Читать книгу Освяти и сохрани чадо мое… - Эльвира Абдулова - Страница 2

Тот сочельник Розалия Ивановна не забудет никогда. По старой традиции Рождество в их семье отмечали двадцать четвертого декабря. Давно уже не нужны были никакие внешние атрибуты, потому что Рождество – оно в душе… тихое, светлое, благодарное чувство, когда у Девы Марии родился необыкновенный Младенец – Сын Божий Иисус Христос, а в душе только радость от причастности к этому торжеству и вселенская, всеохватывающая любовь.

Старый дом давно требовал ремонта, и половицы жалобно трещали, предупреждая, что, не ровен час, обвалятся под ногами, но Розалия Ивановна с годами становилась все прозрачнее и невесомее и думала договориться с домом, чтобы хватило его терпения на ее недолгий срок. Так и доживали вместе – старый нелепый дом, вытянутый, как вагончик, и его немолодая хозяйка.

Рассохшийся от старости дом, помнивший Розочку еще пятилетней малышкой, по ночам издавал странные звуки. Он, будто скучая по дневной суете и вспоминая пережитое, то скрипел сухими стропилами и жаловался, то пугал внезапно захлопнувшимися дверьми, то шелестел поредевшими хрусталиками почтенной люстры. Летом в доме пахло цветами, растущими под окнами, осенью – рассыпанными на полу и собранными в корзины румяными яблоками из дедушкиного сада, зимой – фруктовыми пирогами и кофе, который очень уважала хозяйка. Ветер – бродяга, часто заглядывал в гости, рассказывал удивительные истории каждой щели старого дома, но понимали его не все, только четвероногие. А может быть, он наведывался с визитами, чтобы проверить, все ли в порядке – кто его знает?

Розалия Ивановна знала все болезни и червоточинки своего дома и не боялась бестелесных голосов по утрам, зовущих ее по имени, потому что знала: это любящие приветствия от ангелов и напоминание о том, что о ней заботятся. Даже с мышками, шуршащими за стеной и под полом, хозяйка не ссорилась – а чего им делить? Хватит и им, проказникам, угощения. Двум четвероногим, гонявшим заблудившихся мышек по дому и пугавших громким лаем, строго говорила:

– Соседей не обижаем, живем дружно! Ну вот, молодцы… Рыжик, Рыжик, постарел-то как.. а Мотя лысеет.. люди с головы, а ты, Мотенька, со спины…

В тот памятный сочельник Розалия Ивановна была на пятнадцать лет моложе, как и ее дом. К празднику побелила стены на кухне, освежила обои в гостиной, принесла маленькую пушистую елочку с уличного базара и украсила старыми, еще детскими игрушками тридцатых-пятидесятых годов прошлого века. Был такой красный стеклянный шар с портретами Сталина и Ленина в круглых рамочках, но разбился. Ей подумалось – неслучайно… Но она любила другие игрушки: домики – лесные избушки, белые и серебристые; медвежонка в кепке, сдвинутой на затылок, и с гармошкой в человеческих руках; мальчика в черных шортах, белом свитере, с барабаном и красным галстуком на шее. Девочка-чукча, русская красавица и черноволосая украинка, все в национальных костюмах, на ее елке висели еще рядом, на соседних веточках; мальчик в красном лыжном костюме с надписью на груди «Новый год» напоминал о папе. Воспоминаний о нем было немного, и Розалия Ивановна берегла их особенно.

Одиночество ее уже не пугало, давно свыклась со своим вдовством и радовалась вышиванию, чтению, если позволяли глаза, и редкому общению со старой подругой. Розалия Ивановна вымыла полы, оглядела придирчивым взглядом комнаты и осталась довольна увиденным. Елочка по-прежнему волновала душу детскими воспоминаниями, когда счастье было (но было недолгим), а душа летала безмятежно. Свечи уютно потрескивали и пахли особенно тепло воском и медом – их привозили в церковь пасечники. На кухне красовался только что вынутый из печи пирог – латышская ватрушка с творогом называлась «Дайле». Была помоложе, готовила холодец из карпа, рыбную запеканку из сельди или трески, серый горох со шпеком – традиционные блюда латышской кухни. Спасибо Марте! В хорошие времена позволяла себе и символ благополучия и достатка – красавицу-утку или индейку по ее же, Мартиному, рецепту, но не сейчас. Глинтвейна и «Дайле» будет достаточно.

Снега в тот сочельник Господь не дал, но это ли огорчение? Давно уже не нужно было этого внешнего антуража, потому что счастье – оно в душе. Удивительное спокойствие и умиротворение испытывала Розалия Ивановна и, обратив свой внутренний взор к сердцу, понимала, что, несмотря на все жизненные сложности, у нее есть все, для того чтобы быть счастливой.

Она растворимый кофе не признавала – как бы тяжело не было, всегда находила копеечку на настоящие зерна. Вначале перемалывала ручной кофемолкой, а потом – купленной по случаю, лет десять назад, электрической кофемолкой, которая значительно облегчила ее жизнь. Руки были уже не те, так что помощь в виде научно-технического прогресса подоспела вовремя. Медная джезва была рассчитана на одну чашечку – именно то, что нужно. И удовольствие себе доставить, и врачей послушаться. Был и еще один грешок: любила к завтраку чашечку кофе с кусочком хорошего сыра, но не сейчас, пока нельзя.

Накинув старое тяжеленное пальто с ватином, пережившим все изменения в моде и верно служившее хозяйке вот уже не одно десятилетие, Розалия Ивановна, взяв в руки любимую чашку, ступила на шаткое крыльцо и вдохнула ночного воздуха. Чашка была старой, купленной по случаю в рижском комиссионном магазине. Винтажная – сказали бы сейчас. Ее родственники уже давно ушли в небытие, а эта, самая стойкая, по-прежнему радовала хозяйку и подходила ей по характеру. Белая, на изящной ножке, с нежно-голубыми цветами и тремя розовыми бабочками. Ручка, когда-то золотившаяся, сейчас уже потеряла свой блеск и потрескалась, ну так это только потому, что ею пользовались чаще, на зависть соседкам, стоявшим и скучавшим на кухонных полках.

Маленький садик мирно спал под остатками двухнедельного снега, чернела тут и там островками земля, а небо… небо! Чистая россыпь бриллиантов! И полная луна, освещавшая всю улицу с неказистыми домами, верхушки обнаженных деревьев и пустующие дороги. Луна, уже начинавшая убывать, будто шарик сливочного мороженого, аккуратно срезанный тоненькой ложечкой с одного края, выглядела еще полноценной красавицей. А деревья с растопыренными скрюченными ветками… спроси их – холодно вам? А они враз ответят, склоняясь под легким ветерком – а ты как думаешь? Холодно, конечно! А тебе?… Нет, мне хорошо, слава тебе, Господи! – ответила бы Розалия Ивановна.

И вдруг какой-то звук, слабое пищание, крик о помощи маленького существа заставил женщину оглядеться вокруг. Спустившись еще на несколько ступенек, она увидела что-то, лежащее в коробке из-под конфет. Нагнувшись, она поначалу отпрянула от брезгливости – ей показалось, что это крысенок, лысый и слепой, по потом поняла, что ошиблась, и все-таки взяла его в ладони и увидела, что никакой этой не крысенок, а новорожденный щенок.

– Боже же мой! Как ты здесь оказался? А у меня-то и молока нет! – забеспокоилась хозяйка.

Старое легкое полотенце уложила в коробку и им же укрыла дрожавшее существо. Потом метнулась на кухню и отыскала в холодильнике немного молока на дне стеклянной бутылки.

Малыша начала кормить пипеткой и потом долго наблюдала, как он торопливо и жадно ел, тихонько засыпая, посапывал, разомлев от еды и тепла. Иногда его крошечное вытянутое тельце дергалось, лапки будто бежали, увидев что-то страшное, а потом снова погружались в спасительный сон. Со временем она научилась массировать животик щенка, теплой, слегка влажной тряпочкой, имитируя действия мамы-собаки. Он во сне подергивался и взвизгивал, а через десять дней открыл глаза и посмотрел на Розалию Ивановну с удивлением.

Так в ее жизни появилась Мотя, оказавшаяся через некоторое время длинношерстной таксой, и ее хозяйка долго вспоминала ту ночь и неожиданный подарок, оставленный разве что не под елочкой.

Когда потеплело, Розалия Ивановна с Мотей на руках стала выходить в сад, добираться до магазина на соседней улице, до ветеринара, живущего на другом конце города, постепенно увеличивая маршрут. Мотя послушно сидела на руках или в сумке хозяйки, вызывая улыбку у прохожих, а потом и вовсе, вполне себе самостоятельной собакой бежала рядом. Проблем с ней не было никаких. Вот только когда дома начиналось то, что Розалия Ивановна называла «моим концлагерем», девочка громко лаяла и, сама такая крошечная, пробовала защитить хозяйку.

Как-то летом случилось то, что изменило Мотину собачью жизнь полностью, а Розалии Ивановне принесло только тревогу и лишние волнения.

Дамы грелись на солнышке у ворот своего дома, когда Юрий Александрович, заядлый охотник и рыболов, балагур и шутник, у которого на каждый жизненный случай припасен анекдот, вдруг окликнул соседей:

– Приветствую Вас, Розалия Ивановна.

– Розалия, – недовольно поправила женщина, не любившая обращений по имени-отчеству.

– Розалия! – послушно поправился сосед, – ну, а ты, Мотя, все бездельничаешь?

– Да нет! Наш день начинается рано. Мы уже прогулялись, на источнике были, в магазин сходили. Да, Мотя?

– Не об этом я!… – удивился их недогадливый сосед. – Пойдем на охоту, а? С моей Адой… пойдем, Моть? Тебе уже можно пробовать. Вижу – будет толк с нее, бойкая и выносливая собака!

Розалия Ивановна запротестовала: видела, как вернувшись с охоты, Юрий Александрович находил двадцать, а то и тридцать клещей в черно-белой шерсти своего спаниеля. Ада послушно терпела эту малоприятную процедуру, а потом более двух суток спала, просыпаясь лишь к обеду. Хозяин считал, что спаниель на охоте счастлив, но соседка отнеслась к такому предложению так, будто подошло время отдавать любимого первенца в детский сад, а беспокойная мама не может решиться на такое, пусть и недолгое, но все же расставание.

С самых первых выездов Мотя, очень уживчивая и ласковая, оказалась веселой и активной и раскрыла в себе массу охотничьих талантов. Первоначально Юрий думал научить Мотю работать по утке, лисе и барсуку, но в поисках приключений коротконогая такса как-то залезла в грязную лужу и с удовольствием поплыла, как бегемотик. А впервые увидев озеро, собака с человеческим разумом сама вошла в воду и стала спокойно удаляться от берега. Ада полезла следом, догоняя подругу – делить им было нечего, и девочки ладили. Другим собакам, оставшимся на берегу и лаявшим вслед, Мотя отвечала молчаливым и презрительным взглядом:

– Сами дураки! Всех обгоню и до другого берега доплыву!

Это качество Юрий Александрович решил использовать в охоте на уток. Стал приучать к аппортировке добытой водоплавающей птицы. Мотя плыла с удовольствием, выстрелов не боялась и никогда, даже из самых густых камышей, не возвращалась без утки. Розалия Ивановна от трофеев отказалась сразу: брезглива была до выщипывания перьев и потрошения, потому Мотина добыча доставалась соседям, к их большой радости. Такса возвращалась к хозяйке уставшей и грязной, молча терпела все издевательства и омовения, а потом, как и соседка Ада, погружалась в долгий, восстанавливающий сон. Пришлось запастись жесткой щеткой, чтобы шерсть была гладкой и блестящей.

Однако теперь хозяйка восхищалась своей собакой еще больше, благодарила Господа за такой подарок, а на вопрос знакомых, отчего сегодня гуляет одна, гордо отвечала:

– На работе сегодня Мотя. Завтра вернется. С зарплатой.

Бдительность и отличный слух, мгновенная реакция, умение распознать опасность и бесстрашие позволило Моте быть отличной сторожевой собакой и прекрасной охотницей.

Короткие ноги таксы – преимущество среди других собак и умение пролезать в норы помогли ей прекрасно работать по барсуку. Старые барсучьи норы, рассказывал Юрий Александрович, все равно что коммунальные квартиры, где живут мыши и лисы. Несмотря на несколько запасных выходов, Мотя никогда не возвращалась без добычи. Теперь, завидев соседскую машину во дворе, такса выражала нетерпение, бегала вокруг, перебирая крошечными лапками и шевеля хвостом-антенной. В открытую дверь потренировавшись запрыгивала потом сразу, не дожидаясь приглашения.

– Нет, Мотя, не сегодня. Иди домой. Сегодня у тебя выходной, – шутил охотник.

Ада же была до удивления индифферентна: не сердилась на то, что хозяин гладит другую и ведет с ней задушевные беседы.

– Что за собака! – говорил Юрий Александрович. – Ей все равно! Много у меня было четвероногих – эта первая такая спокойная!

Зато соседский мальчишка, который часто ездил с отцом на охоту, завидев Мотю, обыкновенно кричал:

– Мотя – норная собака! На охоте – забияка!

Но однажды случилось то, что Розалия Ивановна так и не смогла простить соседу и впоследствии на его приветствие сухо отвечала лишь кивком головы.

На лис предпочитали охотиться в дождливую ветреную погоду, когда звери охотно прячутся в своем жилище. Подходили к обнаруженной норе с наветренной стороны, без шума, визга и лая. Все отверстия закрывали сетями, чтобы зверь не прорвался наружу, но одно открытое отверстие было специально оставлено для запуска собаки. Если Мотя подавала голос, охотники в прямом смысле залегали на землю и, приложив ухо, слушали, как работает собака. Помощники раскапывали нору, помогая и подзадоривая собаку, потому что все зависело только от нее – загнать зверя в тупик, откуда их вместе будут откапывать или лаем заставить лису выскочить из норы в приготовленную сетку – кошель, перекрывающую выход.

Мотя в тот злополучный день выскочила из машины без передатчика. Погоняла по полю, не отзываясь на команды, и вмиг отыскала лисью нору. Показалась из норы через полчаса и снова «понорилась» – и так еще два часа. Сев зверю на хвост, она не могла покинуть нору, даже будучи серьезно раненной. По звукам, доносившимся до охотников, было ясно, что лиса загнана в тупик. Через два часа рыжая плутовка выскочила прямо в приготовленную сетку, а Мотя вышла победительницей, добывшей зверя, но с серьезными травмами. Кроме ссадины и большой раны на спине, всех испугал глаз… Думалось, что спасти его не удастся, но ветеринар успокоил: обратились вовремя, все наладится, будет видеть!

Розалия Ивановна, увидев «одноглазую» Мотю с пиратским забинтованным глазом и драной спиной, схватилась за сердце и долго причитала. Потом долго лечила таксу, отводила к знакомому ветеринару и обвиняла соседа во всех смертных грехах. С Юрием Александровичем первое время не здоровалась вовсе, решительным образом поставив точку в Мотиной охотничьей карьере.

– Взял здоровую – вернул израненную, еле выходила, – рассказывала подруге Розалия, – а ему хоть бы что! Лису мне эту показывал – смотри, мол, какая знатная! Я и глядеть-то не стала. Его-то Ада здоровая вернулась… ему меня не понять! Ишь чего удумал!