Читать книгу Чужое черту не продать - Эллиот Гант - Страница 2

Он очнулся, потому что был Должен. Воздух с силой протолкнулся в легкие, выжигая нутро не хуже расправленного золота, но изо рта не вырывался даже кашель, так слабы были мышцы, и так суха была гортань. Хрип, такой тихий, что его мог бы заглушить даже мышиный писк, вот и все на что мог рассчитывать этот вернувшийся из-за Последней Черты. Он лежал скрючившись, как эмбрион, а его некогда сияющая кольчуга и мягкая нижняя одежка превратились в поломанную ржавую труху и прах. Раскосые глаза – два янтарно- желтых, живых пятна на мертвом лице – распахнулись от ужаса и теперь с надеждой впивались в очертания мира, но боль белой пеленой застелила все вокруг. Может, это было и к лучшему. Темный, промозглый, глухой мир не предвещал ничего хорошего. Здесь – не то в пещере, не то в заброшенных руинах – было высушено, и пахло затхлостью. Запах стал настолько старым и пыльным, что даже не внушал отвращения. Звуков не было никаких. Совсем. Не капала вода, не шуршали крысы или жуки, здесь царила Пустота и Смерть. Не та, которая приходит, как освобождение, и не та, которая стелет под ноги дорогу через Последнюю Черту, а абсолютная, необратимая и… конечная. Такая, после которой ничего нет, и именно от того она так страшна. Разве что -то могло потревожить такую Пустоту? Что -то могло нарушить ее угрожающий покой? Наверное, только Долг, который звал так сильно и так яростно, что даже Огненная Крыса – смерть – отступила в безмолвной покорности, но лишь для того, чтобы дождаться, когда будет уплачено по счетам, и вернуться за тем, кто смог от нее ускользнуть.

Очнувшийся смог, наконец -то сделать настоящий и глубокий вдох. Такой, что забывшие кислород легкие едва не лопнули. Мужчина захрипел, в гулкой тишине раздался кашель, такой же сухой, как его выцветшая и посеревшая кожа, после он захрипел снова. Боль накатывала волнами. Внутренности жег огонь медленно разгоняющейся крови, сердце как бешенное стучало о ребра, толкая ее все дальше и дальше, грудная клетка была готова вот- вот взорваться. Снаружи ледяными иглами боль протыкала задеревеневшие мышцы, крутила суставы, глодала кости.

Он заорал бы, если только мог, но с губ опять сорвался лишь стон. В нем было столько печали и тоски, что даже эхо не ответило на этот звук, и мужчина потерял сознание. Когда он снова пришел в себя – через мгновение или через века – боль потихоньку отступила, но прошло очень много времени, перед тем, как он рискнул пошевелиться.

Долг звал снова, также яростно, как и в первый раз, но теперь было что -то еще… Печаль? Тревога? Надежда? Очнувшийся не знал, не помнил. Не помнил ничего из своей жизни. Сумбурные образы, отрывки иллюзий, все это было слишком расплывчато и хаотично, ни одну мысль не удавалось поймать за хвост, да он и не хотел.

Вдруг где -то под сердцем кольнуло. Не сильно, нет, скорее тепло и как -то по родному. Приятный жар пошел дальше, прогрел живот, ноги, внутреннюю сторону рук, заставляя приливы боли отступить, а мышцы – эти древние, омертвевшие мышцы налиться силой.

Мужчина пошевелился – неловко, неуверенно, словно не совсем понимая, как это делается, мотнул головой. С его спутанных густых волос, непонятного от грязи цвета, посыпалась пыль. Нежное пламя возле грудной клетки разгоралось, и очнувшийся попытался разогнуть спину, потянул вниз ноги. Иголочки впились в затекшие мышцы, но тепло, все набирающее силу уже в районе живота, заставило их отступить. Мужчина облегченно вздохнул и в благодарности опустил глаза, ища источник жара.

В его объятиях, крепко скованная его телом, излучала мягкий свет полупрозрачная, словно стеклянная сфера, в глубине которой клубились золотисто- охряные всполохи. Она была теплая и очень большая. Свернувшись калачиком, мужчина чувствовал ее касание и туловищем, и руками, и коленями, а теперь, выпрямившись на жестком земляном полу, ему требовались обе руки, чтобы удержать ее.

Чуть вытянутая с противоположных концов, и словно утяжеленная с одной из сторон, она светилась все ярче, выхватывая у темноты еще больше пространства узкой пещеры – крупные камни стен, низкий, поваленный потолок, песок и мелкое гранитное крошево на полу. Некогда величественные, а сейчас треснутые и разбитые, колонны лежали здесь же, но узнать их можно было только по остаткам резных капителей. Трещины рассекали камни, как молния рассекает небо, пуская по ним немыслимые, грубые узоры. Изломанные линии словно показывали, как когда -то давно были безжалостно и легко порушены эти стены.

Мужчина неуклюже попытался перевалиться на спину, или сесть. Закашлялся, теперь из-за пыли, которая поднялась с песка и заколола нос и глаза. Повел рукой, ища опору. Опять дернулся, еще раз. Возле бедра, что -то сухо щелкнуло – раскрошился небольшой, с кулак, кусок витого бордюра, что когда -то украшал стены этого храма.

Мужчина замер, казалось, даже затаил дыхание. Храма? Он в Храме? Да, это он знал точно, но остальное… Лучи воспоминаний прорезали сознание, но так и не дали зацепки, ответы ускользнули.

Он глубоко вздохнул и, приподнявшись на дрожащем от напряжения локте, сел. Смена положения произошла слишком резко. Голова со стуком встретилась с потолком, после чего послышался свистящий стон боли и досады. Очнувшийся перевел взгляд вверх. Тяжелые плиты нависая над головой грозились того и гляди раздавить невесть как оказавшегося здесь… Кого? Человека? Ой- ли… беглеца? Возможно, но сознание услужливо шепчет другое слово. Беглец оставит дом и окажется за тысячи миль от родины сам. Под гнетом обстоятельств, но сделав выбор… Кто же не решает судьбу своего путешествия? Тот, кто… Изгнан…

Мужчина горестно хмыкнул, проводя рукой по шее. Пальцы наткнулись на тонкую цепочку. Пробежав по ней, они остановились на грубо высеченном минерале, закованном в точенную оправу. И это очень важно… Так важно, что в груди рождается боль, такая, которую оставляет за собой потеря. Мужчина одернул руки и прижал ладони к идеально гладким бокам матово- стеклянной сферы. Та моментально ответила теплом и мягким свечением, идущим из самого ее нутра… Сознание ищет что-то на поверхности памяти, выхватывая причинно- следственные связи, но не желает трогать суть. Лишь то, что может коснуться выполнения Долга имеет значение. Прошлое и будущее отброшены, как мусор. Не важно, кем ты был и кем станешь. Важно, что ты будешь делать – прямо здесь и прямо сейчас.

Мужчина тряхнул головой, как уставший пес. Виски заныли от безуспешных, но упрямых поисков ответов. Увы, мозг натыкался на такие стены, которые порушить был не в состоянии.

Вдруг, отвлекая от ненужных мыслей, сфера в руках начала мелко вибрировать. Послышался тихий треск, словно лопнула очень тонкая скорлупа. На безупречной глади матового стекла проступили синие, как вены, трещины. Всего на мгновение, но не прошло и пары вздохов, как они появились снова, более толстые и длинные, задержались дольше, хрустнуло сильнее. Переливающийся внутри свет пошел рябью, тепло, греющее ладони стало жаром, но мужчина, как завороженный смотрел на происходящее перед ним волшебство, не смея сделать вдох. Он словно смутно понимал, что именно сейчас должно произойти и замер в предвкушении… Трещины появились еще раз, запульсировали и застыли, хаотичное движение охряного света под гладью хрупкого стекла замерло, а спустя миг, более узкий край сферы вдруг раскрылся, как бутон баирских лилий, и из него лучом ударил свет. Мужчина зажмурился чуть раньше, не позволив вспышке ослепить себя. Хруст ломающегося стекла заполнил все пространство разрушенного зала, эхом проносясь куда -то в глубину пещер.

Мужчина судорожно сжимал в руках сферу, зажмурившись изо всех сил, но не почувствовал тот момент, когда пальцы перестали ощущать стекло и уткнулись в мягкую, живую плоть, такую же горячую, как только что опаленный металл. Шара больше не было, но посмотреть, что осталось на его месте, мужчина боялся.

Когда он, наконец, с опаской приоткрыл один глаз, то, что сжимали его руки, возмущено пискнуло, а затем по погруженному в темноту залу волной прокатился самый обычный детский плач.