Читать книгу Чужое черту не продать - Эллиот Гант - Страница 3

Огненный диск висел почти над башнями замка. Он лизал горячим языком розовый мрамор дворцовых стен и гранит Внутренней стены столицы. В этот предполуденный час на улице Харота рискнул бы остаться только самый смелый – разноцветные палатки уличной ярмарки на торговой площади были собраны, овощные телеги накрыты тентом из хансулатской холщевки до самого вечера, скот убрали со двора еще за час до того, как жара стала совсем нестерпимой. Месяц молодого пламени – первый месяц лета – был в самом разгаре, и ни для кого не было секретом, какой жалящей в этот период была ласка дневного светила. Южная территория владений Наместника Баспарта вымирала на несколько самых горячих часов, чтобы приняться за работу вновь, сразу, как с моря потянет прохладой.

На территории дворца густо плескался мягкий запах белых лилий Баира, раскрывших свои жемчужные лепестки прошлой ночью. Острый аромат гвоздики мешался с розмарином и горьковатым привкусом миндального дерева. На ступеньках плетенной деревянной беседки, увитой диким виноградом, сидел единственный наследник Наместника и палочкой царапал на земле какие -то каракули. Ребенок был невероятно худым, почти болезненным, светлая рубаха и штаны с золотыми узорами висели на нем, как мешок. Черты лица были настолько тонкие и хрупкие, что казалось их можно было поломать, едва дотронувшись. В то же время он был необычайно красив. Правда красота была не мужественная, а наоборот очень нежная, девчачья. Если бы бледно русые локоны были бы чуть длиннее, наследника можно было бы легко принять за девочку.

За его спиной, уцепившись ногами за самую высокую деревянную балку беседки, верх тормашками висел бес. Самый настоящий, в точности такой, как описывает его библиотечная литература. Высокий, для своих пятнадцати лет, тонкий и гибкий, весь покрытый короткими иссиня-черными волосами. Скуластое лицо украшали широко посаженные черные глаза и плоский нос с большими ноздрями, довершали картину маленькие, словно подпиленные, слегка щербатые рожки. Бес качнулся и из-за его спины показался хвост, лоснящийся и замшевый, как у крысы, с острым роговым наростом на самом кончике. Он щелкнул им словно хлыстом, и хмыкнул, увидев, как белокурый наследник на крылечке вздрогнул. Палочка в его руке дрогнула, и очередная загогулина вышла криво. Наследник нахмурился.

– Берк, я же рисую, – мягко, почти нежно пожурил он беса, помотав головой. От этого его светло- пшеничные, локоны смешно подпрыгнули.

Черт улыбнулся, обнажив два острых нижних клыка и щелкнул хвостом еще раз.

Наследник Наместника вздрогнул, обернулся и, задрав голову, посмотрел на друга. В его огромных кристально- голубых глазах плескалось целое море обиды.

– Ну чего ты? – спросил он.

Берк пожал плечами и ловко перехватившись рукой за другую балку спрыгнул на пол беседки, совсем рядом с мальчиком.

– Мне скучно, Малкут, – сухо проинформировал он.

– Порисуй со мной, – миролюбиво предложил наследник, но бес только недовольно сморщил плоский нос.

– Ск-у-у-учно, – мерзко гнусавя протянул он, но его товарищ только пожал плечами.

– Мне нравится.

Берк задумался. Как и всегда в такие моменты кончик его хвоста едва заметно подергивался.

– Может, салки? – наконец предложил он, и в его глазах появилась надежда, но друг только вздохнул.

– Мне нельзя на такое солнце, ты же знаешь, – белокурый наследник подтянул к себе коленки и продолжил выводить на земле непонятные фигуры.

– Мне нельзя на такое солнце, – передразнил бес, делая смешную рожу, – правильное у тебя имя, Малли, ты все время МЯМЛИШ!

Малкут грозно сдвинул брови и, отбросив палочку, встал. Обернувшись к бесу, он упер тоненькие руки в бока и, разделяя каждое слово, произнес:

– Мое имя A’lex’Malkutt, ты, невежа! Это означает – Подобный Дракону, понятно тебе?! И я не мямлю!

Черт нахмурился и молча принял боевую стойку, наследник, не мешкая и мгновения, сделал то же самое. Спустя вздох они уже катались по лужайке в тени низкой раскидистой яблони и мяли друг другу бока.

Драка было совершенно ненастоящей. Берк не только не пытался причинить Малкуту боли, но и еще следил, чтобы тот случайно не выкатился на солнце.

– Я, я, я сдаюсь! – прохрипел, запыхавшийся от возни бес, когда наследник Наместника оказался верхом на нем.

– Громче! – требовательно проговорил Малкут, его лицо искажал едва сдерживаемый смех.

– Я сдаюсь, о непобедимый Подобный Дракону, сын Баспарта – правителя Асханны, – откинув голову, торжественно произнес Берк, – сдаюсь во славу победителя!

– Теперь, – Малкут подобрал с земли веточку, которой до этого рисовал свои каракули; он был невероятно комичен со своей показной напыщенностью и торчащими из волос травинками, – теперь, сын Огненной Крысы, ты будешь приговорен к высшей мере наказания за то, что усомнился в своем будущем правителе. Ты, – палочка почти коснулась широкого носа и Берк смешно скосил глаза, – ты будешь водить в прятки до конца своих дней!

На лице беса появилась нечеловеческая мука, он едва ли не завыл.

Малкут поднялся на ноги, отряхнул запачканную тунику и протянул Берку руку, тот, все еще глядя на товарища с тоской поднялся, опершись на его ладонь всем телом. Наследник крякнул, но устоял. Пожал плечами.

– Или я буду водить, – улыбаясь от уха до уха, проговорил он.

Берк приобнял Малкута за плечи, и похлопал по тонкой, впалой груди.

– Что бы там ни было, но ты, Подобный Дракону, настоящий друг!

Наследник просиял, а на щеках выступил легкий румянец.

– Но сначала… – заговорщически подмигнул бес, указывая пальцем куда -то вверх, – пора!

И, не сговариваясь, они выпрыгнули из-под защищавшей их тени прямо на солнце. Огненный диск завис в зените, и сиял прямо над макушками друзей. Оба подростка в молчании уставились себе под ноги. Сейчас, в полдень, тень Берка лежала под ногами таким образом, что ее не было видно, и Малкут, у которого с рождения не было тени, на короткое время стал таким же, как все.

Дети были знакомы едва ли ни с рождения. Наследник трона и бездомный нечестивый, незнамо как оказавшийся по эту сторону Разлома столкнулись, когда бес воровал яблоки в саду Наместника. В ту ночь, когда месяц синего пламени сменялся первым осенним днем, Берк без труда проник на территорию дворца, и, прячась в густых тенях, щедро разбросанных по покрытой росой траве, прокрался к яблоневой рассаде. Юного наследника он заметил только в тот момент, когда старая, второпях стянутая через голову рубаха была уже полна спелых красных плодов и готова вот- вот порваться. Малкут, затаившийся в беседке, куда бежал от пристального надзора нянечек, смотрел на настоящего живого бесенка огромными озерами лазурных глаз, и боялся даже вдохнуть. Берк же заметил его слишком поздно, чтобы слиться с тенью и тоже уставился на хрупкое создание во все глаза. Кончик его черного хвоста едва заметно вздрагивал.

– Привет, бес, – голос наследника был мягким и звонким, несмотря на то, что шестилетний ребенок явно не на шутку испугался – Берк чувствовал солоноватый запах страха.

– Привет, мальчик, – с хрипотцой ответил бесенок.

Он был всего парой лет старше наследника и такое приветствие почему -то насмешило Малкута. Он широко улыбнулся, а его страх, вдруг, совсем исчез.

Они некоторое время молча изучали друг друга, а затем тишину предрассветного часа нарушил треск лопнувшей по швам рубашки Берка. Яблоки с глухим стуком покатились по траве, но бес так и не шелохнулся. Все еще улыбаясь, Малкут встал с деревянного пола беседки, отодвинул вьющуюся нить дикого винограда и вышел под лунный свет. В таком виде его кожа казалась совсем прозрачной, но что заставило Берка в ужасе отшатнуться от ребенка – это отсутствие даже намека на Тень. Наследник быстрым движением сдернул с себя темно- песочную тунику, оставаясь в одной нижней майке и непомерно широких штанах, и принялся неторопливо собирать в нее, как в мешок, разбежавшиеся по земле сочные фрукты. Берк стоял каменным изваянием, ища взглядом Тень Малкута, но как бы тот не поворачивался, как бы не тянул руки, земля под его ногами оставалась залитой лунным светом, как и прежде. У бесенка снова задергался кончик хвоста.

Когда с собиранием яблок было покончено, Малкут завязал рукава туники и протянул узелок Берку. Тот недоверчиво повел носом, но не спешил принимать из рук человека без тени бесценный для него дар.

– Воровать плохо, – словно объяснял свой поступок мальчик, – а ты совсем не обязан поступать плохо.

Бес распахнул глаза еще шире. Он, сын Огненной Крысы, создание, пришедшее из-за Порога, дитя Ночи, сущность Тьмы! Он – само воплощение плохих поступков! Он живет плохими поступками, в нем нет ни капельки света! Им взрослые пугают маленьких детей и его боятся сами!!! И какой -то беловолосый сопляк, у которого даже Тени нет, говорит ему, что он не обязан поступать плохо???

– Пожалуйста, бес, не нужно поступать со мной плохо, – словно поправился Малкут.

– Где твоя Тень? – все еще хмурился Берк.

Мальчик едва заметно вздрогнул – никто и никогда не говорил с ним о его изъяне.

– Я дитя Сулатиллари. Он сделал так, что Ни Луна, ни Солнце не видят меня, – слишком твердо для маленького ребенка объяснил он, – у меня нет Тени.

Берк еще колебался, но затем все же потянулся к кульку яблок. Он осторожно взял их в руку, стараясь не коснуться наследника, кивнул, так и не найдя, что сказать и бросился прочь. Малкут и ахнуть не успел, как бесенок в два прыжка оказался у стены и скачком через нее перемахнул. Просто исчез в клубе иссини черного дыма и через мгновение появился уже в другом месте.

Наследник стоял, печально глядя туда, где только что был Берк, как неожиданно из-за гранита показалась черная мордочка. Бесенок улыбнулся, обнажив острые нижние клыки, помахал раскрытой ладонью и, спрыгнув со стены, был таков. Малкут поднял с земли обрывки старой рубашки бесенка, удобно расположился на ступени беседки и почти до рассвета сидел в саду.

С той ночи они не проводили и дня друг без друга. Они дурачились, дрались, играли, купались в искусственном пруду, разведенном старым садовым гномом, читали книги. Правда читал в основном бес, Малкут крайне холодно относился к книгам, но вот слушать, как ему читает друг – любил. Они строили снежные замки, когда на южную Асханну, наконец, опускалась зима. Первые ее два месяца – месяц тревожного и месяц стремительного потока – были бесснежные, зато, когда последний – месяц ледяного потока – вступал в свои права, вот тогда дворец кутался в белую перину почти до окон первых этажей.

Как раз в одну из таких зим, когда они играли в «Доверяй» вокруг любимой беседки, их дружба всплыла. Берк невидимой тенью шел рядом с мальчиком, чьи глаза были закрыты и лишь на уровне ощущений тут чувствовал присутствие друга. Они должны были пройти через длинную череду сугробов и бес только намекал Малкуту, куда идти, прикосновениями или шепотом. Но Малкут неизменно обходил все препятствия, остро чувствуя присутствие друга, и только следы на сугробе в конце игра напоминали мальчику, что шли они весь этот путь вдвоем. Вот тогда -то детей и заметила одна из поварих, желавшая побаловать отпрыска хозяина вкусно пахнущей, свежей сдобой. На уши встал весь дворец. Мало того, что на территории Светлых Драконов появился выродок «темной» стороны, так он еще поимел наглость не только запачкать своим присутствием земли Наместника Баспарта, так еще и – неслыханная дерзость – набивался в друзья единственному Наследнику. На беса устроили настоящую охоту – это были очень тяжелые дни для обоих детей. Берку пару раз крупно влетало на орехи, а однажды он только чудом отсрочил свое путешествие по Крысиным Ходам. К удивлению, его спас Малкут, в чью комнату через платяной шкаф бес ввалился, обильно заливая пол детской своей собственной кровью и постанывая от боли. Будущий правитель Асханны пришел в ужас, но нашел в себе силы остаться в сознании и что было силы прижать руки к огромной ране на боку друга. Красная жижа с запахом метала перестала вырываться из дыры почти сразу, резь ушла, бесу стало тепло. Мальчик жал пальцы что было силы и уже через несколько минут от раны под его ладонью не осталась и следа. Что это было дети так и не поняли, были просто рады, когда все закончилось.

После этого попытки сжить со свету беса, которого, похоже, взял под свое крыло сам Сулатиллари, прекратились, но во дворце принялись ставить все возможные палки в колеса этой дружбы. Только как придворные не старались, на какие ухищрения ни шли – друзья находили пути для встречи. Если Малкута запирали в комнате, то Берк проникал в спальню через окно. Когда окно по приказу Наместника Баспарта забили ставнями, он стал шастать через платяные шкафы, через которые, как истинный бес, умел ходить, до инфаркта пугая дежурящих у мальчика нянечек. Если детям не случалось свидеться утром, они встречались днем, когда на палящее солнце не рисковал выходить никто из живущих в южной части Асханны. Берку не было дела до жалящих языков дневного светила, а Малкут очень легко переносил жару, при условии, что на него не попадали прямые солнечные лучи. Если день тоже не давал случая увидеться вдали от любопытных глаз – старый садовый гном, ухаживающий за растениями в парке, был не в счет, ему не было дела до этой странной дружбы – дети встречались под покровом ночи. В итоге, Наместник махнул рукой на попытки их разлучить, понадеявшись, что такая странная привязанность сама сойдет на «нет». Но шли годы, а дружба только крепла, и товарищи подолгу сидели в саду, больше не вздрагивая от каждого шороха.

Идея же с полуденным солнцем пришла в голову Берку не так давно, и теперь друзья каждый день выходили на улицу в самый зной, чтобы какое -то время Малкут мог ощущать себя таким же, как все.

– Пойдем, – бес потянул наследника за руку, когда солнце сместилось, и на землю у его ног легла тень, – а то ты изжаришься. К тому же сейчас самое время для пряток. Няни отдыхают, а на кухне еще не растопили обеденные печи!

Малкут кивнул, делая шаг к беседке. Сейчас действительно было то время, когда дворец погружался в ленивую и вязкую, как кисель дрему. Вся прислуга разбредалась по комнатам, в надежде укрыться от изнуряющей жары. В это время бес мог шастать по дворцу практически ничего не опасаясь, чем друзья и пользовались то проникая в столовую и таская сладости, то обосновываясь в библиотеке, то подкармливая сухарями охотничьих соколов Наместника.

К тому моменту, как вода досчитал до ста, бес был уже далеко от беседки. Он, перемахивая через три ступеньки, пронесся на второй этаж бытовой пристройки, минуя кладовки, шкафы, в которых по уговору Берк не имел права прятаться, складские помещения, заваленные всевозможным скарбом и наконец ворвался в пахнущий пометом зал, с усилием открыв тяжелую резную дверь. В зале «Легкого Крыла» было светло и прохладно, благодаря распахнутым окнам и толстым гранитным стенам. Мощные, грациозные птицы, завезенные в Асханну еще до Разлома с самого севера Такаира, сидели на жердях из прочного дубового массива, высоко подняв крупные головы и практически не шевелились. Они привыкли к запаху беса и ничем не выказали волнения. Только Зорька – немолодой уже сокол с перебитым в двух местах крылом и изрядно облезлый, которому Берк уделял всегда особое внимание – глянул на вошедшего и призывно крикнул. бес не останавливаясь кинул ему сухарь, а сам приоткрыл дверцу маленькой кормовой, где шумно работала машина по переработке зерна, юркнул в пространство между аппаратом и стеной, так что от любого вошедшего его скрыл бы полумрак и высокие мешки с зерном, и затаился.

Прошло совсем немного времени, как дверь в зал бесшумно отворилась, и Берк почувствовал досаду, что друг нашел его так быстро, но вместо Малкута в соколиную вошел его отец. Бес отпрянул от щели в стене, через которую наблюдал за входом и замер, слушая как бешено стучит его сердце от ребра. Наместник сильно отличался от своих портретов на картинах и гобеленах, изображающих статного, но утонченного юношу, почти подростка. На самом деле Баспарт был уже немолодым, широкоплечим мужчиной высокого роста, с тяжелой, квадратной челюстью, которую он прятал в аккуратной русой бороде и густых усах. Его кулаки больше напоминали кузнечные молоты, а тяжелые ботинки со стальными носами были весьма внушительного размера. Однако при всей своей устрашающей внешности, он прослыл справедливым, мудрым, но твердым правителем. За Наместником тем временем тенью прошмыгнул дворцовый Знахарь, сейчас в отличие от обычного, одетый не в ослепительно- белую мантию, а поношенный серый комбинезон и мягкие солдатские ботинки. Темные редкие волосы с пепельной сединой были забраны в низкий хвост, а тусклые глаза встревожены. Правитель тоже был одет просто, если не сказать бедно, из оружия на поясе висел только короткий нож с удлиненным тонким лезвием. Птицы шумно захлопали крыльями. Мужчины молча прошли мимо жердей, но, к счастью, не зашли в кормовую, а остановились у самых ее дверей, близь распахнутого окна. Берк сглотнул и постарался забиться в щель, ставшую ему неожиданно настоящим убежищем, еще глубже.

– Мы здесь, как на ладони, – недовольно проворчал Знахарь, озираясь по сторонам.

Его водянистые, бесцветные глаза цепко прошлись по помещению.

– Мы здесь, как у Лешрака за пазухой, – спокойно возразил Наместник, – если кто -то войдет или просто пройдет рядом – птицы дадут знать.

Словно в подтверждение его слов, несколько соколов, сидящие ближе всего к двери захлопали крыльями, один тревожно крикнул, предупреждая собратьев о возможной опасности.

Баспарт прислушался, но уже через несколько мгновений удовлетворенно кивнул и поправил ножны, висящие на широком поясе.

– Какие у тебя новости?

Знахарь замялся и неуверенно глянул в распахнутое окно.

– Ради всей Поднебесной, Димирь! – Наместник ругнулся и бес услышал, как лязгнули, закрываясь, тяжелые оконные ставни. Зал погрузился в полумрак, – еще немного, и я за себя не отвечаю! Есть у тебя, в конце концов, новости?!

Знахарь глубоко вздохнул.

– Простите, Ваше высочество, но новости не порадуют…

Берк нахмурился и подался вперед к щели, из которой ему было видно Наместника и стоящего вполоборота дворцового Знахаря. Баспарт хватил ртом воздух и побледнел. В таком освещении его лицо казалось серым.

– Ты хочешь сказать, что ничего нельзя сделать? – властный голос правителя сделался хриплым и тихим, слова давались ему с трудом. Он прислонился к одной из жердей, словно ноги плохо его держали.

– Басп, видит Лешрак, я не хочу этого говорить, но выходит, что так все и есть, – Димирь покачал головой, – мы делали все что могли, но время вышло.

Правитель прислонился к дубовой ветви уже всем телом. Его грудь тяжело ходила ходуном.

– Мне очень жаль… – едва слышно произнес Знахарь, – я понимаю, как тебе тяжело…

– Понимаешь? – Наместник усмехнулся нервно, почти истерично, – серьезно? Тебе тоже предстоит отнять жизнь своего единственного дитя?

Затаившийся в кормовой бес вздрогнул всем телом, решив, что ослышался.

– Да, Димирь? – продолжил Баспарт, – скажи, тебе тоже придется своими руками вырезать сердце своего ребенка на жертвенном алтаре? Что ты отводишь взгляд? Скажи, тебе надо будет совершить такое?

– Ваше высочество…

– Не вашевысочествовай мне, – перебил Знахаря Наместник, – а раз тебе не предстоит заливать кровью своего дитя серебряные чаши храма, не смей говорить, что понимаешь, какого мне!

Баспарт, вероятно пытался кричать, но на деле из его рта вырывались лишь приглушенные хрипы, однако их вполне хватило для того, чтобы бесу пришлось зажать себе рот рукой, лишь бы не заорать.

Берка мутило. Он сидел, сжавшись в своем укрытии, а в голове бешено бился пульс, заставляя мир плыть перед глазами. Ему пришлось несколько раз глубоко вздохнуть, но воздуха отчаянно не хватало. В ушах зашумело.

– Басп, мы ничего не можем сделать, – услышал он сквозь гул в ушах голос Знахаря и заставил себя сосредоточиться, – эта смерть неизбежна в любом случае. Ты знал об этом все двенадцать лет, но вместо того, чтобы подготовится, ты упрямо искал решение, которого просто нет. Малкут умрет. Так или иначе.

Берка затрясло. Он ничего не мог понять, и ему хотелось только скорее проснуться, так как все происходящее сейчас просто не могло быть взаправду. бес судорожно сглотнул.

– Вдруг записи врут, – горячо возразил Баспарт, – таких, как Малкут, не было сотни лет! Последние упоминания о детях Света идут на языке Первых, может мы что -то неправильно перевели, или что -то не поняли? – голос Наместника был полон отчаянья и боли.

Димирь покачал головой.

– Свитки переводили в трех разных станах, тремя разными, независимыми группами людей. Наши люди побывали даже за Разломом, чтобы узнать больше! Ошибки быть не может, и ты это понимаешь сам.

В зале «Легкого Крыла» повисла тишина. Тихо заворковал сокол, а когда Берк подался чуть вперед, то в щели увидел, как Наместник беззвучно плачет, спрятав лицо в ладони. Его огромные плечи ритмично поднимались и опускались. Димирь нахмурившись стоял рядом, не смея ничего сказать.

– Мы можем подождать еще немного? – глухо спросил правитель через какое -то время.

Знахарь покачал головой и прикрыл глаза. Он старался не проявлять никаких чувств, но это было нелегко.

– Чем дольше мы ждем, чем больше мучений придется вынести ребенку. Пойми, Дети Света – столь чистые и непорочные создания, что ощущают физическую боль, делая что -то плохое, – Димирь замолчал, подбирая слова, – тебе сложно это представить, но просто вспомни, как ты по ночам просыпался от криков, когда запретил дружбу с тем бесом. Дитя Света страдало физически, нарушая твой запрет… Тут будет тоже самое. Достигая этой ступени зрелости, ребенок перестанет быть непорочным и обычные, привычные всем нам изменения организма аукнутся такому созданию самоуничтожением. Малкут умрет в агонии, а сущность его души не уйдет за Последнюю Черту, в Поднебесную, она будет скитаться в забвении вечно. Ты желаешь своему ребенку такой участи?

Баспарт не смог ничего сказать и лишь покачал головой.

– Малкут теперь снова стонет ночами, – прошептал он.

– Потому что время истекло, – подытожил Димирь и положил правителю руку на плечо, – дальше будет только хуже.

Они постояли еще какое -то время молча. Знахарь сжимал плечо Наместника, а тот просто сидел, уставившись в пол. Минуты текли, как смола.

– Мне не следовало идти у тебя на поводу, – вздохнул Димирь, нарушая тишину, – не надо было искать выход из безвыходной ситуации. Надо было просто готовить тебя к тому, что на 13 году жизни твой ребенок оставит тебя, и что именно ты будешь провожать его за Последнюю Черту. Я поганый дворцовый Знахарь.

Баспарт встал и кивнул.

– Но хороший друг, – он усмехнулся в усы, – идем, я хочу провести со своим ребенком отведенное мне время.

Знахарь кивнул, и мужчины молча двинулись к выходу. Когда за ними закрылась дверь, а птицы перестали хлопать крыльями, возмущенно провожая нарушителей их уединения, Берка вывернуло наизнанку прямо в один из мешков с зерном.

***

А тем временем, далеко на юге от Харота – над самыми Пустыми землями уже восходило солнце. С земли поднимался пар, последствия недолгого, но сильного дождя. Вдалеке на востоке залегла розово- рыжая полоса, а с противоположного края было видно лишь бледную полосу молодой луны. Она прокладывала дорожку по спокойной красноватой глади морского залива. Эти места были оставлены так давно, что пустота стала единственной хозяйкой здесь. Даже животные не подходили к подножию старого, павшего храма, хотя когда-то именно он был сосредоточением всей природной силы. Мужчина сидел на том, что осталось от некогда величественной лестницы, и смотрел, как меняются краски на небосводе. Едва он выбрался из-под завала, как на не остывшую за ночь землю хлынули потоки воды. Забравшись по пояс в залив, и наскоро ополоснувшись под импровизированным душем, Тристан, чудом выудил из-под очередной глыбы старый, но целый монашеский балахон и, наконец, оделся. За все это время, ребенок успел дважды превратиться в большую теплую сферу и обратно, а в голове неожиданно всплыло его собственное имя и уверенность в том, что он должен сделать. Он знал, что должен куда -то дойти, и что этот комок жизни в его руках – важен, но почему, или куда – это было загадкой. Оставалось надеяться, что редкие проблески воспоминаний со временем внесут ясность, а пока…

Тристан поднялся на ноги и размялся, солнце неторопливо лезло все выше, а луна совсем исчезла из поля зрения, поднялся ветер и принес из-за пригорка, что раскинулся по левую руку, шум прибоя. Рубиновое море проснулось и теперь нетерпеливо лизало побережье Мертвой земли. Мужчина аккуратно положил сферу в наскоро связанный из попавшихся под руку лоскутов узел, накинул его на плечо и двинулся на северо- восток, уходя прочь от красной воды и разбитого храма. Минерал, висящий на шее, вдруг стал на мгновение теплее, а затем остыл, словно прощаясь с этим местом.

Солнце, как огромная черепаха, ползло по небосводу и с каждым часом становилось все жарче. Пейзаж тем временем оставался унылым и скучным – выцветшая до белизны, твердая, как камень земля, где – то тут, то там пучками торчала пыльная и вялая трава, не пойми как выбившаяся на свет. Ветер жаркими толчками касался груди путника, мешая идти, но несмотря на все это Тристан отчетливо чувствовал, как просыпается его тело – деревянные мышцы становились все пластичнее и горячее, обострился слух, зрение стало четче, а мир приобрел новые краски. Становилось легче дышать – давящая камнем боль в груди постепенно уходила и наконец к полудню, когда жара достигла своего пика, а на горизонте замаячил лес, Тристан услышал, как у него протяжно заурчало в животе.

Мужчина остановился, аккуратно снял со спины походный узел и приложил ладонь козырьком ко лбу. Вглядевшись вдаль, он недовольно поцокал. Ему не хотелось уходить с открытой местности. На этой земле он был как на ладони, но и любую опасность можно было увидеть за версту, а перспектива зайти в густой, словно высаженный частоколом, лес вселяла смутную тревогу. Корабельные сосны стояли сплошной стеной. Высокие, с гладкими, будто отполированными стволами возле земли, он цеплялись друг за друга ветками у самых вершин. Такая чаща хранит прохладу и сумрак даже в самый жаркий день. А еще такие сосны прячут в глубине своих земель воду. Скорее всего неглубокую, но широкую – метров в пятнадцать – реку. А в реке плавает рыба, а возле нее таятся пришедшие на водопой звери и птицы.

В животе заурчало громче. Тристан чертыхнулся и, закинув свою бесценную ношу обратно на плечо, двинулся к лесу. Достигнув кромки примерно через час, он поменял свое направление, взяв западнее, и пошел вдоль нее. Под ложечкой сосало нестерпимо, но путник лишь кидал взгляд в сумрак чащи и вновь шел вперед, прячась в деревьях от палящих лучей, но не входя глубже. Еще через час такой дороги Тристан измучено вздохнул, стянул с плеча узел и в изнеможении сел на сухую землю. Ноги подрагивали, оживший организм нестерпимо требовал еды. Мужчина был вынужден окунуться вглубь леса. Уже через несколько шагов наткнувшись на растущую гроздями костянику, Тристан снова упал на колени и принялся жадно есть красные ягоды.

… – Ты уверена, что это можно есть? – мужчина смущенно улыбался.

Девушка, стоявшая посреди леса в длинном изумрудном платье и протянувшая ему сочные ягоды, была невероятно красива. У нее были длинные каштановые волосы и невероятного оттенка изумрудные глаза. А еще у нее была чудесная улыбка, которая закладывала ямочку на левой щеке.

– Не знаю, Тристан, сейчас и проверим, – озорно глядя на него, ответила она. Закатное солнце искрилось в ее взгляде.

Мужчина уже поднесший к губам плоды замер. Девушка засмеялась, запрокинув голову, а затем закинула гроздь ягод себе в рот.

– Ты такой трус, – мягко пожурила она, с наслаждением жуя костянику, – не понимаю, за что я тебя люблю.

Тристан, почувствовавший сперва укол обиды, замер. Ягоды едва не упали с дрогнувшей ладони.

– Ты… что? – хрипло спросил он, чувствуя, что сердце готово вырваться из груди, а лицо залилось краской.

Девушка пожала плечами, словно не сказала ничего необычного и все улыбалась, глядя на него своими прекрасными глазами.

– Люблю, конечно, – кивнула она, подтверждая, что он не ослышался, – ты трусливый, не всегда честный и не умеешь отличать добро от зла. Я не смогла бы общаться с тобой, если бы не любила всем сердцем.

Тристан стоял оцепеневший, не в силах произнести ни слова.

Девушка снова засмеялась, таким комичным выглядело его абсолютное замешательство.

– Ешь костянику, любимый, она сейчас в самом соку…

Тристан дернулся и очнулся. В ушах шумело, а на губах еще чувствовался вкус ягод. В какой момент он потерял связь с реальностью и оказался в воспоминаниях, он не знал. Также как не знал, сколько прошло времени. Солнце, едва видное за кроной деревьев, явно шло по краю горизонта. Мужчина был сбит с толку и дезориентирован и все что он чувствовал это адскую, нестерпимую боль в груди. Его жгло изнутри с такой силой, что боль от расправляющихся легких, испытанная им в храме, показалась детской забавой.

Не в силах сдержаться он заорал.

Он хотел вспомнить ее, так хотел… но он не знал, кто она. Эта прекрасная девушка, которая любила его. По- настоящему. Его – глупого, трусливого, лживого. Ведь все, что она сказала было правдой. Колючей, но правдой. Тогда – в это чаще с румяной костяникой – он и решил все поменять, измениться. Так хотелось быть лучше для нее. Тогда все и пошло не так. Он сам подписал ей смертный приговор. Ох, Творец, как же ее зовут?!

Тристан свернулся клубочком и заскулил. Он захотел навсегда остаться здесь – в этом лесу, по траве которого ступали ее ноги…

Заплакал ребенок и мужчина вздрогнул. Долг заставил его кое как встать на ноги и подойти к узлу. Отогнув один лоскут, он посмотрел на наморщенный носик, вынул дитя, осторожно прижал его к себе и начал укачивать, нашептывая бессвязные ласковые слова. Малыш очень быстро успокоился и принялся восторженно «агукать», а затем улыбнулся, от чего на щеке залегла ямочка. Тристана словно дернуло током. Эту улыбку он знал. Кром того, знал, что теперь следует делать.

Ребенок засмеялся, а затем начал источать свет и по частям, напоминающим чешуйки, покрываться сферой, как скорлупой. Мужчина убрал шар в узел, как только тот остыл, встал и повернувшись к равнине спиной двинулся в самую чащу леса Семи. Теперь он вспомнил, что далеко на востоке находится грязевое озеро, полное живительной силы и сферу сперва необходимо донести до туда пока не стало поздно. Эти превращения из яйца в человека и обратно – очень плохи, скорлупа должна стать плотной пока ребенок не родится по- настоящему. Не совсем понимая, что все это значит, но на интуитивном уровне чувствуя свою правоту Тристан отправился на поиски этого озера.