Читать книгу Дарованные встречи - Эльвира Абдулова - Страница 5

Теплое октябрьское утро девяностого года, дома девятимесячный сын, а я иду на первый в своей жизни урок. В новую школу времен перемен. Надо признаться, что мы ощущали перемены особым образом. Прежде многонациональный Город Детства постепенно менял свой состав, все пытались говорить только на национальном языке, с тревогой поглядывали на соседей, зарплаты ждали долго, с продуктами было совсем не просто, но кого это пугало в двадцать лет? «Не дай вам Бог жить в эпоху перемен», – предостерегал мудрый Конфуций, но мы видели, как в книжных магазинах появлялись недоступные прежде книги, видеомагнитофоны открывали новый мир зарубежного кино, Цой почти из каждого окна «требовал перемен», а железный занавес приоткрылся настолько, что многие уже собирали чемоданы. Так что мы не соглашались с Конфуцием, цитировали Тютчева («Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые!»), надеялись на лучшее и были счастливы.

В учительской все с улыбкой и с некоторым недоверием поприветствовали молодую учительницу русского языка и литературы. Несмотря на нервозность и ответственность в первый рабочий день, я не могла не заметить ироничные улыбки старших коллег и один и тот же вопрос: «В каком классе у вас первый урок?». «В восьмом Б?!?». это потом я узнала, что в знаменитом классе долго никто не задерживался, и я обещала быть очередной жертвой. Помня все, чему учили в университете и свой недавний школьный опыт, я долго готовилась к важному дню, составила правильную приветственную речь. Помнила все, что писала – и забыла, как только вошла в класс. Боже мой! Мне доверили старших – как они мне поверят, ведь я едва отличаюсь от них по возрасту?!?

Чтобы казаться солиднее, я выбрала юбку до колен и блузку модного цвета, туфли-лодочки на внушительных каблуках и строгий кожаный портфель. Немного макияжа должно было разделить нас окончательно, создать непреодолимую пропасть между нами, барьер, и заставить их поверить в то, что я не вчерашняя школьница, а строгий педагог. Грозный завуч представил меня классу и, тихо шепнув «я рядом», удалилась в учительскую, которая, к счастью, была неподалеку. Тридцать пар глаз смотрели на меня с интересом – совсем не враждебно! Я их не боялась тоже, забыв про приготовленную речь, главный смысл которой заключался в «давайте жить дружно!», я ухватилась за благословенную тему – биография Пушкина – и стала говорить. Мой поэт был далек от официоза: он обладал вспыльчивым характером и любвеобильным сердцем, писал эпиграммы на друзей-лицеистов (больше всего доставалось бедному Кюхле), задыхался в светских салонах, верил в приметы, любил Наталью Николаевну, писал ей трогательные письма, называя «душа моя», «женка», «ангел мой». Такого поэта восьмиклассники не знали и слушали с большим вниманием. Я, окунувшись в любимую литературу, успокоилась и смогла наконец рассмотреть моих первых учеников. Они были разные – улыбающиеся и хмурые, уже знающие жизнь и не доверяющие никому, домашние и самостоятельные, предоставленные улице и серьезные, светлоголовые и смуглые, с пробивающейся щетиной на лице и совсем еще дети, но им было интересно!

Несколько раз за урок обеспокоенная отсутствием шума, в класс без стука врывалась Светлана Панаховна, обещавшая оберегать меня. Увидев благостную картину (вчерашняя студентка жива, а дети, широко раскрыв рты и глаза, слушали), завуч с шумом закрывала дверь и так же молча удалялась.

Старшие коллеги вновь поинтересовались моим самочувствием, когда я вернулась в учительскую, и удивились. Позже я узнала, что самого опасного возмутителя спокойствия в тот день не было, и мои ученики отправились к нему домой с просьбой «не обижать хорошую молодую учительницу». Все у меня получилось – и в первый день и в дальнейшем. Без моих речей и домашних заготовок – я просто была собой, и они меня приняли!

Тот хулиган скоро вернулся в класс – взрослее других, циничнее, он смотрел на одноклассников свысока, а на меня с интересом. Ясно было, что жизнь вне школы для него гораздо более привлекательна и там было все, кроме домашнего задания, конечно. Он сидел молча, облизывал пухлые губы и на общих фотографиях всегда норовил встать поближе ко мне. Я чувствовала его мужской взгляд на себе, но не сердилась: юноши в Городе Детства мужали и созревали быстрее девчонок. Один черно-белый снимок имел забавную историю. У дверей школы, на ступеньках, собралась группа уже девятиклассников – меня попросили встать в самый центр. Ровшан по обыкновению пристроился рядом. Нечеткая черно-белая фотография не отразила ни цвет моего свитера, ни легкого макияжа – она лишила меня барьера, который я так усердно создавала, и сделала меня такой же, как они. Дома пузатый и усатый папа Ровшана, показав на меня пальцем, спросил у сына:

– Бу гыз кимдир? (Эта девочка – кто такая?)

– Бизим мяллимя! (Наша учительница!)

– Пах, пах! (Удивление с восхищением)…

Педагогический коллектив моей школы состоял в основном из учителей почтенных и заслуживших авторитет большим стажем работы. К ним вели детей в первый класс, они выступали с напутственными словами и они же получали самые лучшие букеты и дорогие подарки к праздникам. В Городе Детства обо всем и со всеми можно было договориться – этим «матронам» доверяли и все щекотливые моменты, когда требовалась мудрость восточной женщины, приправленная огромным педагогическим стажем. Портрет неподкупной Марии Ивановны сиял для меня еще ярче и вызывал запоздавшее уважение – с ней договориться было нельзя. Конечно, были и педагоги среднего возраста, спешившие домой к растущим детям; они выбегали из школы раньше шумной толпы школьников, они отказывались от классного руководства, не проводили мероприятий – к ним не шли молодые преподаватели за помощью, они жили иной жизнью, в которой школа была лишь местом работы. Молодая поросль была немногочисленной: учительница азербайджанского языка, бойкая и строгая; учительница физики, которая шла на урок как на казнь (мы вспоминали забавный выпуск «Ералаша» с Хазановым в роли учителя) и моя коллега, преподавательница русского языка и литературы, уверенная в себе особа, глядящая на меня снисходительно. Конечно, хозяйкой кабинета была она – а я всего лишь робкой гостьей. Кроме всего прочего, ей удалось найти подход к грозному заучу – и ее расписание всегда радовало отсутствием «окон» и непредвиденных сюрпризов. Моя коллега была щедро одарена природой широкими бедрами и миниатюрным верхом – они сознательно выделяла эту диспропорцию определенным фасоном платьев и юбок. Происходя из учительской семьи, она демонстрировала преемственность поколений и свою исключительность, но большего я сказать о ней не могла. То, что ее не уважают мужчины из нашего, почти на 90 процентов женского коллектива, было для меня откровением. Как-то раз от «морального падения» меня решил спасти педагог труда, суровый и смуглый мужчина лет сорока. Мы вместе дожидались автобуса и он, долго ходя вокруг да около, наконец высказал то, что беспокоило не его одного.

– Эльвира-ханум, не дружите с Ириной Николаевной! Она Вам не пара, честное слово, да! Вы – чистый семейный человек, а она встречается с женатым мужчиной! Не стесняется даже-э! Он к школе ее везет! Дети смотрят, учителя, родители – не стыдно, э! Вы не дружите с ней, хорошо? Я Вас как сестру прошу!…

Конечно, дружить я с ней не перестала (если наше тихое соседство можно было назвать дружбой). Дети ее очень любили, со мной тайнами она не делилась, а услышанная информация ни в какой степени не могла изменить моего к ней отношения…

Год спустя мои ученики говорили, что помнят в мелочах, как я выглядела, о чем говорила им на уроках, помнят все наши вылазки в центр города, творческие вечера и походы в театр. Директор тоже принял меня хорошо, хотя поначалу настороженно. Седовласый, невысокий, всегда безупречно одетый, он готовился уйти на пенсию – мы, конечно, видели его в гневе, но на меня это не распространялось. Ясно было, что он хочет порядка и покоя, чтобы уйти на заслуженный отдых мирно и без проблем.

Понаблюдав несколько дней и посидев на уроках, он благословил меня, сказав самые нужные и добрые слова. На моих уроках гостили и старшие преподаватели. Помню, как одна из них недоверчиво спросила: «У них книги с закладками, они работали на уроке – неужели правда читали Тургенева?» Читали, спорили (ну почему Базаров такой непримиримый? Почему автор «убил своего героя?» Не любил его, наверное? А как же смерть Болконского? Толстой же выделял тех, у кого «диалектика души»? ), толпились после уроков у моего стола, помогали оформлять кабинет, убирали, даже домой провожали! Многие смотрели с интересом, не переходя границы дозволенного. Один из них, десятиклассник Дима, был галантен и предприимчив, утверждал, что ему со мной по пути, и в троллейбусе, и в метро держался рядом, рвался заплатить за билет, читал книги, что я ему подсовывала, а я, конечно, понимала, что он чувствует. Последний раз приходил перед уходом в армию – хороший был парень! Вот такие были мои старшеклассники! Тексты с закладками – это от Светланы Николаевны. Новый стенд «К юбилею» был посвящен дню рождения М. И. Цветаевой, – в память о Наиле Ибрагимовне, подарившей мне этого поэта. Прогулки по любимому городу с растущим сыном на руках (ой, сколько было у него нянек!), дискотеки и танцы под современную, заводную музыку – и рядом со мной вновь любимая Саният Магомедовна, всколыхнувшая болото в школе моего детства.

Очень скоро меня наградили (правильно сказать – «доверили») классным руководством, и это сделало мою школьную жизнь еще более увлекательной, а наши прогулки – еще более продолжительными.

Мы любовались своенравным Каспием, величественной Девичьей Башней, изучали историю Ичери Шехер (Старого города). На фотографиях мой сын, смешной и щекастый, со съехавшей на затылок кепкой, в полном восторге от такого количества внимания, гуляет за ручку по очереди с каждым. Однако, настоящим событием для нас был поход в театр. Как известно, процесс подготовки зрительского восприятия начинается с улицы, по дороге в театр, но в моем случае все началось гораздо раньше. Узкая пешеходная улица вела в театр Русской Драмы – автомобили проползали по соседним улочкам, втянув животы и стараясь не нарушать особую атмосферу. Рядом – небольшой скверик, где гуляли нарядные пары, предвкушая удовольствие, запах кофе из театрального ресторана, где можно было посидеть до спектакля и после – все это было таким удивительным действом в глазах моих начинающих театралов! За несколько дней я начала рассказывать, как следует вести себя на вечерних спектаклях – для многих пятнадцатилетних это был первый выход в свет. Конечно, шумели, смеялись невпопад, громко разговаривали, с шелестом разворачивали съестное – но их захватила эта временная иллюзорная реальность, существующая по всеобщей договоренности, от звонка до звонка и уходящая лишь с грохотом аплодисментов. Лучшей наградой для меня, театралки со стажем, был вопрос на следующий день: «а когда мы пойдем еще раз?»…

«А помните вечер, посвященный Есенину?» – спросила десять лет спустя моя ученица. «Помните, как Вы не послушались директора?» Я? Могла ли? Вспомнила – оказалось, так оно и было! В 1925 Есенин приезжал в Город Детства и написал два прекрасных стихотворения «Прощай, Баку» и «1 Мая» Через несколько лет Гусейн Наджафов опубликовал документально-художественную повесть о встрече поэта с бакинцами. Я написала небольшой сценарий и увлекла этой идеей своих старшеклассников. Книги поэта, портреты, повесть «Балаханский май» были важной частью вечера и экспозиции. Самый артистичный юноша читал стихотворение «Прощай, Баку! Тебя я не увижу…», как вдруг на глазах у всех репетирующих, в зал ворвался новый директор с требованием вернуть портрет руководителя республики на центральное место на сцене. – Есенин может поместиться и ниже, ничего с ним не случится! Все мои уговоры ни к чему не привели – вернуть портрет на место! Конечно, вынужденная согласиться, вечером я все же поступила по-своему, за что и получила устный выговор, впоследствии.. Странно, что это так запомнилось моим ученикам!…

Вскоре ветер перемен ворвался и в мою молодую жизнь. Я, четыре года, проработав в школе, стала параллельно всерьез заниматься английским языком, получила приглашение поработать в зарубежной фирме. Семья начала готовиться к отъезду из Города Детства… Было жаль прощаться, но, хвала интернету, многие нашли меня годы спустя. Все, что причиняло боль, является неприятным воспоминанием, память часто блокирует. И я не помню тех трудностей, с которыми столкнулась в женском коллективе. Дружить против кого-то не могла, интуитивно уходя от конфликтов, избегала денежных вопросов – только дети делали меня счастливой. Чувствуя их любовь, отвечая взаимностью, с радостью шла на уроки и была рада тому, что получалось. Помня слова своей старшей подруги, («Как бы я хотела побывать на твоих уроках! Уверена – они замечательные!») я поверила в то, что нашла свое предназначение, и мой шестилетний опыт работы в школе прекрасно это подтвердил. Спасибо всем за это!

Ничто так не огорчало, как родительские собрания. Как ни оденься, какую речь не приготовь – их не обманешь, лет себе не прибавишь и останешься девчонкой, которая многим годится в дочки. В моем Городе Детства уважение к старшим – один из главных постулатов воспитания, и для меня не представлялось возможным позволить себе давать советы тем, кто старше, о том, как контролировать детей, следить за их успеваемостью и посещаемостью. Благодарю Бога, что все родители оказались тактичными и терпимыми, никто не обидел меня ни словом, ни взглядом – только благодарили и улыбались. Одна из мам, женщина из скромной и традиционной семьи, прощаясь, как-то сказала: «Гызым (доченька), ты на своем месте!»