сейчас она увидела, что яма-карьер имеет красивую фасолевидную форму и уступами, сформированными из грунта, спускается ко дну. Значит, на дне будет пруд, а на этих уступах посадят фруктовые деревья… Она ведь смотрела фильмы о пермакультуре Зеппа Хольцера. А теперь видела всё воочию. Неожиданно ей стало интересно. Солнце нещадно палило, и она смутно пожалела, что не сунула с собой кепку. Чёрные волосы мгновенно накалились на солнышке. Она глянула в сторону стройки, направилась к трём каким-то чудом оставшимся невредимыми дубам, под которыми раньше стояла скамейка, и остановилась в их густой тени. Если судить по размерам фундамента, здание будет ох, немаленьким…

Всё-таки с ума они все посходили с лёгкими-то олигарховыми денежками…

– Здравствуйте, Нина, – внезапно сказал кто-то совсем рядом.

Нина вздрогнула и резко обернулась, выронив веточку, которую рассеянно вертела в руках. И только сейчас до неё дошло, что рядом с ней, в дурацкой красной бандане, пыльных чёрных джинсах и футболке стоит тот самый пресловутый «олигарх» и по совместительству муж лучшей подруги…

Она так растерялась, что забыла поздороваться в ответ.

– Извините, не хотел вас напугать, – сказал Михаил Филатов и улыбнулся. – Давненько вы нас не навещали…

– Это… и вправду вы?.. – вымолвила Нина, с трудом прочистив горло.

Филатов весело хмыкнул и повёл неопределённо плечами.

– Ну, смотря, кого вы подразумеваете, – заметил он. – Меня зовут Михаил, если что.

Нина фыркнула, не удержавшись. С чувством юмора у олигарха порядок… да и со всем остальным, если не считать холодновато-стальных глаз.

Впрочем, кое-кто без памяти влюбился в эти глаза…

– Анжела будет рада, – Михаил снова приветливо улыбнулся. – Она без вас скучает.

Анжела… Ещё одна олигархова прихоть. Аню действительно звали на самом деле Анжеликой, но она не любила этого имени, сократив его до «Ани», и все знали её только как Аню. Все, кроме самых близких. Но он упорно звал её Анжелой, и она не только позволяла ему это, но и казалось, получала от этого удовольствие. Глупо, конечно, но Нине это казалось каким-то предательством…

Ну, что поделаешь, такая вот женская логика.

– А… где она?

– Дома, – просто ответил Михаил. – Впрочем, не факт. Я никогда точно не знаю, где она. Она слишком… непредсказуема, знаете ли. Но на жаре ей сейчас тяжело, поэтому, скорее всего, дома.

Глаза его как-то по-особенному блеснули, и Нина вдруг осознала, что перед ней действительно никакой не олигарх, жёсткий, властный и холодный, какого она когда-то знала, а просто обыкновенный, по уши влюблённый мужчина.

Это было так странно и неожиданно, что Нина стала всерьёз сомневаться в реальности происходящего. Может, это её очередной сумбурный сон: какая-то дикая стройка, воронка от удара метеорита, влюблённый олигарх в красной бандане… Для полного «сюра» не хватало только потомка грузинских князей с лопатой в холёных аристократических руках.

Она на всякий случай с силой провела рукой по шершавой коре дерева. Ощущения были вполне реальными, даже слегка поцарапалась.

– Вот, – взгляд Михаила устремился на что-то невидимое позади неё, и она обернулась. – Говорю же, непредсказуемая… и непоседливая.

В серебристом невесомом платье, отделанном по вороту, широкому подолу и коротким рукавам кружевом ручной работы, с заплетённой вокруг головы косой, покрытой лёгкой косынкой, к ним быстро шла Аня-Анжела, радостно улыбаясь и широко раскинув руки.

Она была потрясающе красива. Она… светилась.

Нина никогда не знала её такой.

Неудивительно, что у олигарха начисто сорвало крышу…

– Нинка! – радостно закричала Аня, ещё не дойдя до них. – Приехала! Миша, ты представляешь?!

Нина не успела и рта раскрыть, как Аня стиснула её так, что из лёгких вышел весь воздух. И у Нины что-то окончательно заклинило в голове, так, что даже закололо в виске.

Неужели Анька действительно так скучала по ней?..

Может, она, Нинка, ей всё-таки пока ещё нужна?..

– Задушишь… – жалко просипела она.

– Ты бы ещё дольше не появлялась, тогда точно бы задушила! – рассмеялась Аня, отстранила её и внимательно всмотрелась в её лицо. – Какая ты глупая, Нинка… Неужели надо вот так сбегать и кукситься в одиночестве?.. Неужели нельзя просто вывалить все горести лучшей подруге, а?

Нина молчала, пытаясь сглотнуть, чувствуя, как предательски щиплет глаза.

Какая она в самом деле…

– Миша! – вдруг воскликнула Аня, резко оторвавшись от неё, и в изумлении воззрилась на мужа. – Что это у тебя на голове, Боже мой? Ты же в бейсболке уходил?..

Михаил, до этого с улыбкой наблюдавший за ними из-под ветвей, замер, потом недоумённо цапнул узелок банданы, хмыкнул и в смущении потёр нос. У Нины в горле вдруг всё зачесалось, и она с трудом задушила рвущийся наружу смех – так восхитительно нелепо выглядел сейчас «экономический гений».

– Не знаю… – пробормотал тот и растерянно улыбнулся. – Жарко… кто-то сунул эту тряпку, а кепка не знаю где…

Аня расхохоталась так заливисто, что в лучах её счастья, любви и живого тепла растаяли остатки льда, царапавшие Нинино сердце. Она тоже засмеялась – облегчённо, свободно и поцеловала Аню в щёку. Вдохнула знакомый аромат с ноткой горной полыни.

Всё вроде не так уж плохо на самом деле… И олигарх не так уж и гадок – вон, как улыбается скромно в сторонке, даже не пытаясь навязать им своё общество… Оказывается, он может быть даже забавным…

– Прости, – покаялась она, и выдохнула длинно и облегчённо. – Замоталась… Больше не буду. Я тоже ужасно скучала…

И это, как ни странно, было истинной правдой.